Фрейдовские коррективы

Итак, с одной стороны, имеется обращение к художникам, с другой — объективная зависи­мость в отношении допущений определенно­го режима искусства. Остается продумать спе­цифику их связи, специфику вмешательства Фрейда в отношении эстетического бессозна­тельного. Его первая цель, о чем я уже го­ворил, не в том, чтобы установить сексуаль­ную этиологию художественных феноменов, а в том, чтобы выступить по поводу представ­ления о бессознательной мысли, нормирующей продукцию эстетического режима искусства, навести порядок в том, как искусство и ху­дожественное мышление разыгрывают взаимо­отношения знания и незнания, смысла и бес­смыслия, логоса и пафоса, реального и фанта­стического. Вмешиваясь, Фрейд прежде всего стремится отвести ту интерпретацию этих вза­имоотношений, которая играет на двусмыслен- с.52

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ 53

ности реального и фантастического, смысла и бессмыслия, дабы препроводить мысль об ис­кусстве и интерпретацию проявлений «фанта­зии» к некоему последнему слову — чистому утверждению пафоса, неприкрашенного бес­смыслия жизни. Он хочет добиться торжества герменевтического, разъяснительного призва­ния искусства над нигилистической энтропией, присущей его эстетической конфигурации.

Чтобы понять это, следует поместить рядом два предуведомляющих утверждения Фрейда. Первое я позаимствую из самого нача­ла «Моисея Микеланджело». По словам Фрей­да, его не интересуют произведения искусства с точки зрения их формы. Его интересует «су­щество»: намерения, которые здесь выражают­ся, и содержание, которое вскрывается¹. Вто­рое — упрек в адрес поэтов в начале «Градивы» по поводу их двусмысленности в от­ношении значимости «фантазий» духа. Нуж­но сопоставить два этих заявления, чтобы по­нять смысл провозглашенного Фрейдом при­страстия к одному только «содержанию» про­изведения. Как известно, обычно проводимое им исследование содержания направлено к об­наружению вытесненного воспоминания и, в конечном счете, к той отправной точке, ка-

1 «Le Moise de Michel-Ange», Essais de psychanalyse appliquee, Paris, Gallimard, coll. «Idees», 1971, p. 9 [ср. рус. пер.: З. Фрейд, ук. соч., с. 218].

54 ЖАК РАНСЬЕР

ковой является детский страх кастрации. Та­кое прописывание конечной причины обычно проводится при посредничестве организующе­го фантазма, компромиссного образования, ко­торое позволяет либидо художника, более или менее представленного своим героем, избежать вытеснения и сублимироваться в произведении ценой вписывания в него своей загадки. Из это­го безоговорочного пристрастия вытекает осо­бое следствие, не отметить которое не может и сам Фрейд, а именно биографизация худо­жественного вымысла. Фрейд интерпретирует фантастические сновидения и кошмары Нор-берта Ханольда у Йенсена, студента Натанаэля у Гофмана или Ребекки Уэст у Ибсена как дей­ствительные патологические данные реальных персонажей, для которых писатель послужил более или менее проницательным психоанали­тиком. Крайним примером этому служит снос­ка в «Жутком» о «Песочном человеке», в ко­торой Фрейд берется доказать, что оптик Коп­пола и адвокат Коппелиус составляют единую личность, в данном случае — отца-кастратора. Иными словами, он восстанавливает этиоло­гию случая Натанаэля, ту этиологию, кото­рую врачеватель-фантазер Гофман, возможно, и затуманил, но не до такой степени, чтобы скрыть ее от ученого собрата, ибо «переработ­ка материала фантазией поэта развернулась не настолько буйно, чтобы не удалось воссо-

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ 55

здать его первоначальный порядок» ². Значит, у «случая Натанаэля» имеется некий первона­чальный порядок. За тем, что писатель пре­подносит как плод свободной фантазии, необ­ходимо распознать логику фантазма и сменив­ший обличье первичный страх: страх кастра­ции маленького Натанаэля, выражение семей­ной драмы, пережитой в детстве самим Гоф­маном.

Тот же принцип проходит и через всю кни­гу о «Градиве». За «произвольной данностью» и фантастической историей молодого челове­ка, настолько влюбленного в каменную фи­гуру из сновидения, что воспринимает реаль­ную женщину лишь как призрачное видение этой античной статуи, Фрейд берется восста­новить подлинную этиологию случая Норберта Ханольда: вытеснение и замещение подростко­вого сексуального влечения к юной Зое. Этот корректив не только обязывает его основывать свои рассуждения на проблематике, связанной с «реальным» существованием вымышленно­го существа. Он также влечет за собой способ интерпретации сновидений, который с точки зрения принципов Фрейда-ученого может по­казаться наивным. Скрытое послание получа­ется в действительности просто-напросто пере­несением сновидческой фигуры в ее реальный

2 «L'Inquietant», (Euvres completes, Paris, puf, 1996, t. XV, p. 165 [ср. рус. пер.: З. Фрейд, ук. соч., с. 271].

Поиск по сайту: