Аграрные прения в III Думе

Почти месяц аграрных прений в III Думе дал чрезвычайно богатый материал для изучения современного положения аграрного вопроса, итогов революции и задач пролетариата. Попытаемся подвести основные выводы из этого материала.

Четыре группы ораторов выделяются сами собой: правые, кадеты, крестьяне и социал-демократы. Различия между «правыми» в тесном смысле и октябристами совершенно сглаживаются. Крестьяне выступают безусловно, как одно политическое направление в аграрном вопросе, причем различие правых крестьян и трудовиков является лишь различием оттенков внутри единого направления. Проанализируем ту позицию, которую заняла каждая из этих групп.

Как и следовало ожидать от черносотенных «парламентариев», правые и октябристы постарались засорить сущность своей аграрной политики юридической казуистикой и архивным хламом – одно сплошное кривлянье, имеющее целью отвести глаза крестьянству, затемнить суть дела.

Кадеты, в значительной степени поддались на удочку черносотенцев.

Г-н Львов 1-й, который, кажется, зовет себя мирнообновленцем, а на деле представляет из себя настоящего черносотенца выразил это содержание яснее других:

«В крестьянской среде сложились два начала: бесправная лич­ность и самоуправная толпа. (Рукоплескания справа и в центре)...

Состоя­ние масс в таком виде есть угроза для правового (читай: помещичьего) государства (Рукоплескания справа и в центре)...

Земля должна принадлежать всем трудящимся, земля как воздух и вода; мы пришли сюда добывать землю и волю. Вот был доминирующий голос. И этот голос, прямо выхваченный из тех суеверий и предрассудков, которые гнездятся в крестьянской массе, этот голос показывал нам на то суеверное представление о власти, которая может отнять у одних и дать другим... Вспомним, что здесь говорилось, мне тяжело об этом вспоминать, но я скажу, я не могу не сказать, что говорилось в комиссии аграрной. Ведь позвольте, когда даже вопрос о том, чтобы оставить неприкосновенным хотя бы огороды, хотя бы сады, встречал сильнейшее возражение, встре­чал сильнейший отпор и проходил самым небольшим числом голосов; когда поднимал­ся вопрос о том, чтобы всякие сделки на землю были прекращены, не только залог в дворянском банке, не только продажа крестьянскому банку, но и купля-продажа, даже дарение, наследование, то, очевидно, становилось страшно, страшно, господа, не за по­мещичьи интересы, а страшно за состояние и судьбу государства. (Рукоплескания центра и справа. Возглас: «браво».) На таком фундаменте построить капиталистическое, современное государство – невозможно».

Помещичьему государству стало «страшно» за свое существование, «страшно» перед «голосом» (и движением) крестьянских масс. Иного капитализма, как на основе сохранения помещичьего, т.е. крепостнического землевладения, эти господа не могут се­бе и представить! что капитализм всего шире, свободнее и быстрее развивается при полной отмене всякой частной собственности на землю, об этом «образованные» гг. Львовы и не слыхивали!

Для агитации в массах ознакомление с выдержками из речей Шидловского, Бобринского, Львова, Голицына, Капустина и К⁰ положительно необходимо, для пробуждения тех слоев народа, которые политически бессознательны или равнодушны, эта защита дает очень ценный материал.

Отметим вкратце два особенно важных обстоятельства.

Во-первых, излагая свою политическую программу, правые все время выдвигают перед аудиторией живого врага, с которым они борются. Этот враг – революция. «Страх» перед революцией, так ясно выражен­ный глупым Львовым, сквозит не менее ясно у всех, которые с ненавистью, со злобой, со скрежетом зубов вспоминают на каждом шагу недавнее прошлое.

Эта прямая поста­новка всех вопросов на почву контрреволюции, это подчинение всех соображений од­ному главному и коренному соображению, борьбе с революцией, содержит в себе глубокую правду и делает речи правых несравненно более ценным материалом (как для научного анализа современного положения, так и для агитации), чем речи половинча­тых и трусливых либералов.

Неудержимое бешенство, с которым правые нападают на революцию, на конец 1905 года, на восстания, на обе первые Думы, показывает лучше всяких длинных рассуждений, что хранители са­модержавия видят перед собой живого врага, что борьбу с революцией они не считают конченной, что возрождение революции стоит перед ними ежеминутно, как самая ре­альная и непосредственная угроза. С мертвым врагом так не борются. Мертвого так не ненавидят.

Простоватый г. Балаклеев наивно выразил этот общий дух всех правых ре­чей, сказавши, что, конечно, указ 9 ноября нельзя отвергнуть, ибо он выражает высо­чайшую волю, он вместе с тем заявил:

«Гг. члены Государственной думы! Мы живем во время революции, которая, по моему глубокому убеждению, далеко еще не закончи­лась».

Г-н Балаклеев боится «революционного происхождения» закона 9/XI, бо­ится, как бы он не разжег новой борьбы.

«Мы переживаем тяжкий кризис, – говорил он, – и чем он окончится, неизвестно. Воображение рисует самые мрачные картины, но наш долг заключается в том, чтобы не поддерживать в народе смуту и раздор».

Второе особенно важное обстоятельство относится к экономической и специально аграрной программе правых. Это – защита ими частной собственности крестьян на землю, защита, красной нитью проходящая через все их речи вплоть до обер-попа Митрофанушки (епископа Митрофана), который говорил сейчас же после докладчика, видимо желая припугнуть демократических, но забитых деревенских «батюшек», и, с забавными усилиями стараясь побороть в себе привычку к юродству и к семинарскому языку («община есть изначальное явление»), «выговаривал» такие фразы:

«жизнь развивается в направлении все большей и большей индивидуальности личности… полезным нужно признать устройство нового быта крестьян наших по образцу западноевро­пейских фермеров».

Спрашивается, почему класс помещиков и класс капиталистов так энергично защищает и во II и в III Думе частную собственность крестьян на землю?

Помещики и капитали­сты превосходно знают того врага, с которым приходится им бороться, превосходно чувствуют, что революция связала победу помещичьих интересов с победой частной собственности на землю вообще, победу крестьянских интересов с уничтожением част­ной собственности на землю вообще, и на помещичью и на крестьянскую.

На деле борьба идет из-за того, помещики ли будут строить новую Россию (это невозможно иначе, как на основе частной собственности на все роды земель), или крестьянские массы (это не­возможно в полукрепостнической стране без разрушения частной собственности и на помещичьи и на надельные земли).

Переходим к кадетам. Их речи отличаются и от правых и от левых речей стремлени­ем примирить непримиримое, усесться между двух стульев. В общем же и целом Шингарев, Березовский, Милюков, Бобянский и Родичев поддались на удочку черносотенного г. Шидловского и с превеликим усердием засоряли головы слушателей юридической казуистикой, фразерствовали о «справедливости» по римскому праву («для ради важности» Родичев даже вставил латинское слово: aequitas! Учились же «мы» чему-нибудь в университете!), унижались до гаденького лизоблюдства (г. Шингарев расписывался в своем «уваже­нии» к столыпинскому лакею Лыкошину и доказывал, что принудительное отчуждение бывает в странах, где «институт частной собственности блюдется очень свято»). Крас­ной нитью через все кадетские речи проходит спор против закона 9 ноября с точки зре­ния «осторожности»[bbbbbbb].

Нападать на Столыпина за «неосторожность» его аграрной политики значит проституироваться, предлагаться на должность выполнителей этой самой политики, которые сумели бы «осторожно» провести ту же по­мещичью сущность под ложным флагом «конституционного демократизма», провести не путем одного насилия, а также и путем обмана крестьян.

Вот одно из многочислен­ных кадетских заявлений, раскрывающих смысл их речей. Γ-­н Березовский, речь которого особенно одобрил и назвал «прекрасной» лидер партии к.-д., г. Милюков, сказал следующее:

«По моему глубокому убеждению, этот проект (земельный проект к.-д.) гораздо более выгоден и для владельцев земли (не только для крестьян) и я это говорю, гг., зная земледелие, сам занимаясь им всю жизнь и владея землей. Для культурного земледельческого хозяйства проект партии народной свободы был бы, несомненно, более полезен, чем теперешний порядок. Не надо выхватывать голый факт принудительного отчуждения, возмущаться им и говорить, что это насилие, а надо посмотреть и оценить, во что выливается то, что предлагается в нашем проекте, и как проводится это принудительное отчуждение» (золотые слова!). Возьмите проект 42-х членов I Гос. думы – в нем заключалось только (именно!) признание необходимости в первую очередь подвергнуть отчуждению те земли, кото­рые не эксплуатируются самими владельцами. Затем партия народной свободы под­держивала образование комиссий на местах, которые в известное время должны были выяснить, какие земли подлежат отчуждению, какие не подлежат и сколько нужно крестьянам земли для их удовлетво­рения. Эти комиссии конструировались так, что в них была бы половина членов кре­стьян и половина не крестьян. (Договаривайте, г. Березовский! Не стыдитесь! Ведь скрыть правды нельзя: помещики благодаря обязательному назначению «нейтрально­го» председателя комиссий помещичьим правительством всегда имели в комиссиях обеспеченное большинство над крестьянами.) Ввиду этого, этой общей конкретной работой на местах, ко­нечно, выяснилось бы и количество возможной для отчуждения земли и количество земли, необходимой для крестьян, и, наконец, сами крестьяне убедились бы, в какой мере могут быть удовлетворены их справедливые требования. Затем все это прошло бы через Гос. думу и Государственный совет (именно!) и после их переработки (т.е. после повторной урезки «реформы» новым помещичьи-чиновничьим большинством!) дошло бы до высочайшей санкции (вспомните последовательное сокращение разме­ров надела подобными же высшими инстанциями в 1861 г.). Результатом этой плано­мерной работы, несомненно, было бы истинное удовлетворение настоящих нужд насе­ления и связанное с ним успокоение и сохранение культурных хозяйств, которые пар­тия народной свободы никогда без крайней необходимости не желала разрушать».

Г-н Березовский признал в октябре 1908 г. все, что говорили большевики летом 1906 года о земельном проекте к.-д.!

В I Думе кадеты публично выдвигали вперед демокра­тическую внешность своей реформы, доказывая ее помещичий характер на тайных со­вещаниях с Треповым и его прихвостнями.

В III Думе к.-д. публично выдвигают вперед помещичий характер своей реформы, доказывая демократизм ее на тайных от полиции беседах с теми немногими чудаками, которые способны еще слушать бабушкины сказ­ки.

«Демократы» падают до того низко, что перед черносотенными зубрами стараются до­казать безобидность своих действий и программ во время революции!

Сопоставьте с этим речи крестьян.

Вот вам типичный правый крестьянин Сторчак. Он начинает свою речь воспроизведением полностью слов Николая II о «священных правах собственности», недопустимости их «нарушения» и т.д. Он продолжает: «дай бог государю здоровья. Он хорошо сказал для всего народа»... Он кончает: «А если сказал государь, чтобы была правда и порядок, то, конечно, если я сижу на 3 деся­тинах земли, а рядом 30 000 десятин, то это не есть порядок и правда»!!

Сравните этого монархиста с монархистом Березовским. Первый – темный мужик. Второй – образованный, почти европеец.

Первый наивен до святости и политически неразвит до невероятия. Связь монархии с «порядком», т.е. беспорядком и неправдой, охраняющи­ми владельцев 30 000 десятин, для него неясна. Второй – знаток политики, знающий все ходы и выходы к Витте, Трепову, Столыпину и К⁰, изучавший тонкости европей­ских конституций.

Первый – один из миллионов, которые маются всю жизнь на 3 де­сятинах и которых экономическая действительность толкает на массовую революционную борьбу против 30 000-чников. Второй – один из десятков – самое большее: из сотни тысяч помещиков, желающий «по-мирному» сохранить свое «культурное хозяй­ство», помазав по губам мужичка.

Неужели не ясно, что первый может сделать бур­жуазную революцию в России, уничтожить помещичье землевладение, создать кре­стьянскую республику (как бы ни страшило его теперь это слово)? Неужели не ясно, что второй не может не тормозить борьбы масс, без которой невозможна победа рево­люции?

Пусть пораздумают об этом люди, которые до сих пор никак не могут понять, что это значит: «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства»!

Аграрная программа Сторчака – тот самый земельный законопроект 42 крестьянских депутатов III Думы. Будучи очень скромным по внешности, этот проект левее кадетского проекта, как признают и сами к.-д. Требуя обсуждения реформы, наделяющей крестьян землей, местными ко­миссиями, выбранными всеобщей подачей голосов, этот проект на деле есть революци­онный проект, ибо обсуждение земельной реформы на местах действительно демокра­тическими выборными учреждениями абсолютно несовместимо с сохранением в со­временной России власти царя и землевладения помещиков. И то обстоятельство, что в черносотенной Думе, выбранной на основе избирательного закона, специально подде­ланного в пользу помещиков по указаниям объединенного дворянства, при господстве самой отчаянной реакции и бесшабашного белого террора, – что в такой Думе 42 кре­стьянина подписали подобный проект, это лучше всяких рассуждений доказывает ре­волюционность крестьянской массы в современной России.

Пусть оппортунисты дока­зывают необходимость союза с кадетами, необходимость сближения пролетариата с буржуазией в буржуазной революции, – сознательные рабочие только подкрепят, зна­комясь с прениями в III Думе, свое убеждение в том, что невозможна буржуазная побе­доносная революция в России без общего натиска рабочих и крестьянских масс, вопре­ки шатаниям и изменам буржуазии.

Если Сторчак, а также стоящие в главном и основном на той же позиции депутаты свящ. Титов, Андрейчук, Попов 4-ый и Никитюк выражают революционность крестьянской массы бессознательно, стихийно, сами боясь не только договорить до конца, но даже и додумать до конца то, что из их слов и предложений следует, то трудовики в III Думе выражают дух массовой борьбы крестьян прямо и открыто. Самые ценные при этом речи крестьян-трудовиков, которые излагают свои взгляды непосредственно, пе­редавая с поразительной точностью и живостью настроения и стремления масс, путаясь в программах (некоторые заявляют о сочувствии проекту 42-х крестьян, другие – ка­детам), но тем сильнее выражая то, что лежит глубже всяческих программ.

Вот Кропотов, депутат от Вятской губ.

«Мои избиратели мне говорили о том, что за­кон 9 ноября – помещичий закон... Мои избиратели задавали такие вопросы: отчего это делается насильственно? Зачем наши земли отданы в распоряжение земских на­чальников?.. Наказывали мне избиратели: скажи ты в Гос. думе, что так жить больше нельзя... И только начинают его (закон 9/XI) применять в нашей местности, как у новых помещиков, как говорят наши крестьяне, горят дома... Все дело в том, чтобы вознаградить помещиков... Почему же государственная важность требует отнять у бед­ного последний кусок и отдать тем, которые, как я выразился, сумели по закону, писан­ному правительством, случайно удержать за собой землю? Не требует ли государствен­ная важность заставить обрабатывать земли, праздно лежащие: помещичьи, казенные, удельные, монастырские?.. С крестьянина идет 11 руб. 50 к. с десятины, и если, гг., быть справедливым и обложить этим налогом в равной мере всех, то земля окажется действительно у крестьян, и не нужно будет принудительного отчуждения. Чтобы быть справедливым, нужно обложить единным налогом землю, и тогда она окажется у трудящихся масс, и тогда будет незавидно: кто не хочет работать, тот не будет платить...».

Сколько неиспытанных еще в борьбе сил, сколько стремления к борьбе в этой наив­ной речи! Желая избегнуть «принудительного отчуждения», Кропотов на деле предла­гает меру, которая равняется конфискации помещичьих земель и национализации всей земли! Что «единный налог» равносилен на­ционализации всей земли, этого Кропотов не понимает, но что он передает действи­тельные стремления миллионов, – в этом не может быть и тени сомнения.

Вот депутат Рожков, начинающий заявлением:

«трудно, гг., мне, деревенскому мужику, говорить с этой трибуны... Крестьянство ждало от Гос. думы не закона 9/XI, не того закона, который делит между нами землю, которой у нас нет, а закона, на основании которого увеличился бы сначала загон, а потом уже стали делить. Основные положения такого закона поданы за подписью 47 крестьян 20 февраля, но до сих пор еще не получили никакого движения... Хозяевами земли яв­ляются земские начальники.., а настоящие хозяева этой земли связаны усиленной охра­ной... И вот 16 сен­тября 1907 г. ставропольская землеустроительная комиссия постановила, что землю может купить только тот, кто имеет рабочий скот и инвентарь. И вот, гг., здесь, в этом здании почти половина помещиков, которые держат людей, которым землеустроительная комиссия отказывает в праве купить землю. Гг., мы знаем, что эти люди служат за 60-70 руб. в год... Этот несчастный труженик вечно обречен быть помещичьим ра­бочим, он вечно будет ломать спину на людей, а хозяин за его спиной будет считать себя культурным человеком».

Томилов:

«Единственный выход... по нашему мнению, таков: необходимо ныне же во всех общинах России произвести передел земли.

Наша крестьянская заветная мечта добыть земли и воли, но мы слышали, что пока настоящее правительство находится у власти, до тех пор земельная собственность неприкосновенна. (Голоса в центре: «частная».) Частная, дворянская. (Голоса в центре: «и ваша тоже».) Если это нас касается, то мы согласны отдать наделы»; в случае национализации всей земли! «Заявление представителя министерства сводится к тому, что пока власть не перейдет в руки крестьянства и вообще народа, крестьянам не видать ни земли, ни политических свобод. Спасибо за откровенность, хотя мы это уже знали.... И вот, в 1905 г., когда под руководством сознательных элементов крестьяне объединились воедино (Шум и смех справа) и сказали грозное слово... тогда дворяне начали говорить: «Ведь у вас есть, вам даны наделы. Вы и разделите эту косточку...».

Петров 3-ий:

«Вспомните, гг., время царствования Алексея Михайловича и то возмущение крестьянского народа, которое выразилось в движении под предводительством Разина (Голоса справа: «Ого!»)... Требования свои народ особенно сильно вы­разил в 1905 г. Ведь тогда точно так же нужда заставила народ выйти на улицу и ска­зать свое властное слово о том, что ему нужно... Все земли должны перейти в уравнительное пользование всего народа... Я, конечно, противник частной собственно­сти на землю и говорю, что только тогда трудовой народ получит облегчение, когда вся земля перейдет в его руки... Я вполне убежден, вы вновь увидите глубины взба­ламученного житейского моря. И тогда сбудется евангельское изречение: поднявший меч от меча да погибнет (Смех справа). Фракция трудовой группы своих идеалов не изменила, как не изменила и своих стремлений... Мы... говорим: вся земля трудя­щимся на ней, и вся власть да приложится трудовому населению!».

Крестьяне облекают борьбу с крепостническими латифундиями и со всеми остатками крепостничества, утопиями мелкобуржуазного социализма.

Какова экономическая основа отстаивания всеми сознательными крестьянами национализации? Для ответа на этот вопрос припомним одно статистическое сопоставление, сделанное в Думе тов. Белоусовым:

«76 млн. дес. принадлежит 30 000 помещикам (в Европейской России), а 73 млн. дес. принадлежит 10-ти миллионам крестьянских дворов с наделом от 1 до 15 дес... Вывод один: четыре пятых общего числа дворов могли бы удвоить размеры своего владения».

Пусть даже оспорят те или иные из этих цифр (мы думаем, что они неоспоримы), но никакое изменение их не изменит сути дела, состоящей в следующем. Стремясь удвоить свое землевладение, крестьяне не могут не стремиться к полному слиянию и смешению надельных и вненадельных земель (крестьяне думают ошибочно, что землю будет обрабатывать всякий гражданин: ее будет обрабатывать всякий хозяин, т.е. имеющий средства на это!) требует уничтожения не только помещичьей, но всей частной собственности на землю.

Вот почему во всех трех Думах все сознательные крестьяне высказались за национализацию.

Нам осталось рассмотреть речи с.-д. в III Думе. Только два оратора нашей фракции успели высказаться (Гегечкори и Белоусов) до ограничения времени ораторов. Оба названные товарища исполнили свое дело правильно. Они указали на «дворянско-бюрократический дух» правительственной политики, на то, что «положение 1861 г. было насквозь крепостническим», что «ненависть к правительству» глубоко за­пала в душу крестьянства, требующего «земли и воли», доказавшего в 1905 г. свою «солидарность» и способность к «революционному выступлению».

Нашу, с.-д., борьбу за «конфискацию латифундий и передачу их народу» ораторы нашей партии правильно истолковали не в духе мещанских утопий об «уравнительности», «социализации» и т.п., а как меру освобождения страны от кабально-крепостнического гнета.

«Си­ла создает право, – закончил тов. Белоусов, – и, чтобы завоевать право, надо нако­пить силы и организовать их».

Поиск по сайту: