 |
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция
ЛЕКЦИЯ VI 4 страница
Еще одно важное обстоятельство заключается в том, что мы на каждом шагу улавливаем определенный антагонизм между отдельными афферентными системами. Мы не только убеждаемся, что выключение большой группы афферентных систем создает состояние повышенной возбудимости некоторых отделов центральной нервной системы и подставляет эти отделы под раздражающее действие иррадиирующих волн возбуждения или химических агентов, но мы видим, что отдельные афферентные системы между собой конкурируют. Если в нормальных условиях масса возбуждений, возникающих под давлением падающих из внешнего мира раздражений, почти полностью подавляет субъективные ощущения из внутренних органов, то при состоянии заторможенности внешних анализаторных систем мы подпадаем под влияние тех интероцептивных показаний, которые исходят из самого нашего организма, и это во многих случаях является основой для возникновения бредовых идей. Бредовые идеи, связанные с ипохондрическими состояниями, связанные с состоянием чрезмерного сексуального возбуждения и т.д., могут быть объяснены именно с точки зрения раскрепощения интероцептивной системы от тормозного, регулирующего влияния экстероцепторов. В этом отношении мы находим опять-таки богатейший материал, как субъективно наблюдаемый нами при изучении органов чувств, так и объективно констатируемый при оценке взаимодействия рефлекторных актов – будь то условные рефлексы, будь то рефлексы низшего порядка.
Еще одно важное явление заключается в том, что в наших органах обнаруживается не только определенное взаимодействие друг с другом, но и определенное резкое изменение функционального состояния под влиянием предшествующих раздражений, и если мы, с одной стороны, констатируем явления утомления, ведущие к постепенному выключению деятельности данной рецепторной системы, если мы во многих случаях наталкиваемся на особое явление, на явление адаптации, выражающееся в снижении функциональной способности рецепторов на основании тормозных явлений, – то в противовес этому мы наталкиваемся и на обратные явления, на явления сенсибилизации, которые могут достигать иногда чрезвычайных размеров.
Как показали исследования моего сотрудника А.И. Бронштейна в Военно-медицинской академии, мы даже при таком простом процессе, как определение порогов чувствительности глаза, наталкиваемся на чрезвычайно резкие явления сенсибилизации.
Доведя глаз до максимальной степени адаптации к темноте и определив порог чувствительности, убедившись в том, что чувствительность установилась на каком-то постоянном, как бы конечном уровне, вы можете путем частых повторений определения порога с определенными интервалами довести до того, что чувствительность глаза вырастает еще на 30-40%. Эта сенсибилизация может держаться на протяжении целых часов. В несколько минут путем повторного испытания пороговой чувствительности зрительный аппарат сенсибилизируется и на протяжении 2-3 часов после этого оказывается в состоянии чрезвычайной возбудимости. Оказывается, что в зависимости от того, с каким органом чувств вы имеете дело и как проводите опыт, вы получаете разную картину распространенности этой сенсибилизации. Но в определенных условиях сенсибилизированным оказывается только один соответствующий раздражению орган чувств: например, в слуховой области одно ухо, и притом к одному определенному тону, – в отношении остальных тонов сенсибилизации нет. Следовательно, вы получаете локализированные, точно ограниченные сенсибилизированные поля внутри центральной нервной системы, связанные с восприятием данного тона, тогда как по отношению к другим тонам этой сенсибилизации нет. В этом явлении вы получаете основной элемент для того, чтобы в отношении определенных раздражителей был создан в нервной системе патологический очаг.
Если вы переходите к кожным рецепторам вибрационной чувствительности, вы обнаруживаете вовлечение в сенсибилизацию всей той области, которая иннервируется данным периферическим нервом. В зрительном приборе обнаруживается сенсибилизация не только данного глаза, но и противоположного глаза, причем внутри каждого глаза две противоположные половины оказываются различно поставленными: одна сенсибилизирована, а другая нет. Следовательно, в области зрительного прибора вы наталкиваетесь на определенную системную сенсибилизацию в смысле повышения возбудимости всех отделов центральной нервной системы, которые функционально являются друг с другом связанными. Особенно отчетливо выступают эти явления сенсибилизации в отношении тех пунктов, которые носят название корреспондирующих пунктов сетчатки и служат для одновременного восприятия какого-нибудь предмета двумя глазами.
Следовательно, чем интимнее функциональная связь друг с другом определенных отделов зрительного прибора, тем резче выступает их соучастие в сенсибилизации. Таким образом обеспечивается возможность сенсибилизации строго определенных элементов нервной системы, функционально друг с другом связанных, и возникновения доминантных очагов центральной нервной системы. Если вы сопоставите эти данные с теми явлениями, которые наблюдал когда-то акад. А.А. Ухтомский при искусственном электрическом раздражении коры головного мозга, когда ему удалось с помощью повторных частых раздражений получать такую же сенсибилизацию определенных пунктов коры головного мозга и временно изменять нормальную локализацию моторных точек, то вы убедитесь, что на основе данных элементарной физиологии органов чувств и элементарной физиологии центральной нервной системы можно найти почву для объяснения тех явлений, которые лежат в основе бреда.
Все эти довольно общеизвестные факты я сопоставил только для того, чтобы показать, как путем одновременного охвата физиологического материала, получаемого на различных, даже низших представителях зоологической лестницы, и путем сопоставления объективно наблюдаемых проявлений деятельности нашей нервной системы мы можем получить ряд данных, которые позволяют до известной степени подойти к расшифровке сложной природы бредовых явлений.
Я хочу закончить свой доклад упоминанием – вернее, повторением – того, что, как мне кажется, пришла пора для устранения разрыва между субъективным и объективным методами исследования высшей нервной деятельности. С точки зрения Ивана Петровича, так же как с точки зрения всякого человека, стоящего на истинно материалистической точке зрения, нет никакого разрыва между этими двумя группами явлений. Всякая попытка откреститься от субъективного есть уже попытка отойти от материалистической точки зрения, и Иван Петрович никогда этого не делал. Он не хотел сам на определенном этапе работы запутывать себя оценкой субъективных переживаний, не хотел запутывать науку навязыванием своих субъективных переживаний животных. Но когда мы имеем дело с человеком, у которого возможна одновременная оценка как его субъективных переживаний, так и объективно протекающих явлений, имеются все основания Для того, чтобы охватить одновременно предмет с двух сторон и таким образом ликвидировать все те расхождения, которые существуют между психологией и физиологией. Только при параллельном исследовании в одних и тех же условиях на одном и том же объекте психологической и физиологической сторон нервной деятельности можно будет вскрыть такие закономерности, которые окажутся равно обязательным и для физиологии и для психологии. До тех пор, пока данные физиологии и психологии расходятся, можно с уверенностью сказать, что либо в одних, либо в других исследованиях имеют место ошибки. Только при правильной оценке этих двух сторон явлений может быть разрешена основная проблема человеческого знания.
О ВЛИЯНИИ ЭКСТРАКОРТИКАЛЬНЫХ ФАКТОРОВ НА ВЫСШУЮ НЕРВНУЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ [19]
Основной линией работы Ивана Петровича Павлова являлось изучение самой динамики корковых процессов. В течение 33 лет Иван Петрович концентрировал все свои силы и силы своих сотрудников на том, чтобы выяснить характер и особенности тех процессов, которые разыгрываются в коре головного мозга и которые представляют основу нашей психической деятельности.
Иван Петрович не ограничивал круга своих исследований нормальными проявлениями корковой деятельности, а с первых же шагов своей работы в этом направлении натолкнулся на ряд явлений, которые носили патологический характер, и экспериментально выяснил моменты, при которых патологические проявления должны были выступать и выступали. В конце концов, он перенес свое внимание с мозга животных на человеческий мозг в его нормальных и патологических состояниях.
Это стремление изучать динамику корковых процессов должно было натолкнуться и натолкнулось на необходимость учета тех условий, которые определяют собою нормальное течение процесса и возникновение тех или иных отклонений от нормы.
Прежде всего, при оценке патологических явлений, которые наблюдались как в условиях эксперимента, так и при работе в клинике, Иван Петрович должен был натолкнуться на определенные закономерности в самом течении патологических отклонений (что он чрезвычайно тщательно и хорошо привел в целом ряде своих докладов и выступлений). Патологические отклонения не носят случайного характера, они представляют собою определенную закономерную картину, которая является типичной для корковой деятельности и которая, мало того, отражает те основные особенности, которыми характеризуются процессы, протекающие в остальных отделах центральной нервной системы и даже в простых аппаратах нервных волокон.
Мы все знаем, с каким чрезвычайным интересом Иван Петрович относился к исследованиям своего товарища по университету, высоко им ценимого физиолога Николая Евгеньевича Введенского. Мы знаем, что для оценки тех патологических отклонений от нормальной деятельности мозга, на которые Иван Петрович натолкнулся, он все время прилагал к условным рефлексам мерку тех явлений, которые были описаны Николаем Евгеньевичем при создании им учения о парабиозе.
Мы знаем, что Иван Петрович прибегал не только к тем критериям, но и к той номенклатуре, которая была дана Н.Е. Введенским.
И, действительно, в подавляющем большинстве случаев отношение нервной системы, именно корковой ее части, к внешним раздражителям показывает такие отклонения, которые характерны для той или иной фазы развития парабиотического состояния. Это обстоятельство, конечно, не является случайным. Несомненно, что, представляя собой определенный физиологический аппарат, нервная система со всеми ее разновидностями, со всеми ее подразделениями имеет определенные формы существования, имеет определенные законы развития своей деятельности, имеет определенные правила, по которым она реагирует на те или иные изменения нормальных условий существования.
И опять-таки мы тут наталкиваемся на замечательный факт, что одним и тем же закономерностям оказываются подчиненными как разрозненные небольшие участки нервного вещества, так и сравнительно сложная, грандиозная машина нервной системы в целом. Это, конечно, не значит, что нужно попросту ограничиваться изучением нервного волокна и все, что будет установлено на нервном волокне, безоговорочно переносить на высшие отделы центральной нервной системы или, в особенности, думать, что этого материала окажется достаточно для объяснения всего, что разыгрывается в высших отделах центральной нервной системы. Но это указывает, что в основном, в принципе явления однородны, сходны и высшая корковая деятельность представляет собой лишь чрезвычайно усложненное развитие тех основных закономерностей, которые могут быть вскрыты и при изучении нервного волокна.
Но если Ивану Петровичу удалось вскрыть основные законы деятельности высших кортикальных нервных аппаратов, если ему удалось установить те основные формы патологических отклонений, которые являются характерными для корковой деятельности и которые при определенной расшифровке могут быть использованы и для трактовки патологических состояний человеческой нервной системы, то этим, конечно, дело не исчерпывалось. И сам Иван Петрович на каждом шагу подчеркивал еще одно важное обстоятельство, с которым нужно считаться для того, чтобы понять всю сложность явлений. Если можно было либо путем непосредственного систематического травмирования коры больших полушарий, либо путем воздействия чрезвычайно сильными внешними раздражителями на нормальные рецепторы животного организма, либо, наконец, путем создания чрезвычайно трудных, напряженных условий деятельности центральной нервной системы привести к тому, что выступали характерные основные патологические явления, то наряду с этим Иван Петрович подчеркивал значение того исходного фона, на который падают все эти факторы.
Иван Петрович уже на первых этапах своей работы натолкнулся на необходимость оценки основных качеств самой нервной системы, с которыми приходится иметь дело в каждом отдельном случае. Иван Петрович подчеркнул значение типовых особенностей нервной системы, которые могут быть усмотрены при оценке большого подопытного материала и которые дают основания для разделения этого материала на четыре классических известных теперь всем типа нервной системы. Иван Петрович отнес их к трем основным свойствам нервной системы: к силе протекающих в ней процессов, к их: подвижности и степени взаимной их уравновешенности.
От этого Ивану Петровичу пришлось перейти к вопросу о том, чем обусловливаются эти особенности нервной системы.
Иван Петрович в первых же работах, проведенных с Марией Капитоновной Петровой, подчеркнул значение общего состояния организма. В частности, он обратился к кастрации животных, для того чтобы этим путем нарушить благополучное существование организма, нарушить регуляторные аппараты, вывести нервную систему из нормального состояния, относительно ослабить ее и на этом ослабленном фоне вести дальнейшие эксперименты.
Этим была начата новая линия работ – линия, которая должна занять почетное место в общей системе исследований высшей нервной деятельности, в особенности в тех случаях, когда нас занимают не основные проявления физиологической деятельности, а картина патологических отклонений. С этой точки зрения, конечно, представляется в высшей степени важным выявление всех тех факторов, которые определяют состояния коры головного мозга и могут оказать влияние на ее функциональные свойства.
Вот эта сторона дела всегда привлекала мое внимание, и я позволю себе сегодня на нескольких примерах вкратце иллюстрировать важность этого момента и указать на некоторые линии работы, которые сейчас должны занимать нас, если мы хотим корковую деятельность действительно понять во всем ее объеме. Конечно, это не является и не должно рассматриваться как попытка ограничить основную линию изучения. Само собою разумеется, если мы говорим о корковой деятельности, то основной задачей является изучение тех закономерностей, которые характеризуют работу коры головного мозга, но если мы наталкиваемся на существование определенной зависимости между характером этой корковой деятельности и состоянием других отделов нервной системы или других регуляторных систем в организме, то эти явления должны быть учтены, так как без этого оценка событий, разыгрывающихся в коре, будет неполна, а иногда и неправильна.
Перед нами как кардинальный стоит вопрос о том, чем объясняются те характерные особенности, которые отметил Иван Петрович в нервных системах отдельных индивидуумов и которые характеризовал как типовые особенности.
Сам Иван Петрович задачу поставил очень широко и разносторонне. Прежде всего он поставил вопрос о том, являются ли эти типовые особенности нервной системы наследственно обусловленными, или они являются результатом условий существования данного индивидуума, являются не наследственно обусловленными, а обусловленными теми паратипическими факторами, которые воздействовали на индивидуальный организм. И в этом направлении им была проделана большая работа, создан громадный цикл исследований по генетике высшей нервной деятельности, которые сейчас продолжаются в Колтушской лаборатории и которые, надо надеяться, уже в недалеком будущем дадут возможность высказаться с большей или меньшей определенностью.
Затем были начаты работы, касающиеся различного воспитания подопытных животных. Выяснено значение условий этого воспитания для формирования склада нервной системы и были, как я упоминал, предприняты исследования, которые носили характер сознательного хирургического вмешательства в форме кастрации, в форме повреждений коры мозга и создания таким образом аномальных условий существования коры, приводивших к таким отклонениям от исходной деятельности, которые можно было сравнивать с изменением функциональных особенностей, характеризующих тип данной нервной системы.
Мы продолжаем исследования в этом последнем направлении и уже накопили известный материал, который подчеркивает важность этого момента и заставляет нас в дальнейшем усилить эту работу и концентрировать на ней свое внимание.
Уже много лет тому назад в моей лаборатории Э.А. Асратяном была выполнена работа о влиянии на высшую нервную деятельность симпатической нервной системы, этого универсального регулятора нашего организма. Асратян исследовал последствия удаления верхних шейных симпатических узлов.
В результате экстирпации верхних шейных узлов Асратяну удалось установить целый ряд отклонений корковой деятельности от исходного уровня, отклонений, которые можно характеризовать следующим образом.
Бесспорно имело место понижение силы возбудительного процесса в центральной нервной системе, в коре головного мозга, и в связи с этим – и, вероятно, как последствие этого – некоторый перевес тормозных процессов, нарушение равновесия между тормозным и возбудительным процессами в сторону торможения. Баланс оказался нарушенным.
Явления, которые удалось тогда установить Асратяну, носили очень стойкий характер, держались много месяцев и даже свыше года. Впоследствии Асратян повторил это исследование в своей лаборатории в Ереване и получил подтверждение основных фактов.
На этом этапе работы мы еще не имели достаточных данных для того, чтобы судить о том, путем каких механизмов удаление верхних шейных узлов может отражаться на деятельности головного мозга. В настоящее время наши знания в этом отношении значительно расширились. Но во всяком случае сама фактическая констатация определенных влияний уже могла быть сделана тогда, и уже тогда подчеркивалась важность этого рода исследований.
В настоящее время мы имеем основание допускать целый ряд способов воздействия симпатической нервной системы на центральную нервную систему.
Во-первых, на основании изучения целого ряда периферических объектов, как волокон скелетных мышц, волокон сердечной мускулатуры, волокон гладкой мускулатуры, железистых органов, нервных волокон, рецепторов, мы сейчас имеем все основания утверждать, как по нашим собственным исследованиям, так и по работам целого ряда других лабораторий, что имеется прямое, непосредственное влияние симпатической нервной системы на возбудимые органы. Влияние это должно быть характеризовано как прямое влияние на основные функциональные свойства.
Наряду с этим мы знаем, что симпатическая система является нервным аппаратом, который управляет органами внутренней секреции и обусловливает во многих случаях усиление или ослабление выхода различных гормонов в кровяной ток, осуществляя таким образом вторичное влияние на различные функции через посредство эндокринных желез.
Обращаясь к шейному симпатическому нерву, мы должны учитывать роль тех органов внутренней секреции, которые стоят на пути волокон, идущих от верхних шейных узлов, и вмешательство которых может оказать влияние на деятельность коры головного мозга. В этом отношении сейчас у нас накопился порядочный материал, свидетельствующий о том, что, с одной стороны, щитовидная и околощитовидные железы, с другой стороны, мозговой придаток являются такими органами, которые стоят в зависимости от идейного симпатического нерва и которые своими гормонами, несомненно, могут оказывать влияние на корковую деятельность. О щитовидной железе много данных было собрано в лабораториях Ивана Петровича. Что касается мозгового придатка, то уже после кончины Ивана Петровича выяснилось в целом ряде работ, что гормоны задней доли мозгового придатка заметно изменяют процессы корковой деятельности. В этом направлении большой материал представлен А.А. Даниловым.
Особенно интересно, что даже такой важный физиологический процесс, как сон, в течение многих лет специально занимавший внимание Ивана Петровича и характеризованный им как разлитое торможение, может быть вызван путем раздражения мозгового придатка.
В этом отношении я считаю долгом напомнить о тех соображениях, которые были высказаны самим Иваном Петровичем в одном из докладов, касавшихся сна. Иван Петрович подчеркнул характеристику сна как разлитого торможения и упомянул, что это разлитое торможение может быть вызвано различными путями: или путем непосредственного возникновения тормозного процесса после первичного процесса возбуждения, или, может быть, как он говорил, путем распространения по нервной системе кровяным током или цереброспинальной жидкостью какого-то химического агента, содействующего развитию тормозного состояния. Вот этот момент является в высшей степени важным, потому что сложная картина противоречий, намечавшаяся в литературе относительно механизма возникновения сна при электрическом раздражении таламической области, нашла себе удовлетворительное, как мне кажется, разрешение в работах А.В. Тонких и ее сотрудников, которым удалось с совершенной несомненностью установить, что для получения сна раздражение должно быть направлено на подбугорную область, на область, которая является высшим очагом симпатической нервной системы, что возбуждение отсюда распространяется по симпатической системе и через симпатическую систему воздействует на мозговой придаток. Как удаление нижних шейных симпатических узлов и g. stellatum (перерыв всех симпатических путей к головному мозгу), так и удаление мозгового придатка приводит к тому, что экспериментальный электрический сон. вызван быть не может.
Таким образом, мы обнаруживаем сейчас, что симпатическая нервная система, начиная с ее центральных подбугорных образований и кончая ее периферическими ветвями, несомненно может различными способами регулировать состояние коры головного мозга и таким образом определять характер деятельности центральной нервной системы. Мы можем говорить о сосудистых эффектах, отражающихся на коре головного мозга через посредство доставки кислорода, удаления продуктов обмена и т.д. Мы можем говорить о прямых влияниях, непосредственно определяющих функциональные свойства коры головного мозга, о влиянии через посредство гормонов, которые тоже тем или иным способом – путем ли непосредственного воздействия на нервные элементы, или путем регуляции их обмена и кровоснабжения – в конце концов определяют состояние коры головного мозга и характер ее деятельности.
Но этим дело не исчерпывается.
В настоящее время мы предприняли ряд исследований, которые направлены на выяснение роли подбугорной области в течении корковых процессов. В.С. Дерябин установил факт чрезвычайно резкого изменения условно-рефлекторной деятельности у собаки при разрушении подбугорной области. В хроническом опыте мы пытались оперативным путем разрушить таламус, но, как показало последующее гистологическое исследование мозга, основное разрушение коснулось подбугорной области. Это экспериментальное разрушение подбугорной области сопровождалось минимальной травмой коры большого мозга, потому что очень тонкий инструмент прошел через небольшое трепанационное отверстие вглубь, до гипоталамической области, и произвел большое разрушение на основании мозга. Это повреждение сопровождалось длительным, многомесячным выпадением всей существовавшей до того условно-рефлекторной деятельности. Все пищевые условные рефлексы выпали. Безусловные рефлексы оказались сниженными. Условно-рефлекторная деятельность совершенно выпала и в течение многих месяцев не могла быть восстановлена. Конечно, при таком воздействии естественно было думать в первую очередь о перерыве основных рефлекторных дуг и приписать это нарушение деятельности тому, что поврежден рефлекторный аппарат. Против этого говорило то обстоятельство, что оказалось возможным у этого животного выработать условный рефлекс на вливание кислоты. У него не было пищевых условных рефлексов, но защитные рефлексы сказалось возможным выработать. Мало того, оказалось возможным выявлять условно-рефлекторную деятельность и на пищевые раздражители путем введения кофеина. Под влиянием кофеина на короткое время, на один-два дня, условные рефлексы восстанавливались: можно было получить, хотя и в ослабленном виде, все выработанные рефлексы, которые потом снова исчезали.
Таким образом, совершенно ясно было видно, что здесь имеет место не перерыв рефлекторной дуги, но какое-то патологическое функциональное состояние коры головного мозга, которое держалось месяцами и вело к тому, что некоторые механизмы нервной системы оказались спрятанными и требовали для выявления применения специальных фармакологических стимуляторов.
Наряду с этим мы обратились к изучению еще одного отдела центральной нервной системы, именно – мозжечка. Я надеюсь, что в ближайшем будущем удастся дать более подробный анализ явлений, но уже на основании имеющихся фактов я смею утверждать, что состояние мозжечка является существенно важным и определяющим моментом. Казалось бы, мозжечок не должен иметь отношения к умственной деятельности, к умственным проявлениям, потому что мы всегда характеризуем безмозжечковых животных как животных с хорошо развитой ориентацией, находчивых, умеющих выйти из трудного положения, вместе с тем моторно тяжело пораженных. Однако обнаруживается, что безмозжечковые животные являются инвалидами не только в отношении моторики, но и в отношении вегетативных функций. Каков бы ни был механизм влияния мозжечка на вегетативную нервную систему, но совершенно бесспорно одно: мозжечок оказывает существенное влияние на различные органы, – влияние, совершенно идентичное влиянию симпатической нервной системы. С другой стороны, совершенно несомненно, что течение различных процессов, обусловливаемых симпатической нервной системой, находится под регулирующим влиянием мозжечка. Имеются данные Э.А. Асратяна о влиянии мозжечка на возбудимость симпатической системы.
Мало того, в последнее время М.И. Сапрохин в нашей лаборатории обнаружил целый ряд фактов, свидетельствующих о том, что и сама мозжечковая деятельность находится под непосредственным контролем шейного симпатического нерва. Эффекты раздражения мозжечка могут быть количественно изменены, если ему предшествует или с ним совпадает раздражение шейного симпатического нерва. Таким образом, мы здесь наталкиваемся на какую-то кольцевую зависимость, где мозжечок является регулятором симпатической нервной системы, а симпатическая нервная система является регулятором мозжечка.
Еще более интересно, что в данных А.М. Зимкиной мы находим факты, позволяющие утверждать, что симпатические эффекты мозжечка могут вызываться и не через симпатическую нервную систему, а могут быть вызваны и при условии экстирпации соответствующих отделов симпатической нервной системы или даже полной денервации органа.
Следовательно, со стороны мозжечка мы должны допустить существование каких-то особых, по всей вероятности гуморальных, влияний на органы центральной нервной системы и на периферические органы, иннервируемые симпатической нервной системой. А при этих условиях совершенно понятно, что состояние мозжечка не может не отражаться на корковой деятельности.
И действительно, первая работа, которая была проделана уже несколько лет тому назад в одной из моих лабораторий Н.Н. Лившиц, показала, что условно-рефлекторная деятельность при экстирпации мозжечка у собак изменяется, и изменяется именно в том же направлении, в каком она изменялась в опытах Асратяна при экстирпации верхних шейных узлов. Совершенно отчетливо выступило падение условных рефлексов на протяжении многих месяцев, совершенно отчетливо выступило нарушение баланса между возбуждением и торможением в сторону ослабления возбуждения и преобладания тормозных процессов. Совершенно отчетливо выступила неуравновешенность нервной системы вообще, характеризовавшаяся тем, что на протяжении соседних дней наблюдались значительные колебания в условно-рефлекторной деятельности, которых в контрольном периоде не было. Совершенно отчетливо выступили изменения в реакции условно-рефлекторного прибора на такие воздействия, как нанесение боли. Если в норме животное чрезвычайно резко реагировало на болевые раздражения и изменяло свою условно-рефлекторную деятельность на много дней, то после экстирпации мозжечка такие же болевые раздражения сопровождались значительно меньшим эффектом и вместе с тем носили более кратковременный характер.
Естественно, что от этих нервных регуляторов, действующих непосредственно или через посредство эндокринных желез, представлялось особенно интересным перейти и к более основательному изучению роли отдельных эндокринных органов. В этом отношении до настоящего времени у нас имеется небольшой, но вместе с тем очень характерный и очень четкий материал, который выступил в работе Д.М. Гзгзян и который касается последствий частичного, но довольно значительного удаления вещества надпочечных желез. В ближайшем будущем Гзгзян сам опубликует свои данные со всем фактическим материалом. Я позволю себе только вкратце указать, что, как и нужно было и можно было ожидать, удаление значительных частей (свыше двух третей) надпочечных желез резко отразилось на деятельности коры мозга, причем оно отразилось очень своеобразно. Конечно, ничто из нормальной динамики мозговых корковых процессов не выпало, вся условно-рефлекторная деятельность осталась налицо, со всеми ее особенностями, но нервная система, которая до операции могла быть характеризована как нервная система если не сильная, то, во всяком случае, средней силы, после экстирпации значительных кусков надпочечников должна была быть характеризована как слабая нервная система. Это выражалось в том, что величина условных рефлексов оказалась резко сниженной, оказалось резко нарушенным постоянство явлений, были периоды, когда условно-рефлекторная деятельность почти полностью отсутствовала; были периоды, когда она носила характер парабиотический – именно, имели место явления уравнительные, когда все раздражители любой силы давали одинаковый эффект, и были моменты, когда выступали парадоксальные явления, когда нервная система реагировала на слабые раздражители более сильным эффектом, чем на сильные; бывали периоды, когда сильные раздражители не могли вызвать никаких эффектов, а слабые раздражители оказывались эффективными. Наконец, имело место временами извращение соотношений между положительным и дифференцировочным раздражителями, т.е. выступали так называемые ультрапарадоксальные отношения.
Поиск по сайту: