АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Дело Георгия и Игнатия

Читайте также:
  1. Начало разговора в доме номер 59 на улице Карагеоргия

 

Прямых улик против них Феофану не удалось собрать. Пришлось формулировать лишь косвенные обвинения в проволочке, утайке дела Льва. Опять пошли допросы: как двигалось дело, кто, что, при ком, когда сказал? Допрашивали и Игнатия с Георгием, и секретаря Тишина, и даже обер-прокурора Баскакова, в результате чего последний был даже уволен. Надо понять всю грозящую опасность, чтобы простить Георгия и Игнатия в их заминках, противоречиях, укрывательствах. Унизительная картина затравливания человека человеком: «так как ты подсудимый, то ты уже виновен». Ничего не доказано, а вывод грозный. Георгий решил уйти сам. І5.ІХ.1730 г. он послал прошение государыне об отставке на покой и одновременно доношение Синоду, что он просит определить ему пребывание на покое в Толгском монастыре (против Ярославля) в его же Ростовской епархии. Синод, как бы поддержал прошение Георгия только с ограничением, чтобы «в Толгской и в другие той епархии монастыри для пребывания его не определять, дабы не воспоследовало от того всей той епархии смущения и неспокойства, с немалым для христианства соблазном. Синод (=Феофан) после этого дело Георгия и Игнатия направил в Сенат. Это было уже роковым поворотом к резкому ухудшению судьбы подсудимых. Сенат послал за Георгием и Игнатием курьеров. Архиереев «привезли» в Москву для допроса в Сенате. При допросе, ради формы, присутствовали и два члена Синода: Леонид, архиепископ Сарский, и Иоаким, епископ Суздальский. В результате — Высочайший указ от 17.ХI «Хотя Ростовский епископ Георгий по делу расстриги Лаврентия в показанных противностях и в преслушании Ее Им. Вел-ва указов явным согласником и не явился, однако ж не весьма в том без подозрения остался, как о том явствует в деле. К тому ж и сам он, оставя свою епархию, самовольно жил в Ярославском Толгском монастыре и потом бил челом Ее В-ву, чтобы от епархии его уволить и отпустить на келейное обещание. Того ради, как по первому резону, так и по его прошению, оставя ему епископский сан, Ее Им. В-во повелела быть ему в монастыре Харьковском». Казалось бы, этого и достаточно. Даже монастырь указан не по желанию просителя. Феофану и этого было мало. 5.ХІІ 1730 Феофан объявил Синоду, что государыня велела Синоду подать рапорт: в какой монастырь послать Георгия? Значит, Харьковской ссылки Феофану было еще мало. Из самой проволочки суда извлекалась возможность ухудшать судьбу подсудимого со ступеньки на ступеньку. На запрос государыни Синоду о монастыре, Синод указывает монастыри «построже». В сочельник под Рождество получается Высочайший указ о ссылке Георгия в Спасо-Каменный монастырь на Кубенском озере. Но и этого мало. По истечении недели, 28.ХII Синод лишает Георгия священного сана, и он едет в ссылку простым монахом.

Судьба Игнатия Коломенского оказалась нераздельной от Георгия, без всяких новых мотивов. Ему был объявлен приговор Сената через Синод 2.II. 1731 г.: «Коломенского митрополита Игнатия, что он в допросах своих сказывал и на очных ставках говорил, будто, как доношение того расстриги (Лаврентия Льва) в Синоде читано, тогда при том был Ростовский и имел рассуждение, что воронежский вице-губернатор Пашков с ним — расстригою пишут друг на друга по старой ссоре, чего по протокольной записке и по допросам секретаря Тишина не явилось, и Тверской архиепископ и А. Баскаков того не показали, …, а говорил он Коломенский все выше писанное, затевая ложно. И за ту его вину, лиша сана архиерейского, послать в Свияжский Богородицкий монастырь».

Но это еще не конец. Ссыльных допекали и на местах ссылки новым шпионажем и новыми обвинениями. Феофан знал, что в его век кто сегодня наверху, завтра может быть внизу. Безопаснее сжить его совсем со свету. И Феофан сживал. В ноябре 1731 г. архимандрит Богородицкого монастыря Гавриил доносил Синоду, что Игнатий из Свияжска ездил в Раифскую пустыню к Казанскому архиепископу Сильвестру. Равно и сам Сильвестр, наезжая в Свияжск, приглашал там Игнатия на свое Подворье и, когда служил в Богородицком монастыре, то заходил с визитом в келью к Игнатию и приглашал с своей стороны Игнатия бывать у него. Последствием рапорта архимандрита Гавриила была немедленная реакция Феофана. 6-го сентября Феофан доложил Синоду, что государыня именным указом повелела «исследовать это дело в самой крайней скорости, по исследовании учинить краткий экстракт и доложить Ее Им. В-ву». С каким то уже болезненным увлечением Феофан принялся за новое дело, через которое ему открылся новый враг — Сильвестр Казанский. Мелочи следственной переписки открыли Феофану драгоценные черты «дружбы со ссыльным архиереем. Сильвестр с ним лобызался, садился с ним рядом, обращался к нему со словами: «владыко святый», позволял при себе Игнатию благословлять других. Феофан заподозрил комплот. Доискивался каких-нибудь «важных разговоров», писем с Москвой. Произведены обыски у того и другого. В бумагах Сильвестра найдено нечто, к чему можно было идейно придраться. 1) Какая-то тетрадь, полученная Сильвестром по смерти знаменитого Новгородского ревнителя духовного просвещения архимандрита Иова. Рукой Сильвестра в ней сделаны приписки. Теперь в пояснение к ним Сильвестр выражался, что «то писано не к поношению чести Императорского Величества, а укоряя римлян». Очевидно, это было писание против духа Петровской ломки церкви еще до учреждения Синода. 2) Другая тетрадь была уже худшей для судьбы Сильвестра. Это были его собственноручные, резко критические пометки на указе о монастырях и монахах. Тут митрополит Сильвестр уже не скрывался, а честно признался, написав, что пометки «деланы от безумия, а не по злобе и не к поношению чести Им. В-ва». 3) Письмо Сильвестра к кому-то о неправославии Феофана в сдержанно-туманных, но прозрачных по смыслу выражениях: «сынове восточные церкви по ревности своей от всея души жалея, объявляем главную обиду святыя соборныя нашея церкви во-первых: первых духовных дел судия присмотру о ней не имеет и о полезном не радеет и о других соборных церквах небрежет. И по всему видно, что он неправославен». Сильвестр сознался, что написал это о Феофане «по злобе и от безумия, а неправославия и противности никакой церковной за тем архиепископом, он — митрополит не знает; и в том он виновен». Может быть, и действительно в русском епископате бродила мысль об осведомлении греческого Востока об этих внутренних болях русского богословского сознания. Об отношениях к Игнатию Сильвестр показал, что ему не было сообщено, что Игнатий лишен права выезда из монастыря. В указе, действительно, о таком запрете не упомянуто. Насчет «важных разговоров» Сильвестру предъявили подробности доноса, что Сильвестр вместе с Игнатием «зашли в келью к наместнику, где Сильвестр и останавливался. Сели на конце стола оба шумно (не намек ли на опьянение?). Игнатий нагнувшись к Сильвестру говорил «тайно» (м. б. понизив голос): «вот де лишили меня сана напрасно, а ей ли бабе архиерея судить!». Синод, конечно, через Феофана докладывал государыне с вопросом: «какими мерами с выше показанными персонами поступать надлежит?» 19.ХI 1731 г. Феофан объявил Синоду, что государыня приказала взять Игнатия в Москву под крепким арестом для допроса». Допросить велено и Сильвестра в форме по усмотрению Синода. Синод вызывал Сильвестра в Нижний Новгород в Благовещенский монастырь. Результат этих раздельных допросов в их первой стадии был такой. Игнатий утверждал, что таковых слов он не говорил, что он страждет напрасно и вины за собой никакой не знает, а впрочем точно не помнит всех своих слов: — был в ту минуту пьян. Сильвестр тоже отрицал приписываемую ему формулировку слов, но тоже оговаривался, ссылаясь на свою старость и забывчивость. А для азартного охотника за этой церковной дичью — Феофана этого было достаточно. Кроме того, в руки Феофана попалась и наивная слезница Сильвестра к великой княгине Екатерине Иоанновне с испрашиванием личной аудиенции, чтобы «он мог оправдаться в своем прегрешении, учинённом от одной простоты». Этот наивный демарш Сильвестра, совершенно естественный в духе прежнего до-Петровского, патриархально-вельможного обращения любого архиерея и игумена к персонам царского дома, в настоящем ХVIII веке европейского абсолютизма воспринимался, как дерзкое вмешательство клириков в закрытую для них отныне область политики. Дело об Игнатии и Сильвестре перешло уже в руки Тайной Канцелярии. Уже после ее доклада 31/ХII 1731 г. получен Высочайший указ: «Бывшего Коломенского архиерея, который по лишении архиерейства послан был в Свияжский монастырь, однако ж ныне впал паки в жесточайшее преступление, за что подлежал бы жестокого истязания. Токмо Ее Имп. Вел-во милосердуя изволила указать: его Игнатия за показанные его вины ныне послать к городу Архангельску в Никольский Корельский монастырь, который на устье Двины, под караулом. И быть ему в том монастыре безвыходно. И писем никаких ему писать не давать, и к нему никого не допускать. А буде к нему от кого присылать будут письма, оные осматривать и читать. И ежели какое подозрение явится, то оного чернеца Игнатия держать под крепким караулом, и содержать его в пище и в прочем, как простого монаха».

Сильвестра заключили в самом СПБ, в Александро-Невской Лавре без права архиерейского служения, без ношения мантии и панагии. Но, как и с Георгием Дашковым, это был только этап. Эта постепенность лицемерно прикрывала и уродливое ожесточение самого Феофана. Уже в марте 1732 г. Сильвестр переводится из Петербурга в Крыпецкий монастырь Псковской епархии. Провокация мучителям удалась. Сильвестр там летом 1733 г. потерял терпение и прибег к хитрости, чтобы вылезти из тюремной неволи. Во время утреннего богослужения он вслух при народе заявил: «слово и дело», и потребовал, чтобы его отвезли на судбище в Сенат. В данном случае попытка Сильвестра спастись провалилась. Усмотрев в ней и вообще в Сильвестре злую волю, Тайная Канцелярия известила Синод, что «кабинет министры Остерман, Черкасский, Ушаков приговорили: снять с бывшего Казанского архиерея архиерейский сан, лишить его иеромонашества и быть ему простым монахом, дабы от него — Сильвестра впредь предерзостей более не происходило. А по исполнении сего (подразумевается через Синод, которому, однако, лишение сана продиктовано), для содержания его велено послать в Выборг». Такое гонение на Сильвестра произвело, однако, в широких кругах неблагоприятное впечатление. Тогда Синод (тут везде приходится разуметь «перводвигателя» — Феофана) испросил у государыни позволения по всем епархиям разослать извещение с объяснением, что Сильвестр осужден «за весьма важные вины»: — «дабы нерассудные и простые люди, а наипаче коварные и злодеи не дерзали произносить в словах укорительно, будто бы тот бывший Казанский митрополит от епархии отрешен и в подначальство послан за какую-то маловажную, а паче и ни за какую вину». Дано разрешение послать такую бумагу. Но в ней не указано, какие же «важные вины»? Такая стыдливая голословность только подтверждала общее осуждение.

В это время митр. Георгий Дашков уже дважды умер для мира, т. е. он был уже на Кубенском озере и там пострижен в схиму с именем Гедеона. Феофан хотел, чтобы он умер трижды. Заключенные сидели в клетках, как свинки для вивисекции. Над ними наблюдали и копили материалы для продолжения опытов. Феофан сначала вел тайную разведку, а потом испросил разрешение у государыни и на явное следствие, якобы о послаблениях Гедеону в монастыре. Оказалось, что архимандрит и прочие называли Гедеона «честнейший отче», садили за столом выше себя, а Гедеон приходящих к нему благословлял. Говаривал, что страдает невинно, что сгубила его «своя братия», обнесла его напрасно; что «государыня к нему милостива». Снова потянули к допросам десятки людей. Привлекли и Вологодского епископа Афанасия. Несчастный архиерей клятвенно уверял Синод, что он не Иисус Христос и любить врагов не умеет, а Гедеон ему недруг. И хотя ничто из обвинений не подтвердилось, все-таки 20.III 1733 г. Афанасий, пребывавший в то время на архиерейской чреде в СПБ, должен был выслушать горький и угрожающий выговор от Синода: «хотя он, епископ, по делу о слабом схимонаха Гедеона под караулом содержании виновен ныне якобы не явился, однако ж по всем в деле обстоятельствам признан в немалом подозрении». А это подозрение ниже мотивируется единственно только некоторым ослаблением жестокого режима Гедеона. Гедеон «за важные причины сана лишен и сослан, как человек непотребный, а Афанасий, презирая присягу в верности, которая требует охранять самодержавие, силу и власть государыни, тому Гедеону угождая служил. А именно: определенных к нему караульных переменил, а потом и вовсе свесть приказал. А, как видно что оное им чинено, уповая, как паче чаяния он — Гедеон от того ареста освободится и воспримет первое свое достоинство, то за слабое содержание будет его — епископа благодарить или служить, а за крепкое содержание в аресте станет мстить злобою. И того его преосвященству не токмо самому думать и к слабому того Гедеона под караулом содержанию склоняться, но и подчиненных ему к такому весьма подозрительному действу допущать не довелось, а надлежало б того Гедеона содержать весьма под крепким караулом неотменно, и за подчиненными смотреть накрепко». В заключение приказано усилить караульный надзор над Гедеоном. В 1734 г. Георгий — Гедеон попробовал облегчить свое положение, заявив магическое «слово и дело государево» с добавлением, что он не желает доложить это никому другому, как только лично самой государыне. Осведомленный об этом Синод поспешил доложить государыне его мнение, что просто нужно Георгия-Гедеона убрать подальше на тогдашнюю границу Сибири в Иркутскую епархию. В результате этого мнения 2.ХІII 1735 г. из Тайной Канцелярии Синоду было сообщено, что кабинет министры и генерал Ушаков слушали дело о?. Дашкове и приказали: «послать его в Нерчинский монастырь. И содержать его там до смерти не исходно под крепким караулом и никого к нему не допускать без караула, и, если будет вновь заявлять за собою или за другими «слово и дело», то ему не доверять. Георгий был заслан в Нерчинск и там умер, когда-то до 1740 г., который бы его освободил наравне с другими. Другие ссыльные, Лев (Юрлов) и Игнатий (Смола), были живы и по представлению Синода были освобождены. Игнатий вскоре умер, а Льву был возвращен епископский сан, и он умер в 1755 г. на покое в Московском Знаменском монастыре.

Как и при Петре В., часть малороссийских иерархов и теперь стояла на стороне российских консерваторов. В момент воцарения Анны Иоанновны таковым оказался Киевский архиепископ Варлаам (Вонатович). В Киеве манифест о воцарении Анны получен был 18.II. Вице-губернатор механически и, ничего не подозревая, переслал его в канцелярию архиепископа через простого подьячего. Архиепископ внес манифест в совещание с консисторией, которое решило: «поминовение имени Ее Им. Вел-ва надлежит чинить, а с молебном надобно подождать по то время, как прислан будет из Синода указ». Эта наивная дипломатия разыгрывалась на неблагоприятной для Варлаама почве его борьбы с Киевским мещанством из-за монастырской земли. Смекнув в чем дело и получив поддержку от вице-губернатора немца Штока, мещане на другой же день, 19.II без архиепископа отслужили в Лавре торжественный молебен по случаю восшествия на престол новой императрицы. Архиепископ Варлаам и по получении от Синода соответствующего указа молебна не служил, поняв, очевидно, свой промах и не желая его подчеркивать публично. Так и обошлось без молебна до 30.ІV, когда уже пришлось служить молебен по указу по случаю коронации. Не желая прощать арх. Варлааму его промаха, ни вице-губернатор с чиновниками, ни городское управление не пошли на молебен к архиепископу, а отслужили его, как и в первый раз, отдельно в лавре. До Москвы и СПБ эта местная ссора дошла не скоро. Но по поводу земельной ссоры архиепископа с магистратом, хлопотать о земле явился в Москву лично настроенный против Варлаама Киевский войт. Феофан вцепился в это дело, потому что Варлаам еще по Киевским его отношениям был в противной Феофану партии. По связи с аналогичным делом арх. Льва (Юрлова), Феофан не мог не заподозрить в медлительности Варлаама тех же политических заговорщических мотивов. Сейчас же Феофан под своим председательством учинил следственную комиссию из членов Синода и с участием самого страшного Ушакова. В Киев послан особый следователь. Вопросы, «припирающие к стене», были составлены самим Феофаном: «Какого другого указа ожидать было, понеже в прежних подобных случаях не бывало указов иных, кроме подобных сему? Почему было надеяться, что скоро будет еще какой-то указ?» и т. д. Ответы Варлаама были смутны. Он уверял, что сразу распорядился о «возношении имени Е. В.», а «благодарение» понял вообще и потому «соборно и келейно» о здравии Е. И. В-ва молил. В заключение Варлаам писал: «А в том моем погрешение за не пение молебствия, по едином недоумении ставшемся у Ее Имп. Всепросветлейшего В-ва всемилостивейшего благоутробия ищу прощения и помилования». Синод признал, что писано это «не от прямой совести», что виной этому «предерзость и презорство». И еще заодно было четыре истязательных вопроса письменно: 1) «что и от кого ведая» архиепископ так поступал? 2) чего и какой себе пользы надеялся? 3) на кого именно и для чего уповая; 4) и с кем именно словесно или письменно действуя, молебствие не отправлял?» Варлаам отвечал тоже письменно: «Не ведал я ничего, ни от кого, ни отколь. Надежды себе не имел ни единые и никакой себе пользы не надеялся… Действия у меня ни о чем не было нигде, ни с кем именно… А что скоро и без упущения времени, как был должен, соборного о вступлении на престол Е. Им. В-ва молебствия не отправил, о сем поистине и совестно объявляю, что оное соборное молебствие ни в какое презрение и ни в какую противность, едино токмо от слабоумия, простотою и недоумением учинилось. Чего горько жалею и всеподданнейше умоляю премилостивейшее Е. Им. В. благоутробие простить мя и помиловать падшего, — виноват есмь в том». 20.ХІ в форме сенатского ведения объявлен высочайший приговор арх. Варлааму: «Е. Им. В-во указала… за вину его, о которой явно по делу, которое следовало о нем в Синоде, — лишить сана и священства и послать в Кириллов монастырь Белозерский простым монахом. И быть ему там не исходно, а скарб его весь, переписав, взять на Ее Им. В-во». Члены Киевской консистории отрешались от их должности за неправильный совет, данный архиепископу. В Кириллове Варлаам жил довольно спокойно. 1740 г. амнистировал его вместе с другими, и он, восстановленный в сане, вызван был в Москву для архиерейского служения. Но больной и постаревший, он попросился на покой, в Тихвинский монастырь Новгородской епархии. Просьба его была удовлетворена и даже с скромным денежным содержанием.

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 | 77 | 78 | 79 | 80 | 81 | 82 | 83 | 84 | 85 | 86 | 87 | 88 | 89 | 90 | 91 | 92 | 93 | 94 | 95 | 96 | 97 | 98 | 99 | 100 | 101 | 102 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.003 сек.)