АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава 3. Викингские королевства до гибели Харальда Сурового, 1066 г

Читайте также:
  1. Http://informachina.ru/biblioteca/29-ukraina-rossiya-puti-v-buduschee.html . Там есть глава, специально посвященная импортозамещению и защите отечественного производителя.
  2. III. KAPITEL. Von den Engeln. Глава III. Об Ангелах
  3. III. KAPITEL. Von den zwei Naturen. Gegen die Monophysiten. Глава III. О двух естествах (во Христе), против монофизитов
  4. Taken: , 1Глава 4.
  5. Taken: , 1Глава 6.
  6. VI. KAPITEL. Vom Himmel. Глава VI. О небе
  7. VIII. KAPITEL. Von der heiligen Dreieinigkeit. Глава VIII. О Святой Троице
  8. VIII. KAPITEL. Von der Luft und den Winden. Глава VIII. О воздухе и ветрах
  9. X. KAPITEL. Von der Erde und dem, was sie hervorgebracht. Глава X. О земле и о том, что из нее
  10. XI. KAPITEL. Vom Paradies. Глава XI. О рае
  11. XII. KAPITEL. Vom Menschen. Глава XII. О человеке
  12. XIV. KAPITEL. Von der Traurigkeit. Глава XIV. О неудовольствии

Эпоха викингов подходила к концу и завершилась в силу, казалось бы, случайного и рокового стечения обстоятельств в 1066-1070 гг. Многое изменилось к началу 1030-х гг., отмеченных двумя смертями: гибелью Олава сына Харальда, конунга и святого, perpetuus rex Norvegiae, павшего в битве при Стикластадире, и смертью Кнута Великого, или Могучего, или Старого, rex totius Angliae et Dennemarchiae et Norregiae et partis Suavorum, умершего в Англии от болезни. Происшедшие перемены затронули все стороны жизни, в первую очередь – религию и принципы верховной власти, но стали полностью очевидны лишь после трагической кульминации 1066 г. – гибели норвежского конунга Харальда Сурового у Стемфордского моста и нормандского завоевания Англии. В период 1030-1070 гг. границы викингского мира неуклонно сужались, его могущество таяло, внутренняя мощь иссякала, но все это можно увидеть, наверное, только задним числом. Интересам норвежцев в Ирландии был нанесен серьезный урон, когда в 1052 г. Диармайд Лейнстерский захватил дублинское королевство. Однако подобные неудачи случались и ранее, а потом все вставало на свои места. Со смертью Ярослава в 1054 г. Киевская Русь окончательно утратила связи с севером, но те, кто умел видеть, уже давно признавали это как свершившийся факт. Самый могущественный, мудрый и великодушный из ярлов Оркнейских островов – ярл Торфинн, серьезно расширивший свои владения, умер в 1065 г. к удовольствию шотландского короля Малькольма Канморе, что ж, Оркнейские, Шетландские острова и Мэн не раз переходили из рук в руки. Йомсборг-Волин был разрушен в начале 1040-х гг. – так его сжигали и прежде и почему бы ему вновь не восстать из пепла? Хедебю разграбили и сожгли в 1050 г., но вскоре к северу от фьорда Шлее вырос другой торговый центр. Города гибли или приходили в упадок, и всякий раз взамен них строились новые. По прошествии тридцати лет прекратились плавания в Виноградную страну, но с точки зрения торговли они мало что давали, а попытки заселить эту землю закончились ничем. Зато Гренландия и Исландия вполне процветали, хотя в Гренландии периодически возникали проблемы с водой, а в Исландии случались голодные годы; и разве плавание "просвещенного правителя Норвегии" Харальда Сурового в Ледовое море не доказало, что былой дух предприимчивости и авантюризма в норвежцах по-прежнему жив. Путешествие оказалось не слишком удачным. "Когда корабль пересек просторы Северного Океана, глазам людей предстали темные пределы у края мира, и, повернув назад, конунг едва избегнул зияющей бездны" (187). Тем не менее это деяние конунга не осталось незамеченным.

Для большинства скандинавов ни одно из этих событий не было доказательством того, что старые времена уходят и им на смену является нечто новое. Люди продолжали заниматься своими делами: ровно так, как они занимались этим и в легендарном VI в., и в сияющий полдень викингской эпохи. Земли обрабатывали с таким же старанием и любовью. На равнинах Дании, в норвежских высокогорных долинах и на расчищенных от леса полях в Швеции год от года наливались колосья и вырастала свежая густая трава. Повсюду – от Аландских островов до западной оконечности Гренландского архипелага, включая и Скандинавский полуостров, – люди выгоняли овец на горные пастбища – сетеры и хейди – и возвращались домой, когда начинались первые осенние заморозки. На севере норвежцы и шведы соперничали за пастбища с пестро одетыми номадами и их кочующими стадами; в Исландии бонды осваивали все большие территории, и зеленая трава покрывала прежние пустоши. Исландцам и гренландцам приходилось тщательно отбирать животных, которые могли пережить зиму, – остальную скотину резали в сентябре. Нам их домашний скот показался бы очень мелким: жилистые овцы, пятнистые неуклюжие коровы и быки. Они давали меньше молока и мяса, но зато хозяин без труда перевозил их с места на место, если отправлялся в долгое странствие или решал переселиться в новые земли. Коней, как правило, осенью не убивали: эти мудрые животные умели находить себе пищу и погибали лишь в самые суровые зимы (188). За два с половиной столетия, с 750 г. по 1100 г. в жизни тех, кто был связан с землей, мало что изменилось – бонды не признавали всяческих новшеств. Властители приходили и уходили: некоторые правили хорошо, другие – не очень; если требовалось, человек мог взять оружие и сражаться за них или против них – смотря по обстоятельствам. Норвежские бонды, изгнавшие, а потом убившие конунга Олава, с радостью признали его святым. Английские кэрлы, в том числе обитатели Данело, шли за королем Эдуардом, как прежде шли за Кнутом. Даны в Дании повиновались Хардакнуту, потом норвежскому Магнусу, потом Свейну Эстридсену или Харальду Суровому. Конечно, в жизнь вошла новая религия, а вскоре после того мудрые люди записали законы, несомненно очень важные, в особенности для конунгов, ярлов и епископов, но едва ли настолько принципиальные для скотовода, косившего свой луг где-нибудь в Гудбрансдале или Боргарфьорде, для рыбака, тащившего свои сети у Лофотенских островов или у берегов Ютландии, и охотника, замерзшими пальцами сжимавшего гарпун или расставлявшего силки в диких краях – будь то воды Ботнического залива или побережья моря Баффина. Торговцы по-прежнему везли товар морем через Балтику, Зунд и Каттегат и на ночь ложились в дрейф в шхерах западной Норвегии либо направляли свои груженые корабли на юг и юго-запад – к берегам Фризии, Франции или Британских островов. Перекупщики навьючивали доставленное добро на лошадей и отправлялись в долгий путь по фьордам и горным тропам. Ремесленники странствовали по городам, усадьбам, хуторам и деревням, продавая или обменивая свои изделия: котлы, светильники, фибулы предназначались для женщин; инструменты, оружие, кубки – для мужчин. Рынок сбыта постепенно расширялся,

В городах внешне тоже немногое изменилось. Бирка медленно умирала, Хедебю был разрушен, но если бы средневековый Рип ван Винкль, перенесшийся из IX в XI в., оказался на узких улицах Сигтуны, Нидароса или Шлезвига, среди лошадей и повозок, в толпе глазеющих по сторонам женщин и болтающих мужчин, вряд ли он чувствовал бы себя таким уж чужим. Нечто родное почудилось бы и в том, как на пристани переносят доставленный груз с корабля в повозку, и в том, как стучит молоток корабела. Конечно, мужчины, подражая жителям Сёркланда, стали носить длинные широкие штаны и многие женщины предпочитали льняные юбки привычным шерстяным, но дома и корабли строились как раньше; повозки, сани и животные, которых в них запрягали, внешне ничуть не изменились, и все той же формы седла надевали на все тех же по виду коней, и такими же были уздечки и шпоры. А если заглянуть в открытые двери дома, мы увидели бы там те же ткацкий станок и гончарный круг, вертелы и котлы, посуду и ложки, тех же сварливых женщин, спорящих со своими мужьями, тех же детей. Такие же собаки-дворняги крутились бы поблизости. Если бы наш пришелец из прошлого был религиозным человеком, он, наверное, заметил бы некоторые перемены – и опечалился. Будь он шведом, он, очевидно, подивился бы тому, что норвежцы теперь правят данами. А будь он мудрым шведом, он подумал бы, что это ненадолго.

Так оно и случилось. Норвежско-датское соглашение 1064 г., согласно которому обе страны признали независимость друг друга, было не последним по важности предвестьем конца эпохи. С самого своего возникновения и до 1035 г., до начала правления Магнуса сына Олава Норвегия оставалась под датским влиянием, события, приведшие Магнуса в 1042 г., после смерти Хардакнута, на датский трон, не знали аналогов в скандинавской истории. Но подобное положение также порождало дисбаланс, и только после того как в 1047 г. в Дании вернулась к власти датская династия, а в 1064 г. Норвегия признала этот факт, в отношениях между двумя соседними странами установилось некое устойчивое равновесие. Неудача Харальда Сурового, попытавшегося претендовать на английскую корону в 1066 г., и отказ Свейна от подобных притязаний в 1070 г. в равной мере имели определяющее значение.

Социальное устройство скандинавских стран также постепенно менялось. Эти перемены яснее всего прослеживаются в Норвегии, где они затронули и конунга, и аристократию, и основную массу населения – "всех владельцев хуторов; всех, кто трудится в лесах, солеваров и всех, кто охотится на суше или в море" и рабов. После Харальда Прекрасноволосого в течение века ни один норвежский конунг не умер своей смертью и ни один из конунгских сыновей не получил власть из рук своего отца. Эйрик Кровавая Секира отправился в изгнание и погиб в Англии, Хакон Добрый пал в Фитьяре в битве с сыновьями Эйрика, Харальда Серая Шкура с помощью норвежцев заманили в Данию и убили в Лимафьорде, ярл Хакон, оставленный всеми своими подданными, принял смерть в Трёндалёге, Олав сын Трюггви расстался с жизнью в битве при Свольде, и в рядах его противников сражался Эйрик сын Хакона, ярл Свейн бежал и умер в Швеции, Олав сын Харальда был низложен и погиб у Стикластадира, пытаясь вернуть себе корону. Все эти люди, за редким исключением, захватывали власть силой, и основой этой силы служил флот. Будущие правители Норвегии обычно приходили с моря. Но Магнус в 1035 г. приехал в Норвегию по приглашению подданных, и позднее, когда его дядя Харальд Суровый заявил свои притязания на норвежский трон, сумел договориться с ним миром. Гибель Харальда в Англии мало что изменила для норвежцев, и сыновья, внук и правнуки конунга наследовали ему своим чередом. Не менее показательно, что прямым потомкам Харальда удавалось делить королевство, не ввергая страну в междоусобицы.

Верховная власть в Норвегии, очевидно, обрела некую новую, более прочную основу. Конунгам удалось сокрушить или подчинить себе воинственных херсиров, и на смену прежней знати пришла новая. Викингские предводители с войском и кораблями, в свободное от набегов время охотно включавшиеся в любые усобицы дома, ныне сошли со сцены. Теперь на местах задавали тон люди с землей, и им хотелось стабильности и мира. Влиятельные богатые бонды куда охотней сотрудничали с конунгом и больше заботились о процветании страны, нежели прежняя викингская аристократия, жаждавшая сокровищ, славы и военных подвигов. Харальд Суровый правил твердой рукой, и это пошло на благо Норвегии; бесконечные войны с Данией были неприятным, но естественным следствием его стремления навести порядок в собственном доме. Как только представилась возможность, Харальд без колебаний расправился с Эйнаром Брюхотрясом, сыновьями Арни и прочими мастерами "государственных переворотов", какие еще оставались в его владениях. Отныне только один человек мог собирать дружину – конунг. С этим согласились все. Могучие бонды сидели на своей земле и распоряжались в фюльках в промежутках между королевскими посещениями. Епископы, благополучие которых было напрямую связано с благополучием верховной власти, использовали в интересах конунга не только свой личный авторитет внутри страны, но и принадлежность к институту, рассматривавшему весь христианский мир как свою епархию, а кроме того, организационный и административный опыт, накопленный церковью и столь необходимый при строительстве королевства. Свободные люди видели в конунге защитника закона и справедливости, и бонды отныне могли не бояться, что чья-нибудь бравая дружина сожжет их дом и разорит земли, если, конечно, не ссорились с конунгом. Против непокорных Харальд высылал своих воинов; чаще всего такая участь постигала Упплёнд, ибо конунг всеми силами старался привести его в повиновение. Новые отношения, сложившиеся между конунгом и бондами, способствовали объединению норвежского королевства и косвенным образом привели к тому, что даны, жившие на южном побережье Скагеррака, приняли власть Свейна и их земли вошли в состав Дании.

Сдвиги в социальной жизни вызывались и еще одним обстоятельством. Почетное ремесло викингов переживало упадок. Добывать рабов делалось все труднее, и торговать ими становилось невыгодно. За морями не осталось больше ни новых земель, где можно поселиться, ни известных – откуда можно прогнать англосаксов, франков или ирландцев. Младшим сыновьям теперь приходилось устраивать свою жизнь дома: расчищать и распахивать поля, искать пастбища на севере или выше в горах, а как правило – довольствоваться небольшим хутором, взятой внаем землей либо (и со временем такое случалось все чаще) наниматься в работники. Эти перемены имели важные последствия в самой Скандинавии, и еще более очевидные – для стран, на протяжении почти двух веков служивших объектом викингской экспансии. Викингские походы, оказавшиеся, если судить по чужеземным источникам, самым поразительным проявлением скандинавской цивилизации, прекратились. Набеги на франкское королевство (но не на германскую империю) закончились с возникновением нормандского герцогства, а в Англии после смерти Кнута вернулась к власти древняя королевская династия. Еще раньше, когда Кнут, видимо исходя из принципа, что хозяин хутора и усадьбы должен жить в усадьбе, поселился в Англии, он отослал своих викингов домой.

Могущество викингских предводителей было подорвано; к тому же (за одним важным исключением, которое представляли собой военные экспедиции Харальда Сурового в Византии и на севере) для занятий викингским ремеслом почти не осталось возможностей. А вдобавок – больше не было викингов. Вместо них появились даны, норвежцы, шведы, хотя, в какой мере они сознавали это разделение, сказать трудно. А за морем жили дублинцы, люди с Оркнейского архипелага и острова Мэн, исландцы, теперь считавшие себя особым народом, и гренландцы, обитавшие на самом краю земли. Но даже если викинги где-то еще и оставались, как могли они реализовать свои таланты и желания? Увы! Война теперь стала делом конунгов. Поход Харальда Сурового в Англию, неясные маневры Свейна Эстридсена там же в 1069-1070 гг., несостоявшаяся экспедиция Кнута II (Святого) и три вылазки Магнуса Голоногого – эти военные кампании, затевавшиеся по инициативе конунгов, в каком-то смысле были "государственными мероприятиями". Еще разыгрывались кровопролитные сражения у Клонтарфа (1014 г.), на Люрсков Хеде (1043 г.; впрочем, там лилась в основном кровь вендов), у Гейт Фулфорд и Стемфордского моста (1066 г.); и отважные воины, мечтавшие о богатстве и славе, стремились занять место в дружине конунга, но почетное ремесло пирата теперь не находило применения. В самой Скандинавии практиковать stranhogg, nesnam и herfang, другими словами, грабить прибрежных жителей, отбирая у них скот, еду и добро, было запрещено. И дома, и в чужих странах викинги стали вчерашним днем.

Поистине, странно видеть, как в 1066-1070 гг., после двух с половиной веков жесточайшей экспансии, скандинавские народы территориально практически вернулись к тому, с чего начинали (дальние атлантические колонии составляли существенное исключение). На то были свои причины, из которых мы назовем четыре главных. Во-первых, постоянная борьба за территории и господство между самими скандинавскими странами; кроме того, полная невозможность для скандинавов перенести на чужую почву свои политические и социальные институты и религиозные практики; немаловажную роль играл и тот факт, что народы, с которыми приходилось иметь дело норманнам – франки и англосаксы, население Византии и Халифата, а в далекой перспективе и славяне, – были богаче и сильнее их, и одновременно более восприимчивы и не столь консервативны; наконец, важнейшим препятствием стала нехватка людских ресурсов. Перечисленные здесь факторы нередко оказывались взаимосвязаны, и каждый из четырех пунктов можно еще развернуть. Очевидно, войны в самих скандинавских странах, имевшие своей целью создание некоего подобия империи, или объединение королевства, или расширение собственных владений, служили вечным препятствием для норманнских амбиций в чужих землях. Олав сын Трюггви и Олав сын Харальда, Свейн Вилобородый, Магнус сын Олава и Харальд Суровый (о Свейне Эстридсене говорить не станем) пытались воплотить свои замыслы в Скандинавии и в угоду этому жертвовали собственными честолюбивыми планами на западе или, по крайней мере, откладывали их исполнение на неопределенный срок (189). Наш перечень можно продолжить именами таких прославленных викингских предводителей, как Годфред, Хорик, Олав-Анлав и Торкель Длинный. Скандинавские народы даже при Кнуте (который, надо напомнить, со временем все больше стал отождествлять себя с ролью английского властителя) никогда не действовали совместно ради общей цели и едва ли вообще были на это способны.

По поводу второй названной нами причины можно возразить, что Исландия и Данело являют собой примеры вполне успешного укоренения викингских обычаев и политических установок в иных землях. Надо заметить, однако, что в Исландии никто не жил, кроме нескольких papar, поэтому ее случай особый, если не уникальный. С другой стороны, притом что обитатели Данело сохраняли "скандинавские устои" и поддерживали связи с родиной, они, несомненно, еще до битвы при Брунанбурге ориентировались больше на Англию, чем на Норвегию или Данию. Поселившись в Данело и получив желанные земли, норманны, которые хотели отныне сеять хлеб, а не сражаться, вскоре обнаружили, что им проще находить общий язык с дальними родичами, христианами-англосаксами, чем с северными собратьями-язычниками. Религия во всем этом играла важную роль. В Англии, Нормандии и Киеве отказ от старых богов – асов и ванов – и признание единственным и всемогущим Богом Христа разрушал ощущение норманнской обособленности, в то время как в самой Скандинавии языческие верования питали подобное чувство. И практически везде норманнов оказывалось слишком мало, чтобы они могли удерживать занятые позиции. На крайнем западе они не сумели обжить Виноградную страну и со временем потеряли Гренландию, доставшуюся эскимосам; на Руси пришельцы с севера полностью растворились среди местного населения. По мере того как в исконных скандинавских землях развивалась культура земледелия, распахивалась и засевалась целина, все меньше скандинавов отправлялись в чужие края. Во всех странах от Ирландии до Византии христианские хронисты исчисляют викингские корабли сотнями, если не тысячами, и повествуют о десятках тысяч воинов, наделенных сверхчеловеческой силой и нечеловеческой жаждой разрушения, но этим патетическим описаниям верить не стоит. Если оценивать трезво реальные людские и материальные ресурсы, имевшиеся в распоряжении викингов, неизбежно оказывается, что ресурсов было явно недостаточно для развернутой экспансии по всем возможным направлениям. И когда главные козыри викингов – быстрота и внезапность перестали обеспечивать им необходимую фору, названное обстоятельство все чаще стало оборачиваться против них.

Некий парадокс заключается в том, что и в двух заморских колониях, где викинги действительно преуспели, достижения не пошли им во благо – основанные колонии отделились от метрополии, зажили на свой манер и не принимали новых переселенцев. В Исландии ностальгическая связь с юго-западными норвежскими фюльками декларировалась всеми доступными способами, но на деле это была уловка – из разряда тех, что не раз помогали исландцам в их отношениях с норвежскими конунгами, мечтавшими прибрать остров к рукам. С того момента, как колонисты заселили все пригодные для жизни земли, далекая, не склонная ко всякого рода переменам Исландия превратилась в самостоятельную страну, а законы 930 г. и 965 г. послужили основой "исландского народовластия".

Другая викингская колония – герцогство Нормандия – полностью отреклась от своих датско-норвежских корней и задолго до конца эпохи викингов усвоила французскую речь и культуру, переняла французские политические учреждения и христианскую веру на французский манер. Нормандцы связывали свое будущее с Западной Европой, а не с севером, покинутым и забытым. Впрочем, следует помнить, что исландцы и нормандцы изначально принадлежали к одному народу: те же особенности национального характера, которые побуждали исландцев обживать с таким старанием и любовью свой каменистый остров, складывать песни и саги, утверждать законы и совершать далекие путешествия в Гренландию и Америку, у нормандцев проявились как способность к организации и государственному строительству, дополнявшаяся неудержимой воинственностью. В результате Нормандия вошла в сообщество европейских стран как новая грозная сила и нормандское завоевание Англии, равно как и завоевание Сицилии, с этой точки зрения вполне закономерно. Разница между судьбами Исландии и Нормандии в последовавшие за эпохой викингов столетия – наглядное свидетельство определяющий роли геополитических факторов в истории нашего континента.

В предыдущих главах мы уже рассказали о том, чем завершилась викингская экспансия на восток – в русские земли, на юг – в Византию и на запад – в Исландию, Гренландию и Америку. История герцогства Нормандия, основанного Хрольвом и его данами, также в общих чертах обсуждалась. Прежде чем обратиться к дальнейшей истории Норвегии и Дании и непосредственно связанным с нею событиям в Англии, следует рассмотреть кратко весьма сложную и запутанную ситуацию в Ирландии. Там, и в еще большей степени в викингских колониях и поселениях в Шотландии и на островах, практика викингских походов отходила в прошлое с болью и кровью. Но события, происходившие там, за исключением ирландских, при всей занимательности и богатстве материала (часто творчески обработанного), который дают нам северные саги, лежат на периферии викингской истории. Ирландия – другое дело. Норманны (даны и норвежцы) построили несколько крупных торговых городов в южной части острова – Дублин, Уэксфорд, Уотерфорд, Корк, Лимерик, ставших центрами небольших королевств. Местные правители хранили верность традициям старой викингской аристократии, главное достояние которой составляли флот и дружина, и основными источниками их доходов служили торговля, подати и военная добыча. Знакомство с новой верой (ревностные поборники которой не скрывали своей враждебности к чужеземцам) и браки с ирландцами (едва ли более дружелюбными) мало повлияли на жизнь этих сообществ; погребальный инвентарь, особенно оружие, со всей ясностью указывает на то, что жили в них беспокойно, яростно и с размахом. В 902 г. ирландцы, захватившие Дублин, торжествовали победу, но то был лишь кратковременный триумф. В 914 г. норманны возвратились, вернули себе Дублин, заняли Лимерик и прибрали к рукам Уотерфорд, положив начало новой череде войн, продолжавшихся с перерывами еще целое столетие. Позицию викингов существенно ослабляли их постоянные попытки распространить свою власть на северную Англию: пока норманнские вожди и их дружины добывали славу по другую сторону пролива, ирландские короли отвоевывали потерянные земли. Несомненно, с точки зрения Гутфрида и его сына Олава, Сштрюгга, Олава Кварана и всевозможных Иваров, Рёгнвальдов и Сигтрюггов, по очереди правивших в Ирландии в период между возвращением внуков Ивара Лимерикского и битвой при Клонтарфе, эти политические пертурбации имели смысл. Они мечтали создать морскую державу, раскинувшуюся по обе стороны Ирландского моря, или объединить под своей властью всю Ирландию; кроме того, им требовались военная добыча и дань, чтобы потом щедро раздавать награды и дары дружинникам. В источниках деяния этих мелких властителей обретают такой размах и значимость, на их образы ложится такой романтический глянец, что они начинают напоминать полулегендарных персонажей саг о древних временах – в том числе и тем, что ни одному рассказу о них нельзя верить. Среди потомков Рагнара немало можно насчитать "растратчиков злата" и "кормильцев воронов", но даже самые доблестные и победоносные из них не сумели утвердиться в Англии. Олав сын Гутфрида погиб в 941 г. за шаг до цели, но было бы большой смелостью предполагать, что, останься он в живых, он сумел бы выстоять против Эдмунда. Олав Кваран отказался от всяких попыток удержать Нортумбрию в 951 г., а под конец своего долгого правления потерял и Дублин и умер от голода в христианской обители на острове Иона. После этого среди норманнов, похоже, не нашлось никого, кто мог бы противостоять Маэлю Сеахлину Мору в центральных землях и Бриану Бору на юге, и только типично ирландское неумение сговориться помешало этим двум властителям изгнать викингов с острова раз и навсегда. Но в Ирландии – стране священников, сказителей и верховных королей – традиционная разобщенность сохранялась и после Клонтарфа, к большой выгоде норманнов.

Битва при Клонтарфе вошла в историю викингской эпохи, наравне с Хаврсфьордом, Хьёрунгавагом, Свольдом и Стикластадиром. И подобно этим четырем сражениям, она оказалась слишком значимой, чтобы оставлять ее на откуп историкам. Творцы легенд взялись за дело, и вскоре обычная драка из-за добычи, а по сути – за прибыли норманнских торговцев и мореходов, превратилась в битву героев, явившихся на зов судьбы. Войско ирландцев собралось в апреле 1014 г. между Лиффи и Толкой в трех километрах от побережья Дублинского залива. Его возглавляли король Бриан Бору со своим сыном Мурхадом и внуком Тордельвахом, Маэль Сеахлин, О'Нейл с юга и Оспак с острова Мэн. Их противниками были Сигурд, ярл Оркнейских островов, Бродир с острова Мэн, Маэльворд с людьми Лейнстера и дублинские викинги под командой Дувгалла, брата Сигтрюгга Шелковая Борода. Брат шел против брата, родич против родича, ирландцы против ирландцев, викинги против викингов. Скальды и создатели саг старались изо всех сил, сплетая множество ярких характеров и сюжетных линий в один пестрый узор. Сигурд с Оркнейских островов и Бродир с острова Мэн сражались помимо всего прочего за Гормфлед (Кормлёд), которая была матерью Сигтрюгга Шелковая Борода, сестрой Маэльворда, вдовой Олава Кварана, бывшей наложницей Маэля Сеахлина и бывшей женой Бриана: в качестве приданого победитель получал дублинское королевство. В битве участвовал и исландец – Торстейн сын Халля – с побережья. После гибели ярла Сигурда все войско обратилось в бегство, но Торстейн отстал от прочих, чтобы завязать ремень на своей обуви. Настигший его ирландец спросил, почему он не бежит – как остальные. "Потому, – ответил Торстейн, – что я не доберусь до ночи домой. Ведь мой дом в Исландии". Ирландец пощадил его, и слова Торстейна вошли в историю, точнее – в предание. Знамения, чудеса, странные происшествия предрекали или свидетельствовали гибель властителей.

Бриана убил Бродир, пока тот молился о победе в лесу, Мурхад пал в самом конце сражения, когда исход стал уже ясен, Тордельвах, гнавший беглецов, как тюлень, преследующий лососей, утонул в речном устье. Вместе с ними погибло 4000 ирландцев. Викингов и лейнстерцев пало еще больше: им негде было укрыться от ярости победителей, кроме как на кораблях или в викингской крепости у Лиффи, и немногим удалось проделать этот путь. Сигурд умер доблестно. Бродир погиб ужасной смертью (если верить "Саге о Ньяле") и с ним еще 7000 человек.

После этого сражения стало ясно, что Ирландия никогда не будет принадлежать норманнам; однако скандинавов так и не удалось вытеснить с острова окончательно. Они играли заметную роль в ирландской торговле, основывали города; у них были собственные конунги и предводители, и, пережив военные неудачи 1052 г., они все еще выступали как самостоятельная сила против англичан в 1160-1170 гг.

Перемены, последовавшие за смертью Кнута и его сыновей, были на руку Норвегии. Выраженное более цинично, это утверждение сводится к тому, что они были на руку норвежскому конунгу Магнусу и его соправителю и наследнику Харальду Суровому. Кнут оставил после себя троих сыновей: матерью Свейна, изгнанного из Норвегии по возвращении Магнуса, и Харальда, по прозвищу Заячья Стопа, была первая жена Кнута – Эльфгиву; третий сын, Хардакнут, появился на свет от брака Кнута с Эммой, вдовой злосчастного Этельреда. Кнут считал, что и в Англии, и в Дании должен править его единственный законный наследник – Хардакнут, но даже если бы все кланы, группы, королевства, матери и сводные братья согласились на подобный вариант, воплотить его в жизнь все равно не представлялось возможным. Хардакнут уже носил титул датского конунга и жил в Дании, Его сводный брат Свейн, сын Эльфгиву, бежал к нему, когда его изгнали из Норвегии, и жил несколько месяцев при дворе Хардакнута, после чего умер. Харальд Заячья Стопа в это время был в Англии. При нормальном развитии событий Хардакнуту следовало сразу после смерти отца приехать в Англию, где его провозгласили бы королем. Но он никак не мог этого сделать. Решимость норвежцев впредь отстаивать свои национальные интересы, вкупе с их растущей враждебностью в отношении Дании и небывалым авторитетом Магнуса сына Олава, заставляли Хардакнута, что называется, "стоять в боевой стойке". Покинуть Данию означало открыть двери норвежцам. Англосаксы же не хотели изменять своим обычаям. В результате был достигнут компромисс: избрание короля отложили, Харальда Заячья Стопа назначили регентом, а казной Кнута и частично его хускарлами распоряжалась остававшаяся в Винчестере королева Эмма. Но этот договор если и исполнялся, то очень недолго. Честолюбивая Эльфгиву, потерпевшая неудачу в Норвегии, теперь возлагала все надежды на своего второго сына, Харальда. Она взялась за дело всерьез. Объединившиеся сторонники Харальда завладели королевской казной, подкупили или каким-то другим образом нейтрализовали главного союзника Эммы, эрла Годвине, и расправились с сыном Эммы и Этельреда Альфредом, явившимся с кораблями из Нормандии. Альфреда предательски захватили в плен и ослепили, после чего он умер. В 1037 г. Харальда признали королем. Эмму изгнали из страны, и она бежала к графу Балдвину во Фландрию.

Хардакнут знал обо всем этом, но руки у него были связаны. Только в 1038 г., договорившись, наконец, с Магнусом, он начал собирать флот, чтобы отстоять свои законные права в Англии. Первым делом Хардакнут отправился с 10 кораблями в Брюгге посоветоваться с матерью. Возможно, там ему сообщили, что его сводный брат болен, ибо Хардакнут все еще оставался в Брюгге, когда Харальд умер 17 марта 1040 г. Через три месяца сын Кнута и Эммы явился в Сандвич с 62 кораблями. "Англы и даны сразу его приняли, хотя те, кто его поддержал, потом горько об этом пожалели, когда было приказано заплатить командам 62 кораблей по восемь марок за весло". В 1041 г. содержание флота стоило Хардакнуту 32 000 фунтов серебра, а его подданным – больших печалей, Новый король повелел выкопать тело Харальда из могилы в Винчестере и бросить его в Темзу и простил эрлу Годвине, подарившему ему роскошный военный корабль на 80 гребцов, его причастность к гибели Альфреда. Он прошел огнем и мечом весь Вустершир, отомстив таким образом за убийство двух сборщиков податей, вероломно предал Эадвульфа, эрла Нортумбрии, и, как сказано в манускрипте "С" Англосаксонской хроники, "за все время, пока правил, не совершил ничего достойного короля". Так продолжалось два года. Запись 1042 г. того же источника сообщает, что "в этот год Хардакнут умер так: он пил стоя и вдруг упал в страшных судорогах; те, кто был рядом, держали его, но он не заговорил больше и расстался с жизнью 8 июня". Англия и Дания остались без верховного правителя; род Кнута угас в хилых и беспомощных сыновьях этого могучего конунга и короля. Свейн потерпел крах в Норвегии, Харальд и Хардакнут – в Англии. Норвежцы, изгнав Свейна, избрали своим властителем потомка исконной норвежской династии, и теперь ровно так же поступили англосаксы: сразу после смерти Хардакнута с общего одобрения был избран королем его сводный брат Эдуард, сын Этельреда и Эммы. Даны не правили больше в Англии никогда. В Дании решить вопрос о наследовании оказалось намного сложнее, и чтобы понять ситуацию, нам следует вернуться немного назад, во времена правления Хардакнута и Магнуса сына Олава.

Магнусу, когда он в 1034 г. вернулся в Норвегию, было одиннадцать лет. Хардакнут стал полновластным правителем Дании в семнадцать лет. Тот и другой, очевидно, слушали своих наставников, но что за советы им давались, мы не знаем. Датские, норвежские и исландские письменные памятники ("Хроника Роскилле", Саксон Грамматик, Теодорик, "Обзор саг о норвежских конунгах", "Гнилая кожа", "Красивая кожа" и "Круг Земной"), сообщают, что между двумя королевствами было заключено соглашение, Адам Бременский пишет о войне. Магнус и Хардакнут, повествуют источники, встретились на острове в устье реки Эльв, по которой проходила граница между двумя странами, принесли клятву побратимства и договорились соблюдать мир, пока оба они живы, а если один из них умрет, не оставив наследника, другой получит его земли и подданных. Двенадцать знатных людей с каждой стороны принесли клятву вместе с конунгами, что мир будет сохраняться, пока кто-либо из них остается в живых. Если подобная договоренность действительно существовала, после смерти Хардакнута, на тот момент правившего в Дании и Англии, она вступила в силу. С другой стороны, если прав Адам Бременский и Магнус подошел к датским берегам, пока Хардакнут находился в Англии, разбил Свейна Эстридсена, которому конунг доверил командовать флотом, и еще до смерти Хардакнута захватил власть в его королевстве – это оказалось очень кстати.

Впрочем, если Магнус и был в своем праве, нашлись другие претенденты. Первым оказался еще один Харальд, сын достославного Торкеля Длинного, однако его убил в тот же год Ордульв, сын саксонского герцога Бернгарда, женатый на сестре Магнуса. Оставался еще Свейн, которого иногда именовали по отцу – сыном Ульва (того самого гордого и коварного ярла Ульва., убитого в церкви Роскилле по повелению Кнута), а иногда – Свейном Эстридсеном по матери, сестре Кнута. Он был ближайшим родичем и, соответственно, законным наследником Хардакнута и имел все основания претендовать на датскую корону, а теоретически – и на корону Англии. Кстати, в Англии он жил в юности в качестве заложника, пока его отец оставался наместником Кнута в Дании. Он также провел двенадцать лет в Швеции, на службе у конунга Энунда-Якоба. Этот красивый и богатый молодой человек, щедро одаренный природой, обладал тонким политическим чутьем и отличался непоколебимым упорством и умением ждать. Но у Магнуса имелись четыре весомых, а вкупе неоспоримых преимущества: его авторитет (Магнус выигрывал битвы, а Свейн их проигрывал; к тому же Магнус был сыном святого, а Свейн – неотмщенного предателя); договор, заключенный с Хардакнутом и датской знатью, либо сам факт, что страна находилась в его руках; богатство и быстрота действий. Важным дополнением ко всему этому был норвежский флот. Прежде чем Свейн успел собрать своих сторонников, Магнус приплыл в Ютландию, и на тинге в Виборге его провозгласили конунгом.

В подобных обстоятельствах Свейн Эстридсен счел за лучшее договориться. Соперники встретились все на той же реке Эльв, и Свейн признал власть Магнуса, за что тот дал ему титул ярла и сделал его наместником в Дании. Начни Свейн войну, он вряд ли добился бы большего. Вернувшись в Данию, он попытался, воспользовавшись нынешним своим положением и недовольством, вызванным убийством Харальда сына Торкеля Длинного, под шумок утвердить свою власть. Вскоре он предстал перед виборгским тингом и объявил данам, что отныне они должны признавать конунгом его, а не Магнуса. Но радость Свейна оказалась недолгой. Магнус, как обычно, действовал быстро и решительно, и когда он со своими кораблями подошел к датским берегам, Свейну ничего не оставалось, как благоразумно бежать в Швецию к Энунду-Якобу. На какое-то время он предпочел следить за всеми захватывающими перипетиями датской истории в качестве зрителя.

Свейна назначили наместником в Дании, в частности, и потому, что стране "нужен был правитель для защиты" от местных народов и поселенцев южной Прибалтики, в первую очередь вендов. В итоге Магнусу пришлось разбираться самому. Либо непосредственно перед изменой Свейна, либо сразу после упомянутых выше событий он отправился в поход против Волина. Город населяли теперь в основном венды, но и даны там еще оставались, и эти даны, явно больше симпатизировавшие Свейну, нежели норвежцам, "вышли из повиновения". В 1043 г. Магнус взял город штурмом, сжег укрепления и разграбил все вокруг. Снорри (насколько можно ему верить) сообщает, что Магнус сражался с "вендами в Йомсборге", и в висе Арнора Скальда Ярлов, включенной в сагу, ничего не говорится о викингах – упоминаются только венды и язычники. Согласно Адаму Бременскому (schol. 56), Магнус осаждал Юмне, "богатейший славянский город". Так или иначе, сказочные йомсвикинги, о которых на протяжении почти столетия ходили легенды, с этого момента исчезают со страниц истории навсегда.

Следующей задачей Магнуса было остановить наступление вендов, вторгшихся с юга в Ютландию. Продвижение славянских племен на запад через Северо-Германскую низменность являлось серьезным препятствием для датской торговли и угрожало безопасности страны в не меньшей степени, чем в прежние времена – честолюбивые поползновения Карла Великого. Сложившееся положение тревожило также и саксов, и их правитель Ордульв, женатый на сестре Магнуса, присоединился к нему, чтобы совместными усилиями решить проблему раз и навсегда. Однако притом что ситуация прочитывалась достаточно ясно и требовала незамедлительных действий, возникали и определенные сложности. По политическим соображениям норвежцы были не прочь предоставить данам почетное право самим защитить свои приграничные земли и потратить как можно больше сил и ресурсов в этой войне. Даны хотели изгнать вендов, но их не устраивало, что вся слава победы над язычниками достанется норвежскому конунгу; а сторонникам Свейна не нравилась растущая популярность его соперника. Но Магнус, как обычно, не стал медлить. Он привел флот к Хедебю и высадился в тылу у вендов, двигавшихся на север. После высадки к норвежскому войску присоединились саксы под предводительством Ордульва. Далее следовало выбрать место для сражения, и выбор этот, с нашей точки зрения, кажется столь же очевидным, каким он, вероятно, представлялся Магнусу и Ордульву в сентябре 1043 г. Объединенное норвежско-саксонское войско заняло позиции на плоской равнине Люрсков Хеде, к северо-западу от современного Шлезвига, и с этого момента (если, конечно, не раньше) история вновь уступает место легенде. В ночь перед сражением, происходившим накануне дня святого Михаила, воины Магнуса, как положено добрым христианам, спали – в доспехах и под щитами. Конунг бодрствовал и читал молитвы, но перед рассветом уснул и увидел во сне своего отца Олава Святого, который сказал ему, что наступающее утро будет роковым для язычников. Так оно и случилось. На рассвете северяне услышали в вышине колокольный звон, и те из них, кто бывал в Нидаросе, подумали, что колокол этот звонит точь-в-точь как колокол Радости, который Олав Святой подарил церкви Святого Клемента. Слышался ли звон вендам, легенда не сообщает. Все христианские источники отмечают, что численный перевес был на стороне вендов, но пророчество святого Олава укрепило дух северян, защищавших свои земли. Говорится также, что Магнус, воодушевленный христианской верой и видением, сбросил кольчугу и сражался в красной шелковой рубахе. В руках его была секира Хель, некогда принадлежавшая его отцу. "Венды падали густо, как волны в прилив, а те, кто стоял позади, пустились в бегство, и тут их били как скотину". Тела убитых вендов покрывали всю пустошь. Согласно Адаму Бременскому, потери среди противников северян составили 15 000 человек, Снорри ограничивается утверждением, что "такого количества убитых не было в северных странах в христианское время, как у вендов на Хлюрскогсхейде". В целом, несмотря на нестыковки и противоречия, присутствующие в большом количестве в ранних источниках (190), не приходится сомневаться, что венды потерпели в Ютландии сокрушительное поражение и отныне никакая опасность с этой стороны Дании не грозила.

Магнусу, однако, еще предстояло выяснить отношения со Свейном Эстридсеном, который по-прежнему пытался оспаривать его власть в Дании. Кроме того, норвежскому конунгу следовало предпринять некие действия в отношении Англии, ибо английская корона, как он полагал, по их договору с Хардакнутом должна была принадлежать теперь ему, а вовсе не Эдуарду. В Англии его притязания вызывали серьезное и вполне обоснованное беспокойство, ибо за претендентом стоял объединенный флот двух крупных морских держав. Однако необходимость улаживать конфликты сначала со Свейном, а потом со своим дядей по матери Харальдом Суровым не позволила Магнусу собрать достаточные силы для похода в Англию, где он никак не мог рассчитывать на доброжелательный прием хотя бы у части населения (191). Впрочем, противник конунга, Свейн Эстридсен в своих попытках найти в Англии союзников тоже не преуспел. Дважды, в 1045 г. и 1046 г., король Эдуард собирал флот в Сандвиче, ожидая нападения норвежцев, а в 1047 г. он и его советники ответили отказом на просьбу Свейна Эстридсена предоставить ему 50 кораблей для войны на севере. Но здесь следует прервать наш рассказ и вернуться в 1045 г.

Свейн Эстридсен был не единственным будущим властителем, нашедшим зимой 1045 г. приют у гостеприимного Энунда. Ибо в ту зиму вернулся на родину последний полулегендарный герой-викинг Харальд Суровый, "гроза севера", как величает его Адам Бременский. У Стикластадира, юный, еще неопытный, он доблестно сражался плечом к плечу со своим сводным братом Олавом. Тогда, в 1030 г., ему было пятнадцать лет. Пятнадцать лет спустя он вернулся в Швецию зрелым мужем, в зените славы и полный честолюбивых надежд. О его воинском мастерстве и доблести ходили легенды, так же как и о его деяниях в качестве военного предводителя. Один из сторонников Олава помог раненому Харальду бежать из битвы и отвел его к некоему бонду, жившему в лесу, вдали от людей. Залечив там свои раны, Харальд через мыс Киль добрался до Швеции, а следующей весной отплыл в русские земли, где поступил на службу к князю Ярославу Мудрому. В 1031 г. он принимал участие в военном походе Ярослава против Польши. Через три года он со своей дружиной, насчитывавшей 500 воинов, появился в Византии и стал наемником у императора. Едва ли стоит принимать на веру все, что рассказывается в саге о военных походах Харальда на протяжении следующих десяти лет, но, несомненно, большую часть этого времени он провел в битвах и в итоге стал предводителем верингов. География военных кампаний, в которых он участвовал по приказу императора, весьма обширна: острова Греции и Малая Азия, Кавказ, Палестина, Сицилия, Болгария (192). Даже если сделать необходимые поправки на то, что имя Харальда очень скоро стало достоянием легенды, перед нами возникает образ человека яростного, решительного, хитрого, стойкого, выносливого физически и исполненного неутолимой жажды жизни, а в определенных ситуациях вероломного, мстительного и жестокого. Словом, мы видим перед собой типичного викинга, живущего насилием и грабежом, жаждущего славы, богатства и власти и не слишком разборчивого в средствах. Эпоха викингов завершилась со смертью Харальда Сурового, и он был одним из ярчайших ее представителей, хотя и не чуждался новых веяний.

Харальд вернулся домой, сделав по пути остановки в Киеве, Новгороде и Алдейгьюборге, не потому, что стосковался по родной земле и языку. До него дошли вести, что Магнус после смерти Хардакнута стал правителем двух королевств, и он хотел получить долю как сводный брат Олава и как человек, проливавший свою кровь в битве за Норвегию, пока Магнус по малолетству оставался при дворе Ярослава. Поскольку Свейн также хотел того же, они с Харальдом, встретившись в Сигтуне, легко сговорились, заключили соглашение и составили план, согласно которому предполагалось нанести удар там, где позиции Магнуса, как они считали, были всего уязвимей. В результате новоиспеченные союзники отправились разорять Зеландию и Фюн; однако они действовали вместе исключительно под влиянием момента – реально их взаимоотношения с Магнусом представляли собой некий треугольник, а не противостояние двоих и одного. Харальд хотел стать правителем или, по крайней мере, соправителем в Норвегии, Свейн желал получить Данию, а Магнус – остаться при своем, хотя согласен был уступить половину Норвегии или Дании, при условии, что он останется полновластным правителем второй страны.

За всеми этими взаимными претензиями и притязаниями просматривается с очевидностью характерное для того времени отношение к "королевству" как к личной собственности властителя, доставшейся ему по наследству, полученной в дар или завоеванной. Наций еще не существовало. Кроме того, говоря о Норвегии, не стоит забывать об отдаленных северных областях и живущих издавна своей жизнью внутренних провинциях, обитатели которых едва ли осознавали свою общность с другими норвежцами. В еще большей мере сказанное справедливо по отношению к Швеции.

При обстоятельствах, которые ранние источники не позволяют прояснить, Харальд начал переговоры со своим достаточно покладистым племянником, и Магнус согласился поделить Норвегию. "Конунги были веселы и радостны" – но недолго. "Политический треугольник", о котором говорилось выше, определял ситуацию до той самой поры, когда Магнус осенью 1047 г. то ли умер от болезни, то ли пал жертвой несчастного случая, на земле или в море, в Ютландии либо в Зеландии. Свейн, незадолго перед тем бежавший в Сконе, срочно возвратился. Он был провозглашен конунгом на тинге в Изоре на Зеландии и (вторично) на виборгском тинге в Ютландии и правил в Дании до своей смерти в 1074 г.

Харальд стал правителем всей Норвегии и начал долгую и бессмысленную войну со Свейном. Харальд разорял датские побережья и посылал карательные экспедиции в глубь страны, Свейн проигрывал битву за битвой, но всякий раз оставался у власти. Исландские историки использовали все возможности человеческой памяти и, призвав на помощь собственное богатое воображение и умение перекомпановать материал, постарались придать некий героический, а порой юмористический оттенок печальной повести о том, как люди Харальда грабили прибрежные поселения и города, сжигали дома, убивали мужчин и уводили в плен женщин. Скальды тоже старались изо всех сил. "Олени моря" по-прежнему доставляли "ясеней вьюги Одина" на "спор секирный", где они "бросали снеди гусю ран", "давали вдоволь корма коням сеч", "учиняли хохот Хильд". Но все это мы уже слышали раньше. Жанр во многом исчерпал себя, и нас куда больше трогают творения талантливых любителей вроде самого Харальда (193) или неизвестного корабельщика, воспевшего сожжение Хедебю, нежели строки искусных придворных скальдов.

Два периода норвежской агрессии против Дании разделяет относительно спокойное для данов десятилетие, в течение которого Харальд раз и навсегда уладил все пограничные споры со Швецией, твердой рукой навел порядок в церковных делах и экономике и утвердил окончательно свою власть, разделавшись жестоко, а зачастую подло, как со своими недоброжелателями, так и с бывшими друзьями. Подобная участь постигла четырех могущественных властителей Трёндалёга и Упплёнда: Эйнар Брюхотряс "свел знакомство с остреным клинком", и с ним погиб его сын Эйндриди; Кальв сын Арни, северный Урия, по приказанию конунга высадился на берег с передовым отрядом и пал в неравной битве, не получив обещанной помощи; Финн сын Арни, невольный виновник гибели конунга Олава, бежал в Данию, а Хакон сын Ивара, правнук ярла Хакона из Трёндалёга, – в Швецию.

Атаки на Данию не прекращались первые три-четыре года, после того как Харальд в 1047 г. получил единоличную власть в Норвегии, и возобновились около 1060 г. Самым знаменательным событием на первом этапе стало разрушение Хедебю, на втором – сражение в устье реки Ниц в Халланде.

Разрушить главный торговый город Дании – не самое разумное деяние для человека, претендующего на датский трон. Но Харальд привык сжигать города. А кроме того, здесь, на севере, дома строили из дерева и их не так сложно было возвести заново. К тому же, если верить Снорри, конунг затеял поход 1049 г. ради добычи и для того, чтобы посеять ужас среди данов. Пожар в городе, представлявшем собой скопление деревянных построек, теснившихся на небольшом пространстве за стеной, удался на славу. Один из воинов Харальда, чье имя нам неизвестно, в душе поэт и огнепоклонник, описал, как он стоял ночью на городском валу и смотрел на пламя, взлетавшее над крышами. По его мнению, это было доблестное деяние, призванное научить Свейна и горожан уму-разуму.

Бессмысленные войны, порожденные стремлением Харальда объединить два королевства против их воли, продолжались до 1064 г., и в итоге даже суровый норвежский конунг вынужден был признать, что все от них устали. Сражение у Ница, где даны потеряли 70 кораблей, принципиально ничего не изменило. Свейн вернулся следующей зимой с полного одобрения своих подданных. После этого правители Норвегии и Дании обменялись посланиями и гонцами и договорились встретиться весной на реке Эльв. Поначалу мирные переговоры, как это обычно происходит в наше время, вылились в ссору, и ровно так же, как у нас, виной тому были задетая гордость, жадность, взаимные обиды и жажда мести. Но в данном случае благоразумие все же взяло верх. Харальд получил Норвегию, Свейн – Данию. Древняя граница сохранялась, и ни одна из сторон не должна была требовать возмещения. Договор вступал в силу со дня его заключения и действовал, пока оба конунга оставались живы. Победоносный Харальд под своим прославленным стягом, звавшимся Опустошитель страны, вернулся в Норвегию, где привел к покорности Раумарике и Хейдмёрк и жестоко покарал упплёндцев, не заплативших ему дань. Свейн, проигравший все битвы, возвратился в Данию и стал залечивать раны, нанесенные его стране. Вечно терпевший поражение, спасавшийся бегством, но неизменно возвращавшийся, он пережил Магнуса и после смерти Харальда Сурового правил Данией еще целых восемь лет.

Итак, мы подошли к самому концу эпохи викингов. У ее последнего героя было в запасе еще два года, прежде чем он погибнет доблестно и совершенно бессмысленно у Стемфордского моста, неподалеку от Йорка, куда его приведет неистребимое викингское стремление добыть земли, богатство и славу за морем. Он начал свой путь воина в битве у Стикластадира, и дорога эта лежала из Польши через Русь в Малую Азию, в Болгарию и на Сицилию, через захваченные и разграбленные города, из морских битв на поля сражений. Она привела его в конце концов на норвежский трон, а затем к новым битвам в Упплёнде, на шведской границе и в Дании. Теперь, на полувековом рубеже, последний герой викингской эпохи еще раз бросил судьбе вызов, и, поистине, он мог позволить себе проделать это красиво, величественно и не без корысти. На радость хронистам он принял смерть в гибельном сражении на западе, за морем, под стать легендарным героям древности. Он не сумел завоевать Англию, но открыл путь другим захватчикам, дальним родичам норманнов – нормандцам. То был последний в истории Западной Европы викингский поход, по своим масштабам и последствиям для трех народов сравнимый с величайшими деяниями уходящей эпохи.

Король Англии Эдуард умер от старости и болезни 5 января 1066 г., и на следующий день ему наследовал Харольд сын Годвине, его subregulus. Харальд норвежский, разумеется, никогда не забывал, что у него тоже есть кое-какие права на эту богатую страну. Став единоличным правителем Норвегии, он первым делом отправил в Англию мирное посольство. (Свейн, что характерно, еще раз просил прислать ему 50 кораблей и опять получил отказ.) Но что бы мы ни говорили о Харальде-викинге, грабившем чужие земли, Харальд-конунг был разумным властителем. В первые годы ситуация в Норвегии совершенно не располагала к тому, чтобы затевать военный поход за море, а впоследствии нескончаемая распря со Свейном не позволяла ему переключиться на что-то другое. Однако экспедиция 1058 г., которую возглавлял сын Харальда, Магнус, говорит за то, что Харальд не отказывался от своих замыслов. Зимой 1065/66 г. руки у него наконец были развязаны и он мог обдумать дальнейшие действия. Из Англии, Фландрии и Нормандии приходили важные вести. Норвежский конунг не задавался вопросом о законности притязаний – ни его собственных, ни других претендентов. Проблема заключалась в том, хватит ли у него сил эти притязания отстоять. Очевидно, Харальд полагал, что сумеет это сделать, а у Свейна, хоть он и племянник Кнута, ничего не выйдет. Историки, наверное, много бы дали за то, чтобы подслушать, что говорилось в Трандхейме той зимой и следующей весной о Харольде сыне Годвине, Вильгельме Незаконнорожденном и их притязаниях. В одном сомневаться не приходится; Харальд Суровый считал, что побьет и того и другого. Посланцы, явившиеся к нему от брата английского Харольда – Тости, бывшего эрла Нортумбрии, изгнанного в конце 1065 г. и с Оркнейских островов, придерживались того же мнения. Однако, несмотря на все их просьбы и советы, Харальд понимал, что должен заранее все рассчитать, действовать скрытно и бить неожиданно и наверняка. Едва ли такой умный и предусмотрительный политик, как Вильгельм, вовсе не догадывался о замыслах Харальда, но о готовящемся вторжении он, судя по всему, не знал. Для Харольда сына Годвине высадка норвежцев явилась полной неожиданностью. Ни в английских, ни в нормандских источниках ни словом не упоминается о готовящейся норвежской экспедиции до того, как она стала свершившимся фактом, – норманны в полной мере проявили свое умение незаметно собирать силы и, когда подойдет время, наносить молниеносный удар. Конунгу помогло также то, что и английскому Харольду, и герцогу Вильгельму приходилось думать еще о многом, а поскольку Харальд Суровый в предшествующие годы не раз собирал огромный флот для своих войн в Скандинавии (в битву у Ница он привел 180 кораблей), в Нормандии и Англии вполне могли считать, что 200 кораблей, стоящих на островах Сулунн, отправятся воевать где-то в родных северных землях. Осенью Харальд Суровый выступил в поход – первый удар предполагалось нанести в Нортумбрии. Когда он приблизился к английским берегам, к нему присоединились Тости и оркнейский ярл; по сообщениям источников, объединенный флот состоял из 300 кораблей, на которых размещались 9000 воинов. Завоеватели рассчитывали на помощь шотландцев и поддержку бывших подданных Тости.

Вероятно, Харальд знал, что тот самый ветер, который несет его корабли вдоль побережья Йоркшира, мешает нормандским судам, стоящим по ту сторону пролива, выйти из гавани и обрекает на бездействие английского Харольда, выжидающего, пока Вильгельм сделает свой ход. Впрочем, подобные умозрительные рассуждения лишены смысла – правда же состоит в том, что, ступив на английскую землю, Харальд Суровый мог либо победить, либо погибнуть, что бы ни происходило на юге. Северный флот, разграбив по дороге Кливленд, Скарборо и Холдернесс, вошел в Хамбер. Несколько английских кораблей, курсировавших там, сразу же обратились в бегство, и захватчики следом за ними поднялись по Узу до Риколла, располагавшегося примерно в пяти километрах ниже по течению от того места, где Уз сливается с Уарфом. Там войско Харальда высадилось на берег. Нортумбрия не сдалась без боя, и эта битва, которая на фоне сражения у Стемфордского моста казалась столь незначительной и потому выпала из поля зрения историков и хронистов, на деле сыграла важнейшую роль в судьбах этого рокового года. Небольшой английский флот стоял немного выше по течению Уарфа, в Тадкастере. От Риколла до Йорка было 16 километров, и Харальд Суровый без промедления направился туда. Навстречу ему выступили Эадвине, эрл Мерсии, и нортумбрийский эрл Моркере, занявшие позицию у деревни Гейт Фулфорд на Узе в трех километрах к югу от Йорка. В среду, 20 сентября они дали бой Харальду и Тости – жестокое сражение длилось целый день, но в конце концов англосаксы дрогнули. Потери этого дня определили исход Гастингса и битвы у Стемфордского моста.

Тем временем, хотя норвежский Харальд этого не знал, его тезка Харольд английский скакал на север со своими хускарлами, предоставив Вильгельму все возможности высадиться на южном побережье. Суровая необходимость вынудила короля англосаксов пойти на риск, и он принял вызов – в соответствии со своим темпераментом. Переменившийся ветер сыграл против него, хотя едва ли это доказывает правоту всех его судей.

Харальд Суровый теперь смог беспрепятственно подойти к Йорку. В городе он также не встретил сопротивления; норвежский конунг получил все, что хотел, без применения силы и со своей стороны обошелся с горожанами милосердно: взял у них заложников, в качестве гарантии их покорности, и провизию для своих людей, после чего вернулся в Риколл к кораблям. Одновременно он предложил йоркцам заключить союз и вместе отправиться на юг, "чтобы завоевать королевство". Однако Харальд, следуя обычаю, хотел получить еще заложников из окрестных земель, и, предположительно, именно для этого он отправился с большей частью войска к Стемфордскому мосту на Дербенте. К. этому мосту, располагавшемуся примерно в 20 километрах от Риколла и в 13 километрах к северо-востоку от Йорка, сходилось несколько дорог, и он казался очень удобным местом, чтобы встретиться с посланцами от разных округов Йоркшира. Правда, Харальд оказывался очень далеко от своих кораблей, и то, что он не придал этому значения, говорит о его самоуверенности, а также о том, что он плохо представлял себе, с кем имеет дело. Харольд сын Годвине добрался до Тадкастера, где его ждали английские корабли, и провел там ночь с 24 на 25 сентября. Трудно поверить, но Харальд Суровый и тогда еще ничего не знал. Утром 25 сентября Харольд со своим войском выступил дальше на север, без помех прошел через Йорк и, преодолев форсированным маршем чуть меньше 30 километров, обрушился на ничего не подозревавших норвежцев у Стемфордского моста.

Собственно, о сражении нам мало что известно. Норвежцы стояли на восточном берегу реки, но, видимо, из-за своего "курортного" настроения не позаботились о том, чтобы выставить надежную стражу на мосту. "И был очень жестокий бой для обеих сторон", – говорится в Англосаксонской хронике. Северные саги рассказывают захватывающую историю, в которой присутствуют все необходимые атрибуты: знамения, случайности, встреча противников, обмен речами, берсерк и сбрасывание доспехов – но и только (194). По численности, составу и вооружению два войска были примерно одинаковы. В умении, доблести и опыте противники не уступали друг другу, и победа для тех и других значила все. И англосаксы, и норманны бились пешими; на стороне англосаксов было преимущество внезапности, и они, в отличие от норвежцев, готовились к битве, но лишь к вечеру исход боя решился в их пользу. Харальд Суровый пал – стрела пронзила ему горло. Его дружина практически вся погибла вместе с ним; норвежцам пришлось ждать, когда подрастет новое поколение воинов, прежде чем они смогли предпринять очередной поход за море. Когда ужасающе поредевшее норманнское войско наконец обратилось в бегство, англосаксы яростно преследовали отступавших на всем долгом двадцатикилометровом пути до Риколла. Отныне и надолго северным английским землям ничто не грозило. В Риколле Харольд английский остановил кровопролитие и даровал пощаду всем оставшимся в живых. Англосаксонская хроника (рукопись "D") рассказывает о битве и о том, что за ней последовало, так: "Тогда Харольд, наш король, пошел нежданно на норманнов и встретил их за Йорком, у Стемфордского моста, с большим войском англов, и там был весь день очень жестокий бой для обеих сторон. Тогда убили Харальда Сурового (в рукописи "Прекрасноволосого") и эрла Тости, а те норманны, что еще стояли, обратились в бегство. Англы жестоко убивали их сзади, пока они добирались к своим кораблям, и иные утонули, иные сгорели или погибли разными другими смертями, так что мало кто уцелел, а поле битвы осталось за англами. Король взял под свою защиту Олава, сына норвежского короля, и его епископа, и эрла Оркнейских островов, и всех тех, кто был на кораблях. Они пришли к нашему королю и принесли клятву, что они хотят поддерживать с англами дружбу и мир, и король отпустил их домой с 24 кораблями".

Олав, упомянутый в Хронике, – Олав Тихий, властвовал в Норвегии сначала вместе с братом, а потом один до 1093 г., и в его правление не случалось ни войн, ни междоусобиц. Скандинавии повезло, что Харольд его пощадил. По пути домой Олав останавливался на Оркнейских островах, и для полноты картины интересно было бы узнать, когда именно он получил весть, что победоносный Харольд сын Годвине через несколько дней после их встречи в Риколле спешно выступил в новый поход – на сей раз на юг, навстречу смерти. Он погиб на Гастингсе, и нормандцы исполнили то, что не удалось их северным сородичам, – завоевали Англию.

Год спустя после битвы у Стемфордского моста тело Харальда Сурового привезли из Англии в Норвегию. Его похоронили на севере, в Нидаросе, в церкви Святой Марии, которую он построил. Когда эта большая голова, густые длинные усы и брови, располагавшиеся на разной высоте, и статное крепкое тело обратились в прах, эпоха викингов закончилась.

Символически, если не фактически. В 1069 г. Свейн Эстридсен узнав, что на севере Англии неспокойно, направил к английским берегам большой флот. В Кенте и Восточной Англии данов разбили, но в Йорке они одержали столь серьезную победу, что нормандцы всерьез забеспокоились. Однако предводители датского войска по старой викингской привычке желали захватить побольше пленников и добычи, что позволило Вильгельму перехватить инициативу. Он прошел огнем и мечом по всему северу и северной части Мидленда, и когда корабль Свейна вошел в Хамбер весной 1070 г., положение данов было практически безнадежным. Тем же летом датский конунг заключил мир с Вильгельмом и увел свой флот домой. Давние обычаи не меняются в одночасье, и даны еще какое-то время, а норвежцы – до самого сражения в Ларге в 1263 г. водили свои корабли с драконьими головами в западные воды, но то были последние воины ушедшего племени, чьи вожди давно закончили свои битвы, стяжав бессмертную славу, или погрузились навсегда во мрак забвения.

Эпоха завершилась.

?verra nu?eirs?verr?u,

?ingbirtingar Ingva,

hvar skalk manna mildra,

mja?veitar dag, leita,

?eira's hauks fyr handan

hafjoll digulsnjavi

jar?ar gjor? vi? or?um

eyneglda mer hegldu.

Меньше стало ныне

Тех, что блеском моря

Воинов дарили.

За морем едва ли

Щедрые найдутся,

Что мои ладони

Захотят наполнить
Белым снегом тигля.

Так сказал Эгиль сын Скаллагрима, когда узнал, что его друг, херсир Аринбьёрн, пал рядом с Харальдом Серая Шкура в битве у Хальса в Лимафьорде в 974 г. И пусть эти строки послужат эпитафией всем тем, кто увидел конец викингской эпохи, – неизвестным воинам, смотревшим на горящий Хедебю или прикрывавшим отступление у Стемфордского моста; могущественным херсирам вроде Эйнара Брюхотряса или сыновей Арнора, конунгам и всем погибшим в правление Харальда Сурового и Свейна Эстридсена в последних кровавых схватках на грани времен.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.02 сек.)