Ночные бабочки

Я помню вечера в начале листопада,

ночную глубину тоскующего сада,

где дуба одного листва еще густа,

и млеет мглистая густая темнота

под ветками его, и нежные ночницы

еще к нему летят в лиловый сонный час:

трепещут в темноте незримые ресницы,

порхают призраки пушистые...

Для вас,

ночные бабочки, приманку я готовлю:

предчувствуя с утра удачливую ловлю,

я пиво пьяное мешаю пополам

с согретой патокой, потом прибавлю рому.

И в сад я выхожу к туманам, чудесам,

и липким золотом я мажу по сырому

дубовому стволу, и с кисти каплет сок,

по трещинам ползет, блестящий и пахучий...

Шафранный шар луны всплывает из-за тучи,

и дуб, сообщник мой, развесист и высок.

Впитал он не одно земное сновиденье;

я жду в лиловой мгле, и он со мною ждет.

И вот, таинственно-внезапно, как паденье

звезды, задумчиво-беззвучно, как полет

цветочного пушка,-- одна, затем другая

тень малая скользит, белеясь и мигая:

рождаются во тьме седые мотыльки.

На ствол я навожу круг лампочки карманной

и вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный,

блаженно выпустив витые хоботки

и крылья серые на розовой подкладке

подняв, оцепенев,-- и вдруг, взмахнув крылом,

скрываются во мрак -- и вновь на запах сладкий

слетаются легко. Стою перед стволом,

внимательно слежу наряд их полуявный,

окраску и узор, и, выбрав мотылька,

над самою корой я всплескиваю плавно

белесой кисеей широкого сачка.

Чудесные часы! Восторг воспоминанья!

Волнуется душа... Латинские названья

кружатся в голове, а ночь тепла, мутна...

Висит в набухшей мгле лимон луны огромный.

Вдали, между ветвей, за клумбами, за темной

площадкою,-- горят в усадьбе три окна.

Оттуда в должный час меня окликнуть можно,

сказать, что спать пора, и, выглянув в окно,

увидеть: черный сад, фонарик осторожный,

мелькнувшего сачка белесое пятно...

И возвращаюсь я с добычею воздушной:

еще стучится жизнь о стенки коробка,

на вату лью эфир, холодный, сладко-душный,

под грудку я беру малютку мотылька,--

слабеет, гаснет он,-- крылатый человечек,

и в пробковую щель меж липовых дощечек

поимки бережно я вкалываю в ряд.

Усните, крылышки, глазастые головки,

тончайшие сяжки!..

Вот пухлый шелкопряд,

рябой, как палый лист, вот крылья черной совки

с жемчужной ижицей на жилке узловой,

вот веер крохотный с бахромкой световой,

вот кроткий старичок, монашек в темной рясе,

и вот царевна их, невеста ветерка:

две ленты бархата на розовом атласе,

фламинговый пушок на кончике брюшка...

Спасибо, нежные!.. Шли годы за годами,

вы таяли с теплом и вспыхивали вновь.

Неизъяснимую я чувствовал любовь,

мечтательно склонясь над вашими рядами

в стеклянных ящиках, душистых и сухих,

как легкие листы больших поблекших библий

с цветами блеклыми, заложенными в них...

Не знаю, мотыльки, быть может, вы погибли;

проникла плесень, моль, подъели червячки,

сломались крылышки, и лапки, и сяжки,--

иль руки грубые заветный шкал открыли

и хрустнуло стекло,-- и вы превращены

в цветную горсточку благоуханной пыли...

Не знаю, нежные, но из чужой страны

гляжу я в глубину тоскующего сада;

я помню вечера в начале листопада,

и дуб мой на лугу, и запах медовой,

и желтую луну над черными ветвями,--

и плачу, и лечу, и в сумерки я с вами

витаю и дышу под ласковой листвой.

--------

Поиск по сайту: