РЫСИСТЫЕ ИСПЫТАНИЯ

Начало в 3 ч. дня. Буфет. Оркестр.

Объявление

Проснулся я от ужасного истошного крика, словно прорезавшего дверь

дисковой пилой. Очумелый со сна, пытался я сообразить, что там могло

случиться, и подумал, что в квартире у нас кто-то помер. И пока я старался

нашарить ногой сапоги, Жеглов уже слетел с дивана и, натягивая на бегу

галифе, босиком выскочил в коридор.

В коридоре, заходясь острым пронзительным криком, каталась по полу

Шурка Баранова. На ее тощей сморщенной шее надувались синие веревки жил,

красные пятна рубцами пали на изможденное лицо, и такое нечеловеческое

страдание, такие ужас и отчаяние были на нем, что я понял - случилось

ужасное.

Жеглов, стоя перед Шуркой на коленях, держал ее за костистые плечи.

- Дай воды! - крикнул мне Глеб.

Я так ошалел от ее крика, так испугался, что побежал почему-то не на

кухню, а в комнату, и никак не мог найти кружку, потом схватил кувшин, и

Жеглов, набирая воду в рот, брызгал ей в лицо. Жались по углам перепуганные

соседи, тоненько скулил старший Шуркин сын Генка, и замер с нелепой

бессмысленной улыбкой ее муж инвалид Семен.

- Карточки! Кар-то-чки! - кричала Шурка страшным нутряным воплем, и в

крике ее был покойницкий ужас и звериная тоска. - Все! Все! Продуктовые

кар-то-чки! Укра-ли-и-и-и!.. Пятеро малых... с... голоду... помрут!..

А-а-а! Месяц... только... начался... За весь... месяц... карточки!.. Чем...

кормить... я... их... БУДУ! А-а-а!..

Четвертое ноября сегодня, двадцать шесть дней ждать до новых карточек,

а буханка хлеба на рынке - пятьдесят рублей.

Жеглов, морщась от крика, словно ему сверлили зуб, сильно тряхнул ее и

закричал:

- Перестань орать! Пожалеет тебя вор за крик, что ли? Детей, смотри,

насмерть перепугала! Замолчи! Найду я тебе вора и твои карточки найду...

Шурка и впрямь смолкла, она смотрела на Жеглова с испугом и надеждой,

и весь он - молодой, сильный и властный, такой бесконечно уверенный в себе

- в этот миг беспросветного отчаяния казался ей единственным островком

жизни.

- Глебушка, Глебушка, родненький, - зарыдала она снова. - Где же ты

сыщешь эту бандитскую рожу, гада этого проклятого, душегуба моих деточек?

Чем же мне кормить их месяц цельный? И так они у меня прозрачные, на

картофельных очистках сидят, а как же месяц-то проголодуем?

- Перестань, перестань! - уверенно и спокойно говорил Глеб. - Не война

уже, слава богу! Не помрем, все вместе как-нибудь перезимуем...

Он повернулся ко мне и сказал:

- Ну-ка, Володя, тащи-ка наши карточки. - И, не дожидаясь, пока я

повернусь, проворно вскочил и побежал в нашу комнату, и никто из онемевших

соседей еще не успел прийти в себя, как он сунул Шурке в руки две наши

рабочие карточки с офицерскими литерами. - На, держи! Половину ртов мы уже

накормили, с остальными тоже что-нибудь придумаем...

Шурка отрицательно мотала головой, отводила в сторону его руки,

отталкивала от себя розовые клетчатые бумажечки карточек, искусанными

губами еле шевелила:

- Не-е, не возьму... А вы-то сами?.. Не могу я...

- Бери, тебе говорят! - прикрикнул на нее Жеглов. - Тоже мне еще,

церемонии тут разводить будешь...

Он сходил снова в комнату и принес банку консервов, кулек сахару,

пакет с лярдом - из того, что мы сэкономили и он вчера отоварил к

празднику.

- Ешьте на здоровье, - милостиво сказал он, и я видел, что он самому

себе нравится в этот момент и всем соседям он был невероятно симпатичен; да

и мне, честно говоря, Глеб был очень по душе в этот момент, и он это знал,

и хотя босиком у него был не такой внушительный вид, как в сверкающих

сапогах, но все равно он здорово выглядел, когда сказал Шурке строго: -

Корми ребят, нам еще солдаты понадобятся. Эра Милосердия, она ведь не скоро

наступит...

Старческая серая слеза ползла по ячеистой клетчатой щеке Михал

Михалыча, который быстро-быстро кивал головой, протягивая Шурке авоську с

картошкой и луком - у него все равно больше ничего было.

Шурка бессильно, тихо плакала и бормотала:

- Родненькие, ребятушки мои дорогие, сыночки, век за вас бога молить

буду, спасли вы деточек моих от смерти, пусть все мои горести падут на

голову того ворюги проклятого, а вам я отслужу - отстираюсь вам, убираться

буду, чего скажете, все сделаю...

- Александра! - рявкнул Жеглов. - Чтобы я больше таких разговоров не

слышал. Советским людям, и притом комсомольцам, стыдно использовать наемную

силу! - Повернулся ко мне и сказал сердито: - Чего стоишь? Иди чайник

ставь, мы с тобой и так уже опаздываем...

Шагая рядом с Жегловым на работу, я раздумывал о том, что мы с ним

будем есть этот месяц. За двадцать шесть дней брюхо нам к спине подведет -

это как как пить дать. Раз мы не сдали карточки в столовую, то нас

послезавтра автоматически снимут там с трехразового питания. Правда,

остается по шестьдесят талонов на второе горячее блюдо. Еще нам полагается,

наверное, не мешьше мешка картошки с общественного огорода. Несколько банок

консервов осталось. У Копырина можно будет разжиться кислой капустой, а

Пасюк хвастался, что ему прислали приличный шмат сала, он нам наверняка

кусок отжалеет. Хлеба, даже если покупать его на рынке - по полсотни за

буханку, - тоже хватит. В крайнем случае, кто-нибудь из обмундирования

загоним, часы... В общем, ничего, перебьемся...

Прикидывал я все это в уме и сам себя стыдился. Ну никогда, видимо,

мне не стать таким человеком, как Жеглов - взял и вот так, запросто, отдал

весь месячный паек Шурке Барановой и идет себе, посвистывает, думать об

этом уже позабыл, а я, как крохобор какой-то, все считаю, и считаю, и

прикидываю, и вычисляю! Тьфу, просто противно смотреть на самого себя!

Видимо, каким человек родился - его уж не переделаешь. И даже мысли о том,

что Жеглов не только свои, но и мои карточки тоже отдал, не утешали меня в

сознании своего крохоборства.

На Трубной мы сели в трамвай. Жеглов сказал кондукторше:

- Служебный, литер "Б"... - Мы с ним устроились на задней площадке, и,

когда уже подъезжали к Петровке, он постучал меня по плечу: - Володя, ты

все же чего-нибудь померекуй - нам ведь с тобой месяц жрать хошь-не хошь, а

надо...

Полдня пролетело незаметно в текущих хлопотах, а после обеда явился

взмыленный Тараскин - усталый, но довольный собой. Он ухитрился-таки

повязать на Зацепе жулика, обокравшего семью погибшего военнослужащего с

улицы Стопани: тот не успел еще спустить сиротское барахлишко и был

прихвачен, можно сказать, с поличным - вещдоки мирно лежали у него дома. О

своем успехе он еще вчера вечером доложил Глебу по телефону, и тот сразу же

запряг его на установку хозяев телефона К 4-89-18. Сложность заключалась в

том, чтобы все разузнать по-тихому, чтобы никто не заподозрил, будто кто-то

интересуется владельцем телефона, тем более из МУРа; и разведку следовало

вести под какой-нибудь легендой. Коля Тараскин такую легенду выдал и

сведения собрал довольно полные, только, как мне казалось, совсем для нас

бесполезные.

- Телефон личный, - докладывал Коля, томно развалясь за столом,

который занимал пополам со мной. - Владелец - Задохина Екатерина Петровна,

семидесяти лет. Проживает по Чистопрудному бульвару, дом тринадцать,

квартира пять...

По лицу Жеглова я видел, что он не хочет лишать Колю ощущения триумфа

- Тараскин, прямо сказать, был не из самых удачливых в личном сыске, - но и

дожидаться всего рассказа по порядку тоже терпения не имел, поэтому

перебивал Колю короткими точными вопросами:

- Квартира отдельная, коммунальная?

На что Коля отвечал обстоятельно:

- Квартира коммунальная, помимо Задохиной имеется еще четверо соседей:

Иволгины, Сергеевы...

- Соседи пользуются телефоном?

- В одну сторону...

- В смысле?

- Чтобы сами звонили, бабка разрешает. А номер давать, чтобы им

звонили, - категорически нет.

- Ага. Ясно. Дальше.

- Бабка живет в этой квартире всю жизнь, до революции служила в

Расходовских номерах на Сретенке горничной. Последнее время - в разных

столовых, сперва официанткой, потом судомойкой...

- Потеплее где, значит... - заметил Жеглов.

- Ага. В общественном питании... - не стал спорить Тараскин, хотя

видно было, что он не разделяет иронии начальника, поскольку - то ли Жеглов

забыл об этом, то ли церемониться не стал - жена Тараскина Вера тоже была

официанткой, ввиду чего Тараскин постоянно был в курсе дел общественного

питания, да и аппетит у него был всегда поменьше нашего. А Жеглов спросил:

- Родственники, знакомые какие у бабки?

- По домовой книге родственников у ней с тридцать девятого года не

значится.

- А из других источников?

- Племянница к ней иногда наезжает. По сведениям соседей, проживает на

Брянщине, в деревне то ли Новые, то ли Нижние Ляды. Зовут Нюша...

- Нюша? - заинтересовался Жеглов. - Нюша. Нюра. Анна. Что?

- Анна-то Анна, да не та, по-моему, - сказал рассудительно Тараскин. -

Во-первых, лет ей от тридцати пяти до сорока - старовата, значит;

во-вторых, криминалу за ней - что самогон в грелках резиновых привозит, а

посерьезней ни-ни.

- Понял. На бабку, Задохину эту самую, есть что?

- Компрматериалов - ни синь пороху. Тихо живет, ходит в церковь,

приводов и судимостей не имеет. Питается, одевается по средствам получаемой

пенсии...

- Так-так-так... - пробурчал Жеглов. - Ничего, значитца, за ней не

маячит. Ну ладно, садись пиши справку. Да, а посетители к ней ходят какие?

Тараскин, доставая из ящика стола бумагу, сказал скучным голосом:

- Да какие у ней, ископаемой, посетители? Нема. И такой, как мы

представляем, красульки вроде неизвестной нам подруги Фокса под кодовым

названием "Аня", никто там сроду не видел...

Высунув от усердия кончик языка, Тараскин принялся выводить

справку-донесение, а Жеглов, наморщив лоб, похаживал из угла в угол,

скрипел сапогами, думал. Я сказал ему:

- Хитер бобер этот Фокс. Его тут, я думаю, не зацепишь - двойная

перестраховка. У меня в штрафроте был один уголовник, Синяев Федор,

домушник по довоенной профессии. Я его потом подтянул несколько, сбил с

него разгильдяйство...

- Внимание, случай из военной практики комроты Шарапова, - сказал,

ехидно ухмыльнувшись по своей привычке, Жеглов.

Я, конечно, на него обижаться не стал - натура! И сказал:

- Он вообще-то мужик основательный был, бережливый, у меня потом,

после пролития крови, тылом заведовал... Да-а... Он, значит, воровать любил

из квартир, где хозяева в долгосрочной отлучке. Он мне рассказывал: ходит,

бывало, ходит под окнами, днем и вечером... Днем занавески закрыты, вечером

по нескольку дней свету нет. Значит, площадка готова. Заберется он туда и

шурует спокойненько: сперва все сортирует, готовит без суеты...

- Есть такие шакалы... - уже по-серьезному сказал Жеглов. - Ну-ну?

- За раз не управится - ставит меж окном и занавеской газеты. Если

хозяева вернутся, занавески тронут, газеты упадут. Он, как придет снова,

увидит... Вот, значит, какая манера...

- Это ты к тому, что Фокс нам у бабки Задохиной газеточки в окне

ставит?

- Так точно. И получается, по моему разумению, - двойные. Потому, если

Ручечник его сдаст, он все равно должен звонка Фокса дожидаться. Выходит,

есть время ему подумать и подготовиться. Я так рассуждаю...

- Правильно рассуждаешь. Ну-с, что делать будем?

Тараскин оторвался от писанины, сказал решительно:

- Вызвать сюда бабку: так, мол, и так, бабка Катя, какие такие бандиты

особо опасные держат через тебя связь со своими преступными пособниками?

Рассказывай по совести, не то...

Жеглов перебил его выступление:

- Ага! Бабка перекрестится на портрет - вона, в красном углу, - и

скажет: "Разлюбезный мой гражданин начальник Тараскин Николай, хошь распни

меня, знать ничего не ведаю. Есть, мол, молодка одна, Аня, за сиростью моей

присматривает, забегает иногда карточки отоварить, добрая душа. Ну,

телефона у ней нету, а дело молодое - кавалеры-то звонить нынче привыкли.

Вот я ей и передаю... А кто да что - откуда мне, старой дуре, знать?" И еще

через полчаса Аня в курсе дела, а с нею и дружок ее многомудрый, Фокс. Как

тебе такая картина?

Тараскин развел руками:

- Вам виднее, Глеб Георгиевич. Вы у нас голова, вам и решать... - И

вернулся к своей справке, которую, судя по темпам, должен был закончить к

Новому году.

- А ты как думаешь, Шарапов? - спросил Жеглов.

- У меня соображения только, так сказать, отрицательные.

- Ничего, - кивнул Жеглов. - Можно идти и методом исключения. Говори!

- Да что говорить-то... Если мы от имени Ручечника позвоним, Фокс ему

же перезвонит. А как с ним разговаривать? Тут же засыплемся... С

Волокушиной попробовать договориться - так она с ними в разговоры не

вступала и нас от чистого испуга завалит...

- Остается одно, - подытожил Жеглов. - Ручечника сагитировать.

- Вызвать? - приподнялся я.

Жеглов покачал головой:

- Не. Рано еще. Пусть посидит, - может, дозреет. Я его выпущу, если он

нам Фокса сдаст...

Я с удивлением воззрился на него - никак не мог я привыкнуть к его

неожиданным финтам. А он сказал:

- Фокс бандит. Его любой ценой надо брать. А Ручечник мелкота, куда он

от нас денется?..

Что-то меня не устраивало в этом рассуждении, но я еще был слаб в

коленках с Жегловым спорить, да и подумал, кроме того, что это у меня в

привычку превращается - по любому вопросу с ним в склоку вступать. Поэтому

я промолчал, а Глеб задумчиво сказал:

- Для нас, как ни прикидывай, телефон этот дурацкий с Аней - главный

опорный пункт. Это тебе не прогулки по коммерческим кабакам, здесь они

реально пасутся, так что и нам следует реально этот вариант отрабатывать...

- А как?

Жеглов улыбнулся:

- Чтобы такие орлы-сыщики да не придумали! Быть не может! Поэтому ты

отправишься к двум часам в триста восьмой кабинет к товарищу Рабину Николаю

Львовичу - я с ним договорился - и начнете вместе проверку по всем

оперативным учетам: на судимых, приводников, барыг и прочую прелестную

публику. Выберете всех женщин по имени Анна, хотя бы мало-мальски

подходящих под наш размер. Кстати, загляни и в картотеку кличек...

- Так ведь Анна - это... - не понял я.

Жеглов похлопал меня по плечу:

- Бывает, бывает, что имя - это не имя, а кличка. Я тебе на досуге

сколько хошь примеров приведу. Да ты и сам увидишь! Значит, выпиши всех

более-менее подходящих на карточки - пусть у нас перед глазами будут...

- Есть!

- Работа эта большая, на несколько дней, да что делать...

Мне пришла в голову мысль, и я ее нерешительно высказал:

- А что, Глеб, если нам по вокзалам поискать?

- То есть?

- Ну, мы ведь прикинули, что она может работать где-нибудь в

вагоне-ресторане? Там ведь любую добычу можно перемолоть?..

Жеглову никогда не надо долго объяснять.

- Толково, - сказал он. - Попросим у Свирского людей, пусть по всем

вокзалам устанавливают Аню в вагонах-ресторанах - список мы потом сравним с

твоими карточками по оперучету. Теперь вот что: бабку эту, Задохину, надо

взять под колпак - вдруг к ней кто сунется? Это я тоже проверну...

Мысль насчет бабки была, конечно, верная, но мне все казалось, что с

ее телефоном мы чего-то не дорабатываем. Поэтому я спросил:

- Слушай, Глеб, мне как-то Пасюк говорил, что если к нам, например,

позвонят, скажут чего-нибудь, а потом бросят трубку, а ты хочешь узнать,

откуда звонили, то это можно. Так это?

- Можно, - сказал Жеглов. - Надо только свою трубку не класть, а с

другого аппарата позвонить на телефонную станцию. Там они засекают

как-то... А что?

- Постой, у меня тогда еще вопрос. Ведь то, что мы Ручечника посадили,

для уголовников не секрет, знают они?

Жеглов посмотрел на меня с удивлением:

- Конечно, не секрет, обыкновенное дело. И что?

- А то, что можно заранее с телефонной станцией договориться и

попросить Волокушину позвонить Задохиной насчет Ани. Аня или Фокс

перезвонят, пусть им Волокушина скажет, в натуре так, с истерикой, что

Ручечника посадили и как, мол, ей жить дальше...

Глаза Глеба заблестели, идея ему явно понравилась.

- Ага, ага... - быстро прикинул он. - Тогда Фокс с ней как-либо

связывается, что мало вероятно... или велит забыть Анин телефон и больше не

звонить... так-так... а нам телефонная станция при всех случаях дает номер,

откуда он звонил... Молодец, Шарапов, орел!

Я почувствовал, как по лицу у меня невольно расплывается довольная

улыбка, и мне от этого неловко стало - стоит Жеглову погладить меня по

шерсти, я тут же мурлыкаю, как кот, от удовольствия! Что-то в нем все же

есть такое, в чертяке!

А он посмотрел на меня с прищурцем и сказал:

- Независимо от этого завтра начинаем общегородскую операцию по

ресторанам - люди выделены, я с начальством обо всем договорился. Особый

прицел - на "Савой", он ведь там, по нашим данным, часто болтается. Почем

знать, может, мы его там и подловим! Ты пока, до двух-то часов, приведи в

порядок переписку, а я пошел... - И без дальнейших разъяснений Жеглов

испарился.

Я уселся за его стол и занялся перепиской - так у нас всякая

канцелярщина называется: вносишь названия документов в опись, толстой

"цыганской" иглой подшиваешь к делу, нумеруешь страницы и тому подобное.

Коля Тараскин, оживившись с уходом Жеглова, принялся, со слов своей жены,

пересказывать мне содержание музыкальной кинокомедии "Аршин мал Алан", я

занимался своим делом и должен сказать, что лучшего времяпрепровождения,

когда тебе предстоит праздничный вечер, и не придумаешь...

X x x

Поиск по сайту: