|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Трубецкой Н. С. Основы фонологии. М., 1960С. 9–22 (фонология и фонетика), с. 36—46 (учение о смыслоразличении, определение фонемы), с. 51—56 (правила выделения фонем), с. 72—89 (классификация оппозиций, понятие архифонемы). С. 9–22. 1. Фонология и фонетика Каждый раз, когда один человек говорит что-либо другому, мы имеем дело с речевым актом, или речью. Речь всегда конкретна, она приурочена к определенному месту и к определенному времени. Она предполагает наличие говорящего («отправителя»), слушателя («получателя») и предмета, о котором идет речь. Все эти три элемента — говорящий, слушатель и предмет речи — меняются от одного речевого акта к другому. Но речевой акт предполагает наличие еще одного момента: чтобы слушатель понимал собеседника, оба они должны владеть одним и тем же языком; наличие в сознании каждого члена языковой общности единого языка является предпосылкой любого речевого акта. В противоположность однократному характеру речевого акта язык представляет собой нечто общее и постоянное. Язык существует в сознании всех членов данной языковой общности и лежит в основе бесконечного числа конкретных речевых актов. С другой стороны, однако, существование языка оправдано лишь постольку, поскольку он способствует осуществлению речевых актов; он существует лишь постольку, поскольку с ним соотносятся конкретные речевые акты, иначе говоря, поскольку он реализуется в этих конкретных речевых актах. Без конкретных речевых актов не было бы и языка. Таким образом, речь и язык предполагают друг друга. Они неразрывно связаны друг с другом и могут рассматриваться как две взаимосвязанные стороны одного и того же явления — «речевой деятельности». По своему существу, однако, это совершенно различные вещи, поэтому они и должны рассматриваться независимо друг от друга. Различие между языком (langue) и речью (parole) впервые яснее других осознал швейцарский лингвист Фердинанд де Соссюр. Из позднейшей литературы по этому вопросу упомянем здесь лишь работы Алана Гардинера и особенно Карла Бюлера. Речевая деятельность (как язык, так и речь) имеет, согласно Соссюру, две стороны: обозначающее (le signifiant) и обозначаемое (le signifie). Таким образом, речевая деятельность представляет собой сочетание и взаимосвязь обозначающего и обозначаемого. Обозначаемым в речи всегда является совершенно конкретное сообщение, которое имеет смысл только как целое. Наоборот, обозначаемым в языке являются абстрактные правила: синтаксические, фразеологические, морфологические и лексические. Ведь даже значения слов, поскольку они даны в языке, являются лишь абстрактными правилами, понятийными схемами, с которыми связаны те конкретные значения, которые всплывают в речи. Обозначающим в речи является конкретный звуковой поток — физическое явление, воспринимаемое на слух. Но что является обозначающим в языке? Если обозначаемым в языке являются те правила, согласно которым вся область значений членится на составные части, упорядоченные соответствующим образом, то обозначающим в нем могут быть только такие правила, согласно которым упорядочивается звуковая сторона речевого акта. Число различных конкретных представлений и мыслей, которые могут быть обозначены в речевых актах, бесконечно. Число же лексических значений, существующих в языке, ограничено; «владение» языком как раз в том и состоит, что с помощью ограниченного числа семантических и грамматических средств, предоставляемых в наше распоряжение языком, мы выражаем все конкретные представления, мысли и их связи. Обозначаемое в языке в противоположность обозначаемому в речи состоит, таким образом, из конечного исчисляемого числа единиц. Но точно такое же отношение между языком и речью имеет место и в сфере обозначающего. Артикуляторные движения и соответствующие им звучания, возникающие в речи, до бесконечности многообразны, а звуковые нормы, из которых складываются единицы обозначающего, конечны, исчисляемы, количественно ограничены. Так как язык состоит из правил, или норм, то он в противоположность речи является системой, или, лучше сказать, множеством частных систем. Грамматические категории образуют грамматическую систему, семантические категории — различного рода семантические системы. Все системы вполне уравновешены так, что их части поддерживают друг друга, восполняют друг друга, связаны друг с другом. Только поэтому и можно связать бесконечное многообразие представлений и мыслей, всплывающих в речи, с элементами системы языка. Сказанное имеет силу и для обозначающего. Звуковой поток речи представляет собою непрерывную, на первый взгляд неупорядоченную последовательность переходящих друг в друга звучаний. В противоположность этому единицы обозначающего в языке образуют упорядоченную систему. И лишь благодаря тому, что отдельные элементы, или моменты, звукового потока, проявляющегося в речевом акте, могут быть соотнесены с отдельными членами этой системы, в звуковой поток вносится порядок. Таким образом, различные аспекты языкового процесса настолько разнородны, что их исследование должно быть предметом ряда частных наук. Прежде всего совершенно очевидно, что обозначаемый и обозначающий аспекты речевой деятельности должны быть подведомственны различным дисциплинам. Действительно, «учение о звуках» — иначе наука об элементах обозначающего — уже с давних пор являлось особой частью языкознания, строго отграниченной от «учения о значении». Но, как мы уже видели выше, обозначающее в языке представляет собой нечто совершенно иное по сравнению с обозначающим в речи. Целесообразно поэтому вместо одной иметь две «науки о звуках», одна из которых ориентировалась бы на речь, а другая — на язык. Соответственно различиям в объекте обе науки должны применять различные методы: учение о звуках речи, имеющее дело с конкретными физическими явлениями, должно пользоваться методами естественных наук, а учение о звуках языка в противоположность этому — чисто лингвистическими методами (шире — методами общественных или гуманитарных наук). Мы будем называть учение о звуках речи фонетикой, а учение о звуках языка — фонологией. К разграничению фонетики и фонологии ученые подошли не сразу. И. Винтелер, видимо, был первым, кто безоговорочно признал, что есть такие противоположения звуков, которые служат в данном языке для дифференциации значений слов, а с другой стороны, такие, которые не могут быть использованы для этой цели. Из этого, однако, он не сделал надлежащего вывода о том, что учение о звуках должно распадаться на две различные науки. В еще меньшей степени подобный вывод мог быть сделан современниками Винтелера; хотя его книга привлекла внимание и нашла признание как первый опыт строго фонетического описания диалекта, его мысли о двух типах звуковых противоположений не были приняты во внимание и даже, быть может, не были замечены. Позже и, как кажется, независимо от Винтелера аналогичные мысли не раз высказывал знаменитый английский фонетист Суит. Они были подхвачены его учениками; самый выдающийся из них, Отто Есперсен, особенно отстаивал такое понимание. Но надо заметить, что и сам Суит, и его ученики трактовали все звуковые противоположения одинаковым образом, независимо от того, служат они различению значений или нет; да и сам метод, применявшийся при этом, был естественнонаучным. Фердинанд де Соссюр понял и четко сформулировал важность различения языка и речи; он понял также, как он выразился, нематериальную сущность обозначающего в языке. Все же и он не высказался определенно о необходимости различать учение о звуках речи и учение о звуках языка. В его «Курсе общей лингвистики» мы находим только намеки на эту мысль. Очевидно, основателю женевской школы в языкознании разграничение учения о звуках речи и учения о звуках языка казалось не таким существенным, как разграничение описательной и исторической фонетики. Впрочем, некоторые ученики Соссюра, особенно А. Мейе, Ш. Балли и А. Сеше, довольно четко проводили грань, отделяющую учение о звуках речи от учения о звуках языка. Однако только Бодуэн де Куртене пришел к мысли о необходимости двух описательных наук о звуке в зависимости от того, что является предметом исследования: конкретные звуки как физические явления или звуковые сигналы, употребляемые в той или иной языковой общности в целях сообщения. Бодуэн де Куртене имел учеников главным образом из числа русских, а также поляков (сам он был поляк, хотя большую часть своей жизни преподавал в русских университетах, сначала в Казани, позже в Санкт-Петербурге). Среди его учеников особо следует отметить Л.В. Щербу и Е.Д. Поливанова, которым принадлежит большая заслуга в деле углубления и распространения идей своего учителя о звуковой стороне языка. Однако вне узкого круга его учеников взгляды Бодуэна де Куртене на общее языкознание были малоизвестны, а поэтому мало ценились. Так получилось, что накануне первой мировой войны идея о различении двух видов науки о звуках не встретила никакого сочувствия в лингвистических кругах мира. И лишь в послевоенный период эта идея стала приобретать популярность. На Первом международном конгрессе лингвистов в Гааге (1928) трое русских ученых (из которых по чистой случайности ни один не принадлежал к школе Бодуэна де Куртене) выступили с краткой программой, в которой ясно и недвусмысленно была сформулирована необходимость строгого разграничения фонетики и фонологии; это было связано с требованием целостного рассмотрения предмета, с требованием исследования структурных законов фонологических систем, с требованием распространения этих основных законов не только на описательную, но и на историческую фонологию. Это были Р. Якобсон, С. Карцевский и автор настоящей работы. Программа нашла отклик. Многие ученые разных стран присоединились к ней. Особенно активно действовал в данном направлении Пражский лингвистический кружок, основанный в 1926 г. и имевший уже перед конгрессом в Гааге немало ревностных сторонников новых идей. В 1929 г. вышли в свет первые два тома «Travaux du Cercle Linguistique de Prague», посвященные фонологии как учению о звуках языка. Годом позже в Праге был проведен фонологический съезд, в котором приняли участие представители девяти стран. На этом съезде было решено организовать международное объединение для исследований в области фонологии. На Втором международном лингвистическом конгрессе в Женеве (1931) фонологии в указанном выше смысле было посвящено специальное пленарное заседание, причем оказалось, что новая наука снискала симпатии широких научных кругов. Ныне международное объединение фонологов имеет своих сторонников во многих странах. Не следует, однако, думать, что разграничение фонетики и фонологии стало ныне общепризнанным. Есть немало ученых, которыe не признают даже разграничения между языком и речью. Уодних это непризнание основывается на сознательном убеждении, которое объясняется определенным мировоззрением (например, у Дорошевского). У других — их, пожалуй, большинство — это непризнание объясняется попросту косностью, леностью ума, упорным отрицанием всякой свежей мысли. Но как бы там ни было, совершенно естественно, что исследователь, отрицающий противопоставление языка речи, не может признать и различия между фонетикой и фонологией в указанном выше смысле. <…> Однако, определив фонологию как учение о звуках языка и фонетику как учение о звуках речи, мы сказали еще далеко не все. Различие между этими двумя науками следует рассмотреть глубже и основательней. Так как обозначающим в речи является звуковой поток, физическое явление однократного характера, то наука, которая занимается его изучением, должна использовать методы естественных наук. Можно изучать как чисто физический, или акустический, так и чисто физиологический, или артикуляторный, аспект звукового потока в зависимости от того, что мы собираемся исследовать: его свойства или способ образования; но, собственно говоря, нужно одновременно делать и то и другое. <…> Единственной задачей фонетики является ответ на вопрос: «Как произносится тот или другой звук?» Ответить на этот вопрос можно, лишь точно указав, как звучит тот или иной звук (или, говоря физическим языком, какие парциальные тоны, звуковые волны и т.д. обнаруживает данный звуковой комплекс) и каким образом, то есть благодаря какой работе органов речи, достигается этот акустический эффект. Звук — это воспринимаемое слухом физическое явление, и при исследовании акустической стороны речевого акта фонетист соприкасается с психологией восприятия. Артикуляция звука представляет собой наполовину автоматизированную и все же контролируемую волей и управляемую центральной нервной системой деятельность; исследуя артикуляторную сторону речевого акта, фонетист соприкасается с психологией автоматизированных действий. Однако, несмотря на то что область фонетики лежит в сфере психического, методы фонетики являются естественнонаучными. Это связано, между прочим, с тем, что смежные области экспериментальной психологии также используют методы естественных наук, поскольку речь идет здесь не о высших, а о рудиментарных психических процессах. Естественнонаучная установка является для фонетики безусловно необходимой. Особенно характерно для фонетики полное исключение какого бы то ни было отношения исследуемых звуковых комплексов к языковому значению. Специальная тренировка, натаскивание слуха и осязания, которые должен пройти хороший фонетист, работающий на слух, как раз и состоит в том, чтобы приучить себя выслушивать предложения и слова, а при произнесении ощущать их, не обращая внимания на их значения, и воспринимать лишь их звуковой и артикуляторный аспекты так, как это делал бы иностранец, не понимающий данного языка. Тем самым фонетику можно определить как науку о материальной стороне (звуков) человеческой речи. Обозначающее в языке состоит из определенного числа элементов, сущность которых заключается в том, что они отличаются друг от друга. Каждое слово должно чем-то отличаться от всех прочих слов того же языка. Однако язык знает лишь ограниченное число таких различительных средств, а так как это число гораздо меньше числа слов, то слова по необходимости состоят из комбинаций различительных элементов («примет» [Male], согласно терминологии К. Бюлера). При этом, однако, допустимы не все мыслимые комбинации различительных элементов. Комбинации подчиняются определенным правилам, которые формулируются по-разному для каждого языка. Фонология должна исследовать, какие звуковые различия в данном языке связаны со смысловыми различиями, каковы соотношения различительных элементов (или «примет») и по каким правилам они сочетаются друг с другом в слова (и соответственно в предложения). Ясно, что эти задачи не могут быть разрешены с помощью естественнонаучных методов. Фонология должна применять, скорее, те же методы, какие используются при исследовании грамматической системы языка. Звуки, которые являются предметом исследования фонетиста, обладают большим числом акустических и артикуляторных признаков. И все признаки существенны для исследователя, поскольку только полный учет их позволит дать правильный ответ на вопрос о произношении того или иного звука. Но для фонолога большинство признаков совершенно несущественно, так как они не функционируют в качестве различительных признаков слов. Звуки фонетиста не совпадают поэтому с единицами фонолога. Фонолог должен принимать во внимание только то, чтó в составе звука несет определенную функцию в системе языка. Эта установка на функцию находится в самом резком противоречии с точкой зрения фонетики, которая, как говорилось выше, должна старательно исключать всякое отношение к смыслу сказанного (то есть к функции обозначающего). Это препятствует подведению фонетики и фонологии под общее понятие, несмотря на то, что обе науки на первый взгляд имеют дело с одним и тем же объектом. Повторяя удачное сравнение Р. Якобсона, можно сказать, что, фонология так относится к фонетике, как политическая экономия к товароведению или наука о финансах к нумизматике. <…> Строгое разграничение фонетики и фонологии необходимо по существу и осуществимо практически. Такое разграничение — в интересах обеих наук. Оно, разумеется, не препятствует тому, чтобы каждая из указанных наук пользовалась результатами другой. Надо только соблюдать при этом надлежащую меру, что, к сожалению, бывает не всегда. Звуковой поток, изучаемый фонетистом, является континуумом, который может быть расчленен на любое число частей. Стремление некоторых ученых вычленить в континууме «звуки» основано на фонологических представлениях (опосредованных письменными образами). Так как вычленение «звуков» в действительности является весьма нелегкой задачей, некоторые фонетисты предложили различать «опорные звуки» (Stellungslauten) и лежащие между ними «переходные звуки» (Gleitlauten). «Опорные звуки», соответствующие фонологическим элементам, описываются, как правило, подробно, тогда как «переходные звуки» обычно не описываются, поскольку они, очевидно, рассматриваются как малосущественные или даже как совсем несущественные. Подобного рода подразделение элементов звукового потока не может быть оправдано с чисто фонетической точки зрения; оно покоится на ошибочном перенесении фонологических понятий в область фонетики. Для фонолога известные элементы звукового потока действительно несущественны. Однако таковыми оказываются не только «переходные звуки», но и отдельные качества и признаки «опорных звуков». Разумеется, фонетист не может принять эту точку зрения. Несущественным для него может быть, скорее, лишь значение, смысл речевого акта, тогда как все элементы или части речевого потока для него равно существенны и важны. Конечно, фонетист всегда будет рассматривать известные типические положения органов речи и соответствующие им акустические явления как основные элементы фонации и таким образом сохранять основной принцип описания типичных артикуляционных и звуковых образований, извлекаемых из звукового и артикуляторного континуума. Однако такой подход допустим лишь в элементарной фонетике, к которой должна присоединяться другая часть, где исследуется структура фонетических целостностей высшего порядка. И совершенно естественно, что при описании фонетического строя языка учение о фонетических элементах в известной мере учитывает фонологическую систему данного языка, а фонологически существенные противоположения рассматриваются в нем более тщательно, нежели совершенно несущественные. Что касается фонологии, то она, само собой разумеется, должна использовать известные фонетические понятия. Утверждение о противоположности между глухими и звонкими шумными в русском языке, служащей для различения слов, принадлежит сфере фонологии. Однако сами понятия «звонкий», «глухой», «шумный» являются фонетическими. Начало любого фонологического описания состоит в выявлении смыслоразличительных звуковых противоположений, которые имеют место в данном языке. Фонетическое описание данного языка должно быть принято в качестве исходного пункта и материальной базы. Что же касается следующих, более высоких, ступеней фонологического описания — систематики и комбинаторики, — то они уже совершенно не зависят от фонетики. Таким образом, известный контакт между фонологией и фонетикой, несмотря на их принципиальную независимость, неизбежен и безусловно необходим. Однако это взаимодействие должно касаться лишь начальных этапов фонологического и фонетического описания (элементарной фонетики и фонологии); но и в этих пределах не следует переходить границ безусловно необходимого.
С.36–46. Учение о смыслоразличении (дистинктивная, или смыслоразличительная, функция звука)
I. Основные понятия 1. Фонологическая (смыслоразличительная) оппозиция Понятие различия предполагает понятие противоположения, или оппозиции. Две вещи могут отличаться друг от друга лишь постольку, поскольку они противопоставлены друг другу, иными словами, лишь постольку, поскольку между ними существует отношение противоположения, или оппозиции. Следовательно, признак звука может приобрести смыслоразличительную функцию, если он противопоставлен другому признаку, иными словами, если он является членом звуковой оппозиции (звукового противоположения). Звуковые противоположения, которые могут дифференцировать значения двух слов данного языка, мы называем фонологическими (или фонологически-дистинктивными, или смыслоразличительными) оппозициями. Наоборот, такие звуковые противоположения, которые не обладают этой способностью, мы определяем как фонологически несущественные, или несмыслоразличительные. Противоположение о—i в немецком языке является смыслоразличительным (фонологическим); ср. so «так» — sie «они», Rose «роза» — Riese «великан»; но противоположение переднеязычного r увулярному r не является смыслоразличительным, поскольку в немецком нет ни одной пары слов, которая различалась бы этими звуками. Звуки могут быть взаимозаменимыми и взаимоисключающими. Взаимозаменимыми называются такие звуки, которые в данном языке могут находиться в одинаковом звуковом окружении (например, о и i в приведенных выше немецких примерах); наоборот, взаимоисключающие в данном языке звуки никогда не встречаются в одном и том же звуковом окружении: в Немецком это будут так называемые «ich -Laut» и «ach -Laut»; последний встречается только после u, о, а, аu, тогда как первый — во всех прочих положениях, но только не после u, о, а, аu. Из сказанного следует, что взаимоисключающие звуки, как правило, не могут образовывать каких бы то ни было фонологических (смыс-лоразличительных) оппозиций: никогда не встречаясь в одном и том же звуковом окружении, они не могут выступать в качестве единственного различительного элемента двух слов. Немецкие слова dich «тебя» и doch «однако» отличаются друг от друга не только двумя разными ch, но и гласными; но тогда как различие между i и о выступает в качестве самостоятельного и единственного дифференцирующего фактора во многих других парах слов немецкого языка (например, stillen «останавливать, унимать» — Stollen «штольня»; rib «порвал» — Rob «конь»; Mitte «середина» — Motte «моль»; bin «есмь» — Bonn «Бонн»; Hirt «пастух» — Hort «клад, сокровище» и т.д.), противоположение «ich -Laut» — «ach- Laut»всегда сопровождается противоположением предшествующих гласных и, таким образом, не может различать два слова в качестве единственного дифференцирующего средства. Так обстоит дело со всеми оппозициями взаимоисключающих звуков. Что касается взаимозаменимых звуков, то они могут образовывать как смыслоразличительные, так и несмысло-различительные оппозиции. Все зависит исключительно от функции, которую такие звуки выполняют в данном языке. Например, в немецком языке относительная высота тона гласных в слове несущественна для его значения (то есть для его экспликативной функции). Различия между гласными по высоте тона в лучшем случае могут быть использованы как апеллятивное средство. Значение двусложного слова остается при всех обстоятельствах неизменным независимо от того, будет ли гласный второго слога выше или ниже гласного первого слога, будут ли оба слога произноситься с одинаковой высотой тона или нет. Если рассматривать низкое и высокое и как два разных звука, то можно обнаружить, что в немецком языке эти два звука взаимозаменимы, но смыслоразличительной оппозиции не образуют. С другой стороны, звуки г и 1 в немецком тоже взаимозаменимы, но они являются вместе с тем и членами смыслоразличительной оппозиции; ср., например, такие пары слов, как Rand «край» — Land «страна»; führen «вести» — fühlen «щупать»; scharren «копать, рыть» — schallen «звучать»; wirst «становишься» — willst «хочешь» и т.д., значения которых различаются лишь благодаря противоположению r—l. В противоположность этому r и l в японском языке взаимозаменимы, но неспособны быть членами смыслоразличительной оппозиции: в любом слове звук r можно заменить звуком 1, и наоборот; значение слова от этого никак не изменится. Однако относительная высота тона в слоге фонологически существенна для японского языка. Высокое и низкое и здесь не только взаимозаменимы, но и являются членами смыслоразличительной оппозиции, благодаря чему, например, цуру может иметь три разных значения в зависимости от относительной высоты тона обоих u: цуру означает «тетива», если первое u выше второго; оно означает «журавль», если первое u ниже второго; оно означает, наконец, «удить», если оба u одинаковы по высоте тона. Таким образом, можно различать два рода взаимозаменимых звуков: звуки, которые в данном языке образуют смыслоразличительные оппозиции, и звуки, которые образуют лишь несмыслоразличительные оппозиции. <…>
2. Фонологическая (смыслоразличительная) единица. Фонема. Вариант Итак, под фонологической оппозицией (прямой или косвенной) мы понимаем такое противоположение звуков, которое в данном языке может дифференцировать интеллектуальные значения. Каждый член такой оппозиции мы называем фонологической (или смыслоразличительной) единицей. Из этого определения следует, что фонологические единицы мо гут быть весьма различными по объему. Такие слова, как bahne «прокладываю (путь)» и bаnnе «изгоняю», отличаются друг от друга только типом усечения слога (а в связи с этим также количеством гласного и согласного); в такой паре, как tausend «тысяча» — Tischler «столяр», различие в звуках распространяется на все слово, за исключением анлаута; наконец, в такой паре слов, как Mann «мужчина» — Weib «женщина», оба слова от начала до конца различны в звуковом отношении. Таким образом, фонологические единицы могут быть более крупными и менее крупными и их можно классифицировать по их относительной величине. Существуют фонологические единицы, которые можно разложить на ряд следующих друг за другом во времени более мелких фонологических единиц. К такому типу единиц принадлежат [me: ] и [by: ] в немецких словах Mähne «грива» — Bühne «сцена». Из противоположений Mähne «грива» — gähne «зеваю» и Mähne «грива» — mahne «увещеваю, предупреждаю» следует, что [me:] распадается на [m] и [e:], а из противоположения Bühne «сцена» — Sühne «покаяние» и Bühne «сцена» — Bohne «боб» вытекает, что [by:] распадается на [b] и [у:]. Но такие фонологические единицы, как m, b, e:, у:, уже нельзя себе представить в виде ряда следующих друг за другом еще более кратких фонологических единиц. С фонетической точки зрения каждое b, конечно, состоит из целого ряда движений органов речи: сперва сближаются губы, затем они смыкаются друг с другом настолько, что полость рта полностью изолируется от внешней среды; одновременно поднимается нёбная занавеска и упирается в заднюю стенку зева, закрывая таким образом ход из глотки в полость носа; вместе с этим начинают колебаться голосовые связки; поступающий из легких воздух проникает в полость рта и скопляется за сомкнутыми губами; наконец, под напором воздуха губы размыкаются. Каждому из этих следующих друг за другом движений соответствует определенный акустический эффект. Но ни один из этих «акустических атомов» нельзя рассматривать в качестве фонологической единицы, поскольку такие «атомы» всегда выступают вместе, а не раздельно: за губной «имплозией» всегда следует «эксплозия», которая в свою очередь начинается «имплозией»; Blählaut («звонкий пазвук, гул») с лабиальной окраской, который звучит между имплозией и экс-плозией, не может появиться без лабиальной имплозии и экспло-зии. Следовательно, b в целом является фонологической, неразложимой во времени единицей. То же самое можно сказать и о других упомянутых выше единицах. Долгое [y:] нельзя представлять себе как ряд кратких [у]. Конечно, с фонетической точки зрения это [у:] представляет собой некоторый промежуток времени, заполненный артикуляцией [у]. Однако если попытаться заполнить часть этого отрезка времени другой вокалической артикуляцией, то мы не получим другого немецкого слова (Baüne, Büane, Biüne, Buüne и др. в немецком языке невозможны). Именно с точки зрения немецкой фонологической системы долгое [у:] неразложимо во времени. Фонологические единицы, которые с точки зрения данного языка невозможно разложить на более краткие следующие друг за другом фонологические единицы, мы называем фонемами[1]. Следовательно, фонема является кратчайшей фонологической единицей языка. Каждое слово языка в плане обозначающего можно разложить на фонемы, представить как определенный ряд фонем. Само собой разумеется, что не следует слишком упрощать факты. Не будем представлять себе фонемы теми кирпичиками, из которых складываются отдельные слова. Дело обстоит как раз наоборот: любое слово представляет собой целостность, структуру; оно и воспринимается слушателями как структура, подобно тому как мы узнаем, например, на улице знакомых по их общему облику. Опознавание структур предполагает, однако, их различие, а это возможно лишь в том случае, если отдельные структуры отличаются друг от друга известными признаками. Фонемы как раз и являются различительными признаками словесных структур. Каждое слово должно содержать столько фонем и в такой последовательности, чтобы можно было отличить его от других слов. Ряд фонем, составляющий целое, присущ лишь данному единичному слову, но каждая отдельная фонема этого ряда встречается в качестве различительного признака также и в других словах. Ведь в любом языке число фонем, употребляемых в качестве различительных признаков, гораздо меньше числа слов, так что отдельные слова представляют собой лишь комбинацию фонем, которые встречаются и в других словах. Это нисколько не противоречит структурному характеру слова. Каждое слово как структура всегда представляет собой нечто большее, нежели только сумму его членов (= фонем), а именно такую целостность (Ganzheitsgrundsatz), которая спаивает фонемный ряд и дает слову индивидуальность. Но в противоположность отдельным фонемам эта целостность не может быть локализована в звуковой оболочке слова. Поэтому можно сказать, что каждое слово без остатка разлагается на фонемы, что оно состоит из фонем точно так же, как мы, например, говорим, что мелодия, написанная в мажорной тональности, состоит из тонов этой гаммы (хотя любая мелодия, кроме тонов, явно содержит еще нечто такое, что делает ее определенной индивидуальной музыкальной структурой). Одно и то же звуковое образование (Lautgebilde) может быть одновременно членом как фонологических (смыслоразличительных), так и несмыслоразличительных оппозиций. Так, например, оппозиция «ach -Laut» — «ich-Laut» является несмыслоразличительной, а оппозиция каждого из этих звуков по отношению к звуку к — смыслоразличительной (ср. stechen «колоть, резать» — stecken «совать»; roch «нюхал» — Rock «пиджак»). Это возможно лишь потому, что каждый звук содержит ряд акустико-артикуляторных признаков, отличаясь от любого другого звука не всеми этими признаками, а лишь некоторыми из них. Так, например, k отличается от ch тем, что при произнесении первого образуется полная смычка, а при произнесении второго — лишь сужение между спинкой языка и нёбом; наоборот, различие между «ich -Laut» и «ach- Laut» состоит в том, что в первом случае щель образуется в области твердого нёба, а во втором — в области мягкого нёба. Если оппозиция ch — k имеет смыслоразличительный характер, а оппозиция «ich -Laut» — «ach -Laut» — несмыслоразличительный, то это доказывает, что в данном случае образование щели между спинкой языка и нёбом фонологически существенно, а локализация этой щели в той или иной части нёба фонологически несущественна. Звуки участвуют в фонологических (смыслоразличительных) оппозициях лишь благодаря своим фонологически существенным признакам. И так как каждая фонема обязательно является членом фонологической оппозиции, то она совпадает не с конкретным звуком, а только с его фонологически существенными признаками. Можно сказать, что фонема — это совокупность фонологически существенных признаков, свойственных данному звуковому образованию. Любой произносимый и воспринимаемый, в акте речи звук содержит, помимо фонологически существенных, еще и много других фонологически несущественных признаков. Следовательно, ни один звук не может рассматриваться просто как фонема. Поскольку каждый такой звук содержит, кроме прочих признаков, также и фонологически существенные признаки определенной фонемы, его можно рассматривать как реализацию этой фонемы. Фонемы реализуются в звуках речи, из которых состоит любой речевой акт. Звуки никогда не являются самими фонемами, поскольку фонема не может содержать ни одной фонологически несущественной черты, что для звука речи фактически неизбежно. Конкретные звуки, слышимые в речи, являются скорее лишь материальными символами фонем. Непрерывный звуковой поток в речи реализует или символизирует определенный фонемный ряд. В определенных точках такого потока можно опознать фонологически существенные признаки звука, характерные для отдельных фонем соответствующего фонемного ряда. Каждую такую точку можно рассматривать как реализацию определенной фонемы. Но, помимо фонологически существенных звуковых признаков, в той же самой точке звукового потока обнаруживаются еще многие другие, фонологически несущественные звуковые признаки. Совокупность всех, как фонологически существенных, так и несущественных, признаков, которые обнаруживаются в той точке звукового потока, где реализуется фонема, мы называем звуком языка (и соответственно звуком речи). Каждый звук содержит, таким образом, с одной стороны, фонологически существенные признаки, благодаря которым он становится реализацией определенной фонемы, и, с другой стороны, целый ряд фонологически несущественных признаков, выбор и появление которых обусловлены радом причин. Отсюда явствует, что фонема может реализоваться в ряде различных звуков. Для немецкого g, например, фонологически существенны следующие признаки: полная смычка спинки языка с нёбом при поднятой нёбной занавеске, расслабление мускулатуры языка и размыкание смычки без воздушного потока. Однако место, где должна образовываться смычка языка с нёбом, работа губ и голосовых связок во время смычки фонологически несущественны. Таким образом, в немецком языке существует целый ряд звуков, которые считаются реализацией одной фонемы g: есть звонкое, полузвонкое и абсолютно глухое g (даже в тех говорах, где слабые, как правило, звонки), лабиализованное велярное g (например, gut «хороший», Glut «жар, зной»), узко лабиализованное палатальное g (например, Güte «качество», Glück «счастье»), нелабиализованное велярное g (например, ganz «целый», Wage «весы», tragen «носить»), нелабиализованное сильно палатальное g (например, Gift «яд», Gier «жадность»), умеренно палатальное g (например, gelb «желтый», liege «лежу») и т.д. Все эти различные звуки, в которых реализуется одна и та же фонема, мы называем вариантами (или фонетическими вариантами) одной фонемы. 3. К определению фонемы Данное здесь определение понятий «фонема», «звук», «вариант» принимается не всеми лингвистами; к тому же оно и формулировалось вначале иным образом. Первоначально определение фонемы опиралось на психологические понятия. Бодуэн де Куртене определил фонему как «психический эквивалент звука речи». Такое определение оказалось несостоятельным, поскольку одной и той же фонеме может соответствовать рад звуков (как ее варианты), причем каждому звуку соответствует собственный «психический эквивалент», а именно соответствующие акустические и моторные представления. Кроме того, определение Бодуэна де Куртене предполагает, что сам звук является совершенно конкретной положительно данной величиной. В действительности это не так; положительно данным является только континуум в виде звукового потока; и если мы извлекаем из континуума отдельные «звуки», то это происходит как раз потому, что данный отрезок звукового потока «соответствует» слову, содержащему определенные фонемы. Звук языка можно определить только по соотношению с фонемой. Исходить при определении фонемы из звука — значит вращаться в порочном кругу. Автор настоящего труда в своих первых фонологических работах тоже не раз прибегал к выражению «представление звука», когда речь шла о фонеме. Это выражение было неудачным на том же основании, что и приведенное выше определение Бодуэна де Куртене. В самом деле, любому фонетическому варианту соответствуют свои акустико-моторные представления, поскольку артикуляция регулируется и контролируется говорящим. Нет также никаких оснований считать одни из этих представлений «сознательными», а другие «бессознательными». Степень осознанности артикуляции зависит исключительно от тренировки. При соответствующем натаскивании осознаваться могут и нефонологические признаки; благодаря этому ведь и возможна так называемая «слуховая фонетика». Следовательно, фонему нельзя определять ни как «представление звука», ни как «сознательное представление звука», противопоставляя ее на основе этого признака звуку (фонетическому варианту). Выражение «намерение произнести звук» (Lautabsicht), употребленное автором настоящей работы в докладе на Втором международном лингвистическом конгрессе, в Женеве, было, собственно говоря, лишь волюнтаристским истолкованием понятия «представление звука», примененного к определению фонемы, и поэтому также неудачно. Тот, кто имеет намерение произнести слово gib, должен ео ipso иметь намерение выполнить и все необходимые его произнесения движения органов речи; стало быть, нужно быть ротовым произнести и палатальное g, а это намерение является совсем не тем,какое мы имеем, когда собираемся произнести слово gab с его велярным g. Все эти психологические выражения не схватывают существа (фонемы и поэтому должны быть отвергнуты. В противном случае они могут привести к стиранию границ между звуком и фонемой, что фактически и наблюдалось неоднократно как у самого Бодуэна де Куртене, так и у некоторых его последователей. При определении фонемы не следует прибегать к психологии, так как фонема является языковым, а не психологическим понятием. В определении фонемы необходимо устранять любую ссылку на «языковое сознание». Ведь «языковое сознание» является либо метафорическим обозначением языка (langue), либо совершенно смутным понятием, которое само нуждается в определении, а возможно, и вообще не может быть определено. Вот почему является спорным и определение фонемы, предложенное Н. Ван-Вейком. Согласно Ван-Вейку, «фонемы образуют категорию языковых элементов, которые наличествуют в душе всех членов данной языковой общности». Фонемами являются «кратчайшие единицы, которые ощущаются языковым сознанием как неразложимые далее на части». Понятие «фонемы» связывается здесь с такими смутными и неопределенными понятиями, как «душа», «языковое сознание», «ощущаться», что не может способствовать прояснению существа «фонемы». Если бы мы приняли данное определение, мы никогда бы не знали, что в каждом конкретном случае следует считать фонемой, ибо невозможно проникнуть в «душу всех членов данной языковой общности» (особенно если дело идет о мертвых языках). Равным образом щекотливым и крайне затруднительным предприятием является попытка вскрыть, «что ощущает» языковое сознание. «Языковое сознание» действительно не в состоянии расчленить фонему на следующие друг за другом части, а все члены одного языкового сообщества действительно «обладают» одними и теми же фонемами; однако эти два правильных утверждения ни в коем случае не могут рассматриваться как определения фонемы. Фонема является прежде всего функциональным понятием, которое должно определяться относительно своей функции. С помощью психологистических понятий такое определение дать нельзя. <…> С. 51–56. II. Правила выделения фонем 1. Различение фонем и вариантов Дав в предыдущем разделе определение фонемы, мы должны теперь указать те практические правила, с помощью которых можно отличить фонему от фонетических вариантов, с одной стороны, и от сочетания фонем — с другой. При каких условиях два звука следует рассматривать как реализацию двух разных фонем, а при каких условиях их нужно рассматривать как два фонетических варианта одной фонемы? Здесь можно предложить следующие четыре правила. Правило первое. Если в том или ином языке два звука встречаются в одной и той же позиции и могут замещать друг друга, не меняя при этом значения слова, то такие звуки являются факультативными вариантами одной фонемы. Здесь могут быть разные случаи. По своему отношению к языковой норме факультативные варианты распадаются на общезначимые и индивидуальные. К общезначимым относятся варианты, которые не считаются ошибками или отклонениями от нормы и поэтому в равной мере могут быть употреблены. Так, например, удлинение согласного перед ударными гласными в немецком языке не воспринимается как ошибка: любой немец может произнести одно и то же слово то с кратким, то с долгим начальным s или sch; как правило, такое различие в произношении используется для эмоциональных нюансов речи (ssoo? schschön! сев.-нем. jja!). Наоборот, индивидуальные варианты распределены между различными членами одной и той же языковой общности, причем лишь некоторая часть этих вариантов квалифицируется как «нормальное», «хорошее», «образцовое» произношение; прочие же считаются местными, социальными, патологическими и иного рода отклонениями от нормы. Так обстоит дело с переднеязычным и увулярным r в различных европейских языках, причем трактовка этих звуков различается от языка к языку. В славянских языках, а также в итальянском, испанском, венгерском, новогреческом нормой является переднеязычное r, увулярное же r расценивается либо как дефект произношения, либо как признак снобистской манерности, реже (например, в словенском, где это r является господствующим в некоторых каринтийских говорах) — как диалектная особенность. Наоборот, в немецком и французском увулярное г (точнее, разновидности увулярного r) считается нормой, а переднеязычное r — либо диалектным отклонением от нормы, либо признаком архаизированной речи (например, r французских актеров). Во всех этих далеко не редких случаях само распределение вариантов является «нормой». Довольно часто бывает так, что общезначимыми оказываются оба варианта фонемы, но частота их употребления колеблется от индивидуума к индивидууму: фонема А реализуется всеми то как α ', то как α ", но один предпочитает α ', другой — α ". Таким образом, между «общезначимыми» и «индивидуальными» вариантами имеется ряд постепенных переходов. С функциональной точки зрения факультативные варианты распадаются на стилистически существенные и стилистически несущественные. Стилистически существенные варианты выражают различия между такими языковыми стилями, как взволнованно-эмоциональный, небрежно-фамильярный и т.п. В такой именно функция немецкий язык использует удлинение предударных согласных, сверхнормальное удлинение долгих гласных, спирантизованное произношение интервокального b (например, в слове aber в небрежной, фамильярной, усталой речи). С помощью стилистических вариантов могут обозначаться не только эмоциональные, но и социальные стили речи; так, например, в одном и том же языке могут сосуществовать вульгарный, благородный и стилистически нейтральный варианты одной и той же фонемы, по которым распознается степень образования или социальная принадлежность говорящего. Таким образом, сами стилистические варианты могут быть подразделены на эмоциональные, или патогномические, и физиогномические. Для стилистически несущественных факультативных вариантов все эти аспекты не имеют никакого значения. Стилистически несущественные факультативные варианты вообще не несут никакой функции, они замещают друг друга совершенно произвольно, не изменяя при этом экспрессивной или апеллятивной функции речи. <…> Распознание и систематизация стилистических вариантов является задачей стилистики звуков, о чем уже говорилось выше. С точки зрения фонологии, в узком смысле этого слова (то есть с точки зрения экспликативной фонологии), все стилистически существенные и стилистически несущественные факультативные варианты можно объединить под общим понятием «факультативных вариантов». При этом не следует забывать, что с точки зрения экспликативной фонологии «вариант» является чисто отрицательным понятием: два звука относятся друг к другу как варианты, если они не могут дифференцировать интеллектуальных значений. Судить же о том, выполняет ли противоположение таких двух звуков какую-либо иную функцию (экспрессивную или апеллятивную), должна не фонология в строгом смысле этого слова, а стилистика звуков. Все факультативные варианты обязаны своим существованием тому обстоятельству, что только часть артикуляторных признаков любого звука обладает фонологически различительными свойствами. Прочие артикуляторные признаки звука в этом отношении «свободны»; они могут варьировать от случая к случаю. А используется ли это варьирование в выразительных целях или нет — для экспликативной фонологии (в частности, для фонологии слова) безразлично. Правило второе. Если два звука встречаются в одной и той же позиции и не могут при этом заменить друг друга без того, чтобы не изменить значения слова или не исказить его до неузнаваемости, то эти звуки являются фонетическими реализациями двух разных фонем. Такое отношение наблюдается, например, между немецкими звуками i и а: замена i звуком а в слове Lippe «губа» влечет за собой изменение смысла (Lappe «тряпка»); подобная же замена в слове Fisch «рыба» искажает его до неузнаваемости (Fasch). В русском языке звуки а и о встречаются только между двумя палатализованными согласными. Так как замена одного звука другим либо меняет смысл (t’ät’ә «тятя»—t’öt’ә «тётя»), либо изменяет слово до неузнаваемости (id’öt’i «идете» — id’tät’i??, p’ät’ «пять» — p’öt’??), то эти звуки определяются как реализация разных фонем. Степень «искажения до неузнаваемости» может быть весьма различной. Так, например, взаимная замена звуков f и pf в начале немецких слов в большинстве случаев не так искажает слово, как взаимная замена звуков а и i. На значительной территории Германии говорящие на литературном немецком языке систематически заменяют начальное pf звуком f; тем не менее немцы без труда понимают слова, в которых имеют место такие замены. Впрочем, наличие таких противопоставленных друг другу слов, как Pfeil «стрела» — feil «продажный», Pfand «залог» — fand «нашел», Pfad «тропа» — fad «безвкусный» (hupfte «пры ал» — Hüfte «бедро», Hopfen — hoffen «надеяться»), свидетельствует о том, что в литературном немецком языке pf и f в начале слова следует рассматривать как разные фонемы и что, следовательно, те образованные немцы, которые заменяют начальное pf звуком f, говорят по существу не на правильном литературном языке, а на языке, представляющем собой смешение литературного с местными диалектами. Правило третье. Если два акустически (или артикуляторно) родственных звука никогда не встречаются в одной и той же позиции, то они являются комбинаторными вариантами одной и той же фонемы. Здесь можно выделить три типичных случая. А. В данном языке X имеется, с одной стороны, класс звуков (α ', α ", α '"...), которые встречаются только в определенной позиции, и, с другой стороны, только один звук (а), который в этой позиции никогда не встречается. В таком случае звук а может выступать в качестве варианта только по отношению к тому звуку из класса α ', α ", α '", который ближайшим образом родствен ему акустически (или артикуляторно). Так, например, в корейском языке s и r не могут находиться в исходе слова, тогда как l встречается лишь в исходе слова. Поскольку плавный 1, очевидно, родствен скорее r, чем s, постольку только 1 и r можно рассматривать как комбинаторные варианты одной фонемы. Б. В данном языке имеется один ряд звуков, которые возможны только в определенном положении в слове, и другой ряд звуков, которые в этом положении невозможны. В таком случае каждый звук первого ряда и наиболее родственный ему акустически (или артикуляторно) звук второго ряда относятся друг к другу как комбинаторные варианты. Например, русские ö и ä возможны только между двумя палатализованными согласными, тогда как звуки о и а в этом положении никогда не встречаются; поскольку ö как лабиализованный гласный среднего подъема ближе к о, нежели к а, и, с другой стороны, ä как очень открытый нелабиализованный гласный ближе к а, нежели к о, то о и ö определяются как комбинаторные варианты одной фонемы («О»), а а и ä — как комбинаторные варианты другой фонемы («А»). В японском языке с (= ts) и f употребляются только в положении перед u, тогда как t и h в таком положении не встречаются; среди этих звуков t и с (= ts) являются единственными глухими дентальными смычными, a h и f — единственными глухими спирантами; из этого следует, что t и с необходимо рассматривать как комбинаторные варианты одной фонемы, a h и f — как комбинаторные варианты другой. В. В данном языке существует какой-то один звук, употребляемый только в определенном положении в слове, и наряду с ним какой-то другой звук, который в таком положении не употребляется. Такие два звука можно рассматривать как комбинаторные варианты одной фонемы только в том случае, если они не образуют по отношению друг к другу косвенно-фонологической оппозиции. Так, например, немецкие h и h являются не комбинаторными вариантами одной фонемы, а представителями двух разных фонем, хотя они никогда не встречаются в одном и том же положении. В японском языке, наоборот, звук g, возможный только в начале слова, и звук h, который в начале слова никогда не встречается, определяются нами как комбинаторные варианты одной фонемы: оба звука являются единственными звонкими заднеязычными в этом языке и, таким образом, обладают известными общими признаками, благодаря которым они отличаются от всех прочих звуков японского языка[2]. Правило четвертое. Два звука, во всем удовлетворяющие условиям третьего правила, нельзя тем не менее считать вариантами одной фонемы, если они в данном языке могут следовать друг за другом как члены звукосочетания, притом в таком положении, в каком может встречаться один из этих звуков без сопровождения другого. Так, например, в английском языке r может находиться только в положении перед гласными, а ә — только в положении перед согласными; так как r произносится без шума трения (или взрыва), а ә — с довольно неопределенной степенью раскрытия и довольно неопределенной окраской, то данные два звука можно было бы рассматривать как комбинаторные варианты одной и той же фонемы. Это, однако, невозможно, поскольку в таких словах, как profession (произносится [prәfešn]), звуки г и э следуют друг за другом, тогда как в других словах, как, например, в слове perfection (произносится [pәfekšn]), в том же положении встречается только один из этих звуков, а именно ә. Таким образом, фонетические варианты являются либо факультативными, либо постоянными; в последнем случае они, естественно, могут быть только комбинаторными. Впрочем, возможны также и факультативные комбинаторные варианты. Так, например, в русском языке фонема «j» после гласных реализуется как неслоговое после согласных — либо как , либо как спирант j; оба варианта являются факультативными. В некоторых немецких диалектах t и d фонологически совпадают; они образуют одну фонему, которая в большинстве положений реализуется то как t, то как d; после носовых — всегда только как d (например, tinde/ dinde = лит. Tinte «чернила»). Мы уже видели, что ряд факультативных вариантов, а именно так называемые стилистические варианты, выполняет известную роль в плане экспрессивной и апеллятивной функций языка. Что касается комбинаторных вариантов, то они функционируют исключительно в экспликативном плане. Комбинаторные варианты являются, если можно так сказать, фонологически вспомогательным средством. Они сигнализируют либо о границе слова (или морфемы), либо о наличии определенного рода соседней фонемы. Об их роли как знаков границы слова или морфемы мы будем говорить ниже при рассмотрении делимитативной функции звука. Что же касается сигнализации о наличии определенного рода соседней фонемы, то эта выполняемая комбинаторными вариантами функция не является лишней (хотя она и не необходима). При быстром и неотчетливом произношении та или иная фонема может полностью потерять свою индивидуальность; поэтому бывает полезно, когда ее индивидуальность дополнительно подтверждается особым вариантом находящейся рядом с ней фонемы. Однако это может иметь место только в случае, если особый вариант соседней фонемы проявляется не только при быстром произношении, но и всякий раз, когда две данные фонемы оказываются рядом, ибо только тогда особая реализация запечатлевается в сознании и действительно становится знаком, сигнализирующим о наличии рядом другой и притом определенной фонемы. Так, например, артикуляция японского и сама по себе является малохарактерной: губы округляются слабо, а длительность артикуляции столь мала, что в быстрой речи гласный вообще перестает произноситься. При таких обстоятельствах весьма благоприятным оказывается то, что перед u ряд японских фонем имеет особые комбинаторные варианты (вариантом t является с, а вариантом h — φ); если бы даже и не воспринималось, по реализации предшествующей фонемы всегда можно было бы догадаться, что за ней предполагается u[3]. C.72–89. 2. Классификация оппозиций
А. Классификация оппозиций по их отношению к системе оппозиций в целом: многомерные и одномерные, изолированные и пропорциональные оппозиции; основанная на этом структура системы фонем
Фонемный состав языка является по существу лишь коррелятом системы фонологических оппозиций. Никогда не следует забывать, что в фонологии основная роль принадлежит не фонемам, а смыслоразличительным оппозициям. Любая фонема обладает определенным фонологическим содержанием лишь постольку, поскольку система фонологических оппозиций обнаруживает определенный порядок или структуру. Чтобы понять эту структуру, необходимо исследовать различные типы фонологических оппозиций. Прежде всего необходимо ввести ряд понятий, имеющих решающее значение не только для фонологической, но и для любой другой системы оппозиций. Противоположение (оппозиция) предполагает не только признаки, которыми отличаются друг от друга члены оппозиции, но и признаки, которые являются общими для обоих членов оппозиции. Такие признаки можно считать «основанием для сравнения». Две вещи, не имеющие основания для сравнения, или, иными словами, не обладающие ни одним общим признаком (например, чернильница и свобода воли), никак не могут быть противопоставлены друг другу. В таких системах противоположений, как фонологическая система, следует различать два типа оппозиций: одномерные и многомерные. В одномерных оппозициях основание для сравнения, то есть совокупность признаков, которыми обладают в равной мере оба члена оппозиции, присуще только этим двум членам оппозиции и не присуще никакому другому члену той же системы. В противоположность этому в многомерных оппозициях совокупность общих признаков (основание для сравнения) не ограничивается только членами данной оппозиции, а распространяется также и на другие члены той же системы. Различие между одномерными и многомерными оппозициями может быть проиллюстрировано на примере латинского алфавита. Противоположение букв Е и F в нем одномерно, поскольку совокупность черт, общих этим двум буквам (вертикальный стержень и два горизонтальных направленных вправо штриха, один из которых укреплен на верхнем конце стержня, а другой — посередине его), не повторяется ни в одной другой букве латинского алфавита. Напротив, противоположение букв Р и R является многомерным, так как совокупность черт, общих двум буквам (направленная вправо петелька в верхнем конце вертикального стержня), помимо этих двух букв, имеется еще в букве В. Различение одномерных и многомерных оппозиций имеет исключительное значение для общей теории оппозиций. Оно может быть обнаружено в любой оппозитивной системе, в том числе, естественно, и в фонологических системах (в составе фонем). Так, например, в немецком языке оппозиция t—d одномерна, поскольку t и d являются единственными дентальными смычными в фонологической системе немецкого языка. Наоборот, оппозиция d—b в том же немецком языке многомерна, поскольку то общее, что обнаруживается у этих фонем, а именно образование слабой смычки, повторяется и в другой фонеме немецкого языка, а именно в g. Таким образом, какую бы фонологическую оппозицию мы ни взяли, всегда можно точно и определенно сказать, является ли она одномерной или многомерной. Само собой разумеется, что при Этом следует учитывать только фонологически существенные признаки. Однако дополнительно могут быть приняты во внимание и отдельные фонологически несущественные признаки, если благодаря им члены данной оппозиции противопоставлены другим фонемам той же системы. Так, оппозицию d—n (например, во французском) можно рассматривать как одномерную, поскольку члены ее являются единственными звонкими дентальными смычными (хотя ни звонкость, ни образование смычки не существенны для n, поскольку глухое и соответственно фрикативное n как особые фонемы в данной системе отсутствуют). В любой системе оппозиций многомерные противоположения численно превышают одномерные. Так, например, система согласных немецкого литературного языка в его сценическом произношении содержит 20 фонем (b, ch, d, f, g, h, k, 1, m, n, h,p, pf, r, ss, s, sch, t, vv, tz) и, следовательно, 190 возможных оппозиций. Среди них только 13 одномерны (а именно: b—p, d—t, g—k, b—m, d—n, g—h, pf—f, k—ch, tz—ss, f—w, ss—s, ss— sch, r—1), все прочие оппозиции (то есть 93% всей системы) многомерны. Имеются фонемы, вообще не участвующие в одномерных оппозициях; среди согласных немецкого языка такой фонемой является h. В противоположность этому в многомерных оппозициях должна участвовать любая фонема и среди оппозиций, в которых принимает участие та или иная фонема, многомерные всегда превосходят числом одномерные. Каждая согласная фонема немецкого языка участвует в 19 оппозициях, из коих самое большее только две одномерны. Однако для определения фонологического содержания фонемы наиболее существенны как раз одномерные оппозиции. Следовательно, одномерные оппозиции вопреки их относительно ограниченному числу играют значительную роль в структуре фонологической системы.
Многомерные оппозиции можно разделить на гомогенные (однородные) и гетерогенные (неоднородные). Однородными называются такие многомерные оппозиции, члены которых могут быть представлены в качестве крайних точек «цепочек» (выражение заимствовано нами у Н. Дурново) из одномерных оппозиций. Так, например, оппозиция u—e в немецком языке многомерна: общим для обеих фонем является лишь то, что они гласные, но этот признак не ограничивается только названными двумя фонемами, он присущ еще целому ряду фонем немецкого языка (точнее — всем гласным). Однако члены данной оппозиции u и е можно представить как крайние точки «цепочки» u—о, о—ö, ö—е, которая состоит из одномерных оппозиций: в системе гласных немецкого языка u и о являются единственными лабиализованными гласными заднего ряда, о и ö — единственными лабиализованными гласными среднего подъема, ö и е — единственными гласными переднего ряда среднего подъема. Следовательно, оппозиция u—e является однородной. Однородной является также многомерная оппозиция х—h (ch—ng) в системе согласных немецкого языка: ее можно вытянуть в цепочку одномерных оппозиций x—k,k—g, g—h. противоположность этому многомерная оппозиция р—t является неоднородной, так как в промежутке между р и t вить себе ни одного члена, который составлял бы с этими фонемами одномерную оппозицию. Совершенно очевидно, что в совокупной фонологической системе любого языка неоднородные многомерные оппозиции должны быть многочисленнее однородных. Однако для определения фонологического содержания фонемы, а следовательно, и для общей структуры фонологической системы однородные оппозиции очень важны. Можно выделить далее два типа однородных многомерных оппозиций: прямолинейные и непрямолинейные, в зависимости от того, какую цепную связь можно установить между членами оппозиции: с помощью ли одной «цепочки» одномерных оппозиций или с помощью ряда «цепочек». Так, в приведенных выше примерах оппозиция х—h прямолинейная, поскольку в рамках немецкой фонологической системы мыслима только одна «цепочка» х—k—g—h. В отличие от этого оппозиция u—e является непрямолинейной, поскольку «путь», ведущий от u к е в рамках немецкой фонологической системы, можно представить в виде ряда «цепочек» из одномерных оппозиций (u—о—ö—е, или u—ü—ö—е, или u—ü—i—е, или u—o—а—ä—е). Наряду с различением одномерных и многомерных оппозиций не менее существенно и различение пропорциональных и изолированных оппозиций. Оппозиция называется пропорциональной, если отношение между ее членами тождественно отношению между членами какой-либо другой оппозиции (или ряда других оппозиций) в рамках той же самой фонологической системы. Так, например, оппозиция р—b в немецком языке пропорциональна, поскольку отношение между р и b является тождественным отношению между t и d или между k и g. Наоборот, оппозиция р—sch является изолированной, поскольку в немецкой фонологической системе нет другой пары фонем, члены которой находились бы в таких же отношениях, как р и sch. Различие между пропорциональными и изолированными оппозициями может иметь место как в одномерных, так и в многомерных оппозициях: так, например, в немецком языке оппозиции а) р—b — одномерная и пропорциональная, б) r—1 — одномерная и изолированная, в) р—t — многомерная и пропорциональная (ср. b—d, m—n), г) р— sch — многомерная и изолированная. В любой системе изолированные оппозиции гораздо многочисленнее пропорциональных. В немецкой системе согласных только 40 оппозиций пропорциональны, а 150 оппозиций (то есть 80%) являются изолированными. При этом они распределяются следующим образом: одномерные пропорциональные 11 (6%) одномерные изолированные 2 (1%) многомерные пропорциональные 29 (15%) многомерные изолированные 148 (78%) Эта таблица свидетельствует о том, что в одномерных оппозициях преобладают пропорциональные, а вмногомерных — изолированные отношения. Само собой разумеется, что абсолютные цифры варьируют от языка к языку. Однако отношение в основном остается всюду одним и тем же: наибольшую группу образуют изолированные многомерные оппозиции, наименьшую — изолированные одномерные оппозиции; между этими крайними точками располагаются пропорциональные оппозиции, среди которых многомерные всегда преобладают над одномерными. Для характеристики той или иной фонологической системы не столь важно процентное отношение, сколь процент фонем, которые участвуют в каждом из этих классов. Среди немецких согласных встречается лишь одна фонема, участвующая только в изолированных многомерных оппозициях (h); три участвуют только в одной одномерной изолированной оппозиции (š, r и 1); все прочие согласные (то есть 80% согласных) участвуют одновременно в одномерных и многомерных пропорциональных оппозициях. В русском языке в пропорциональных оппозициях участвует 88% согласных, а в бирманском языке — даже 97%. Еще важнее отношение числа одномерных пропорциональных оппозиций к числу фонем, участвующих в этих оппозициях. В немецкой системе согласных в 11 одномерных пропорциональных оппозициях участвует 16 фонем, в русском языке в 27 оппозициях того же рода — 30 согласных, а в бирманском в 79 оппозициях аналогичного типа — 60 согласных. Разделив число одномерных пропорциональных оппозиций на число согласных фонем, участвующих в этих оппозициях, получим: для немецкого — 0,69, для русского — 0,90 и для бирманского — 1,32. <…> Порядок, который достигается расчленением фонем на параллельные ряды, существует не только на бумаге и не является д Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.025 сек.) |