ОСОБЕННОСТИ ВНУТРЕННЕЙ РЕЧИ

Никакое настоящее человеческое мышление невоз­можно без употребления понятий, выраженных на каком-то языке, которому каждое новое поко­ление должно учиться заново.

Н. Бор.

Внутренняя речь - это и есть речь про себя, или скрытая вербали­зация, с помощью которой происходи логическая переработка чув­ственных данных, их осознание и понимание в определенной сис­теме понятий и суждений.

Элементы внутренней речи мы находим во всех наших сознатель­ных восприятиях, действиях и переживаниях, интерпретации ощу­щений, в которых они проявляются в виде речевых установок или самоинструкций. Все это делает внутреннюю речь весьма важным и универсальным механизмом умственной деятельности.

Однако уже из первых психологических исследований внутрен­ней речи, проведенных в XIX веке было ясно, что внутренняя речь, несмотря на свою специфику (беззвучность и фрагментарность), есть явление далеко не самостоятельное, а производное, возникаю­щее из внешней речи - слухового восприятия речи других людей и активного овладения всеми формами устной и письменной речи. С этой точки зрения внутренняя речь есть психологическая трансфор­мация внешней, ее «внутренняя проекция», возникающая вначале как повторение (эхо) слушаемой и произносимой речи, а в дальней­шем становящаяся все более сокращенным ее воспроизведением в виде речевых планов, схем и смысловых комплексов, действующих на подобие «квантов» мысли.

А. Л. Погодин, автор монографии о психологии языка, анализи­руя значение внутренней речи для процесса понимания, называет ее переводчиком на язык нашей мысли того, что мы слышим и что без

нее, без помощи этой внутренней речи, было бы для нас лишено всякого смысла Вместе с целым рядом исследователей он считает: «Чужие слова воспринимаются как комплексы звуков, в слова они превращаются для нас уже нашим собственным аппаратом речи (по­нимая под ним и слуховые, и двигательные, и зрительные центры речи), который в свою очередь приводит в движение органы, необ­ходимые для произнесения слов. Каждое слово, которое мы услы­шим и повторим, проходит два пути: от внешнего мира к нашей внут­ренней речи, от этой последней к внешней речи, говорению» (139).

Необходимость внутреннего повторения слушаемой речи для ее понимания показал П. П. Блонский казалось бы в простом, повсед­невном, но в убедительном опыте: «Когда я сморю на что-нибудь, я свободно могу одновременно внимательно смотреть и говорить про себя что-нибудь. Когда я внимательно слушаю музыку, я в то же вре­мя могу думать, говорить про себя. Но общеизвестно, как трудно в одно и тоже время внимательно слушать говорящего и внутренне говорить что-либо про себя: если мы внимательно слушаем, мы не можем думать или говорить про себя, например хотя бы знакомое стихотворение наизусть, больше того, мы замечаем, что при очень внимательном слушании мы повторяем про себя слова говорящего; если мы, наоборот, начинаем в это время думать, говорить про себя (не речь говорящего), то мы перестаем слушать речь говорящего и переживаем нечто вроде сенсорной афазии, примерно на той стадии ее, когда слова слышаться, но еще не понимаются: мы слышим все, что говорят, но повторить ничего не сможем, так как речь до наше­го, так сказать, «психического» слуха не дошла...» (20).

Рассматривая физиологические основы связи речи и мышления, И. П. Павлов, решающую роль в этом отношении отводил кинэсте-зическим раздражениям, идущим от речедвигательного аппарата. В «Рефлексах головного мозга» И. М. Сеченов утверждал, что «рече­вые представления суть двигательные (кинэстезические) представ­ления: «Слуховые ощущения имею перед другими то важное пре­имущество, что они уже в раннем детстве ассоциируются самым тесным образом с мышечными - в груди, гортани, языке и губах, т. е. с ощущениями при собственном разговоре На этом основании слу­ховая память подкрепляется еще памятью осязательною. Когда ре­бенок думает, он непременно в то же время говорит. У детей лет пяти дума выражается словами или разговором шепотом, или по край­ней мере движениями языка и губ. Это чрезвычайно часто (а может быть всегда, только в различных степенях) случается и со взрослы-

ми. Я по крайней мере знаю по себе, что моя мысль очень часто сопровождается при закрытом и неподвижном рте немым разгово­ром, т. е. движениями мышц языка в полости рта...Мне даже ка­жется, что я никогда не думаю прямо словами, а всегда мышечны­ми ощущениями, сопровождающими мою мысль в форме разго­вора» (147).

Еще в 1880г. С. Штекер опросил более ста человек: испытывают ли они какие либо мышечные ощущения в губах, языке и гортани, когда мыслят про себя, и получил от всех положительный ответ. На этом основании он пришел к выводу, что внутренняя речь имеет моторную основу. Эти взгляды нашли свое экспериментальное под­тверждение в исследованиях Р. Бервальда в 1916 г. На большом фак­тическом материале, он пришел к выводам, что, с одной стороны, среди здоровых людей не найдется ни кого, кто не имел бы, по край­не мере потенциально, слуховых представления, а с другой сторо­ны, не существуют людей, которые бы фактически не пользовались моторными представлениям, хотя у некоторых лиц эти представле­ния остаются совершенно неосознанными, незамеченными.

Это объясняется тем, как считал И. М. Сеченов, что ощущения сокращающейся мышцы, само по себе до чрезвычайной степени не определенно и слабо. По выразительности оно далеко уступает лю­бому обонятельному или вкусовому ощущению. То же самое отно­сится ко всем движениям, производимым не одною, а несколькими мышцами одновременно.

Применение более чувствительной электронной аппаратуры в экспериментах более убедительно показали, что в процессе внут­ренней речи (мышление про себя) опирается не только на осознава­емые кинэстезические раздражения, идущие от органов речи, но так же, по данным В. 3. Панфилова (135)они реализуются во многих случаях на идеомоторном уровне и обычно не осознаются.

Идемоторныые акты достаточно широко сопровождают психи­ческую деятельность. Иллюстрацией может служить «механичес­кая рука», демонстрирующаяся в конце 50-х годов на ВДНХ. На пред­плечье желающего надевали браслет с токосъемниками электропо­тенциалов мышц. Стоило, например, только подумать о сжатии сво­ей руки, как механическая рука, находящаяся на определенном рас­стоянии, начинала сжимать свои пальцы в кулак. Это механическое «чудо» работало по следующему принципу. При мысли о задуман­ном движении мозг посылает в соответствующие мышцы руки не­рвные импульсы, вызывая незначительные изменения в напряжении

(тонусе) мышц, которые не осознаются человеком. Сопровождаю­щие это явление биотоки улавливаются токосъемниками и переда­ются в усилитель, который включает специальное устройства, при­водящие в движение пальцы искусственной руки. Этот принцип в дальнейшем лег в создание протезирования людей с ампутирован­ными кистями.

Таким образом, процесс внутренней речи связан не только со «зву­ковым образом слова», т. е. с психологическим представлениями зву­чания слова, но так же с теми кинэстезическими раздражениями, которые идут от артикулирующих органов речи. Вообще будет пра­вильным считать, что наличие мышечных раздражений является не­пременным условием процесса мышления во всех случаях, т. е. не только когда мы говорим, но и когда мы думаем про себя, читаем, слушаем говорящего.

Целым рядом исследователей убедительно показано, что во вре­мя речи про себя четко регистрируются электропотенциалы не только с речеобразующих (язык, гортань и др.) органов, но также наблюда­ются изменения электроэнцефалограмммы в зонах коры полушарий, связанных с речью (Обзор литературы и собственные эксперименты представлены в работе А. Н. Соколова - 153).

В первом раздел этой главы было показано, что целый ряд уче­ных считает, что их творческое мышление на этапе «инкубации» про­текает без слов (внутренней речи). В тоже время Соколовым и дру­гими исследователями убедительно было показано, что не существу­ет мышления без слов, хотя и редуцированных по различным пара­метрам.

На основании представленного материала можно высказать сле­дующие гипотезы. Первая - мышление про себя на этом этапе про­исходит на кинэстезическом уровне и не полностью осознанается. Вторая. В процессе мышления в процессе творчества часто возни­кают различные образы, которые сменяются внутренней речью и эмоциями различной выраженности. Возникновение образов и эмо­ций могут по закону отрицательной индукции в некоторых случаях вызвать амнезию внутреннего мышления, особенно на кинестези-ческом уровне, и создать иллюзию что мышление при творчестве происходит без слов. Эти гипотезы нуждаются в эксперименталь­ном подтверждении.

В этом плане представляют интерес опыты А. Бине, который осо­бое внимание уделил роли образов в работе идей. Он исследовал около 20 человек, уделив особое внимание двум девочкам-подро-

сткам (13 и 14 лет). Ставя вопросы или произнося слова, он спраши­вал, какие идеи, представления и т. д. им внушает эта тема. Одной из девочек ответ в словах представлялся как «образ, который прерыва­ет мысль». Мысль же ей является внезапно, как и все виды чувств. Вторая девочка рассказала: «Для того, чтобы у меня появились об­разы, нужно, чтобы мне не о чем было думать. Они (мысли и обра­зы) отделены друг от друга и никогда не приходят вместе. У меня никогда не бывает образов, когда какое-либо слово внушает мне очень много мыслей. Нужно, чтобы я подождала немного. Когда у меня исчерпываются все мысли по поводу этого слова, появляются образы; если мысли приходят снова, образы стираются и наоборот»

По этому поводу Бинэ заключает: «Позднее я убедился, что Ар­манд права. Я допускаю, что существует некоторый антогонизм меж­ду образом и мышлением, особенно когда образ очень яркий».

Последующие опыты Двельшауверса, проведенные на студентах, привели к тем же основным результатам, что и у Бинэ. Он констати­рует, что образы появляются лишь тогда, когда мы представляем на­шим идеям неконтролируемую свободу, то есть когда мы грезим наяву Как только возвращается сознание, образы слабеют, меркнут: кажется, что они уходят в какую-то неизвестную область.

На основании этих опытов Бинэ пришел к выводу, что слова или чувственные образы могут быть полезны для того, чтобы придать точную форму чувствам или мыслям, которые без их помощи оста­вались бы слишком туманными; или даже для того, чтобы мы имели возможность полностью осознать мысль, которая без этого остава­лась бы бессознательным актом ума; кроме того, они используются для перехода идей из области бессознательного в сознание, точнее, из бессознательного, где они расплывчаты, в сознание, где они уточ­няются.

Для нас важно в этих рассуждениях, что при внутренней речи исчезают образы, при возникновении их исчезают идеи. Как считал Павлов эти феномены обуславливаются взаимной индукцией.

Но что механизм отрицательной индукции может вызвать амне-изию не только мыслей, но и деятельности на определенный пери­од времени показывают наблюдения в летной практике и модель­ные экспериментальные исследования, проведенные Ф. Д. Горбо­вым соместно с автором (54). Если эти гипотезы найдут свое под­тверждение, тогда уже нельзя будет считать первую стадию реше­ния проблемы при полном отсутствии внутренней речи.

Поиск по сайту: