Аристократка

Григорий Иванович шумно вздохнул, вытер подбородок рукавом и начал рассказывать: «Я, братцы мои, не люблю баб, которые в шляпках. Ежели баба в шляпке, ежели чулочки на ней фильдекосовые, или мопсик у ней на руках, или зуб золотой, то такая аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место». ГИ увлекался одной аристократкой. Познакомился он с ней во дворе дома, на собрании. «Чулочки на ней, зуб золоченый». Сразу она ему понравилась, зачастил к ней. Бывало, приходит и спрашивает, как у нее в смысле порчи водопровода и уборной. Она говорит, что «действует». И больше ничего. Так ГИ походил к ней месяц, она стала разговорчивее: «действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович». Стали они по улицам гулять. «Выйдем на улицу, а она велит себя под руку принять. Приму её под руку и волочусь, что щука. И чего сказать, не знаю, и перед народом совестно». Она просит сводить ее в театр. Один билет ГИ получил от коммунистической ячейки, а другой ему дал Васька-слесарь. Только они были разные. Сидит ГИ на галерке, а аристократка внизу. ГИ скучает. На антракте встретились, она идет в буфет и смотрит на буфетную стойку, там пирожные. ГИ «буржуем нерезаным» вьется вокруг нее и предлагает блюдо. Она ест пирожные одно за другим, ГИ-чу ударяет кровь в голову (денег-то «с гулькин нос»). «Ложи взад!» – кричит. Однако ему пришлось платить за это пирожное, т.к. оно было надкушено и «пальцем смято». У дома аристократка говорит ГИ-чу буржуйским тоном: «Довольно свинство с вашей стороны. Которые без денег не ездют с дамами». ГИ: «Не в деньгах, гражданка, счастье». Так они с ней и разошлись. «Не нравятся мне аристократки» – делает вывод ГИ.

Монтер

«Я, братцы мои, зря спорить не буду, кто важней в театре — актёр, режиссёр или, может быть, театральный плотник. Факты покажут». Дело это произошло в Саратове или Симбирске. Играли в городском театре оперу. Был в этом театре монтер Иван Кузьмич Мякишев. Когда весь театр в 23-м году снимали на фотокарточку, монтёра пихнули куда-то сбоку – мол, технический персонал. А в центр посадили тенора. Монтер затаил грубость. Тем более, что на карточку сняли его не в фокусе. И вот играют «Руслана и Людвилу». За несколько минут до начала спектакля приходят 2 барышни, знакомые монтеру, которые просят посадить их в общую залу. Монтер бежит к управляющему. Управляющий ввиду аншлага отказывает. Монтер в гневе: «Ах так. Ну, я отказываюсь освещать ваше производство». Выключил по всему театру свет, замкнул будку и сидит, флиртует с барышнями. Управлющий бегает, публика орёт. Кассир визжит, пугается, как бы у него деньги в потёмках не взяли. Тот самый тенор отказывается петь: «Пущай ваш монтер поет». Монтер: «Раз он (тенор) в центре сымается, то и пущай одной рукой поёт, другой свет зажигает». Они ссорятся. Тогда управляющему ничего не остается, как посадить барышень в зал, на самое выдающееся место. Монтер дает свет. Рассказчик: и монтер и тенор представляют одинаковую ценность. «И нечего тут задаваться: дескать, я – тенор. Нечего избегать дружеских отношений и сымать на карточку мутно, не в фокусе!»

Поиск по сайту: