Язык - дом бытия

У создателей семиотики было достаточно оснований считать язык началом и базой любых форм общения и коммуникации. В культуре, выросшей на Библии, это более чем естественно. Слово, ставшее плотью, о котором говорится в Евангелии от Иоанна, почти двумя тысячелетиями ранее утвердило изначальность языка. Еще более раннее свидетельство содержится в рассказе Старого Завета о том, как Бог дал Моисею на горе Синай «скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим» (Исх. 31:18). Трудно представить более веское доказательство первичности языка как средства коммуникации (в западной, иудео-христианской культуре). Правда здесь сразу же возникают некоторые вопросы о соотношении письменного языка и устной речи, знака и звучания. Проблемы знака и значения выдвигаются все настойчивее еще и потому, что в искусстве пытаются найти ключ к раскрытию духовного содержания, которое уже самой своей потребностью быть сообщенным приобретает характер знака.

Любой духовный процесс в качестве основных составляющих вмещает единство реальности, субъективного действия с нею познающего индивида и экстраполяции знания об эталонном объекте на художественную реальность. Любой фрагмент бытия способен приобрести по мере вовлечения его в художественную деятельность двойное бытие, ибо он, во-первых, остается элементом независимой от человека реальности «в себе» (вещью, свойством, отношением), во-вторых, начинает функционировать как знак, как репрезентант (выразитель, модель) какой-нибудь иной реальности, т.е. становится значащей для человека формой. Знаки языка бесконечно разнообразны, и каждый из них способен репрезентировать какую-либо идеально извлекаемую человеком сущность того или иного порядка.

Язык воспроизводит реальность, т.е. закрепляет посредством чередования, смены, комбинации знаков информацию о тех связях и отношениях, которые оформляются в инварианты деятельности. Благодаря использованию знаков, мир внешних материальных предметов как бы функционально перемещается в субъективный мир индивида, предстает как универсум квазиобъектов – знаковых моделей, выполненных из звуков, жестов или графов. Такое функциональное перемещение внешнего мира в субъективную реальность делает «избыточным» содержание знаковойреальности, не всегда актуально реализуемой в образах сознания. «Избыточность» знаков есть тот внутризнаковый фактор, который «обусловливает общение… составляет источник внутренней активности субъекта, основу механизма порождения им новых идей»^[204]. Ф. де Соссюр охарактеризовал языковую реальность как единство противоположных сторон: знака и значения, языка и речи, социального и индивидуального. Последовательное проведение взгляда на язык как на посредника между реальным миром и миром идеально выявленных сущностей позволяет конкретизировать деятельностную концепцию языка, созданную В.Гумбольдтом, развитую и обоснованную впоследствии многими лингвистами и философами. Учитывая двойственную социально-индивидуальную природу языка и распространяя на сферу языковых феноменов современную концепцию субъект-объектного познания, строение функционирующего языка можно символически представить формулой: объект – язык – деятельность (художественная, научная и т.д.) – субъект – язык. Объект-язык – это часть социальной знаковой реальности, существующей независимо от индивидуального субъекта и втягивающейся в сферу индивидуальной деятельности: речевой, изобразительной, интонациональной. Субъект-язык – есть непосредственная, индивидуальная, личностная оболочка мысли, рече-оперативная модель объект-языка. Эти знаки могут быть в чем-то тождественны и в чем-то не совпадать друг с другом содержательно^[205]. Степень соответствия речевого (изобразительного, интонационного, музыкального) образа объект-языку имеет динамичную шкалу приближений, зависит от индивидуального опыта проникновения в знаковую реальность, а тем самым – от богатства многообразных связей личности, художника с целым миром культуры.

Знаки языка можно разделить на слова и иконические знаки, причем соответствующее оперирование этими знаками есть не что иное как вербально-логическое и синтетическое художественное мышление, представляющие разные уровни духовной деятельности.

Античная, европейская риторика очень рано, еще до христианизации Европы, отметила для себя особую сферу библейского слова как особую форму постижения возвышенного: «…Иудейский законодатель, человек необычный, до глубины души проникся сознанием могущества божества и перед всеми раскрыл это могущество, написав в начале своей книги о законах: «Сказал бог». – «А что сказал он?» – «Да будет свет!» И он возник. «Да будет земля!» И она возникла»^[206]. Все содержание, стиль и слог библейских книг проливается в жизнь, становится элементом речи и мышления, вкладывается в поэтико-риторическое слово, от которого неотрывна была его универсальная функция нравственного видения, знания. Все это определяет весь облик жизни, ее наполнение. Все это входит и в развитие жизни, в котором не забываются определяющие его начала, начала видящего слова. Его задача – не быть «в себе», но открывать вид на так или иначе понятую реальность исторического, временного, движущегося. Направлять умственное, осмысляющее созерцание к исторически необходимому, обоснованному. Подлинное слово постоянно соизмеряет прошлое и настоящее, оно движется в истории, соразмеряет седую древность и едва родившееся новое, оно осмысляет черед времен как логический поток. Такое слово теории оказывается имманентным самой поэзии: когда слово достигает непременности, высказывая неизбежное, увиденное с той отчетливостью и прозорливостью, с которой видит в самую критическую минуту светлый ум,– тогда слово и подлинно поэтично и подлинно теоретично.

Если представить себе, что существует троякое отношение: автор – слово (язык) – действительность,– то могут существовать различные отношения между этими тремя сторонами. Предположим два различных вида таких отношений:

Автор Автор

Слово Слово

Поиск по сайту: