АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Коммуникация как социальное творчество

Читайте также:
  1. Автономия, дисциплина и просоциальное поведение
  2. АЛЛАН КАРДЕК И ЕГО ТВОРЧЕСТВО
  3. Антисоциальное расстройство личности.
  4. Асоциальное поведение школьника
  5. Безработица и социальное поведение: теория и опыт социологических исследований
  6. Безработица, бедность, социальное выпадение (social exclusion)
  7. Биологическое и социальное в человеке
  8. Биологическое и социальное в человеке
  9. Биологическое и социальное в человеке
  10. Биологическое и социальное в человеке. Понятие «человек», «индивид», «индивидуальность», «личность».
  11. Вербальная и невербальная коммуникация.
  12. Вербальная коммуникация

Нелишне добавить, что именно культура и порождаемое ею перемешивание всех социальных слоев способствуют внедрению в общественное сознание новых ценностей, новых нравственных норм, согласно которым забота о слабых становится уже не благодеянием сильных, но неукоснительной обязанностью общества. Не только «на дне» социума (если вообще там) рождались идеалы общественного устройства, не ведающего горя и нищеты, где «изоб нет, везде палаты». Таким образом, обладание властью и богатством не синонимично причастности к злу, ибо социальная ответственность во все времена ложилась прежде всего на социальные «верхи».

Мы располагаем вполне отчетливыми свидетельствами и этому. Так, в «Поучении» гераклеопольского царя Х династии Ахтоя III (2120 – 2070 до н. э.), политическом трактате, содержащем наставление наследнику о том, как надо управлять государством[228], говорится: «Сделай, чтоб умолк плачущий, не притесняй вдову, не прогоняй человека из-за имущества его отца». Ко времени Исхода относится запечатленная Библией норма: «Если купишь раба Еврея, пусть он работает шесть лет; а в седьмой пусть выйдет на волю даром»[229]. Об этом же говорит и Второзаконие: «Если продастся тебе брат твой, Еврей или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмый год отпусти его от себя на свободу»[230]. «Чтобы дать сиять справедливости в стране, чтобы уничтожить преступников и злых, чтобы сильный не притеснял слабого, чтобы оказать справедливость сироте и вдове <…> притесненному оказать справедливость, я начертал свои драгоценные слова»,— говорится в преамбуле Законов Хаммурапи[231]. Это же мы видим и в Средневековье. Историк рыцарства пишет: «...епископы не выпускают из рук судьбы слабых <...> они предлагают королю этику, которая постепенно станет специфически королевской: этику защиты бедных, вдов и сирот. <...> Здесь утверждается, что первый долг (ministerium) короля состоит именно в этом: стать защитником церквей, служителей Божьих, вдов и сирот»[232]. В старофранцузском эпосе возлагая корону на своего сына, Карл наставляет его:

 

Людовик, милый сын,— промолвил Карл,—

Прими над нашим королевством власть

И на таких условиях им правь:

Не отнимать у сирот их добра,

У вдов последний грош не вымогать…»[233]

 

Проще всего отмахнуться от подобных свидетельств как от пустых (пусть и красивых) риторических фигур, ритуальных заклинаний, которые сопровождают обряд введения во власть. Однако прослеживаемая на протяжении тысячелетий мысль не может быть простым украшением действительности: «...мечту о прекрасном, грезу о высшей, благородной жизни история культуры должна принимать в расчет в той же мере, что и цифры народонаселения и налогообложения»[234].

Таким образом, и власть, и общественные достояния, и личное богатство в конечном счете выступают не чем иным, как ключевым инструментарием достижения генеральных ценностей социума. Поэтому основные характеристики точек ветвления информационно-вещественных потоков объединяет одно — право распоряжаться частью совокупного потенциала его саморазвития; все то, что предоставляется в распоряжение коммуникатора, являются ничем иным, как его разновидностью. Но все это дается ему лишь как проводнику надличностного нематериального начала, ценности, определяющей главные ориентиры истории. Инсигнии его статуса — это не внешнее обрамление особых качеств обладателя, но специфический инструментарий, которым обеспечивается его ответственность за реализацию новых ценностей. Только благодаря им становится возможным решение стратегических задач: на высших уровнях единой социальной структуры, стоящих перед всем социумом, на нижестоящих — перед отдельными ее подразделениями. Этот инструментарий может принимать совершенно различные формы, но чем бы ни представала их внешность, она всегда будет скрывать под собой производительные силы общества. Поэтому и «топоры ликторов», и все вещное окружение любого статусного лица — это не более чем знаки, указывающие на право распоряжаться этими фундаментальными началами любой общественно-экономической формации.

Словом, то, на что простираются права статусного коммуникатора, ни в коем случае не сводится ни к физическим, ни даже к метафизическим характеристикам принадлежащих ему вещей. Впрочем, и сам порождаемый человеком предметный мир не сводится к артефактам, обставляющим его быт. Прежде всего, это совокупность материальных средств практической деятельности. Однако анализ показывает, что и овеществляемые в формах представительства статусных лиц ее результаты не чужды производительным силам общества. Ведь не в последнюю очередь именно эти формы пробуждают его творческий дух и определяют вектор самодвижения. То, что в учебниках политэкономии называется некапитализируемой частью прибавочной стоимости (а именно она воплощается в материальных инсигниях статуса), вопреки обыденному представлению, не сгорает в процессе личного потребления господствующих классов, но служит формированию общечеловеческой культуры. Культура же неуничтожима (во всяком случае ее освоением). А значит, и изымаемые из общего оборота трудозатраты в конечном счете вносят свой вклад в одухотворение всего социума; так что личное потребление статусных лиц на поверку оказывается не таким уж и личным.

Таким образом, бесстрастный отстраненный взгляд обнаруживает, что рычагами, приводящими в движение глобальный поток информационно-вещественных превращений, является предоставляемый в распоряжение совокупного коммуникатора людской, материальный, наконец, нравственный потенциал социума. При этом в едином ряду безликих первопружин, приводящих в принудительное движение всю человеческую цивилизацию, свое, благотворное, место находится даже для того, что во все времена служило предметом обличения,— личное богатство. Хотя, разумеется, этот вывод не прибавляет справедливости общественному устройству, основанному на эксплуатации человека человеком.

Точка ветвления информационно-вещественных потоков — это не просто абстрактная «позиция» в иерархической системе, но позиция, аккумулирующая в себе вполне конкретную часть интегрального потенциала общественного развития. А значит, прежде всего, статус коммуникатора — это признанное социумом и закрепленное действием всех его институтов право на творчество, ибо без доступа к реальным ресурсам, к его инструментарию оно невозможно. Отсюда и стихийное стремление человека к власти, к обретению статуса в своей сущности является стремлением к юридически оформленной возможности самостоятельного созидания в тех сферах общественной жизни, которые близки ей.

В связи с этим можно согласиться с воззрениями Фрейда, Юнга, Адлера, и др.), которые утверждали, что стремление к власти генетически обусловлено, является врожденным. Однако объяснение его чисто психическими факторами (подавление либидо, комплекс неполноценности и проч.) сегодня является недостаточным.

Впрочем, и это направление мысли со временем приходит к тому, что оно обусловлено потребностью в самосовершенствовании, в развитии (Адлер), и позитивная форма стремления к власти в конечном счете выливается в развитие умений и способностей, в работу ради более совершенного способа жизни. Не случайно именно оно (а не сексуальное влечение), по мнению Адлера, становится основным мотивационным началом поведения человека. Стремлением к власти над другими людьми субъект пытается компенсировать ощущение своей неполноценности. Поэтому осознание того, что вовсе не аппарат индивидуальной психики навязывает его человеку, но куда более фундаментальное начало, присутствует уже здесь.

Решающее отличие человека от животного заключается в способности к творчеству. Однако, поступательно развивающееся отчуждение его деятельности и ее результатов, ведет к тотальному подчинению личности извне навязываемым ей формам существования. В сфере экономики это проявляется в подчинении технологическим стандартам и производственным алгоритмам, благодаря чему человек становится рабом машины, во всех других — присущим им образцам и шаблонам поведения, веры, чувствования. Между тем жесткое подчинение извне навязываемой поведенческой норме означает невозможность развития того единственного и главного в нем, что, собственно, и делает его человеком. Другими словами, означает выхолащивание, вырождение творческого начала. Его отчуждение. Поэтому стремление к статусной позиции — это стремление освободиться от подчинения внешнему диктату. Гармония всех видов социальных норм с интенциями собственной личности — вот действительный идеал согласия человека с самим собой, о котором говорили еще античные философы.

Но эта гармония не может быть достигнута ничем иным, кроме его же собственных трудов. Поэтому врожденное стремление к статусным позициям, открывающим возможность влиять на формирование социальных моделей — это стремление к творчеству, к обретению обеспеченного необходимым инструментарием права на него. Становясь обладателем статуса и тем самым получая право побуждать/понуждать кого-то к действию, мы получаем возможность реализовать на практике какие-то свои идеалы, иными словами, удовлетворить присущую каждому из нас врожденную потребность в творчестве. Именно оно составляет стержневое содержание человеческой деятельности, но это не изменение мертвых элементов окружающей действительности — предметом преображения в первую очередь становится сам человек как собирательное начало, социум. Возможность влиять на свое окружение — это и есть возможность преображения (в конечном счете всего) человеческого рода по мерке нашего собственного идеала. Только этим пересозданием может быть достигнуто согласие частных и общих ценностей, гармония между микрокосмом отдельно взятой личности и макрокосмом человеческого рода.

Остается добавить: полное определение творчества не сводится к деяниям знаковых фигур. Дело Гомера по существу только начинается с погребением «конеборного Гектора тела», которое ставит точку в его бессмертном эпосе. Мечте «о доблестях, о подвигах, о славе», среди прочих, будут служить поколения и поколения простых школьных учителей, в числе которых и хромой афинский словесник Тиртей, заставивший поверить в себя спартанское воинство, и те, чьим служением будет повергнута Австрия в решающей битве при Садовой. Кстати, биение полководческой мысли тоже не останавливается с подписанием боевого приказа, и завершается отнюдь не торжественным прохождением победоносных армий по площадям поверженной столицы, и даже не ратификацией юридических формул мирного договора, но многолетней кропотливой работой контрольных комиссий, наблюдающих за их исполнением.

Словом, представление о творчестве исключительно как о звездных деяниях немногих гениев — это результат социальной фетишизации, предельная форма которой делает лишь бессмертных богов начинателями и вершителями всего того, что существует вокруг нас. В действительности же это непрерывный поток коммуникационных действий совокупного субъекта, социума. Иными словами, не поддающегося определению множества пусть не всегда сознающих, что они делают одно дело и даже не во всем согласных друг с другом людей, которые к тому же разделены значительным временем и пространством. Но каждый из этого множества нуждается в юридическом закреплении права распоряжаться той или иной частью совокупного общественного ресурса, ибо без этого стоящая перед ним задача невыполнима. А значит, никакое коммуникационное действие не развертывается само по себе и никакой коммуникатор не существует в безвоздушном пространстве, это всегда элемент неопределенно большой и развитой иерархической системы. Лишь вся она в целом располагает необходимым для достижения заданного ориентира развития, но суммарный потенциал обязан распределяться среди всех исполнителей, поэтому иерархия коммуникаторов рисует не только статическую структуру общества, но и определяет систему рассредоточения по месту и времени всех его ресурсов.

Разумеется, сказанное справедливо в полной мере только там, где каждый коммуникатор обладает известными талантами и достаточным нравственным потенциалом для того, чтобы с пользой для всех распорядиться тем, что предоставляет ему его социум. Между тем не следует игнорировать то обстоятельство, что для многих мотивационным началом являются вовсе не возможности творчества. Строго говоря, это тоже продукт общественного развития, вернее сказать, его отходы, поскольку на месте надличностных целей оказываются собственные интересы. Только надличностная цель может сообщить импульс развитию того сегмента общественной жизни, который вверен управлению статусного лица. Там же, где собственный потенциал личности не сформирован, эффективный инструментарий ее достижения вырождается в простую разновидность «аксессуаров» статуса, в вещи, приятно сопутствующие ему, и не более того: личное благосостояние, власть над людьми, право пользоваться дополнительным кредитом со стороны интегральной инфраструктуры общественного потребления.

В системе коммуникации статусный ранг, круг ответственности, совокупность прав и обязанностей каждого коммуникатора поддаются достаточно строгой формализации, т.е. могут быть определены, отмерены и документированы. Каждый из этих параметров действует только в ограниченной функциональной сфере и не имеет никаких (объективных) оснований за ее пределами. В отсутствие же надличной цели обладатель высокого статуса стремится распространить свои правомочия за границы этой сферы. Так, генерал считает себя вправе командовать не только в военном строю, но и на рыбалке; чиновник — требовать от граждан не только правильного оформления заявлений, но и диктовать церемониал «подхода» к нему.

В российской словесности это обстоятельство получило обозначение «административного восторга», выражения, впервые употребленного Степаном Трофимовичем Верховенским, персонажем романа «Бесы», в беседе с Варварой Ставрогиной.

«Вам... без всякого сомнения, известно... что такое значит русский администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове, то есть нововыпеченный, новопоставленный... Но вряд ли могли вы узнать практически, что такое значит административный восторг и какая именно это штука?

— Административный восторг? Не знаю, что такое.

— То есть... <...> поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя вправе смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет <...>. «Дай-ка, дескать, я покажу над тобою мою власть...» И это у них до административного восторга доходит»[235].

Вкратце подытоживая, можно сказать, что каждый человек инстинктивно стремится занять ту позицию в социуме, которая открывает ему как можно большие возможности в реализации собственных представлений о его организации. Но для одних все завершается там, где становится возможным обустроить личную жизнь, для других лишь начинается нелегкий труд исцеления общественных язв.

Сам по себе ни один отдельно взятый индивид не в состоянии породить из глубин собственного духа никакой идеал общественного устройства. Однако есть механизмы, осуществляющие непрерывную связь между интегральным сознанием социума и (каждым) индивидуальным сознанием. Собственно, это и есть механизмы социальной коммуникации, вот только принципы их работы человечеству предстоит раскрывать на протяжение, может быть, не одного столетия. Психика каждого из нас, помимо решения прикладных задач сиюминутности, занята, главным образом, одним — переводом общих ценностей в ценности индивидуального бытия; и там, где отдельное сознание в наибольшей мере фокусирует в себе действие этих коммуникационных механизмов, мы сталкиваемся с феноменом таланта.

Во все времена существовали такие коммуникаторы, и во все времена такие коммуникаторы пробивались к социальным вершинам. Уже библейские притчи дают хорошее представление об этом виде мобильности. Получив все, о чем только может мечтать талантливый и честный управленец, их герои оставляли после себя совсем другой мир. Таким образом, чем легче достойный того человек получает доступ к статусным позициям, тем лучше для всего социума, восходящая мобильность этого рода может служить своеобразным индикатором его развития: чем ниже ее уровень, тем меньше возможности общего совершенствования, и наоборот.

Таким образом, свойственное социуму стремление к надличностным ценностям в перспективе не оставляет никакого места их подмене корыстным интересом. Поэтому потребность человека в творчестве, несмотря ни на какие издержки, в конечном счете реализуется в них.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.005 сек.)