Песнь двадцать шестая

[Круг восьмой. — Восьмой ров. — Лукавые советчики. — Улисс и Диомед].

Гордись, Фьоренца, долей величавой!

Ты над землей и морем бьешь крылом,

И самый Ад твоей наполнен славой!

4 Я пять таких в собранье воровском

Нашел сограждан, что могу стыдиться,

Да и тебе немного чести в том.

7 Но если нам под утро правда снится,

Ты ощутишь в один из близких дней,

К чему и Прато[45], как и все, стремится;

10 Поэтому — тем лучше, чем скорей;

Раз быть должно, так пусть бы миновало!

С теченьем лет мне будет тяжелей.

13 По выступам, которые сначала

Вели нас вниз, поднялся спутник мой,

И я, влекомый им, взошел устало;

16 И дальше, одинокою тропой

Меж трещин и камней хребта крутого,

Нога не шла, не подсобясь рукой.

19 Тогда страдал я и страдаю снова,

Когда припомню[46] то, что я видал;

И взнуздываю ум сильней былого,

22 Чтоб он без добрых правил не блуждал,

И то, что мне дала звезда благая

Иль кто-то лучший, сам я не попрал.

25 Как селянин, на холме отдыхая, -

Когда сокроет ненадолго взгляд

Тот, кем страна озарена земная,

28 И комары, сменяя мух, кружат[47], —

Долину видит полной светляками

Там, где он жнет, где режет виноград,

31 Так, видел я, вся и скрилась огнями

Восьмая глубь, как только с двух сторон

Расщелина открылась перед нами.

34 И как, конями поднят в небосклон,

На колеснице Илия вздымался,

А тот, кто был медведями отмщен,

37 Ему вослед глазами устремлялся

И только пламень различал едва,

Который вверх, как облачко, взвивался[48], —

40 Так движутся огни в гортани рва,

И в каждом замкнут грешник утаенный,

Хоть взор не замечает воровства.

43 С вершины м о ста я смотрел, склоненный,

И, не держись я за одну из плит,

Я бы упал, никем не понужденный;

46 И вождь, приметив мой усердный вид,

Сказал мне так: «Здесь каждый дух затерян

Внутри огня, которым он горит».

49 «Теперь, учитель, я вполне уверен, —

Ответил я. — Уж я и сам постиг,

И даже так спросить я был намерен:

52 Кто в том огне, что там вдали возник,

Двойной вверху, как бы с костра подъятый,

Где с братом был положен Полиник?»[49]

55 «В нем мучатся, — ответил мой вожатый, —

Улисс и Диомед[50], и так вдвоем,

Как шли на гнев[51], идут путем расплаты;

58 Казнятся этим стонущим огнем

И ввод коня[52], разверзший стены града,

Откуда римлян вышел славный дом,

61 И то, что Дейдамия[53] в сенях Ада

Зовет Ахилла, мертвая, стеня,

И за Палладий[54] в нем дана награда».

64 «Когда есть речь у этого огня,

Учитель, — я сказал, — тебя молю я,

Сто раз тебя молю, утешь меня,

67 Дождись, покуда, меж других кочуя,

Рогатый пламень к нам не подойдет:

Смотри, как я склонен к нему, тоскуя».

70 «Такая просьба, мне он в свой черед, -

Всегда к свершенью сердце расположит;

Но твой язык на время пусть замрет.

73 Спрошу их я; то, что тебя тревожит,

И сам я понял; а на твой вопрос

Они как греки, промолчат, быть может».

76 Когда огонь пришел под наш утес

И место и мгновенье подобало,

Учитель мой, я слышал, произнес:

79 «О вы, чей пламень раздвояет жало!

Когда почтил вас я в мой краткий час,

Когда почтил вас много или мало,

82 Слагая в мире мой высокий сказ[55],

Постойте; вы поведать мне повинны,

Где, заблудясь, погиб один из вас»[56].

85 С протяжным ропотом огонь старинный

Качнул свой больший рог; так иногда

Томится на ветру костер пустынный.

88 Туда клоня вершину и сюда,

Как если б это был язык вещавший,

Он и здал голос и сказал: «Когда

91 Расстался я с Цирцеей[57], год скрывавшей

Меня вблизи Гаэты[58], где потом

Пристал Эней, так этот край назвавший, —

94 Ни нежность к сыну, ни перед отцом

Священный страх, ни долг любви спокойный

Близ Пенелопы с радостным челом

97 Не возмогли смирить мой голод знойный

Изведать мира дальний кругозор

И все, чем дурны люди и достойны.

100 И я в морской отважился простор,

На малом судне выйдя одиноко

С моей дружиной, верной с давних пор.

103 Я видел оба берега, Морокко[59],

Испанию, край сардов[60], рубежи

Всех островов, раскиданных широко.

106 Уже мы были древние мужи,

Войдя в пролив, в том дальнем месте света,

Где Геркулес воздвиг свои межи[61],

109 Чтобы пловец не преступал запрета;

Севелья справа отошла назад,

Осталась слева, перед этим, Сетта[62].

112 «О братья, — так сказал я, — на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока ещё не спят

115 Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный[63]!

118 Подумайте о том, чьи вы сыны:

Вы созданы не для животной доли,

Но к доблести и к знанью рождены».

121 Товарищей так живо укололи

Мои слова и ринули вперед,

Что я и сам бы не сдержал их воли.

124 Кормой к рассвету, свой шальной полет

На крыльях вёсел судно устремило,

Всё время влево уклоняя ход[64].

127 Уже в ночи я видел все светила.

Другого остья, и морская грудь

Склонившееся наше заслонила[65].

130 Пять раз успел внизу луны блеснуть

И столько ж раз погаснуть свет заемный[66],

С тех пор как мы пустились в дерзкий путь.

133 Когда гора[67], далекой грудой темной,

Открылась нам; от века своего

Я не видал еще такой огромной.

136 Сменилось плачем наше торжество:

От новых стран поднялся вихрь, с налета

Ударил в судно, повернул его

139 Три раза в быстрин е водоворота;

Корма взметнулась, на четвертый раз,

Нос канул книзу, как назначил Кто-то[68],

142 И море, хлынув, поглотило нас».

Поиск по сайту: