АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава 8. Джим Дал глубоко вздохнул и вошел в конференц-зал для обсуждения своих премиальных за год

Читайте также:
  1. I. ГЛАВА ПАРНЫХ СТРОФ
  2. II. Глава о духовной практике
  3. III. Глава о необычных способностях.
  4. IV. Глава об Освобождении.
  5. IV. Глава подразделения по стране
  6. XI. ГЛАВА О СТАРОСТИ
  7. XIV. ГЛАВА О ПРОСВЕТЛЕННОМ
  8. XVIII. ГЛАВА О СКВЕРНЕ
  9. XXIV. ГЛАВА О ЖЕЛАНИИ
  10. XXV. ГЛАВА О БХИКШУ
  11. XXVI. ГЛАВА О БРАХМАНАХ
  12. Аб Глава II ,

 

Джим Дал глубоко вздохнул и вошел в конференц-зал для обсуждения своих премиальных за год. В том, 1986, году он был готов настаивать на большем, чем то, что предложит Милкен. Он никогда не знал точного размера премиального фонда отдела высокодоходных облигаций, но понимал, что тот весьма значителен. Другим служащим, например, Аккерману, удавалось лестью выманить у Милкена большие суммы. В том году Дал был, бесспорно, ведущим сейлсменом, с честью вышедшим даже из самых трудных ситуации, включая совершенную им продажу стомиллионного займа Доски Чарльзу Китингу.

Милкен сразу же приступил к делу. «В этом году мы собираемся заплатить тебе 10 миллионов долларов», – сказал он 33-летнему Далу. Это было больше, чем Дал когда-либо мечтал заработать, но он твердо решил стоять на своем. «Думаю, что на самом деле я заслуживаю большего», – настойчиво сказал он, перечислив свои достижения. Милкен сочувственно слушал, но незамедлительно возразил. «На самом деле, Джим, я не могу заплатить тебе больше, – мягко сказал он, – потому что тогда ты получишь больше меня. Но это будет несправедливо, не так ли?»

«Думаю, да», – ответил Дал. Он был удивлен малостью суммы, но решил, что Милкен вкладывает большую, чем он предполагал, долю прибылей отдела обратно в фирму. Теперь Дал владел почти 1% акций Drexel и восхищался кажущимся бескорыстием Милкена.

В Нью-Йорке Фред Джозеф пытался решить проблему зарплаты Милкена. Когда той весной Роберт Линтон ушел в отставку, Джозеф был повышен с должности начальника отдела корпоративных финансов до главного управляющего. В некотором отношении Джозеф не хотел этого повышения. «Инститьюшэнл инвестор» совсем недавно назвал его лучшим менеджером отдела корпоративных финансов на Уолл-стрит, и он был доволен собой, чувствуя, что и он чего-то стоит в то время, когда его отдел извлекает выгоду из феномена Милкена. Кроме того, ему нравилось иметь свободное время, чтобы проводить его вместе с женой на их ферме на северо-западе штата Нью-Джерси.

Милкен не скрывал своего неодобрительного отношения к назначению Джозефа. Он сказал об этом самому Джозефу, утверждая, что тот слишком важен для него в отделе корпоративных финансов. Однако Милкен, который мог сам назначить выбранного им человека на руководящий пост, не предложил никакой альтернативы. Вначале он заикнулся было о собственном номинальном боссе Эдвине Канторе, но даже он был вынужден признать, что Кантор – это не та фигура, чтобы олицетворять собой фирму. Представительный Джозеф был почти неизбежным выбором.

Достижения Drexel превзошли даже самые амбициозные планы Джозефа. В 1986 году отдел высокодоходных облигаций Милкена получил в соответствии с системой вознаграждения Drexel право на приблизительно 700 млн. долларов премиальных. Примерно половина относилась к комиссионным за привлечение клиентуры, назначенным Милкену за поставку клиентов другим отделам фирмы. Для сравнения, премиальный фонд отдела корпоративных финансов составлял около 140 млн. долларов, что отражало несоразмерность денежного вознаграждения и особую роль отдела в Беверли-Хиллз.

Как только Джозеф одобрил общий премиальный фонд в 700 млн. долларов, Милкену оставалось разделить его по своему усмотрению. Милкен неохотно выделил своим коллегам в Беверли-Хиллз около 150 млн., включая те 10 млн., что он пообещал Далу. Но Милкен приберег для себя не 10 млн., как он дал понять Далу. И он вовсе не превратил остальное в капитал фирмы, как тот предполагал. Дал в то время никак не мог знать, что Милкен преподнес себе в дар 550 млн… Это было больше, чем прибыль в 522,5 млн., которую Drexel – вся. фирма – заработала сама.

Милкен, однако, считал, что 550 млн. ему недостаточно. Он был зол на Джозефа за размер премиального фонда.

Джозеф и Милкен отвечали за назначение комиссионных за привлечение клиентуры, составлявших столь важную часть системы вознаграждения в Drexel. Каждый год Джозеф и Милкен связывались по телефону для их обсуждения и решали, кто заслуживает комиссионные за привлечение в фирму тех или иных клиентов. Обычно было от 150 до 200 таких дел, причем спорные случаи составляли менее 20%.

В предыдущем году по одному из таких дел было принято решение, которое Милкена не устроило. Милкен настаивал, что он имеет право на эту часть комиссионных. Он признавал, что другой отдел заслуживает какую-то часть вознаграждения за привлечение клиента, но утверждал, что решающую роль в этом деле сыграл его личный контакт. Джозеф не согласился и отказался добавить эту сумму к премиальному фонду отдела высокодоходных облигаций.

Когда обсуждение комиссионных за 1986 год подходило к концу, Милкен опять поднял этот вопрос. Джозеф поражался горячности, с которой Милкен отстаивал данный пункт. Тот упорно не желал сдаваться и пытался решить дело в свою пользу. Он без конца звонил Джозефу, и они спорили часами, вспоминая обстоятельства, при которых клиент обратился в фирму, с точностью до минут. Джозеф не представлял, как Милкену удается находить столько времени на эти дебаты. Ни Джозеф, ни Милкен не отступали. Милкену не заплатили, но он не сдался и продолжал утверждать, что Джозеф его обманул. Все эти словесные баталии разгорелись из-за 15 000 долларов.

Джозеф отнесся к инциденту как к причуде в характере Милкена. Последнего всегда отличала одержимость в работе, которая, по-видимому, распространилась на его заработки.

Как бы то ни было, Джозефа занимали более важные дела. Он отразил нападки конгресса на атаку Unocal, и законодательная инициатива о сдерживании применения бросовых облигаций больше не представляла собой реальной угрозы. Пресса тоже открыла для себя Drexel, и началась своего рода цепная реакция статей о фирме (главным образом хвалебных), причем не только в финансовых газетах и журналах, но и в изданиях общей направленности. Большинству репортеров нравились сотрудники Drexel: приветливый Джозеф, его консультанты и пресс-агенты. Они способствовали появлению в печати потрясающей истории конфликта и успеха, столкновения старой и новой гвардий.

Практичный Джозеф искал расположения прессы и раз в полгода устраивал роскошный официальный завтрак. Милкен же пошел по другому пути. Он отклонял все просьбы об интервью, презрительно относился к репортерам, отказывался звонить им по их просьбе, не желая тратить время даже на стандартное «без комментариев», и всячески избегал саморекламы. Он на удивление рьяно пекся о своей незаметности. Тот факт, что он жил на Западном побережье, был ему на руку. Милкен не посетил ни одного официального завтрака, устроенного фирмой для прессы в Нью-Йорке, что лишь усиливало его таинственность.

Вскоре новые крупные конкуренты стали пытаться превзойти успех Drexel, развивая собственные отделы бросовых облигаций и все смелее пускаясь во враждебные поглощения и выкупы с использованием финансового рычага. Степенная Goldman, Sachs вела переговоры о выкупе на заемные средства фирмы Масу более чем за 4 млрд. долларов. Morgan Stanley с Гличером во главе отдела М&А ошеломила истэблишмент совместной с Drexel организацией завоевания фирмы Revlon Рональдом Перельманом (придав финансируемому Drexel враждебному рейду респектабельность, которой прежде никогда не было). Агрессивные действия предпринимали Merrill Lynch, Shearson Lehman и особенно First Boston с ее звездой в области слияний Брюсом Вассерстайном.

Милкен, полный решимости не уступать своей доли рынка, действовал еще более агрессивно. Drexel угрожала расстроить финансируемые Goldman, Sachs выкупы на заемные средства Warnaco и National Gypsum более высокими ценами тендерных предложений от клиентов Drexel, поддерживаемых денежной машиной Милкена. Когда Drexel вырвала сделку с Wickes Companies из рук Salomon Brothers, разгневанный Джон Гутфройнд, председатель совета директоров Salomon Brothers, послал одного из своих заместителей к Милкену в Беверли-Хиллз. «Если вы это не прекратите, мы вас раздавим», – предупредил банкир из Salomon.

В случае со Staley Continental, гигантом по переработке зерновых со Среднего Запада, Drexel пыталась принудить компанию к выкупу на заемные средства. В конце 1986 года Drexel начала приобретать акции Staley, и один из управляющих Drexel позвонил финансовому директору Staley Роберту Хофману, чтобы обозначить заинтересованность Drexel в «установлении инвестиционно-банковских отношений со Staley». Через два дня представитель Drexel позвонил снова и сказал, что «наши ребята» в Беверли-Хиллз приобрели «большой пакет» акций Staley. Затем Хофману позвонил Дал, который безапелляционно заявил, что Drexel «хочет быть инвестиционным банкиром Staley». Он сказал, что Drexel владеет 1,5 млн. акций Staley. Хофман спросил, почему Drexel не предъявила КЦББ сведения по форме 13-D. Вместо ответа Дал назвал собеседника и его коллег «плохими бизнесменами» и сделал предложение об осуществлении руководимого Drexel выкупа на заемные средства. «Мы можем сделать Staley частной компанией за 48 часов», – самодовольно резюмировал он.

Хофман был ошеломлен и ответил категорическим отказом. Позднее Дал позвонил еще раз и стал настаивать на встрече в нью-йоркском офисе Drexel для обсуждения деталей выкупа. Хофман снова воспротивился, и на этот раз Дал рассердился, сказав, что им следует «сесть и поговорить», а не то «будет больно».

Создавалось впечатление, что Staley может разделить участь Pacific Lumber, но вмешался Джозеф, который бросился успокаивать близких к истерике управляющих Staley, уверяя их, что Drexel не предпримет никаких враждебных действий против Staley. Ему пришлось аналогичным образом умиротворять еще одну жертву жесткой тактики отдела высокодоходных облигаций – Winn-Dixie, обширную сеть гастрономических магазинов на Юге. Его беспокоило, что такая тактика выходит из-под контроля. В то же время Джозеф знал, что при существующем уровне конкуренции Drexel рано или поздно утратит доминирующее положение на рынке бросовых облигаций.

Стремясь создать гигант, способный предоставлять весь спектр финансовых услуг, наподобие Goldman или Morgan Stanley, Джозеф попытался постепенно сформировать в фирме другие отделы. Руководимый его братом Стивеном Джозефом отдел закладных ценных бумаг процветал и был близок к тому, чтобы войти в пятерку лучших отделов такого рода на Уолл-стрит. В муниципальном финансировании Drexel из прежней безвестности продвинулась почти до первой десятки. Она была восьмой по объему торговли государственными ценными бумагами. Ее отдел исследований обыкновенных акций имел превосходную репутацию. Тем не менее ни один из этих отделов не мог соперничать с Милкеном как с главным источником финансовых поступлений и средством развития. Чем совершеннее они становились, тем быстрее Милкен двигался впереди них.

Это явилось причиной растущей напряженности между теми, кто был известен внутри фирмы как фракция Восточного побережья, руководимая Джозефом, Уэйнротом и главой отдела корпоративных финансов Гербертом Бэчелором, и ведомой Милкеном фракцией Западного побережья, в которую также входили Энгел, Кей и Блэк в Нью-Йорке. Лагерь Милкена критиковал деятельность отдела корпоративных финансов, утверждая, что тот не привлекает новых клиентов и лишь, что называется, выезжает на спине группы Западного побережья. «Западники» дошли до того, что настаивали на увольнении Бэчелора. Джозеф не стал рассматривать это предложение. Но он знал, что ему нужна, по крайней мере, еще одна, а лучше несколько «звезд» в Нью-Йорке, чтобы с их помощью компенсировать растущее превосходство лагеря Милкена. Деннис Ливайн на эту роль не подходил.

Дэвид Кей по-прежнему хвалил Ливайна, но другие в Drexel и за пределами фирмы считали его обузой. Когда в 1985 году Pantry Pride начала поглощение Revlon, Ливайн был назначен старшим инвестиционным банкиром, участвующим в сделке от Нью-Йорка. Однако Милкен, который управлял финансированием, настоял на участии и других сотрудников Drexel, включая Аккермана и Энгела. На их встречах с Перельманом в конференц-зале Ливайн обычно не присутствовал: он расхаживал по офису и разговаривал по телефону, иногда в течение целого дня. В тех редких случаях, когда он появлялся в конференц-зале, он пересказывал слухи. Аккерман невзлюбил его больше других и говорил всем в Беверли-Хиллз, что тот – пустозвон. Гличер, некогда предложивший Ливайну работу, теперь выбросил эту затею из головы. В Нью-Йорке Ливайн похвалялся перед коллегами, что Revlon – «его» сделка.

По этой причине Джозеф стал подыскивать новых людей. Еще четыре года назад Drexel не могла и мечтать о найме инвестиционных банкиров высшего класса. Теперь эта идея казалась не такой уж нереальной. И у Джозефа появилась мысль: он обратится и к Мартину Сигелу, и к Брюсу Вассерстайну, ярчайшим «звездам» в области М&А, и пригласит их возглавить такую сильную команду, какой на Уолл-стрит прежде не было, – своего рода энергетический центр в Нью-Йорке, способный быть реальным противовесом Милкену в Беверли-Хиллз.

На этот раз, когда Джозеф позвонил Сигелу в Kidder, Peabody, он нашел внимательного слушателя.

Джозеф впервые позвонил Сигелу в июне 1985 года, и он договорились о встрече. В разговоре Джозеф сделал упор на возраставшую финансовую мощь Drexel, несравненно большую, чем у Kidder, Peabody, и потенциал расширения клиентуры Drexel за счет голубых фишек», элитных клиентов Kidder. По мере развития событий, продолжал Джозеф, на Уолл-стрит вскоре будет доминировать горстка фирм, обладающих огромным капиталом. Становилось все более очевидным, что Kidder, Peabody среди них не будет.

Внутри Kidder, Peabody даже Эл Гордон, патриарх фирмы, склонялся к тому, что ее следует продать. Он был готов продать свой крупный пакет акций, что принесло бы ему огромную прибыль. Но ему препятствовал Денунцио, который за последние годы предусмотрительно распродал свои акции. Он рано понял, что такой человек, как Гордон, почти наверняка разойдется во взглядах с тем, кого он, Денунцио, выберет своим преемником.

Часть сотрудников фирмы отдавала предпочтение другим решениям. Макс Чэпмен-младший, начальник отдела облигаций и финансовых фьючерсов, превратил Kidder, Peabody в главного игрока на рынке фьючерсов на индексы акций (которыми торгуют на Чикагской фондовой бирже) благодаря использованию компьютерных торговых систем. Он стал бесспорным наследником Денунцио. Денунцио попытался было разжечь соперничество между Чэпменом и Сигелом, но Сигел сказал Денунцио, что управление фирмой его не интересует. «Не говори об этом Чэпмену», – настоятельно потребовал Денунцио. Теперь Чэпмен, осознав необходимость накопления капитала, хотел продать 20% акций фирмы – возможно, японцам. Это привлекло бы средства и позволило бы ему управлять пока еще независимой фирмой.

Другие руководители выступали за публичное размещение акций. Это позволило бы им продать акции фирмы по рыночным ценам и сохранило бы ее независимость. Ранее в том году Morgan Stanley благополучно продала часть своих акций. Но Сигел и другие сомневались, что Kidder, Peabody при ее все более серьезных проблемах сумеет выгодно разместить свою эмиссию акций. Даже если бы это произошло, фирма, вероятно, не смогла бы долго оставаться независимой; как и любая другая компания с акциями, которые обращаются на вторичном рынке, она стала бы уязвимой для поглощения. Денунцио, похоже, нравилось, что фракции борются друг с другом, сохраняя тем самым статус-кво, которое его устраивает.

Теперь, в конце 1985 года, Kidder, Peabody оказалась лицом к лицу с финансовым кризисом, который не шел у Сигела из головы и приводил его в отчаяние, когда он думал о будущем фирмы. В конце финансового года фирма имела рекордные пакеты муниципальных облигаций и других ценных бумаг. Пытаясь повысить прибыльность своих операций в ситуации, когда собственный капитал являлся недостаточным, некогда осторожная фирма начала использовать большой объем заемных средств. В результате примерно так же, как в свое время Боски, она вышла за рамки норматива размера собственного капитала. Более того, в конце года она не укладывалась в нормативы по остатку наличных, в то время как любое невыполнение обязательств перед кредиторами грозило банкротством. На просьбу о пролонгации кредитов все банки ответили «нет». Финансовый директор Kidder, Peabody Ричард Стюарт едва ли не весь канун Нового года просидел у телефона, лихорадочно названивая в банки, обслуживающие фирму, и прочим кредиторам. Только в 10 часов вечера он наконец ухватился за предложение синдиката иностранных и американских инвесторов, изъявившего желание предоставить краткосрочный займ, чтобы вывести фирму из кризиса. Отчаянное положение Kidder, Peabody наглядно характеризует тот факт, что фирма с готовностью согласилась на непомерно высокую краткосрочную процентную ставку в размере свыше 15%.

Фирме пришлось отказаться от своего амбициозного плана расширения розничной брокерской сети. Стюарт уволился, отчасти из-за недовольства финансовыми возможностями фирмы, и перешел в Merrill Lynch. Ушли и другие топ-менеджеры. Брава отдела муниципальных финансов переметнулся в First Boston. Денунцио, однако, по-прежнему бездействовал.

По мере продолжения кризиса в конце финансового года переговоры Сигела с Джозефом ускорились, и он впервые дал понять, что склонен принять предложение Drexel. Хотя Сигела брали в Drexel на пост соуправляющего отделом М&А (вместе с Дэвидом Кеем и Леоном Блэком), было оговорено, что он будет подчиняться непосредственно Джозефу. Но ему еще нужно было получить благословение Милкена.

В январе 1986 года Сигел вылетел в Беверли-Хиллз и остановился в отеле «Беверли-Уилшир», расположенном на той же улице, что и офис Милкена. Милкен избавил Сигела от собеседования в 4.30 утра, через которое проходило большинство претендентов на получение работы. Вместо этого ближе к вечеру, когда рынки на Восточном побережье уже давно закрылись, он пришел к Сигелу в номер. Прежде Сигел никогда не встречался с Милкеном. Он был сразу же поражен силой его взгляда, напряженностью и энергией, которые, казалось, излучала его худощавая фигура.

Сигел жестом пригласил Милкена сесть на плюшевый диван, но Милкен оставил его любезность без внимания. Он начал быстро говорить, расхаживая туда-сюда перед сидящим Сигелом. Он быстро переходил от одной темы к другой: дал оценку рынкам, изложил в сжатом виде свою стандартную рекламную речь о достоинствах бросовых облигаций и свое отношение к деньгам. «Я не хочу, чтобы кто-то подсчитывал, сколько зарабатываю я и сколько зарабатывают другие, – сказал он Сигелу. – В этом бизнесе нельзя думать, насколько ты богат, иначе станешь жирным и ленивым. Никогда не считайте ваши деньги; вы должны заставлять себя зарабатывать еще больше».

Милкен сказал Сигелу, что покупателей и клиентов следует эксплуатировать в финансовом отношении настолько, насколько позволяет рынок. Дело не в том, утверждал он, насколько они прибыльны. Никакой уровень доходности не является слишком большим. «Если наши расходы находятся вот на таком уровне, – сказал он, опустив одну руку, – а рынок оценивает их вот так, – он высоко поднял другую руку, – то мы должны оценивать свои услуги вот настолько, – он чуть-чуть опустил поднятую руку. – Наша цена, независимо от затрат, должна быть лишь на какое-то пенни ниже, чем у конкурентов».

Милкен сообщил Сигелу, что он только что встречался с Марвином Дэвисом, богатым нефтепромышленником, который переехал в Голливуд и купил кинокомпанию 20th Century-Fox. «Я собираю вместе владельцев таких крупных капиталов», – похвастался Милкен. Финансовая мощь, которая должна была образоваться в результате такого объединения, обещала, по его словам, превзойти все, что когда-либо видел мир. Его единственная проблема, сказал он, прервавшись на мгновение и взглянув на Сигела, – «найти таких людей, как вы».

Милкен ушел через 45 минут, так и не присев. Он говорил почти беспрерывно и вел себя настолько оживленно, что Сигел подумал, не находится ли тот под действием какого-нибудь наркотика. После этой встречи Сигел думал о Милкене как о своего рода бога солнца. «Держи дистанцию, иначе сгоришь», – предостерег он себя.

В тот вечер Сигел отправился на ужин с топ-менеджерами Carnation, устроенный по случаю приобретения ее концерном Nestle. Ранее он сообщил про, эту сделку Боски, но теперь чувствовал себя на удивление спокойно. Он полагал, что с переходом в Drexel отвратительные обязательства заговорщика навсегда останутся для него в прошлом.

Когда Сигел вернулся в Нью-Йорк, Джозеф сказал ему, что он выдержал испытание в Беверли-Хиллз. В течение последующих нескольких недель они работали над финансовыми деталями перехода. Само собой разумелось, что Сигелу будет выплачено свыше 2,1 млн. долларов, заработанных им в Kidder, Peabody в 1985 году. Кроме того, Сигел утверждал, что цена акций Kidder, которые ему придется продать обратно фирме, намного ниже их истинной стоимости, что, принимая во внимание высокую, по его мнению, вероятность того, что Kidder, Peabody вскоре будет продана, представляло собой проблему, требующую скорейшего разрешения.

Джозеф был готов платить Сигелу, казалось, заоблачную сумму – гарантированную зарплату в 3,5 млн. долларов и 2 млн. премиальных – и пообещал ему пакет акций Drexel. Сигел оценил пакет более чем в 6 млн. долларов – в три раза больше своего заработка в Kidder, Peabody. Для Drexel такой уровень оплаты, разумеется, не был чем-то из ряда вон выходящим даже для инвестиционных банкиров гораздо менее опытных и известных, чем Сигел.

В следующий вторник – в тот самый день, когда взорвался космический корабль «Челленджер», – Сигел пришел в кабинет Денунцио и впервые сказал ему, что ведет переговоры с Drexel. Денунцио был явно шокирован. Он начал суетиться и потеть. Он попросил Сигела не принимать никакого решения, пока он не подготовит встречное предложение.

Сигел, однако, не был настроен ждать. В пятницу вечером он посетил Эла Гордона в его манхэттенской квартире. Гордон был любезен, предложил Сигелу выпить, осознав, возможно, что эта новость сделала его собственный план продажи фирмы гораздо более вероятным. После того как Сигел признался, что он решил уйти в Drexel, Гордон сказал только одно: «Все хорошее когда-нибудь кончается». Его лично больше расстроило то, что Сигел уходит в Drexel, нежели сам факт ухода Сигела. Гордон ненавидел Drexel и все, что та собой олицетворяла.

На следующий день Сигел поехал в Гринвич, чтобы встретиться с Денунцио у него дома. Денунцио уже говорил с Гордоном и был взбешен тем, что Сигел был у Гордона до завершения их переговоров. Но увещевания Денунцио не оказали никакого воздействия на Сигела. Встреча была для него болезненной, но он не изменил своего решения.

Кроме того, Сигел чувствовал, что он обязан позвонить Боски. Арбитражер был явно разочарован и задет тем, что Сигел принял решение, не посоветовавшись с ним.

Новость о намерении Сигела переметнуться в лагерь противника курсировала теперь на всех уровнях Kidder, Peabody, вызывая мрачную озабоченность у одних и почти панику у других. Джон Гордон, который работал с Сигелом с тех самых пор, как поступил в фирму, был в Сан-Франциско, куда отправился на уик-энд, и узнал новость от отца в субботу вечером. Он первым же рейсом вылетел в Нью-Йорк и в воскресенье приехал в офис на экстренное совещание отделов корпоративных финансов и М8сА. Там был и Хэл Рич; Сигел позвонил ему домой в один из выходных дней, чтобы сообщить новость, и добавил: «Окончательно все решится тогда, когда мне позвонят». Рич понял, что Сигел будет обсуждать размер своего вознаграждения, но сразу же выразил собственное неприятие такого шага. «Я бы ни за что не стал работать на этих грязных агрессоров», – сказал он о Drexel. Джон Гордон также испытывал отвращение. Он считал, что все слишком поглощены мыслями о деньгах: все только и говорят, что о размерах премий, а о верности интересам фирмы никто больше и не вспоминает.

На следующей неделе состоялось ежегодное собрание акционеров Kidder, Peabody. Назвав сумму рекордно высоких прибылей фирмы за 1985 год, Денунцио был вынужден объявить об уходе Сигела. Никто лучше него не знал, насколько большая доля этих прибылей уйдет вместе с Сигелом. Ранее Денунцио, проводя выходные в своем доме в Вермонте, куда он обычно ездил кататься на лыжах, с тревогой осознал, что без такой звезды, как Сигел, фирма может быть конкурентоспособной только при наличии значительного капитала. Поскольку капитал фирмы был рискованно мал, Денунцио заявил, что Kidder, Peabody будет «выявлять» источники дополнительного капитала. Публично он категорически опровергал любое замечание о возможной продаже фирмы. Но он понимал, что нужно что-то делать и делать быстро, прежде чем все вокруг начнет рушиться.

По мере ухудшения ситуации Kidder, Peabody отчаянно пыталась предотвратить дальнейший отток кадров. Впервые в истории фирмы ее главный управляющий, Денунцио, гарантировал, что каждый сотрудник получит в 1986 году премию, по крайней мере, не меньшую, чем в 1985 году. Однако не все верили в такую возможность. Всего через шесть недель после ухода Сигела, в страстную пятницу, группа, занимавшаяся акциями компаний высоких технологий, гордость отдела корпоративных финансов, в полном составе покинула фирму, также перейдя в Drexel.

Для Джона Гордона это стало последней каплей. Он пошел к отцу и сказал, что тот просто обязан заставить Денунцио принять решительные меры. Заявив, что отсутствие в фирме лидеров является «безумием», он подвел итог: «Я собираюсь уйти из фирмы». Перспектива того, что собственный сын может умыть руки и покинуть фирму, была для Гордона-старшего невыносимой. Он решил пустить в ход свой все еще значительный авторитет и отправился к Денунцио.

Результат визита Гордона был почти неизбежен. По прошествии нескольких недель, в конце апреля, Денунцио собрал директоров Kidder, Peabody и со слезами на глазах объявил, что фирма будет продана General Electric. General Electric заплатила 600 млн. долларов за 80% акций фирмы, сохранив 20% в руках оставшихся в фирме управленцев, и пообещала инвестировать 130 млн. на развитие бизнеса. Эл Гордон ушел на пенсию богатым человеком, продав свою 6%-ную долю более чем за 40 млн. долларов. Он знал, что Kidder, Peabody обречена. Но даже он не предполагал, что ее смерть наступит так скоро.

Сигел был слишком занят в Drexel, чтобы уделять пристальное внимание продаже его прежней фирмы, хотя понимал, что, останься он в ней, его пакет акций стоил бы миллионы. После его перехода в Drexel ему выделили кабинет, смежный с кабинетом Ливайна. Он начал новую жизнь одного из управляющих отделом М&А вместе с Блэком и Кеем. Вскоре он обнаружил, что в отделе, по сути, отсутствует менеджмент. Блэк работал со сделками и развивал контакты с Западным побережьем; вклад Кея в общее дело был, по мнению Сигела, мал. Во избежание конфликтов интересов внутри отдела Сигел ввел строгое разделение полномочий в работе со сделками и установил соответствующий контроль, которые, к его немалому удивлению, практически отсутствовали.

Сигела не впечатляли личные и профессиональные качества его новых коллег. Он был знаком с Джеффри Беком, одной из молодых восходящих «звезд» Drexel, который в свое время работал с ним в сделке с Beatrice, и как-то раз спросил Блэка, стоит ли переводить этого сотрудника в отдел М&А. Блэк пожал плечами: «Он прирожденный лгун, но», может устроить вам встречу с любым из руководителей компаний пищевой промышленности». Придя в ужас от перспективы иметь в штате «лгуна», Сигел отказался от идеи принять Бека в отдел.

Способности Ливайна Сигел также оценивал невысоко. На одном из совместных заседаний с представителями Union Carbide в офисе адвокатской фирмы Paul, Weiss, Rifkind, WhartonkGarrison Ливайн пустился в рассуждения о проблемах пропорционального распределения акций при дополнительных эмиссиях. Было очевидно, что он понятия не имеет, о чем говорит, и Сигел увидел, как Блэк и Аккерман, присутствовавшие на встрече от Беверли-Хиллз, округлили глаза от возмущения. «Он звезд с неба не хватает», – сказал Блэк позднее, что Сигел расценил как преуменьшение.

Помимо того, Сигел был удивлен явно несерьезным отношением Ливайна к работе. Ливайн часто отлучался или отсутствовал всю середину дня и нередко рано уходил. Однажды Ливайн попросил Сигела «прикрывать» его несколько дней. «Мне нужно понырять со скубой[72]на Багамах», – сказал Ливайн.

В условиях отсутствия талантов Сигел понял, что он будет: играть большую роль в отделе, чем ожидал. Он поддерживал тесный контакт со многими клиентами Kidder, Peabody, с которыми ранее работал, стремясь узнать, не отпугнет ли их дурная репутация Drexel от обращения в его новую фирму. К его немалому облегчению, большинство из них, судя по всему, очень хотели воспользоваться финансовыми возможностями Drexel. Pan American, StrawbridgekClothier, Carson Pirie Scott, Lear Siegler, Goodyear, Holiday Inn – вот лишь часть тех компаний-«голубых фишек», что были вовлечены Сигелом в орбиту Drexel. Их престиж придал Drexel тот налет аристократизма, которого она никогда не добилась бы без Сигела. На новом месте Сигел работал усерднее, чем когда бы то ни было, иногда по 20 часов в сутки.

Джозеф был в восторге. Его план слияния финансовой мощи Drexel со знаниями и опытом Сигела срабатывал быстрее, чем он рассчитывал в своих самых смелых прогнозах. Кея и Блэка мало заботило выдвижение на первый план харизматического Сигела. Но Ливайн выражал сильное недовольство появлением Сигела. Ливайна бесило, что он, в отличие от новичка, не стал одним из управляющих отделом М&А.

Он дошел даже до того, что встретился с Боски и обсудил с ним возможность замещения Конуэя на посту главы отдела коммерческих банковских операций в его компании. Во время ленча с Айланом Рейчем в «Потер клабе» Ливайн похвастался, что Боски предложил ему премию в размере 5 млн. долларов за подписание с ним трудового соглашения. Боски, по словам Ливайна, был нужен кто-то «покруче» Конуэя, кто-то похожий на него самого.

На самом деле все было несколько сложнее. 5 млн. долларов были той суммой, которую, как считал Ливайн, Боски был ему должен как долю прибыли от торговли на инсайдерской информации, предоставленной ему Ливайном. Боски с такой оценкой не согласился и предложил Ливайну 2,4 млн., которые, как он признал, был должен Ливайну, исходя из реального положения дел. Если бы Ливайн был принят на работу, «премия» стала бы скрытым средством оплаты. Но переговоры потерпели фиаско – Ливайн был намного ценнее для Боски как источник информации внутри Drexel. Переговоры периодически возобновлялись, но безрезультатно.

Несмотря на то, что Ливайн продолжал тратить деньги направо и налево (пополнение коллекции живописи, покупка дома в Хэмптонсе), его прибыли от инсайдерской торговли уменьшались. Он заработал небольшую сумму, воспользовавшись информацией о MidCon, участнице одной из сделок Drexel, но затем его торговля прекратилась. Он получил от нее совокупную прибыль в размере свыше 10 млн. долларов, достигнув тем самым однажды поставленной цели, и сеть информаторов распалась: Уилкис перешел в Hutton и больше не поставлял внутреннюю информацию, а Секола уехал в Гарвард. Ливайн все больше и больше смотрел на свое сотрудничество с Боски как на источник будущих доходов. В феврале Рейч пригласил Ливайна и его жену в свой кирпичный дом в Верхнем Уэст-Сайде, где он незадолго до этого отделал и укомплектовал новую кухню. Его отношения с женой к тому времени наладились, и он был процветающим молодым партнером в Wachtell. Это произвело впечатление даже на Ливайна. Когда он и Рейч остались наедине, Ливайн сказал: «Ты принял правильное решение», имея в виду отказ Рейча от дальнейшего участия в инсайдерской торговле. Ливайн добавил, что его собственная карьера в Drexel тоже успешно развивается. «Этого почти достаточно, чтобы сделать из меня честного человека», – сказал он, смеясь.

Однажды Сигел, нечаянно услышав, как Ливайн обсуждает по телефону конфиденциальные детали сделки с Warnaco, над которой работала Goldman, Sachs, позвонил Фримену. «У вас там кто-то связан с Деннисом Ливайном», – сказал он. «По-моему, я знаю, кто это», – ответил Фримен, но не стал вдаваться в подробности. Фримен оказал Сигелу ответную любезность, предупредив его, что кто-то из Drexel передает данные о финансируемом Drexel слиянии с MidCon. Сигел позвонил Джозефу и сказал: «У вас серьезная проблема».

Перейдя в Drexel, Сигел остался в тесном контакте с Фрименом, который продолжал сообщать ему подробности сделок Goldman. И хотя Сигел больше не отвечал за арбитраж, он на этих сведениях не торговал. Мало того, соблюдая клятву, данную себе во время ухода из Kidder, Peabody, он прекратил передавать Фримену конфиденциальную информацию. Когда Фримен настойчиво пытался выведать у него подробности сделки с Crapn&Scanning, к которой была подключена Drexel и в которой Фримен имел большую долю, Сигел отнекивался, говоря, что они ему не известны, и отсылал Фримена к Кею.

Прошлое казалось похороненным навсегда, если не считать одного досадного инцидента. Как-то раз Ливайн ленивой походкой вошел в кабинет Сигела и, поболтав с ним несколько минут, небрежно осведомился: «Где ты добываешь внутреннюю информацию? У Боски?»

Сигел замер. Неужели прошлое всегда будет преследовать его? Он постарался, чтобы его ответ прозвучал столь же небрежно: «Я давно не имею никаких дел с Боски».

В апреле 1986 года свыше 2000 гостей, набившихся в главный бальный зал «Беверли-Хилтона», ожидающе загудели, когда поднялся занавес для показа на экране одного из рекламных роликов Drexel, ставших к тому времени неотъемлемым и популярным атрибутом Бала хищников. Под звуки сквозной музыкальной темы из телесериала «Даллас», на экране, широко шагая и держа в руке поблескивающую «титановую карточку Дрексел Экспресс», появился Лэрри Хэгмен. «У этой карточки кредитный лимит на десять миллиардов долларов, – с манерной медлительностью произнес Джей Ар[73]– Не ходите без нее на охоту».

Затем пошла пародия на известное видео Мадонны «Девушка-материалистка». Кто-то невидимый для публики голосом, похожим на голос Мадонны, пел, синхронно повторяя движения ее губ в клипе: «I’m a Doudle-B girl living in a material world»[74], что содержало в себе двусмысленный намек на облигации с низким рейтингом кредитоспособности[75], и размер лифчика. Мадонна танцевала на экране, а хор пел: «Дрексел, Дрексел». Толпа ревела от восторга. Когда софиты осветили «сюрприз» конференции, все увидели певицу Долли Партон.

Руководство Drexel, гордясь своей новой «звездой», хотело, чтобы Сигел был в центре всех событий, но тот воспротивился. Он работал в фирме всего полтора месяца и не желал вести себя высокомерно по отношению к ее маститым ветеранам. Сигел отклонил лестное предложение быть распорядителем на завтраке отдела М&А, отведя эту роль Ливайну, любившему похвастаться возрастающим стратегическим мастерством Drexel. Но Джозеф все-таки уговорил его председательствовать на семинаре, посвященном развитию законодательства в области поглощений, с участием Флома и других юристов данного профиля.

«Вы знаете меня как стойкого защитника мишеней», – начал Сигел, вытащив из-под стола и надев белую ковбойскую шляпу, символизировавшую респектабельную Kidder, Peabody. «To, что я перешел в Drexel, еще не означает, что я изменил своим убеждениям», – сказал он, подмигнув и заменив белую шляпу черной, извлеченной оттуда же.

Все засмеялись, даже клиенты Сигела из истэблишмента. Некоторые из них, включая председателей правлений Lear Siegler и Pan American, сделали на семинаре презентации. Корпоративные овечки ложились рядом со львами.

То же самое происходило с политиками. До 1985 года у Drexel не было в Вашингтоне ни офиса, ни зарегистрированных лоббистов. Потом, однако, в конгрессе начались публичные дебаты о практике враждебных поглощений. Во время рейда на Unocal член палаты представителей Тимоти Уирт, влиятельный демократ от штата Колорадо, возглавлявший подкомитет по телекоммуникациям, защите потребителей и финансам, представил законопроект, лишавший законной силы гринмейл. Для принятия контрмер Drexel наняла одного из бывших консультантов Белого дома и открыла офис в Вашингтоне. В качестве лоббистов туда были приглашены Роберт Стросс, бывший председатель Национального комитета демократической партии, и Джон Эванс, бывший член Комиссии по ценным бумагам и биржам. Пожертвования комитета политических действий Drexel на их предвыборную кампанию составили в 1984 году 20 550 долларов, а в 1986 году возросли до 177 800 долларов.

На проведенной Drexel в 1986 году конференции по облигациям некогда критически настроенный Уирт был одним из главных ораторов. Управляющие Drexel вложили 23 900 долларов в его предвыборную кампанию, в результате чего он прошел в сенат и стал защитником бросовых облигаций. Его прошлая попытка запретить гринмейл потерпела неудачу, и он не стал ее повторять. Drexel пригласила выступить и других влиятельных политиков, включая сенаторов Билла Брэдли, Алана Крэнстона (получившего от Drexel в том году 41 750 долларов), Эдварда Кеннеди, Фрэнка Лаутенберга и Говарда Метценбаума. Большинство из них, казалось, были так же ошеломлены аурой сверхденег, как какой-нибудь управляющий третьеразрядным пенсионным фондом. Для успеха мероприятия управляющие Drexel пожертвовали 56 750 долларов сенатору от штата Нью-Йорк Альфонсу Д'Амато, ставшему впоследствии председателем подкомитета по ценным бумагам.

«В этой стране экономическая привлекательность высокодоходных ценных бумаг пересилила все существующие законодательные ограничения», – самодовольно сказал Милкен в интервью «Вашингтон пост». Кредо Милкена – высокодоходные бросовые облигации, некогда узкоспециальный объект экономического анализа, – стали евангелием 1980-х. Компании с консервативным балансовым отчетом начали чувствовать себя одураченными. Почти никто больше не оспаривал стратегию Милкена.

Да и кто мог подвергнуть сомнению ее прибыльность? Некоторые ученые, среди которых наиболее выдающимся был профессор финансового факультета университета штата Нью-Йорк Эдвард Олтмен, опубликовали исследования, показывающие, что данные за 1986 год подтверждают тезис Милкена о том, что портфель бросовых облигаций приносит значительно больший доход и является при этом не более рискованным, чем американские государственные облигации. Олтмен стал ревностным сторонником взглядов Милкена.

В начале и середине 80-х клиенты Милкена, имевшие в своем пассиве большую долю заемных средств, проявляли, казалось, поразительную способность предотвращать возможный дефолт даже тогда, когда результаты их деятельности были разочаровывающими. В таких случаях Милкен просто «реструктурировал» задолженность, нагромождая новый ослепительный массив высокодоходных ценных бумаг вместо займа, грозившего невыполнением обязательств. Эти реструктуризации неизменно отодвигали срок уплаты в будущее, давая компаниям время на пополнение ресурсов, и позволяли избежать штрафных санкций за просрочку платежей.

То обстоятельство, что Милкен без труда осуществлял подобные реструктуризации, многие из которых любому, кто не ленился ознакомиться с цифрами, представлялись явно обреченными на провал, отнюдь не свидетельствует о каких-то его экстраординарных способностях. Оно объясняется исключительной сговорчивостью его «порабощенных» клиентов-покупателей облигаций, особенно компаний сбережений и займов и страховых компаний. К середине 1986 года друг Милкена Том Спигел «нагрузил» Columbia Savings and Loan выпущенными Drexel облигациями на 3 млрд. долларов; First Executive, компания его закадычного друга Фреда Карра, накопила их аж на 7 млрд. Но что самое поразительное, Милкен, бывало, садился в конце рабочего дня и то добавлял в их портфели, то извлекал из них изрядные пакеты ценных бумаг. Никто не возражал, поскольку прибыли продолжали расти.

У Милкена были и другие покупатели такого рода. Дэвид Соломон держал собственную фирму по управлению активами, Solomon Asset Management, более чем с 2 млрд. долларов в активах, большая часть которых приходилась на средства негосударственных пенсионных фондов. Он стал одним из первых «новообращенных» Милкена и много инвестировал в его высокодоходные ценные бумаги. Милкен вознаградил Соломона, назначив его управляющим одного из взаимных фондов бросовых облигаций, Finsbury Fund.

Покупки фондом Finsbury облигаций Милкена приносили высокодоходному отделу огромные комиссионные. Часть из них предназначалась тем сейлсменам Drexel, которые занимались продажей облигаций Finsbury. Но Милкену хотелось, чтобы все комиссионные шли в актив отдела, и он велел Соломону возмещать ему ту их часть, которую ему приходилось выплачивать занятым в сделках сейлсменам Drexel. Когда Соломон отказался, Милкен пригрозил снять его с прибыльной должности управляющего Finsbury. Соломон капитулировал.

Дабы компенсировать комиссионные, Милкен и Соломон договорились завышать цену, которую Finsbury платил за бросовые облигации, и Милкен присваивал разницу. Иногда Милкен помогал устраивать серию липовых сделок для сокращения суммы налогов с прибыли по личному торговому счету Соломона. В одном только 1985 году Соломон избежал уплаты налогов примерно с 800 000 долларов дохода. Кроме того, Милкен подарил Соломону часть обыкновенных акций поглощенной Storer. Многое в их сотрудничестве было незаконным; обманутыми в конечном счете оказались акционеры Finsbury и американские налогоплательщики.

Взаимовыгодное сотрудничество Милкена с Соломоном становилось все более тесным. Вскоре Милкену понадобился сотрудник, который распоряжался бы счетами Соломона, и он нанял молодого сейлсмена из First Boston Террена Пейзера. В отличие от многих других в офисе, Пейзер был законченным «яппи» – одетый всегда с иголочки, подтянутый, тщеславный, он жил в Санта-Монике в роскошной квартире в кондоминиуме на побережье, обставленной мебелью с обивкой из черной кожи и оснащенной дорогой стереоаппаратурой. Пейзера порекомендовал Соломон, и тот, втеревшись в доверие к Милкену и явно став его «любимчиком», быстро восстановил против себя других сотрудников калифорнийского отделения. Милкен посадил Пейзера слева от себя за своим рабочим столом; Пейзер и Милкен любили обмениваться панибратским шлепком по ладони друг друга, когда кто-либо из них совершал удачную сделку.

Однажды Милкен вручил Пейзеру тетрадь в синей обложке, которая раньше находилась в ведении Алана Розенталь и содержала учетные записи взаиморасчетов по сделкам между Милкеном и Соломоном. Когда Пейзер спросил, что она собой представляет, Милкен ответил; Спроси Лоуэлла. Он тебе все объяснит». Лоуэлл сделал это за несколько встреч с Пейзером, на которых тот усердно делал заметки. Это было введение Пейзера в темную, закрытую для посторонних зону империи Милкена.

Когда Пейзер занял место Розентала, нелегальные операции стали более активными. Синяя тетрадь использовалась так же часто, как и учетные ведомости Тернера по махинациям с участием Боски. Контроль над операциями осуществлял Лоуэлл. Никто не жаловался; обнаружение схемы извне казалось невозможным.

Так, путем более или менее масштабных мероприятий, законных и незаконных, была минимизирована роль покупателей и продавцов на рынке. Развитие рынка высокодоходных ценных бумаг зависело только от способности Милкена выпускать таковые, а не от решений, принимаемых независимыми покупателями. В 1976 году, до переезда Милкена в Беверли-Хиллз, суммарный объем бросовых облигаций равнялся в денежном выражении 15 млрд. долларов. Теперь же, в 1986 году, он достиг 125 млрд., то есть увеличился более чем в восемь раз.

Что касается личного состояния Милкена, то различные оценки колебались в то время у отметки в 1 млрд. долларов, что относило Милкена к тем немногочисленным миллиардерам, которые добились данного статуса собственными силами. Однако эта цифра была далека от истины. В 1986 году Милкен заработал в Drexel 550 млн. Помимо того, он (и фонды, которыми он управлял от имени членов своей семьи) заработал как минимум столько же на варрантах Beatrice. Милкен и другие партнеры получили в общей сложности 437,4 млн. долларов от Otter Creek – созданного Милкеном товарищества, которое в свое время столь прозорливо торговало акциями National Can. Beatrice была лишь одной из десятков сделок, от которых Милкен и его семья получили варранты и доходные ценные бумаги, a Otter Creek было только одним из более чем 500 созданных Милкеном товариществ. Несмотря на то, что такие активы подвержены изменениям стоимости и всегда с трудом поддаются оценке, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что к концу 1986 года состояние Милкена и его семьи составляло по меньшей мере 3 млрд. долларов. Милкен, судя по всему, вошел в десятку богатейших людей Америки.

Поэтому неудивительно, что Милкен чувствовал себя хозяином положения на конференции по бросовым облигациям 1986 года. В один из дней ее проведения, в четверг, Фред Джозеф шел вечером по дорожке парка, ведущей от отеля «Беверли-Хиллз» к уединенному бунгало №8, с Ирвином Шнейдерманом – старшим партнером Cahill Gordon&Reindel и генеральным юрисконсультом Drexel. Было начало апреля, воздух благоухал и бодрил. У Джозефа были все причины благоговеть перед могуществом, обретенным Drexel, и гордиться собственным вкладом в это. Фирма достойно ответила на претензии властей. Она покорила истэблишмент. В том году в операциях Drexel была задействована ошеломляющая сумма – 4 трлн. долларов. Доходы фирмы составили 5 млрд. долларов. Чистая прибыль до налогообложения превысила 2 млрд. долларов. Drexel заключила договор об аренде в манхэттенском комплексе Центра международной торговли нового 47-этажного небоскреба с суммарной площадью в 1,9 млн. квадратных футов. Отныне это здание на 49,9% принадлежало фирме и являлось достойным воплощением ее нового статуса. Теперь Drexel действительно могла соперничать с Goldman, Sachs и Morgan Stanley. При сохранении тогдашних темпов роста Drexel эти фирмы неизбежно отступили бы на задний план. Как Джозеф и предвидел 10 лет тому назад, когда он только пришел в Drexel, расстановка сил на Уолл-стрит постепенно менялась.

Когда Джозеф и Шнейдерман подошли к бунгало, ежегодный прием Дональда Ангела был в полном разгаре. Хотя приглашение получили лишь избранные, там были сотни людей, которые теснились в комнатах бунгало и растекались по окружающим его террасам. Официанты с шампанским и коктейлями прокладывали себе путь сквозь толпу.

В том году в списке гостей были, по сути, те, кто «сам сделал себя» мультимиллионером в 80-е: Мерв Аделсон, Норман Александр, Генри Крейвис, Джордж Роберте, Бун Пикенс, Джон Клюге, Фред Карр, Марвин Дэвис, Барри Диллер, Уильям Фарли, Гарольд Дженин, Руперт Мэрдок, Стив Росс, Рон Перельман, Питер Грейс, Сэм Хеймен, Карл Айкан, Ральф Ингерсолл, Ирвин Джекобе, Уильям Макгоуэн, Дэвид Махони, Мартин Дэвис, Джон Малоне, Питер Юберрот, Дэвид Мэрдок, Джей и Роберт Прицкеры, Сэмюел и Марк Белзберги, Карл Линднер, Нельсон Пельц, Сол Стайнберг, Крейг Макко, Фрэнк Лоренцо, Питер Мэй, Стив Уинн, Джеймс Вульфенсон, Оскар Уайатт, Джеральд Цай, Роджер Стоун, Гарольд Симмонс, сэр Джеймс Голдсмит, Мел Саймон, Генри Глак, Рей Айрени, Питер Магоуэн, Алан Бонд, Тед Тэрнер, Роберт Максвелл, Керк Керкорян. Среди них находились ключевые сейлсмены Drexel из отделов корпоративных финансов и облигаций, такие, как Сигел, Аккерман и Дал.

Был там и Боски, который прибыл в сопровождении двух телохранителей. Сигел не виделся с Боски больше года. Он заметил, что Боски не расстается со своей сумочкой-портмоне, и отметил, каким усталым и измотанным тот выглядит.

В том году в бунгало № 8 не было женщин. Ранее Сигел сказал Джозефу, что он не примет участия ни в одном мероприятии с «девочками по вызову», независимо от того, будут ли те явными проститутками или нет. После конференции 1984 года Джозеф сам пытался наложить запрет на присутствие женщин, но Милкен и Энгел воспротивились. Милкен, несмотря на декларируемую им приверженность семейным ценностям, настаивал на том, что «мужчинам это нравится». В 1986 году Джозеф занял решительную позицию. Он заверил Сигела и Шнейдермана, что он приказал Энгелу не приглашать в бунгало никаких женщин, на что тот хоть и неохотно, но согласился. Тем не менее он позаботился, чтобы на заключительный ужин в «Чейзен'с» были приглашены красивые женщины «со стороны», даже если придут жены участников конференции.

Когда Джозеф проходил по комнатам, к нему устремлялись прославленные рейдеры и руководители корпораций, которые хвалили конференцию и восхищались возвышением Drexel. «Если бы кто-нибудь подложил в эту комнату бомбу, эре поглощений пришел бы конец», – саркастически заметил один из гостей. И он был прав.

Джозеф оглядел толпу и впервые почти физически ощутил мощь Drexel. Он повернулся к Шнейдерману. «Нельзя пустить все это на самотек, – сказал он, стараясь быть услышанным в людском гомоне. – Ситуация, когда любую компанию в Америке можно поглотить, не нужна никому».

Боски (неизменные черный костюм-тройка и цепочка для часов, скрытые на сей раз под профессорским одеянием) чувствовал себя не лучшим образом, томясь в ожидании за кулисами Греческого театра Беркли, – амфитеатра под открытым небом, где по традиции проводится церемония актового дня в Калифорнийском университете.

Ряды заполнялись студентами, которые с нетерпением ожидали обращения Боски. Студенты бизнес-школы университета, альма-матер Милкена, проголосовали за то, чтобы Боски выступил перед ними с речью в актовый день 1986 года. В тот день, 18 мая, знаменитый арбитражер, не закончивший даже колледжа, прилетел в Калифорнию на частном реактивном самолете. Он по обыкновению опоздал, прибыв к середине банкета, традиционно даваемого деканом перед церемонией.

Перед началом речи в коротком интервью местной газете Боски сказал, что ему наплевать» на то, что хотят услышать студенты. Что он планирует сказать им, отметил он, так это то, что «они должны взять на себя роль, которую в древности играла аристократия, занимаясь искусством, политикой, наукой и культурой на благо человечества».

После краткого приветствия со стороны декана Боски под бурные аплодисменты вступил на подиум. Он быстро продемонстрировал, что может быть невыносимо скучным оратором. Он утомил слушателей банальными разглагольствованиями об Америке как о стране равных возможностей и преподнес им тщательно отредактированный рассказ о собственном восхождении к сияющим высотам – о том, как выросший в Детройте сын родителей-иммигрантов завоевал Уолл-стрит. Потом, когда казалось, что он вот-вот окончательно утратит внимание аудитории, он оживил собравшихся всего несколькими фразами.

«Кстати, быть жадным – это хорошо, – сказал он, поднимая глаза от текста и продолжая произносить, по-видимому, полностью импровизированные замечания. -Я хочу, чтобы вы это знали. Я думаю, жадность – здоровое чувство. Вы можете быть жадным и вместе с тем уважать себя». Аудитория зааплодировала, студенты смеялись и понимающе смотрели друг на друга.

Боски закончил свою речь и покинул сцену. Остальная часть церемонии прошла без него. Не остался он и на прием у университетской колокольни, где спикер актового дня по традиции встречается со студентами, членами их семей и преподавателями. Боски уехал, не поговорив ни с одним студентом.

По возвращении в Нью-Йорк он казался более раздражительным и мрачным, чем когда-либо. Подчиненные Боски были поражены тем фактом, что, несмотря на вливание почти в миллиард долларов, их босс почти ничего не делает с огромными суммами на счете. Со времени рекапитализации и образования новой компании размеры позиций в акциях не претерпели существенных изменений. В бухгалтерии Мурадян сообщил коллегам, что его беспокоит высокий уровень остатков на счетах. «Это не похоже на Айвена», – сказал он, но остальные не разделили его тревогу.

Боски по-прежнему поддерживал контакт с Милкеном и другими из филиала Drexel в Беверли-Хиллз, но, очевидно, не пускался ни в какие крупные «коммерческо-банковские» начинания, которые мог теперь себе позволить. После окончательного согласования выплаты 5,3 млн. долларов деловая активность между Милкеном и Боски сошла на нет. В апреле Боски сделал-таки два «одолжения» отделу высокодоходных облигаций Милкена, манипулируя ценами Stone Container Corporation и Wickes Companies. В обоих случаях его действия позволили Drexel продвинуться с прибыльными сделками. Боски вошел в эти сделки без энтузиазма. Теперь он просто подчинялся приказам. Он тоже стал пленником Drexel.

Тем летом Лессмана начали беспокоить отношение Боски к работе и его поведение. Боски почти не бывал в офисе, а когда он там все-таки появлялся, выглядел озабоченным. У Малхирна был вертолет, который он сдавал напрокат, и Боски постоянно летал на нем неизвестно куда. Он часто бывал в Европе; он и Уэкили вместе купили дом во Франции, в. поселке Теуль-сюр-Мер на Лазурном берегу. Иногда они бывали там вдвоем, а иногда Боски звонил из Лондона или Парижа, где купил квартиру за 1,2 млн. долларов, или с Гавайев, где у него была квартира в кондоминиуме. Он надолго улетал в Лос-Анджелес – предположительно для того, чтобы наблюдать за работой отеля «Беверли-Хиллз». Но кто мог за это поручиться?

Хотя Боски поддерживал свой загар, выглядел он хуже, чем обычно. Он, казалось, ничего не ел, и у него между воротником сорочки и шеей появился явный зазор. В тех все более редких случаях, когда Боски бывал в офисе, он уходил во второй половине дня в Гарвардский клуб. Вместо неофициальных встреч, которые он прежде любил там проводить, он удалялся в раздевалку, надевал плотный тренировочный костюм, оборачивал шею полотенцем и сидел один в сауне, поставив регулятор нагрева на максимум и обливаясь потом.

Однажды утром Боски подошел к столу Лессмана и сказал: «Ланс, я старею. Я устал. Мне хочется куда-нибудь в другое место. Однажды я оставлю ключи от этого офиса на твоем столе, уйду и никогда не вернусь». Лессман изумился. Было непохоже, что Боски шутит Он выглядел решительным. Лессман знал, насколько подобное поведение нетипично для холодного и властолюбивого Боски; казалось невероятным, что он может доверить свои операции Лессману.

Ранее Боски подал заявку в муниципалитет с просьбой разрешить переделку своего особняка в Уэстчестере в увеличенную копию «Монтичелло», дома Томаса Джефферсона[76], в штате Виргиния. В соответствии с планом, предполагалось построить 48-футовый купол, который должен был увенчать новые роскошные спальные апартаменты и крытую галерею с четырьмя большими колоннами. Затем он явно потерял к этому интерес.

Однажды Боски поручил Рейду Нэглу позвонить его банкиру в Swiss Bank Corporation в Женеве и организовать перевод крупной денежной суммы на имя Уэкили. 23 апреля Боски отправил подтверждающее письмо: «В соответствии с неофициальными переговорами, проведенными Вами со мной и м-ром Нэглом, моим сотрудником, поручаю Вам перевести 1 785 800 швейцарских франков с моего счета в Ваше отделение в Женеве на имя м-ра Хушанга Уэкили. Он сообщит Вам, куда и каким образом перевести эти деньги». Нэгл не понимал, что происходит.

В другой раз позвонила Сима. Боски не было на месте, и трубку взял Лессман. Сима сказала, что все в порядке и не стоит беспокоиться, но затем в ее голосе появились жалобные нотки. «Айвен слишком часто отсутствует, – сказала она. – Я его совсем не вижу». Лессман пробормотал слова сочувствия, но ее последующее замечание стало для него сюрпризом: «У нас нет интимной жизни».

Прежде Лессман считал брак Боски очень удачным. Со стороны казалось, что Сима активно вмешивается в жизнь мужа, хотя в последние два года ее визиты в офис стали более редкими. Лессман подозревал, что Боски, как говорится, ходит на сторону, но полагал, что Сима относится к таким вещам спокойно. Она однажды сказала ему, что, по словам ее отца, рассчитывать на супружескую верность мужчины– дело пустое и что до тех пор пока сексуальные приключения супруга не угрожают семейным узам, беспокоиться не о чем.

Малхирну о жизни Боски тоже было известно немногое. Пилот его вертолета иногда подвозил его компаньонов в аэропорт имени Кеннеди, где те встречались с Боски, садились на сверхзвуковой «конкорд» и улетали в Лондон или Париж. Боски поселил любовницу в апартаментах шикарного отеля «Стэнхоуп» на Пятой авеню, напротив Метрополитен-музея. Этот шаг предполагал такую степень секретности, что для оформления сделки по снятию апартаментов Боски предпочел нанять юристов из Cravath, Swaine&Moore, а не из Fried, Frank, куда обычно обращался. Однако работавший в апартаментах художник по интерьеру сообщил обо всем Симе. Сам же Боски не признавался в этом никому, за исключением, возможно, Уэкили, а Малхирн и Лессман считали, что личная жизнь босса их не касается. Они полагали, что она всегда будет окутана тайной.

Великолепная «Куин Элизабет II», флагман судоходной компании «Кунард-лайн» и самый роскошный плавучий дворец в мире, протянулась, казалось, на целые кварталы вдоль пирса Уэст-Сайдского пассажирского терминала в Манхэттене, привлекая толпы любопытных и восхищенных зевак.

У площадки трапа струнный квартет приветствовал гостей популярными мелодиями. Клоуны развлекали ожидавших посадки и раздавали детям воздушные шары. Над головами колыхался огромный транспарант с надписью: «МАЗЛТОВ, ДЖЕННИФЕР, РОБИН И ДЖЕЙСОН». Впервые, почти за миллион долларов, «Куин Элизабет II» – весь корабль с экипажем в 1000 человек, был взят напрокат одним человеком – Джеральдом Гутерманом, застройщиком и владельцем отеля «Стэнхоуп», решившим таким образом отпраздновать в сентябре 1986 года бар-мицва своего 13-летнего сына Джейсона. Его дочери от первого брака, Дженнифер и Робин, тоже – правда, с некоторым опозданием – праздновали свои бат-мицва.

К тому времени, когда огромный океанский лайнер вышел на Гудзон, чтобы совершить свой 46-мильный «круиз в никуда», одного из самых важных гостей Гутермана, совладельца отеля и соседа в Уэстчестере, среди пассажиров не было. Айвен Боски пропустил отплытие.

Затем под приветственные мелодии оркестра Питера Дюшена гости начали вытягивать шеи, чтобы лучше разглядеть приближающийся к кораблю двухвинтовой вертолет, который, подлетев, завис над палубой и опустился на вертолетную площадку. Лопасти вертолета все еще вращались, когда открылась дверь пилотской кабины и оттуда вышел Боски, на котором были смокинг и черный галстук. Он блеснул улыбкой и помахал улыбающимся и аплодирующим гостям. Вертолет поднялся и с ревом скрылся в лучах заката, а Боски вальяжно направился к устроителям празднества.

Боски присоединился к гостям на приеме с шампанским и ужине из шести блюд, среди коих были жареный барашек, говядина «веллингтон», приправленная трюфелями, и курица корнуоллской породы с гусиной печенкой и дикорастущим рисом; все это было приготовлено на кошерной кухне корабля. Столы были украшены большим количеством калл и огромными ледяными скульптурами. Когда запели «С днем рождения», каждый из троих детей отрезал по куску от собственного торта высотой в три фута, украшенного сверху букетиком свежих цветов. На следующий день вдобавок ко всем чудесам комфорта «Куин Элизабет II», гостей развлекала труппа из 51 артиста, в которой были мимы, музыканты и «бродячие артисты». Стилисты по прическам и макияжу из шикарного манхэттенского салона «Ла куп» были готовы исполнить все прихоти жены Гутермана Линды и женщин-гостей. На самой церемонии раввин Артур Шнейер похвалил родителей Джейсона: «В доме, где есть все, Линда и Джерри говорят с детьми о том, что дает нам цель в жизни». На следующий день, в воскресенье, Малхирн позвонил Боски домой. В субботу Боски взял напрокат вертолет Малхирна, и пилот сразу по возвращении позвонил Малхирну. «Ты не поверишь, – сказал он, – но Айвен заставил меня высадить его на палубу „Куин Элизабет II“. Малхирн пришел в ярость. „Никогда больше не делай для него ничего подобного“, – приказал он. Малхирн понимал, что посадка не была продиктована необходимостью успеть на отплывающий корабль. Вертолет был заказан и подготовлен заранее. Боски просто искал случая, чтобы щегольнуть своим богатством.

Айвен взял трубку. «Никогда больше не используй мой вертолет для подобных трюков, – гневно сказал Малхирн. – Ты что, мать твою, рехнулся? Когда людей дразнят богатством, происходят революции. Людей заживо сжигают в печах крематориев».

Боски усмехнулся. «Одного, Джон, ты не можешь не признать, – сказал он. Куда бы я ни отправлялся, я всегда путешествую первым классом».

На следующий день, 17 сентября 1986 года, Боски сдался федеральным властям и стал тайным агентом министерства юстиции.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.031 сек.)