ЧАСТЬ 5. СЕЛЕНИНА (NEW) 4 страница

Рыба не знала, что ей делать дальше. Как огорошенная она сидела и лупала по сторонам. Ситуацию первым стал разряжать Женя. Со свойственным ему оптимизмом и радушием он весело обратился к гостям:

- Давайте не будем думать о плохом! Лучше забудем об этом досадном недоразумении и займемся чем-нибудь интересным!

Гости переглянулись. Никто конкретно не знал, чем и зачем нужно заниматься в такой ситуации. Опять воцарилась напряженная тишина.

- А, давайте, Рыба нам споет какие-нибудь свои песни! - ободряюще сказал Женя. Рыба удивленно посмотрела на него.

- Я?! - вырвалось у нее. И опять сработало мамочкино зачмаривание. - Да куда мне?

- А что тут такого? - не отступал Женя. - Ты хорошо поешь. Мы тебя уже даже на пленку записывали, так что, как говорится, просим-просим!!!

Женя мог и умел подбодрить любого человека. На этом-то и основывался его авторитет лидера в коллективе. Вся тусовка с интересом воззрилась на Рыбку. Та немного конфузилась, но потом все-таки взяла в руки гитару и запела песню Володи Болотина, которую когда-то узнала в КСМ:

- Положила спать с собой

Ублажника грешника,

Два соска - как брат с сестрой

Вишенка с черешенкой.

А вокруг все замело

Белоснежной нежностью.

Только ворона крыло

Манит неизбежностью...

Смысл всех этих слов был совершенно непонятен Рыбе, однако она продолжала лопотать под аккорды песню, которая ей почему-то нравилась:

А под тем чужим крылом

Маленькая женщина.

Ворон ссорился с вором:

Кто с ней первый нежится.

В этот гибельный овраг -

Пропасть между ножками.

Провалился - вот дурак!

Пьяный бал, да с ножиком!

Холмогорцев, заслыша слова этой песни, сразу ожил, воспрянул из своего зачморенного состояния и навострил уши. Песня продолжалась:

Что наделал - сам не знал!

Вышло дело мокрое.

Ворон ворону сказал:

«Вот и взяли сокола!»

Повели его в тюрьму,

да во тьму глубокую.

Там и кончил он свою

Жизнь голубоокую.

Когда последние аккорды смолкли, вся публика немного ошалела, но все все-таки зааплодировали. Рыба скромно, как учила мама, поклонилась всей тусовке.

Следующим в центр внимания полез Херман. Он стал предлагать на всеобщее обозрение свои, так называемые «картинки». Деловито он разложил на стоике свои произведения и громогласно заявил:

- Прошу! Это намного круче Сальвадора Дали! - и гордо поднял вверх свой нос.

Толпа махом обступила крошечный столик, и все наперебой стали разглядывать «шедевры» Хермана. Рыба понятия не имела кто такой Сальвадор Дали (ее дедушка приучал ее ценить только картины Шишкина), но с интересом стала разглядывать то, что ебанутый Херман называл «картинами».

Сначала она не могла понять, что же там, на энтих картинах изображено. Чего-то намалевано, причем не на холсте, а на обычных альбомных листах черной ручкой. Просто набор каких-то графических бессвязных фигур. Че к чему? Какие-то квадратики, кляксы, кружки, тут же чья-то морда высовывается... В общем, хуйня какая-то, да и только!

Но Херман был о себе другого мнения. Он важно переворачивал страницы альбома и с большой гордостью называл название следующей картины:

- Вот это - «Яйца Ван-Гога!»

И гордо глядя на свой «шедевр», Херман выставлял его на обозрение всей тусовке. Евгений горячо поддерживал творчество своего отпрыска:

- Вот это да! Какой шедевр! — с большим чувством произносил он. — И как только ты смог такое нарисовать?

- Это мне помогла анаша! Без нее я бы и грамма этой картины не нарисовал.

Рыба силилась понять: что же такого особенного и сверхъестественного в этой картине, но так и не могла ни во что врубиться.

- А вот эта картина называется «Да будет Анархия». Я ее рисовал под кайфом, когда слушал «Гражданскую оборону».

Все восторженно ахнули, глядя на бессмысленные каракули шизофреника.

Рыба опять стала силиться, чтобы понять, что же такое нарисовано на ентой картине. «Ведь все же восхищаются его творчеством, - думала тупоголовая идиотка, - значит в энтом чей-то есть! А иначе как бы все говорили, что это - шедевр? Может быть, это я не понимаю чего-то?»

И тут же она начала интенсивно тужиться, чтобы врубиться в мазню идиота. Тужилась-тужилась, мозгени свои и так и эдак напрягала. Сначала получалось с трудом. Но где-то уже с махнадцатой картины ей стало казаться, что начинает получаться. И вдруг за каждой загогулиной, за каждой точкой ей стал открываться какой-то новый шизофреничный смысл! В каждой мазне она вдруг стала видеть нечто необычное, особенное, сверхъестественное. И на очередном развороте она сама вдруг первая закричала:

- Вот это да! Вот это шедевр! Я такого еще никогда не видела! Это должно войти в историю! Потомки не забудут тебя, Херман! Это просто великолепно!!!

Как загипнотизированная она стояла и смотрела на мазню идиота и уже даже не помнила о том первом впечатлении, которое было у нее от всех его «шедевров». И теперь она вместе с остальным человеко-стадом блеяла в унисон. Все говорили, что его картины красивы - и она тоже тупо повторяла за ними все слово в слово. А ведь первое впечатление никогда не обманывает человека. Но...

Говорят, что если человеку сто раз повторить, что он - свинья, то он захрюкает. Так вот и Рыба слушала-слушала, как рассуждают полуумки, и захрюкала в конце концов вместе с ними.

На этом феномене основан весь общественный гипноз, все мамочкино зомбирование, все дефекты воспитания идиотов. Вначале, когда человека воспитывают, он понимает, что все, что ему говорят - это маразм. Его существо видит это и испытывает неприязнь ко всем установкам, всему воспитанию в целом. Потом потихонечку воспитатели-шизофреники приучают человека к ним, гладят по головке, если он их слушается, дают конфетку, хвалят. А если нет - если свободолюбивый не поддается управлению, если он себе на уме, тогда его наказывают, осуждают, презирают! Очень хитрая политика - кнута и пряника. Слушаешься - овца, хороший мальчик. Не слушаешься - свободолюбивый плохой мальчик!

Однажды Калигула сделал сильный и яркий жест. Его должны были сделать правителем Рима после смерти Клавдия. Но чиновники не спешили. Один из них сказал: «Пусть те, кто скажут «Да» - скажут «Да»! Воцарилась гробовая тишина. Никто не решался первым сделать такой решительный шаг. И вдруг в полной звенящей тишине раздалось дерзкое и решительное:

Да!!! - Это кричал Калигула. - Да! Да! Да!

И все тупое человеко-стадо стало вслед за ним повторять: «Да! Да! Да!» Как тупые бараны. Калигула очень обрадовался такому повороту дела. Ведь теперь он мог уже считать себя правителем Рима! Но этого ему было мало. Когда гул голосов стих, опять возникла напряженная тишина, и все воззрились на своего новоиспеченного цезаря, Калигула вдруг заблеял:

- Бе-е-е! Б-е-е! Бе-е! - как бы призывая всех последовать его примеру.

И вот так же устроено и наше сознание. Сначала мы видим, что то, что нам говорят - бред. А потом мы прислушиваемся к этому бреду, пытаемся его понять. Затем мы делаем шизофреничное усилие, чтобы начать так же думать, как идиоты, а потом мы уже себе не представляем, как можно думать иначе. И в конце мы уже сами становимся идеологами и пропагандистами общественного маразма!

А что нужно для того, чтобы не стать такими же идиотами, как большинство мышей? Для этого нужно учиться самим думать, не быть слепыми рабами общественных установок. Надо уметь видеть: для чего нам внушаются те или иные установки, к чему они могут нас привести, как через те или иные догмы нас делают рабами, послушными био-роботами.

Но только лишь видеть все это - это всего - лишь пятьдесят процентов успеха. Надо еще и иметь волю, чтобы уметь поступать вопреки всем внушениям, дебильным установкам, уметь противостоять натиску мира. Действуя хитро, целенаправленно, умно, человек может не быть завнушенной овцой, просто не стать ею. И тогда он не заблеет, как все человеко-стадо. Все заблеют, побегут в пропасть и свалятся в нее, а он - нет. Он будет просто молчать и созерцать окружающее его безумие, а когда все стадо низринется в пропасть, он спокойненько пойдет отдыхать. Вот это будет настоящий человек!

* * *

Дебильные картинки Хермана кончились. Под всеобщие восхищенные взоры он величаво закрыл альбом и спрятал его в драный дипломат.

- Слышь, Херман, а если я тоже так попробую? - спросил его Холмогорцев.

- У тебя не получится! - высокомерно заявил юный параноик.

- Почему это не получится?! - обиделся Саша.

- Потому, что у тебя нет шишки гениальности! — Херман сложил руки на груди, повернул нос в сторону и стал нервно поигрывать пальцами. Все его слова, да и вычурное поведение были совсем непонятны простаку - Холмогоцреву.

- Какой шишки у меня нет? - не въехал сразу он.

- Шишки гениальности.

- А это еще что за такое? Где эта шишка?

- Эта шишка находится у меня на голове. Вот здесь, на макушке! - величественно произнес Херман и погладил себя по репе.

- Ну-ка, покаж! Не верю. Какие такие шишки?

- Вот смотри. Самая обыкновенная шишка гениальности. И с этими словами он взял руку Холмогорцева и положил ее себе на башку.

Тот стал сосредоточенно ощупывать его тыкву. Постепенно его брови стали подниматься от удивления и встали домиком.

И впрямь у тебя на голове шишка какая-то! — взволнованно произнес он. И тут же стал ощупывать свою репу. На это ушло добрых пятнадцать минут, в течение которых Херман самодовольно ковырялся отросшими длинными ногтями у себя в зубах.

- Слыш, Херман, а у меня, кажись, такой шишки нет. Вообще голова гладкая, как арбуз. Это що означает? Что у меня гениальности никакой нет что ли?

- Ну, конечно, я же тебе о чем толкую? Что только те, у кого шишка гениальности есть, как у Ван Гога, и у меня, они и являются гениями. А остальные - нет!»

Холмогорцев сконфузился, замолчал, совсем зачморился и ушел в себя. Херман внутренним чутьем понимал все это и поэтому продолжал «подливать масла в огонь».

- А ты знаешь, Сашок, у меня ведь скоро вырастет еще одна шишка гениальности. Вот она здесь у меня растет с боку. И я тогда буду еще в других областях искусства свои таланты проявлять!

- А где у тебя эта шишка находится? - сгорая от зависти и любопытства спросил Холмогорцев.

- А вот здесь! - и Херман вновь приложил руку идиота на свою тупую тыкву.

- Точно, какая-то шишка у тебя здесь есть. Ну, ты и гений же! Я таких отродясь не видывал.

- И не увидишь больше! Потому что я один такой! Обычных людей много, а гениев – единицы!

Херман не скупился на похвалы в свой адрес. «Сам себя не похвалишь...», как говорится. Но он очень тщательно скрывал две вещи — первая — это то, что у него просто диагноз — МДП — Маниакально-депрессивный психоз. Ему даже и косить от армии особо не надо было. Он просто такой, как есть, сдался врачам, и они его сразу в дурочку определили! И вот теперь его болезнь была в стадии маниакала. Все те бредовые мысли и идеи, руководившие им, были оттуда. В мечтах он уже был Ван Гогом, Наполеоном, пупом земли, центром Вселенной. Но пройдет совсем недолгое время - и маниакал сменится депрессией, и безвольный раб своих эмоций будет сидеть в углу как выжатый лимон, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. А его родители будут скакать вокруг него, пытаясь ну хуть чем-нибудь развеселить свое дитятко.

Сейчас он мнит себя Ван Гогом, завтра он будет сидеть и умирать в дауне, но все это - только рабство. Рабство чувств, эмоций, настроений и прочей ерунды, которая правит им. А он полностью безволен. Он раб всех своих настроений, эмоций, сиюминутных импульсов и прочей дребедени, вмонтированной в него. И поэтому мы не можем называть его человеком. Это не человек, а жалкое его подобие!

Настоящий человек тот, у которого все находится под контролем: все его эмоции, все его чувства подчинены одной четко направленной цели. Он не зависит от своих чувствишек. Они для него вообще ничего не значат. И поэтому он - господин самого себя. Свободный от всей ерунды, комплексов, настроений и инстинктов. Но таким человеком нужно еще только стать! Чтобы стать нормальным, нужно еще много-много жизней работать над собой. Тогда и только тогда из аморфного куска замерзшей мочи может получиться настоящей человек!

* * *

Рыба немного посокрушалась над скоропалительным уходом хиппарей, но вскоре отвлеклась, забылась и вовсю переключилась на другие вещи. Теперь из оставшихся самцов озабоченная молодая самка стала выбирать себе подходящего партнера для размножения. Никакие мамочкины установки и комплексы на нее уже не действовали. Гормон хуярил в башку, и она смотрела, кто же лучше походит для этой цели. Евгений был слишком стар. Он уже не вызывал у нее никаких эмоций. «Не вдохновлял», как говорится. Херман был слишком юн.

Его молодую опушку над верхней губой даже нельзя было назвать усами. А выражение лица настолько сильно напоминало дебила, что при одном только взгляде на него какие-либо мысли сразу же отпадали. Особенно идиотичное выражение у него было, когда он улыбался. Здесь уже все становилось ясно... Двое кандидатов выпадали, значит, кто оставался? Конечно Саша Холмогорцев! Не слишком стар, не слишком юн. В меру воспитан, не очень страшен. Малость белобрыс да трусоват, но это не так страшно. На безрыбье ведь как говорится... Ну, так вот, смотрела-смотрела на него Рыба и все выискивала в нем какие-то новые черты, какие-то положительные качества... Пусть их в нем не было, но зато ведь их можно придумать! Какой простор для мечтаний, для болезненного воображения! А что еще нужно завнушенной недоразвитой свинье? Она ведь и воспитана была так, чтобы постоянно отказываться от самой жизни ради чьих-то дурацких принципов и выдумок.

Холмогорцев заметил заинтересованность Рыбы и понял, что пора активно действовать. Он непринужденно подсел к ней, несмотря на ревнивые взгляды, которые метала в его сторону его бывшая пассия Светлана.

- Послушай, мне так понравилось как ты поешь! - издалека начал он свой разговор. Рыба сконфуженно замолчала (ее же мама приучала быть скромницей!).

- Мне так же очень нравятся твои песни и то, как ты играешь на гитаре!

- Это не мои песни! - буферировала Рыба.

- Ну, это и не важно, - продолжал наступление ловелас, - ты все равно классно играешь и поешь!

Рыба зарделась от гордости. Мозгоебство начинало действовать. Холмогорцев очень удачно использовал метод: «Хочешь выебать бабу - выеби сначала ей мозги!»

- А ты знаешь, ты вообще такая необычная, такая талантливая, я таких, как ты, еще не встречал в своей жизни!

Такой веский аргумент не мог оставить Рыбу равнодушной. Она тут же потекла и поплыла. Дебильная радость стала наполнять ее убогую душонку. Мама ведь приучила ее верить каждому слову, спьяну сказанному любым бомжом. И вот уже белесая рожа Холмогорцева перестала ей казаться такой уж отвратительной. Наоборот - он был в ее глазах героем из ее романов, принцем, проявляющим знаки внимания своей «даме сердца». Но вот одного во всем его ухаживании не хватало: он не ввел в нее пин-код, три «волшебных» слова — «я тебя люблю». И из-за этого тупая био-машина, коей была Рыба, не могла начать действовать. И поэтому она зависла в ступоре.

- А ты знаешь, Рыба, у меня есть к тебе одно интересное предложение, - неожиданно повернул он ход разговора.

- О! Какое же?! - с надеждой в голосе спросила идиотка.

- Я хочу тебя пригласить к себе в гости. У меня мои домочадцы разъехались, а я остался один. Делаю дома ремонт.

- А-а-а! - разочарованно произнесла Рыба,

- Нет-нет, не отказывайся, пожалуйста, - взмолился идиот, - тебе очень понравится у меня! Отдельная квартира, я тебя кормить буду. Ты сможешь там помыться, волосы свои помыть. Они же у тебя такие роскошные!

Он посмотрел на грязный засаленный хайр Рыбы с надеждой сделать его чуть-чуть почище. Рыба немного обиделась, замолчала и ушла в себя. Белобрысый пидор понял, что нужно спасать положение и начал давить на другое слабое место Рыбы:

- Послушай, Рыб, ну ведь ты можешь помочь мне, а это немаловажно. Мне очень сейчас необходима твоя помощь! Ты ведь очень добрый и отзывчивый человек! И я могу сказать даже более того: ты мне очень даже нравишься! Я тебя с первого взгляда приметил. Ты такая необычная!

Такое мозгоебание молниеносно подействовало на безмозглую овцу. Она тут же расплылась и уже готова была ринуться на край земли и свернуть там любые горы. Видя, какой получился результат, хитрый плут спросил у «жертвы аборта»:

- Ну что, Рыбонька, ты согласна принять мое предложение поехать ко мне погостить недельку?

- Да-да-да! Я согласна Вам помогать и делать для вас все, что угодно! - как заведенная пропела она.

- Ну, вот и славно! Я знал, что ты хорошая девушка! Безотказная такая... А еще знаешь, ты лучше не называй меня на Вы. Мы ж, как-никак, будем жить вместе, так что ты уж не стесняйся!

Рыба чуть-чуть замялась, подумала, замолчала, а затем робко произнесла:

- Хорошо!

Жопой-то она прекрасно чуяла, для чего ее зазывают «на ремонт», и даже сама этого втайне от себя хотела. Но другая мысль, другая ее часть говорила ей:

«Но ведь так же нехорошо! С незнакомым мужчиной жить. Да еще до свадьбы! Мама же тебе говорила, что этого нельзя делать! Как тебе не стыдно!? Позорница! А первая в ответ ей отвечала: А что в этом страшного? Человек ведь меня зовет на ремонт, а не на блядки! Ничего в этом плохого нет! А почему бы и нет?»

Но на самом деле это был просто хитрый буфер, ловкое оправдание для той части, которая хотела трахаться. Но другая, закомплексованная часть была против этого. И вот чтобы эти части внутренне не сталкивались и не вызывали конфликта, дискомфорта, Рыба решила создать буфер между ними (как между вагонами поезда) в виде успокаивающей мысли о ремонте. Мол, звали-то только на ремонт. Я - не я, и жопа не моя! Так, впрочем, поступают все люди сами с собой, с окружающими людьми - врут, врут, врут, буферируют. Как страус, который прячет при опасности голову в песок. Может быть, голове-то и становится не страшно, но только жопе от этого не легче. Ведь, в конце концов, достается именно ей. И если бы люди умели видеть всю правду жизни, не пытались бы ничего буферировать, оправдывать, приукрашивать, тогда бы они видели все вещи реальней, и никто бы не попадал в беду. По крайней мере, 95% всех страданий человека, порожденных невежеством и слепотой, могли бы отпасть сами собой.

«Но как же тогда жить, постоянно видя все, как есть? - спросите вы. - Ведь это же болезненно и неприятно - постоянно видеть неприглядную правду жизни!»

Да, может быть, это и неприятно. Но здесь всего лишь мы испытываем душевный дискомфорт. Но! Это дает нам возможность избежать физических страданий. А они гораздо страшнее и подчас неотвратимее. Если мы боимся сунуть пальцы в розетку, то нас не ударит током. Если мы боимся перебегать перед близко идущим поездом, то нас не зада-а-а-вит. Если мы не идеализируем семейку, а видим все, как есть, то мы никогда в нее и не вляпаемся. И избежим всех ее «прелестей». Беда в том, что человек не хочет думать, не хочет «шевелить рогом». А если он начинает что-либо видеть реально, то ему это, видите ли, неприятно. И он предпочитает «сладкую ложь». Вот поэтому мы можем понять фразу, написанную на воротах дельфийского храма: «Большинство людей - дурные!».

Рыба расплылась в радужных мечтаньицах. Ей было приятно, что к ней проявляют докучливое внимание, но явно выразить свои чувства она боялась и не хотела. Настолько закомплексованной ее сделала мать.

- Ну, так что? Ты согласна мне помогать? - надоедал Холмогорцев.

- Да-да-да! Я согласна! Я очень согласна! - радостно выпалила Рыба и покраснела.

- Ну, вот и славно! Через час у нас электричка. Поедем ко мне в гости! - похотливо произнес он и засуетился, чтобы собрать свои вещи.

Холмогорцев пошел в дом, а вся остальная развеселая компания осталась прозябать и развлекаться в палисаднике. Неожиданно к Рыбе подвалил молокосос Херман.

- Слушай, а ты знаешь, я по деревьям очень хорошо лазаю. У меня здорово получается. Хочешь, покажу?

- У-гу! - согласилась Рыба.

- Смотри! - и тут Херман подбежал к толстенному старому тополю, росшему во дворе, и с ловкостью обезьяны стал карабкаться вверх по специально набитым ступенькам. Они были сделаны из обычных брусков, прибитых к стволу дерева, и шли вплоть до растущих веток. Когда ступеньки кончились, Херман не менее ловко ухватился за ветки дерева и полез по ним наверх, пока не добрался до самой вершины. Удобненько устроившись на развилке двух толстых веток, он весело крикнул:

- Рыб! Иди сюда! Здесь так клево все видно! Закачаешься!

- Да уж, вижу как ты там качаешься! - неожиданно раздался нервный голос Ольги.

- А чо?! А чо тут страшного-то?

- Да ничего! - распсиховалась дура. Теперь она уже ничего не боялась, а яростно нападала на своего приемного переростка.

- А чо я буду спускаться-то? Мне и здесь хорошо!

- Немедленно слазь, я кому говорю!

- Не буду! Не хочу! Если надо, сама ко мне залазь, а я не слезу!!!

Херман тоже стал психовать и беситься. И в знак протеста он вообще перестал реагировать на все выпады Ольги, замолчал и отвернулся.

- Ну, ты посмотри что он творит! Просто сумашедший какой-то! Неуправляемый идиот! Женя, ну может быть, ты на него повлияешь? Скажи свое мужское слово! - ныла дура.

- А что в этом такого страшного? - беспечно отвечал Евгений. - Ему там нравится. Ну и пусть он там сидит!

- Ну и ну! Что отец - что сын! Теперь я знаю, в кого он такой идиот! А если он упадет?!

- Да ничего с ним не случится! Что ты так переживаешь за него?! Здоровый балбес.

- Но ведь там высоко!

- Ну и что! Не расстраивайся, Оленька. Давай лучше, ты нам стихи почитаешь

- Да какие мне сейчас стихи! Мне за Хермана страшно! - причитала квочка.

- Ну, скажи ты ей! - обратился Евгений к Рыбе. - Это страшно или нет?

- Страшно? Да нет, ничего здесь страшного нет, - беспечно произнесла Рыба. - А можно я тоже так попробую?

И не дожидаясь ответа, она побежала к дереву, на котором восседал Херман, и стала карабкаться вверх по ступенькам.

- Куда ты? Стой! Куда ты, сумасшедшая! Остановись! - орала ей вдогонку Ольга. - Упадешь! Свалишься! Разобьешься!

Тут с вершины дерева раздался голос Хермана:

- Ты лучше бы над своей Дианкой квакала! Уже воспитала ее дурой и истеричкой. А других людей лучше не порть!

- А! Сукин сын, ты мне рот не затыкай. Выродок цыганский! Сиди и кукуй там у себя на ветке!

Херман недолго думая передразнил ее:

- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

- Ах ты, нечестивец! Ну, погоди, слезь только у меня, я тебе устрою!

- А зачем мне слазить, мне и так хорошо.

Херман замолчал, но через некоторое время он взял сухие веточки и стал кидаться ими в Ольгу и при этом кричать:

- Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!

Ольга совсем вышла из себя, позеленела от злобы и ринулась галопом прочь от палисадника.

- Уроды! Уроды! Один урод вырастил другого на мою голову! Идиоты проклятые - что отец, что сын!

Вдогонку ей слышался заразительный смех Жени, улюлюканье Рыбы и зловредное «ку-ку» в исполнении Хермана. Тут на сцене появилось еще одно действующее лицо. Не успела Ольга выбежать из калитки, как в нее завалился здоровенный детина лет тридцати. Рыжие волосы вились у него кучеряшками над здоровым лбом. Белесо-голубоватые глаза и добродушная улыбка выказывали в нем человека открытого и простоватого. Фигура его была спортивного вида. Грудь навыкат. Одет он был просто: стандартные брюки, сшитые на фабрике «Прощай молодость», футболка с выцветшими олимпийскими кольцами и спортивные чешки.

- А что тут происходит? - радушно произнес Борис.

- Да вот, кукушка у нас тут завелась на тополе, а Оленьке это, видите ли, не понравилось! - веселился Женя. Борис задрал голову и увидел Хермана, оседлавшего верхушку дерева и Рыбу, карабкающуюся по веткам.

- Ой, а это еще кто там? - испугался Борис.

- А, это Рыба! Недавно тут у нас появилась. Поет неплохо и на гитаре играет.

- А разве бывают Рыбы на деревьях? - сострил идиот. - Они, я читал, только в воде бывают.

- Ну, а у нас и на деревьях бывают, - парировал Евгений, - у нас все бывает.

- Ну и ну! А какая это Рыба?

Тут вдруг закричала сама Рыба:

- Я - Рыба бешеный Cов! Ха-ха-ха! Ху-ху-ху! У-гу-гу!

Борис ничего не успел сказать, как вдруг Рыба начала бешено орать и раскачиваться на ветках. Видимо, гормон шибанул ей в голову. Проявиться, как нормальная самка она не могла, потому что не умела, а энергию ей девать было некуда.

- Не качайся, идиотка, шибанешься ведь! - пытался утихомирить ее Евгений.

Но Рыбе все было поровну. Сейчас она была не лучше пьяной. А какая разница? Что алкоголь, что гормон, что наркота - однохуйственные вещи!

- Эй, ебанутая, пизданешься ведь! - подначивал ее Херман, сидящий на верхних ветках дерева.

- Нет, не пизданусь. Мне сейчас весело! - беззаботно отвечала Рыба, продолжая раскачиваться на дереве. - Тут невысоко!

- Ну и дура, блядь! - выругался Херман и начал спускаться вниз по веткам. Когда он оказался впритык к Рыбе, над ее тупой тыквой, он начал на нее наезжать:

- Эй, слышь, Рыбеха, мне уже вниз пора, а ты мне здесь дорогу перегородила!

- Ну, я посторонюсь, и ты слезешь, - беспечно отвечала идиотка.

- Слушай, но ведь здесь еще не проспект, а я еще не Тарзан, чтобы уметь ловко по веткам лазать. Я не Маугли, понимаешь ли. Так что ты, будь добра, спускайся вниз, а я за тобой слезу.

- Ну, мне тут нравится! Я не хочу отсюда слезать. Я тут буду ночевать!

- Рыбы на деревьях не живут, - еле сдерживая гнев, процедил Херман, - немедленно слазь. Мать твою так!

И не дожидаясь ответа, Херман стал лезть Рыбе прямо на голову, наступать ей на руки. И тут она точно чуть было не пизданулась. Но Хермана это ничуть не остановило. Он пер и пер танком на Рыбу. В нем взыграла цыганская кровь. Несчастная Рыба плохо соображала, как надо слазить с дерева. Она ведь никогда по деревьям не лазила. Но страх перед Хермановским напором быстро ее научил как куда и зачем надо слазить. И уже через три минуты она, запыхавшаяся, потная, красная как рак и побитая как собака, стояла на земле, пытаясь понять, что дальше делать. Тут вдруг появился Холмогорцев с уже собранными вещами.

- Рыба! Давай скорей! У нас скоро электричка! - атаковал он идиотку. - Пошли, а то опоздаем! Ничего не соображая с перепугу и в то же время чему-то глупо радуясь, она пошла за хитрым ловеласом.

- Всем привет! Счастливо отдохнуть! — выкрикнул он на прощанье. — Женя, всего тебе хорошего! Удачи!

И в следующее мгновение его уже и след простыл. Тусовка недоуменно переглянулась и занялась дальше своими делами.

Женя в глубине души обрадовался, что двумя ртами стало меньше, да и хлопот со взбалмошной Рыбой - тоже.

* * *

Электричка тронулась, за окном замелькали палисадники, убогие домики частников, огороды, поля и, наконец, внимание путешественников переключилось друг на друга.

- А куда мы едем? - наивно спросила Рыба.

- Ко мне домой. У меня жена и дети уехали в отпуск на две недели. Так что живи у меня, пока они не приедут, - ободрил ее Саша. - Будешь мне ремонт помогать делать, да и песенки мне петь. Ты, кстати, классно поешь! Я когда твои записи в первый раз услышал, я аж обалдел.

Рыба смущенно потупилась. Ей мама сказала, что гордиться нехорошо и надо быть скромной. Но «мозгоебство» уже начинало на нее действовать.

Прихвостень продолжал:

- А ты знаешь, ты мне тоже вообще-то нравишься. Ты такая плотненькая, как молодой теленочек, такая упитанная! И когда я смотрю на тебя, у меня возникает одно самое сильное желание...

- Какое? — испуганно перебила Рыба.

Холмогорцев приблизил свою белесую пачку к ебальнику Рыбы и произнес, шумно выдыхая воздух:

- Ты знаешь, мне так сильно хочется тебя поцеловать! Вот так вот взять и...

И тут Холмогорцев придвинул свой слюнявый рот к хавальнику Рыбы, расхлебенил его и вот-вот уже готов был присосаться к ней, как вдруг та рванулась как испуганный заяц и, как следует, долбанула лбом его по носу. Неудачливый ухажер схватился клешней за свой шнобель и взвыл от боли. Вся электричка повернула на него свои головы.

- Ты что дерешься? - проскулил Александр.

- Я не дерусь, мне просто стыдно! - выпалила Рыба. - Мама мне говорила, что с незнакомыми мужчинами целоваться нехорошо!

- Разве я - незнакомый мужчина, - сделал удивленную мину идиот, - разве ты меня не знаешь? А?!

- Ну, знаю, немного.

- Вот видишь, а ты говоришь... Но скоро ты меня узнаешь еще лучше, - многозначительно произнес старый ловелас.

Рыба совсем зашугалась, сконфузилась и ушла в себя. Она совсем не понимала, как теперь себя вести. Ей было и стыдно и любопытно одновременно.

- Скажи, а у тебя уже были мужчины? - неожиданно спросил Холмогорцев.

- Нет, - честно, как на комсомольском собрании, ответила Рыба и покраснела.

- Нет?! - огорошенно уставился на нее урод. - А что же мне теперь делать?

- А что надо делать? - не выезжала дура.

- Ну... это... ну, в общем... ну ты понимаешь... это вопрос конечно деликатный... - стал заикаться пидор.- А тебе вообще сколько годков-то?

- Семнадцать!

- Это будет или уже есть?

- Уже есть.

- Здоровая какая! А до сих пор не поролась ни разу что ли?

Поиск по сайту: