Часть І

Мечтают ли атеисты о благословении?

Пятнадцатого июля одна тысяча девятьсот девяносто седьмого года в два часа сорок пять минут пополуночи маленький негритенок в полуподвале Веселой фермы издавал подозрительные звуки. Впрочем, за последние два дня он шумел настолько часто, что еще одна волна погоды не делала. Я набрал нужный номер…

-- Мистер Яшер, прости за беспокойство… -- я поперхнулся, когда на экране монитора появилась массивная взлохмаченная голова Вира Яшера. – Негритенок опять бушует, проверить его? – Я и, вероятно, Яшер услышали в этот момент те самые звуки. – Ага! Слышишь? Негритенок издает подозрительные звуки, ты помнишь, конечно, он уже два дня подряд что-то там делает. Я, может быть, схожу, проверю и…

-- Что значит «проверю»? – Как всякий разбуженный среди ночи человек, Яшер быстро потерял терпение. – Я могу напомнить кто из нас сегодня дежурный, и у кого в обязанностях стоит пунктик: «проверять подвал каждые два часа ночью»? Он уже два дня сидел без присмотра, без еды… -- Вир пригладил жирные волосы. – Ладно, я, конечно, не твой начальник, мы скорее коллеги. Так что прошу как друга – пойди и проверь его.

-- Еще хотел сказать тебе, что Ириска сбежала.

-- Издеваешься?

-- Вир!.. Я бежал за ней до Горы славы. Она неожиданно пропала, не могу сказать, что я бездействовал, но на всякий случай схожу туда после работы. И вообще – в последнее время я замечаю изменения в нашей ферме, в худшую сторону. Поэтому и с негритенком ничего не мог сделать, слишком уж был занят.

Яшер закурил. Струйка дыма потекла вверх, пересекая экран.

-- А ты уверен, что это действительно была Ириска? Все коровы у нас ведь одинаковые, я, например, их не различаю.

-- У Ириски около вымя есть небольшое фиолетовое пятнышко. Я всегда отличал ее от остальных коров. А теперь она исчезла…

-- Может она пришла уже обратно? Или ее убили в городе, может быть, в новостях об этом уже написали, тогда нам заплатят неустойку.

-- Вир!.. Нет ее уже с нами. И, скорее всего, не будет вообще никогда.

-- Придется тебе забыть Ириску, сейчас надо проведать негритенка, -- сказал Яшер.

-- Ночь, -- напомнил я, -- самое время.

-- Постарайся там его развеселить… -- Улыбка Яшера страдальчески исказилась, полуночные флюиды затрудняли дыхание. – Приступай.

-- А, кстати, забыл спросить. Зачем мы вообще держим в подвале негритенка?

-- Ты не помнишь? Забыл уже, наверное… Он же…

Он положил трубку. Экран погас. Микрофон разрядился.

Как номинальный владелец Веселой фермы, я, Пор Шэйхант, приходил на работу раньше своего коллеги. Сегодня, входя в заледенелое гулкое здание, я услышал, что меня уже ждут. Маленький негритенок в подвале, на одноколесном велосипеде, одетый в старое покрывало из переливающегося меха, сжимал в руке сосательную конфету. Очевидно, он хотел увидеть какое-нибудь живое создание. Приближался День Тестостерона, -- следовало ждать скорого наплыва посетителей.

-- Да, сер? – негритенко вежливо улыбнулся. – Чем я обязан вашему присутствию?

-- Это миска с овсянкой, -- сказал я. – Она свежая, порция очень маленькая. Может, поешь?

-- Один момент, -- негритенко направился в глубь подвала, чтобы положить на чистое, свободное от влаги место, свой леденец.

Найдя потом меня, он жадно выхвалил мыску из рук. Из его поведения следовало, что он не ел уже два дня, если не больше. Не так уж много. Я приложил свою руку к его лбу, чтобы измерить температуру. Негритенок жадно чавкал.

Из рации донесся слабый голос:

-- Шэйхант, как… Там…. негритенок? – это был Вир, из-за плохой связи его голос обрывался.

В спешке, я взял в руки рацию, нажал на специальную кнопку, чтобы оставить ему сообщение: «все в норме, повторяю, все в норме, код 3054038-В, повторяю, код 3054038-В». Надеюсь, он услышит.

Я вернулся к негритенку.

-- Вы проверяли, все в порядке? – спросил он, доедая свою кашу.

-- Проверил лично, -- сказал я. – Все работает прекрасно. – Я дернул негритенка за щеку и сделал шаг назад. – Приятного аппетита и спокойной ночи.

-- Спасибо. – Негритенок сел на мокрый пол, окутанный волосатой плесенью, положил миску и твердо заговорил в ладонь: -- Дзюбан, Дзюбан, дорогой, ты слышишь меня? Я тебя уже слышу. Как слышно, Дзюбан? Дзюбан!

Перекривляет меня, подумал я. Когда я стану старым и никому не нужным, я распоряжусь, чтобы меня размораживали один раз на столетие. Не хочу голосовать на выборах за ненужных кандидатов, хочу просто увидеть как с каждым поколением меняется мир и его окружение. Правда, платить за это придется… Уж я-то знал сколько. В конце концов, родственники взбунтуются и распорядятся – храни, Господь! – закопать тело…

-- Варварство, -- пробормотал Вир вслух. – Похороны – это каменный век.

-- Разумеется, дружище, -- оторвавшись от камер наблюдения, согласился я. – Только ты слишком громко об этом не говори, ладно? А то еще закроют нашу альма-матер и нас с тобой. А тебя даже убить могут за это, ты же животное.

В основном зале собралось уже несколько клиентов, беседующих с немыми животными. Они сидели чинно, поодаль друг от друга, каждый наедине со своим потенциальным домашним любимцем. Вид людей, регулярно навещающий этот зоопарк, успокаивал меня. Кроме того, они мне платили. Это был неплохой бизнес – Веселая ферма.

Молодой человек привлек внимание Вира.

-- У этого теленка, кажется… Он не очень хорошо себя чувствует, -- сказал незнакомец. – Будьте любезны, уделите ему немного времени и проверьте, в чем дело. Я был бы весьма признателен…

-- Разумеется, -- ответил Вир.

Одного взгляда на внешний вид было недостаточно, чтобы понять причину происходящего. Этому теленку осталось всего несколько дней полужизни. Впрочем… Вир привык возиться с такими животными, блеяние теленка стало чуть громче и яснее. Он на грани истощения, подумал Вир. Не люблю иметь дело с полумертвыми животными.

Внезапно из подвала раздалось неприятное эхо. Зачем он это делает? Скоро все выяснится само собой.

Вир быстро положил теленка на погрузочную платформу, расположенную недалеко от камер с животными, и дорожка понесла обездвиженное тело прочь.

-- Куда вы его? – спросил незнакомец.

-- В крематорий, -- холодно ответил Вир. – Уже нельзя ничего сделать, он с детства был в цепях и сидел на одном месте, его мышцы полностью атрофировались, организм слишком слаб. Я бы мог ввести бедному животному специальный препарат, чтобы он поправился, но его гены слишком слабы, он не прожил бы и год.

Вир лениво повернулся ко мне, чтобы пойти к негритенку:

-- Пор, пойдем вместе проверим, -- и голос его как-то по-особому изменился, когда он добавил: -- Теперь я понимаю о чем ты говорил.

Мы пошли в подвал. Маленький молодой мальчик с большой головой энергичным шагом подошел к нам. На нем было все тоже покрывало, только запачкано грязью из пола. Оно наводило мысли об утопленниках. Голова его, по-кошачьи круглая, качнулась в поклоне, в то время как глаза, выпуклые, быстрые и настороженные, перебегали с Вира на меня, с меня на Вира, задержались на миг на Вире и тут же пустились дальше.

-- Как там дела у вас? – прогудел негритенок. Казалось, его голос усиливает какое-то электронное устройство. – Вообще-то я тут два дня был в темноте, без людей. На мои вызовы вы должны просыпать мгновенно. Кстати, давненько я вас не видел, мистер Вир. Кс-кс-кс-кс-кс, иди сюда котик, у меня есть рыбка, кс-кс-кс-кс-кс-кс…

-- Прекрати! – сказал я.

-- Да ладно, тебе все нормально, -- ответил Вир.

Не останавливаясь, негритенок, подразнивая, начал танцевать вокруг нас и проговаривать:

-- Вир, слишком ответственная работа у котенка? Уже нет времени на меня? Мы все столкнулись с явлением, которое не находит пока никакого разумного объяснения. Я не могу раскрывать детали, но зато сообщу, что это касается твоего прошлого, Мурзик, это касается эксперимента. Опа!

Сверху донеслись предсмертные блеяния теленка.

-- Опять палачи кого-то сожгли? Зарезали? А ведь тебя, Вир, если бы не эксперимент, конечно, могли так же убить, безжалостно пустить на шкуру, чтобы сделать из тебя перчатки, шубу и многие полезные вещи. Но даже сейчас твоя жизнь висит на волоске, ведь ты тоже животное, только в отличии от других животных, ты осознаешь это.

-- Ей, там животные взбесились, мистер Вир, помогите, -- крикнул незнакомец сверху.

-- Вам нельзя сюда заходить! – прорычал Вир, показывая свои огромные клыки.

-- Вот о чем я говорил, -- продолжил негритенок, -- ты даже не можешь по-человечески ответить, сразу рычишь, а ведь до эксперимента ты был милым котенком, которого даже можно было погладить. Ты слишком очеловечился, ведя себя как животное. Такой парадокс.

Он рассмеялся посторонним смехом. Он вообще, когда смеялся, улыбался, голос его гудел – но в действительности он никого не замечал, ни о ком не думал. Это тело его улыбалось, кивало, пожимало руки, мысли его блуждали далеко отсюда. Внезапно, наступив ногой на камень, он споткнулся и упал головой вниз, смех резко прервался.

-- Черт! Он упал! Я доставлю его в госпиталь, -- сказал я. – У тебя есть телефон?

-- Господи, Пор, ты спятил? Нет, конечно. Во-первых, животным не продают телефонов, а во-вторых, если мы его повезем в больницу, то нас посадят, -- он нетерпеливо огляделся. -- Ты этого хочешь? Весь наш бизнес будет разворован. Нельзя показывать негритенка людям.

-- Тогда проводим его наверх, там есть аптечка и бинты, -- приказал я, а сам наклонился к негритенку, чтобы рассмотреть его лицо.

-- Нет, Пор, я не могу рисковать, я лучше принесу аптечку сюда, наверху еще остались клиенты, увидят его – нам конец.

-- Давай быстрее, у него трещина во лбу, кровь идет.

Заглянув наверх, Вир с тревогой бросил:

-- Все животные взбесились, ломают клетки!

Догнав Вира, я водрузил на его шерстяное плечо свою мощную лапу, и он почувствовал ее тяжесть, убеждающую силу и по-кошачьи зашипел.

-- Неужели это произошло именно сейчас? Давай, Вир, иди бери аптечку, а я усыплю животных, быстрее! Наложишь ему повязку!

Я достал из кармана электрошокер и по очереди подходил к животным, чтобы ударом тока усыпить их. Это была вынужденная процедура. Дети клиентов начали реветь, для них это было в первый раз. Для меня же это было будничным занятием.

-- Уберите детей! Выходите все из здания! Живо! – крикнул я.

-- Где эта чертова аптечка? Неужели ты не мог ее положить на видном месте!

-- Может быть, ты будешь искать в настенном шкафу, там, где все наши принадлежности? – сказал я.

Голос и энергия окружения подавляли его. Интересно, что побудило его стать человекообразным тигром и какая сила заставила Вира покинуть свою беззаботную жизнь животного и отправиться на работу сюда, в Веселую ферму. Чтобы разбудить в себе чувство важности, – так он когда-то сказал. Какой-нибудь кризис, скорее всего. В последнее время он стал невозможно крикливым и навязчивым. Очеловечился… Но в тоже время он берег свои тайны, он был уверен, что он один, а еще этот тошнотворный страх перед негритенком, который… Я даже не знаю зачем он нам нужен. Его действия заранее мне известны, но я не знаю с кем он знаком. После эксперимента он долго избавлялся от неуверенности.

-- Я взял аптечку, дружище! Пойдем, пока не поздно!

Пока не поздно до чего? Что должно было случиться? Мне не нравилось это, в этом предупреждении сочетались таинственность и опаска.

Из каких-то неизвестных побуждений, мы решили дать негритенку медицинскую помощь. Возможно, он действительно нам был нужен. А может быть, дело касалось совсем не нашего мира, а целой системы миров, или даже выше. Так или иначе, Вир достал из аптечной сумки бинт, йод, попросил меня подержать бессознательное тело негритенка за челюсти, и он принялся, расположив свои руки поудобнее, перевязывать голову бедного ребенка. Вылить достаточно йода не удалось, но повязка должна была остановить кровь.

-- Благодарю вас, мистер Мурзик, -- прогудел негритенок, входя в сознательное состояние в пустой влажный подвал, наше хранилище.

Конечно, продолжал размышлять я, это было ненадолго, этот мелкий чертенок учудить еще что-нибудь, я уверен.

Вир поправил повязку, помог ему подняться. Да, он показал мне, что такое отцовская забота, на которую опирались наши отношения с негритенком. И точно также как и в любой семье, ребенок был самым любознательным:

-- Дяди, а глядя на меня, ваши сомнения по поводу маленьких умственных способностей негроидной расы еще не развеялись?

Вполне может оказаться, что он, когда вырастет, станет главой банды рэкетиров, которые навязывают всем свои услуги по устранению придуманной опасности.

-- Нет, ты для нас всегда будешь самым умным.

Размышляя о последнем вопросе негритенка, я направился с Виром наверх. На этот раз он обдал животных шокером, а я тем временем, опустившись на стул, заворочался, пытаясь устроиться поудобнее. Стул жалобно стрипел. Вир вздыхал, и я понял вдруг, что это крепкое, расточающее энергию создание, смертельно устало. Сегодня был насыщенный денек, поневоле приходится вести себя определенным образом, без времени на обдумывание. Корчить из себя супермена, не подверженного человеческим слабостям. Наверняка в тело Вира всажена дюжина-другая искусственных человеческих органов, чтобы поддержать или заменить те, которые не справляются с перегрузками человеческого организма. И все для того, чтобы мозг работал на пределе возможного… и без того великолепный мозг живого создания. Интересно, сколько ему лет? По внешнему виду определить возраст животного очень сложно, так же как и пол, особенно если это четвероногий… Но сейчас он был на двух ногах, и, если бы не золотистая шерсть, то я бы не отличил его от человека.

-- Дружище, мистер Пор, -- сказал он мне, -- я пошел домой, если что говори в рацию. И когда проснуться животные, то дай им поесть, после удара током очень хочется есть.

-- Хорошо.

Я опустился на стул еще удобнее и подцепил щепоть нюхательного чая, а Вир тем временем уходил из здания. Внезапно, мне стало интересно его прошлое, ведь, наверное, он не понаслышке знает, что после электрошока и потери сознания появляется аномальная жажда к пищи.

«Усатые записки» из биографии Вира Яшера

Профессора, который работает в научной лаборатории на углу нашего квартала, зовут Данис, Данис Яшер. Среди всех научных экспериментаторов он – один из величайших (по крайней мере из тех, кого я знаю). За свою жизнь он провел сотни экспериментов над крысами, обезьянами и кошками. Мне, однако, повезло больше всех: эксперимент, проводимый надо мной, должен был пойти мне на пользу, это была не обычная проверка лекарств или физиологических реакций животного. Мне должны были установить тот самый апгрейд, с помощью которого я сейчас пишу эту книгу, будучи животным. Поэтому вполне естественно, что я дал молчаливое согласие на этот эксперимент, хотя Данис даже меня не спрашивал об этом.

Слушай, сказал я ему, а это не больно? Но в то время, до эксперимента это звучало что-то типа: «Арррр, арррр!» Он наклонился ко мне, будто понял, о чем я прорычал, и сказал: подумай о чем-нибудь веселом, что только сможешь вспомнить, и все пройдет для тебя незаметно, уж можешь мне довериться.

Самое веселое, что всегда грело мне душу, -- это мое детство среди уссурийских тигров на дальнем востоке. С оранжевой шерстью и белым животом я жил в дикой природе, питаясь мелкой живностью. Каждый раз, когда я вспоминаю о детстве, я прихожу в состояние радости и начинаю думать об этом, забывая про окружающий мир. Я прекрасно понимаю, что никто другой на планете не проронит ни крупицы радости во время рассказа о моем детстве, но это потому, что они не были со мной, они дальше своего дивана ничего не видят.

Когда на нашей местности было трудно найти животных для пропитания, мой отец вел меня вглубь амурских лесов, чтобы там найти дичь и прокормить меня и мою маму. Отец с огромным уважением и энтузиазмом относился к охоте, и я всегда думал, что в этом виновата его хищная сущность. Оглядываясь назад, я понимаю, что дело было не только в этом. Для него, должно быть, имело огромное значение, что он способен быть главой семьи и обеспечивать ее. Он рассорился с собственным отцом, когда решил начать ходить на охоту самостоятельно, без его опеки. Большинство таких вылазок заканчивались тем, что отец приносил огромную тушу свежего мяса, или даже две туши, если я пойду вместе с ним. То, что мы могли жить именно той жизнью, которую выбрали мы, и при этом наша семья не скатилась за черту бедности, это было для отца важнее всего на свете. Но я это понял только сейчас. А тогда мне казалось, что у него просто страсть к убийству и ничего больше.

Мое детство резко закончилось, когда я встретил Даниса. В возрасте шести лет, я с отцом, как и обычно это было утром, пошли на охоту. Это была одна из первых моих вылазок, без маминого присмотра. Я осмеливался далеко отходить от отца, чтобы показать свою самостоятельность, и он это видел. Внезапно отец подбежал ко мне, и лапой показал на косулю, которая стояла настолько неподвижно, что казалась ненастоящей. Он намекнул мне, что больше не может охотиться как раньше, отец потерял былой энтузиазм. Я понял его, и приготовился нападать. Пока я подбегал к косуле, мне все явнее казалось то, что сейчас что-то произойдет. Подбежав к зверьку, я попытался укусить его, но еле не сломал клыки. Это была искусственная наживка. Внезапно на меня набросили сетку. Когтями и клыками я пытался ее разорвать, но мне это не удалось. Отец увидел меня, и пытался помочь, но старческая неподвижность и апатия сказывались. Из леса вышел профессор в зеленом халате, а за ним четыре человека в экзоскелетах. Один из них, тот, что стоял слева, взял ружье и застрелил отца, пока в это время профессор подошел ко мне и гладил меня рукой по голове.

К моменту отбытия из амурских лесов, мне было уже шесть лет, и первые несколько лет в большом городе пришлись как раз на тот возраст, когда я мог уже создать семью и водить сына на охоту. Там я впервые увидел Даниса Яшера, биолога и профессора нейрохирургии. Кто виноват в том, что меня поймали и сделали получеловеком? Моя жажда к охоте? Мой отец?

Данису стукнуло тогда пятьдесят лет, и у него была одна из величайших лабораторий в мире, которых сейчас нигде и не увидишь. Меня завезли в лабораторию привязанным в кресле – стены все были зеркальные, уже до очеловечивания я мог узнать себя в зеркале. Данис, приступая к работе, всегда говорил мне что-то, даже не смущаясь перед всеми коллегами потому, что он знал, что хоть я и не понимаю, но зато услышу его слова.

Данис был любителем музыки, классики. В углу лаборатории стоял новехонький граммофон, на котором весь день крутились старые, поцарапанные пластинки на семьдесят оборотов с любимыми записями профессора. Например, операцию мне он делал под Вагнера.

И именно тогда я стал жертвой эксперимента Даниса Яшера. До сих пор я никогда не задумывался почему, собственно, он выбрал именно меня, но, скорее всего на это были его какие-то скрытые причины. И главной из них было, пожалуй то, что нас, уссурийский тигров, осталось на то время всего пять представителей. Я, мои родители и их родители. А я был самый молодой, соответственно больше всего подходил для эксперимента.

Когда пропасть между миром настоящим и миром, в который я собирался войти после эксперимента, стала достаточно широкой, Данис подготовил все необходимое, пока я лежал и только рычал на него, пытаясь когтями разорвать путы. Под наркозом меня разрезали вдоль тела – от шеи до живота. Мне убрали старое, маленькое сердце и всадили большое, массивное, которое вырезали из восемнадцатилетнего подростка при смерти. Четыре камеры вместо двух это был серьезный апгрейд. Все кишки заменили синтетическими трубками, а вместо желудка поставили мешочек с эластичного метала. Данис заботливо зашил все лазером, остался только шрам в виде полоски, разделяющей мою шерсть.

Специальным прибором он сделал мне трепанацию черепа, достал старый мозг и положил новый. Это был маленький кусок человеческого мозга, но, как говорил Данис: «главное не размер, а количество извилин». Он сказал, что это часть мозга известного ветеринара, доктора медицинских наук. В общем, так мне провели операцию, пока я лежал и смотрел сны про детство.

Период адаптации длился два года, они для меня были бесконечно долгими. Данис учил меня языку, жестам, человеческому поведению, манерам. Помимо этого было и многое другое – как вести себя с противоположным полом, зачем нужны хобби, как читать газеты и прочее, он рассказывал мне о куче разных бессмысленных мелочей. Так же он учил меня пить, что не пригодилось мне ни до, ни после эксперимента, так как после алкоголя моя голова болит настолько, что я чувствую движение швов. Но все начиналось очень плавно – это были всякие забавные игрушки и приспособления, которые Данис покупал в магазинах розыгрышей. Он покупал шариковые ручки с волком и зайцем, пластмассовое дерьмо – все то, чем игрались дети в девяностых. Вряд ли ему понравилось, что я слишком быстро повзрослел, ведь он зря тратился на этот весь хлам. И меня всегда забавляло, когда я вспоминал солидного профессора с пластмассовым дерьмом в руках. С каждым днем я становился все более очеловеченным.

Потом Данис продемонстрировал меня своим коллегам. Они резко раскритиковали его эксперимент, сказав, что очеловеченный тигр это не практично, и чтобы сделать такого получеловека, надо куча денег, времени и средств. После этого Данису не дали патент, он не получил своих денег, а еще больший удар он получил, когда осознал, что никто не оценил его вклад в науку. Он спился и сейчас живет в своей лаборатории. Я остался без хозяина.

Слава Богу, что я встретил человека, который принял меня – Пор Шэйхант. Он владелец Веселой фермы – зоопарка, приюта, зоомагазина и фермы в одном флаконе. Он искал животных для своего приюта на улице, найдя меня, он сначала подумал, что я дикий. Но, показав свою человечность, Пор предложил мне жилище. Я устроился на работу охранника. Вот так я полгода работал в Веселой ферме, и мы с владельцем стали почти друзьями. Я заработал на жилище, а бизнес Пора процветает. И вот так, взаимодействуя, мы делаем друг друга счастливыми.

Поиск по сайту: