ЛЕКЦИЯ VI 7 страница

25 лет существования советского строя характеризуются у нас в стране пышным расцветом физиологических дисциплин.

Что явилось причиной столь пышного расцвета? Я думаю, что тут нужно указать два основных момента. Во-первых, то, что русская физиология к началу двадцатого века имела большие научные достижения. Несмотря на стесненные условия, крайне ограниченные возможности научно-исследовательской работы, уже в старое время в России выделились замечательные физиологи, получившие мировое признание как корифеи своей науки. Достаточно упомянуть имена И.М. Сеченова, И.Ф. Циона, И.Р. Тарханова, Ивана Петровича Павлова, Н.Е. Введенского, Н.А. Миславского, В.Я. Данилевского. Они подняли русскую физиологию на очень большую высоту, сумели внести в дело разработки своей науки так много, что имена их сделались незабываемыми. Нельзя себе представить обзор успехов мировой физиологии без того, чтобы не встретиться с именами Сеченова, Павлова, Введенского и др. И благодаря их энергии, благодаря энтузиазму они не только сумели достичь больших результатов в своей исследовательской работе, но подготовили довольно значи­тельные кадры научных работников.

Однако никогда и нигде не могло бы это научное наследие найти столь благоприятной почвы, какую оно нашло у нас в стране благодаря советской власти. Условия, созданные советской властью для развития физиологии, и явились вторым моментом, обеспечивающим столь пышное ее развитие. Уже в самом начале Великой Октябрьской революции 1917 г. партия и правительство приняли на себя охрану науки, охрану научных работников, защиту их от всевозможных бедствий и неприятностей, связанных с гражданской войной, с интервенцией и всякими другими осложняющими обстоятельствами. Вместе с тем партия и правительство взяли на себя задачу не только охраны науки, но и всяческого ее поощрения. Это объясняется тем, что преобразователями государственного строя нашей страны явились гениальные ученые – Владимир Ильич Ленин и его ближайший соратник Иосиф Виссарионович Сталин. Наука не могла не найти себе помощи и поддержки в стране, которой руководят представители передовой науки. Если вспомнить, что успехи нашей страны основаны на том, что вся перестройка, все создание нового строя и вся внутренняя и внешняя политика проводятся на научных основах, то совершенно понятно, что руководители нашей жизни должны были везде и всюду поддерживать научную работу, на основе которой они собирались строить и строят нашу жизнь.

Вот почему мы являемся свидетелями того, что физиология, так же как и другие научные дисциплины, получила прежде всего огромный количественный размах. На протяжении первых же лет после революции возник целый ряд исследовательских институтов большое число новых медицинских институтов, большое число биологических факультетов, каждый из которых создал у себя физиологические лаборатории и стал местом разработки вопросов физиологии и родственных дисциплин. Этот количественный рост учреждений вместе с количественным ростом штатов этих учреждений привел к тому, что мы сейчас имеем громадные кадры физиологических работников.

Конечно, сам по себе количественный рост не является доказательством большого успеха. Можно иметь очень много сотрудников, но если бы работа их шла не по правильному пути, то радоваться такому количественному росту не пришлось бы. К счастью мы можем сказать, что этот большой количественный рост был связан в нашей стране с сохранением и дальнейшим развитием того высокого качества работы, которое столь характерно для деятельности великих русских физиологов.

Советская физиология может быть охарактеризована следующими основными чертами. Прежде всего – и это самое важное – оригинальность направления. С самого начала возникновения физиологии в России первые русские корифеи нашей науки, имена которых я привел выше, сумели вести исследовательскую работу по своим путям, по своим линиям, а не по проложенным направлениям. Никогда русская физиология не отличалась подражательностью.

Иван Михайлович Сеченов, пройдя курс медицинского факультета в Московском университете, поехал за границу для продолжения своего образования и специализации. Он работал в лучших лабораториях того времени – у Гельмгольца, Людвига, Клода Бернара, осуществляя небольшие экспериментальные исследования по указаниям своих руководителей. Продолжая совершенствоваться в тех же лабораториях, он проявил инициативу и оригинальность, предприняв ряд исследований и удивляя своих учителей полученными результатами. Вернувшись в Россию, он сумел при очень трудных условиях в только что организованной крайне бедной лаборатории сразу наладить исследовательскую работу и привлечь к ней молодых сотрудников.

Иван Михайлович держался трех направлений работы, которые составляли сущность его творческой мысли и приковывали ее к себе на протяжении всей жизни: оригинальность направления, умение найти свои темы и держаться этой линии в течение долгих лет – характерные черты И.М. Сеченова.

А разве не то самое видим мы у И.П. Павлова, который в течение своей замечательной жизни соприкоснулся с целым рядом крупных вопросов физиологии, охватил их и со свойственной ему мощью и силой внес целый ряд новых идей, ввел в работу новые методы исследования. Вместе с тем он имел силы для того, чтобы на протяжении десятков лет держаться определенных направлений, определенных линий, привлекая при этом к участию в исследованиях большое число сотрудников.

Мы должны с огромным удовлетворением отметить, что оригинальные направления, которые были созданы Сеченовым, Павловым, Миславским, Введенским, не заглохли в советский период. Некоторые из этих корифеев сами продолжали свою работу при советской власти, другие передали свои идеи, свои мысли последователям, которые сумели не только развить эти оригинальные направления, но и внести еще целый ряд новых струй, характеризующих советскую физиологию.

Я должен также с удовлетворением подчеркнуть то обстоятельство, что, несмотря на полную изоляцию нашего Союза от связи с другими странами на первых этапах революции; (мы были тогда совершенно лишены иностранной литературы, мы не знали, что делается за границей), научные исследования у нас не останавливались. Этот период полной изоляции захватил последние годы мировой войны и несколько первых лет после революции. Если бы наша наука шла по пути подражания, по пути заимствования, наша работа должна была бы заглохнуть в этот период изоляции. Между тем именно тогда у нас возник целый ряд новых вопросов, новых направлений, характерных для советской физиологии.

На международных конгрессах, на которых нам пришлось быть, и в частности на международном конгрессе в 1935 г. у нас в Союзе, работники других стран высказывали удивле­ние и восхищение по поводу тех материалов, которые были представлены делегатами нашего Союза. Во время пребывания в нашей стране иностранцы с удивлением узнали о существовании нескольких направлений работы, которые для них являлись прямо-таки откровением.

Таким образом, первой несомненной чертой нашей советской физиологии является оригинальность направлений.

Вторая характерная черта – массовость участия в исследованиях. Мы не знаем работы по уголкам, столь характерной для старого времени и для некоторых лабораторий Запада, когда исследователь, создавший ту или иную теорию, ту или иную идею, запирается у себя, прячется от других и скрывает свои мысли от соседей, боясь, как бы кто-нибудь не использовал и не похитил у него этих мыслей. У нас в стране работа никогда так не строилась, такой способ невозможен в Советском Союзе. У нас достоинством всякого научного работника считается умение привлечь к себе сотрудников, умение работать коллективно, работать открыто, без упрятывания и скрывания своих открытий. И мы знаем, что за советский период почти в каждом учреждении создались огромные коллективы работников, которые объединенными силами разрабатывают тот или иной вопрос, результатом чего являются быстрые успехи и мощное развитие проблемы.

Третья характерная черта – проблемность работы. Мы не привыкли разрабатывать мелкие, частные вопросы, а стремимся к тому, чтобы поставленная проблема заняла внимание коллектива на много лет. И действительно, ряд оригинальнейших проблем, выдвинутых советскими учеными или их предшественниками – русскими учеными дооктябрьского периода, – получили за последние 25 лет мощную разработку и представляют сейчас специальные главы современной физио­логии.

Среди таких больших проблем, разрабатываемых научными коллективами, я отмечу только несколько – перечислить все нет никакой возможности. Достаточно напомнить о том грандиозном размахе физиологической и научно-исследовательской мысли, которые вызвал И.П. Павлов своим учением о высшей нервной деятельности. К разработке этого раздела науки Иван Петрович приступил еще до революции, но на протяжении тех 14-15 лет, в течение которых ему пришлось работать в этом направлении при царском режиме, ему удалось только создать основной скелет своего учения. Он натолкнулся на ряд трудностей, с одной стороны, связанных с невозможностью создать себе ту лабораторную обстановку, которая требовалась по ходу исследования, с другой стороны – созданных наступившей мировой войной.

Но вот произошла Великая Октябрьская революция. И уже во второй год революции к работам И.П. Павлова было привлечено внимание В.И. Ленина. Владимир Ильич счел нужным создать Особую комиссию для поддержания научных работ Павлова. Результатом этого явились: постройка или, вернее, достройка специальной лаборатории для изучения условных рефлексов, в дальнейшем создание оригинальнейшего, единственного в своем роде учреждения – Колтушской биологической станции, ныне превращенной в Институт эволюционной физиологии и патологии высшей нервной деятельности, прикрепление к лаборатории Ивана Петровича психиатрической и нервной клиник, что дало возможность Ивану Петровичу распространить свои исследования на здорового и больного человека.

За период советской власти Иван Петрович в области изучения высшей нервной деятельности осуществил не менее трех четвертей всей своей работы. Разработка наиболее интересных глав учения об условных рефлексах падает именно на советский период.

Если обратиться ко второй проблеме, которая вытекала из более ранних работ И.П. Павлова и являлась продолжением его творческой деятельности, к учению о трофической иннервации, то оказывается, что за советский период возник целый ряд крупных коллективов, работа которых посвящена вопросам трофической иннервации. Громадный коллектив моих сотрудников разрабатывает вопрос о симпатической иннервации скелетных мышц, органов чувств и центральной нервной системы. Результат этих исследований, этот новый вклад в науку явился совершенно неожиданным. Установленные нами факты дали возможность приступить к познанию, толкованию и исследованию целого ряда кардинальных вопросов физиологии центральной нервной системы на совершенно новых основаниях. Работа в этом направлении продолжается уже более 20 лет, но проблема еще не исчерпана, потому что нет границ возникающим новым вопросам.

Мы являемся свидетелями возникновения такой мощной исследовательской школы, как школа А.Д. Сперанского, который подошел к вопросу о нервной трофике несколько иным путем и с несколько иной точки зрения. Он приходит к установлению взгляда на исключительную роль нервной системы в развитии болезненных процессов. Нельзя не отметить громадный охват этой школой как экспериментального материала, так и материала теоретического.

В Томском университете проф. Б.И. Баяндуров с большим коллективом работников проводит исследования, касающиеся трофической роли больших полушарий мозга. Мы имеем еще целый ряд лабораторий, где вопросы трофической иннервации находят себе место для разработки.

От Ивана Петровича Павлова осталось у нас, в виде его научного наследия, еще два больших направления, которые с исключительным успехом разрабатываются у нас в стране. Прежде всего это исследования в области физиологии пищеварения. Так, школа И.П. Разенкова, ближайшего ученика И.П. Павлова, сумела дать новый материал большого практического и научного значения. Эти материалы получили всеобщее признание.

Особенный интерес представляет также разработка выдвинутой когда-то Иваном Петровичем темы о роли афферентных систем, исходящих из внутренних органов и сосудистых образований. Впервые вопрос о чувствительной иннервации сосудов был выдвинут нашим соотечественником Ционом и Людвигом, которые открыли центростремительный нервный аппарат в сосудах. И.П. Павлов, многие годы работая над вопросом иннервации сосудов, высказал целый ряд очень важных положений. Сейчас мы наблюдаем мощное развитие этого направления у нас в стране, главным образом в лабораториях, руководимых К.М. Быковым.

Но не одним И.П. Павловым создавалась русская физиология, и не только его направлениями исчерпывается развитие советской физиологии. Мы имеем классические работы в области вегетативной нервной системы, созданные трудами покойного Миславского и его учеников. И сейчас еще этот раздел является одним из господствующих направлений нашей советской физиологии.

Особенное внимание я хочу привлечь к работам школы покойного Н.Е. Введенского. Самому Введенскому пришлось лишь два-три года жить и работать при советском строе, но его сменил его ученик и сотрудник А.А. Ухтомский, который сумел влить в русло идей Введенского целый ряд новых мыслей, новых представлений и создал два крупных течения в нашей физиологии – учение о доминанте и о ритмической деятельности нервной системы. Представления школы Ухтомского являются для нас чрезвычайно интересными не только потому, что они содержат очень много новых физиологических фактов, но и потому, что они являются базой и основой для истолкования целого ряда патологических процессов и находят себе непосредственное применение в жизни.

Вскрывая корни советской физиологии, было бы несправедливо оставить без внимания роль В.Я. Данилевского в изучении вопросов нервной физиологии, электрофизиологии и эндокринологии, а также А.Я. Данилевского, биохимика по специальности, но автора одной совершенно исключительной работы в области физиологии центральной нервной системы.

Если обратиться к специальному отделу работ, к работам в области электрофизиологии, то мы вправе с гордостью сказать, что и вопросы самой утонченной электрофизиологии могут у нас разрабатываться и разрабатываются с большим успехом.

В нашей среде работал бывший ученик Сеченова – покойный профессор Казанского университета А.Ф. Самойлов, считавшийся во всем мире образцовым электрофизиологом, к которому обращались составители иностранных руководств, когда нужно было дать главу об электрофизиологии. Большой специалист в своей области знаний и вместе с тем исключительный мастер техники и эксперимента, Самойлов также собрал вокруг себя группу работников, которые с успехом разрабатывали вопросы электрофизиологии и внесли в нее очень много ценного. Достаточно упомянуть один только факт из исследований А.Ф. Самойлова. На основании электрофизиологических исследований он сопоставил работу нервно-мышечного препарата скелетной мускулатуры с работой сердца и на основании электрофизиологических исследований, не будучи химиком и не касаясь химических вопросов, пришел к представлению о химической передаче возбуждения С нерва на скелетную мышцу. Тем самым он на много лет предвосхитил то, что является сейчас основным положением физиологии.

Советский строй дал возможность вернуться на родину некоторым русским ученым, которые ранее работали за границей. Среди них я должен упомянуть А.Н. Баха – создателя нашей мощной биохимической школы.

Вот краткий и неполный перечень некоторых главнейших проблем, разрабатываемых советскими физиологами. Перехожу к вопросу о других характерных особенностях советской физиологии. Кроме уже перечисленных мною, нужно отметить исключительно умелое сочетание теории и практики. Никогда советская физиология не стояла в стороне от требований жизни и практики и никогда практическая медицина и сельское хозяйство у нас в стране не были оторваны от теории. Все основные теоретические направления нашей советской физиологии развивались и развиваются рука об руку с практикой, стремясь найти результатам эксперимента практическое применение. И здесь советская физиология продолжает традиции наших великих учителей: И.М. Сеченов и в особенности И.П. Павлов, Н.А. Миславский, В.Я. Данилевский всю жизнь работали в лабораториях так, что непосредственно соприкасались со своими товарищами практиками и пытались ответить своими исследованиями на запросы практики. Достаточно напомнить, что И.П. Павлов на протяжении многих лет работал в содружестве с покойным С.П. Боткиным, величайшим терапевтом нашей страны, а за последние 20 лет создал около себя психиатрическую и нервную клиники для того, чтобы учение о высшей нервной деятельности проверить в отношении применимости его к человеку, чтобы изучить человека на клиническом материале и создать приемы лечебного воздействия на больной человеческий мозг. Нужно, в частности, напомнить его советы и указания в области лечения неврозов. Сейчас, во время Великой Отечественной войны, когда каждый честный гражданин нашего Союза думает только о том, как бы отдать свои силы и свои знания на помощь бойцам Красной армии для защиты нашей Родины, когда каждый из нас стремится сделать все для помощи стране, в этот трудный период мы видим, что советская физиология вся обратилась к практике. Каждый стремится нести свои знания в госпитали, в больницы, в эвако­пункты для того, чтобы своими теоретическими представлениями, своим лабораторным опытом укрепить практическую работу.

Мы видим, с каким исключительным вниманием относятся наши физиологи к разработке таких вопросов, как, например, вопрос о терапии шока. Мы имеем тщательную разработку Э.А. Асратяном теории шока на основе учета всех важнейших моментов, определяющих собою возникновение шокового состояния. Мы имеем ценнейшие исследования и практические предложения И.Р. Петрова. Большие группы опытных физиологов обратились в госпитали для того, чтобы изучать результаты ранений центральной и периферической нервной системы и провести ряд мероприятий, направленных на ускорение лечения раневых процессов, и т.д. Возник целый ряд комиссий, которые должны координировать работу физиологов в области борьбы с последствиями ранений и травм, связанных с войной. В Академии Наук созданы Военно-санитарная комиссия и Комиссия по расширению пищевых ресурсов, которые, базируясь главным образом на росте физиологии, фармакологии и биохимии, должны способствовать как повышению благосостояния всего населения нашего Союза, так и скорейшему возвращению в строй раненых командиров и бойцов Красной армии. Постоянное стремление связывать теоретические и лабораторные исследования с требованиями прак­тики красной нитью проходит через весь советский период существования нашей физиологии.

Наконец, важный вопрос, на котором я должен остановиться, – это вопрос идеологии. За 25 лет материалистические представления и диалектическое мышление чрезвычайно прочно внедрились в биологические науки, в частности в физиологию.

Если в прошлый период развития нашей физиологии материалистические убеждения были распространены только среди части научных работников; если И.М. Сеченову и И.П. Павлову пришлось выдержать довольно серьезную борьбу и встретить очень резкую оппозицию при проведении материалисти­ческих представлений о физиологии центральной нервной системы и о взаимоотношениях между физиологией и психологией, – то сейчас их установки являются общепризнанными.

Сейчас никого не поражают взгляды Сеченова и Павлова, а наоборот, каждый, будь он физиолог, будь он клиницист, ищет в этих представлениях правильное разрешение целого ряда вопросов, волнующих практиков.

Серьезный переход на материалистические установки, на установки именно диалектического материализма, является замечательной особенностью всех 25 лет развития нашей физиологии, и, что весьма существенно, это мышление, материалистическое по направлению и диалектическое по характеру, проходит через все работы.

Все серьезные работы по физиологии и физиологическим дисциплинам, вышедшие за 25 лет в Советском Союзе, поражают диалектичностью мысли, диалектическим изложением всего материала, диалектической трактовкой тех материалов, которые получены в лабораторном исследовании. Это, конечно, является свидетельством, с одной стороны, успехов диалектической и материалистической философии, постепенно и основательно проникшей в умы наших исследователей, а с другой – является обоснованием для самой философии диалектического материализма. В самом деле, если в громадной области науки, нашедшей себе исключительно большое, широкое развитие за 25 лет, мы встречаемся на каждом шагу с точным совпадением фактического материала, фактических результатов успешного развития науки с диалектической трактовкой, то это является свидетельством того, что диалектическая философия и есть именно та философия, которая правильно отражает законы естествознания.

Это обстоятельство, конечно, не может нас не радовать, потому что тем самым дается гарантия того, что при правильной философской подготовке наших молодых кадров (а кадры у нас растут с каждым днем, и мы должны растить их) этот правильный образ мышления, совпадающий с интересами развития естествознания, окажется путеводной нитью, которая поможет в дальнейшем еще более успешно разрабатывать нашу науку.

Ряды физиологов, к сожалению, поредели. Коварное нападение фашистских варваров на нашу страну, варваров, которые считали, что только им принадлежит культура, что только они являются носителями знаний и истины, отразилось на нашей работе. Оно помешало нам в значительной степени, помешало потому, что тяжело пострадали те города, где были наилучшие условия для развития науки, мы потеряли целый ряд наших товарищей в результате блокады Ленинграда, где они оставались до последних дней своей жизни, для того чтобы работать на пользу страны и на пользу фронта.

Я заканчиваю эту статью призывом к тому, чтобы объединенными силами физиологов, с чувством глубокого уважения к нашим погибшим товарищам, взять на себя обязательство удесятерить наши усилия, чтобы подготовить им смену, чтобы обеспечить в нашей стране еще более пышный рост науки и чтобы из этой войны выйти не только физическими победителями, но и победителями на культурном фронте.

Если наши доблестные Красная армия и Военно-Морской флот уже сейчас обеспечили успех победы на фронте военном, то мы должны обеспечить успех победы на фронте культурном.

УЧЕНИЕ О ВЫСШЕЙ НЕРВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ [22]