АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Записки кирасира 11 страница

Читайте также:
  1. DER JAMMERWOCH 1 страница
  2. DER JAMMERWOCH 10 страница
  3. DER JAMMERWOCH 2 страница
  4. DER JAMMERWOCH 3 страница
  5. DER JAMMERWOCH 4 страница
  6. DER JAMMERWOCH 5 страница
  7. DER JAMMERWOCH 6 страница
  8. DER JAMMERWOCH 7 страница
  9. DER JAMMERWOCH 8 страница
  10. DER JAMMERWOCH 9 страница
  11. II. Semasiology 1 страница
  12. II. Semasiology 2 страница

Главной причиной этого курьёза, как мне кажется, был всё же великий князь Николай Николаевич – кавалерист старой школы и большой приверженец конницы вообще, да к тому же и человек сам по себе очень темпераментный, и, что называется, «лихой», а потому и требовавший от нас лихости во что бы то ни стало! И надо отдать полную справедливость: атаковать сомкнуто и разомкнуто большими кавалерийскими соединениями русская кавалерия умела так же замечательно, как и отдельным взводом. Недаром в мировую войну ни германская, ни австрийская кавалерия, даже в самых мелких соединениях, как правило, не принимала наших конных атак, всегда уклоняясь от них, предпочитая спешиться за каким-нибудь рубежом и оттуда уже сыпать в нас ружейным огнём.

6-го августа 1914 г. под местечком Краупишкен в Восточной Пруссии даже был случай, когда один эскадрон Лейб-гвардии конного полка, входившего в состав нашей дивизии, атаковал в лоб (правда разомкнутым строем) германскую батарею на позиции! Потеряв от немецкой картечи добрую половину людей и лошадей, командир эскадрона с уцелевшими людьми всё же доскакал до самых орудий, пару которых тут же захватили. Другую пару немцы успели спасти, ударившись в поспешное бегство, однако вымотавшийся эскадрон конногвардейцев не имел уже сил, дабы преследовать и отбить эти спешно увозимые пушки. В этой удивительной атаке (свидетелем которой был и пишущий эти строки и которая, как мне кажется, была единственная в своём роде за всю мировую войну) несомненно сказались влияние и школа Красного Села. Кстати, командиром эскадрона конногвардейцев был ротмистр барон Врангель, который благодаря этой атаке на батарею приобрёл в гвардии большую известность и популярность и быстро пошёл в гору (Описанная В. Трубецким лобовая атака русской конницей германской батареи произошла под Каушеном. За это сражение командир 2-го эскадрона Конногвардейского полка ротмистр барон П. Н. Врангель был награждён Георгиевским крестом и получил звание флигель-адъютанта, бесславно, однако, закончив свою изумительную карьеру уже в гражданскую войну как разгромленный вождь белых.

Попытаюсь теперь рассказать о том, как производились наши манёвры.

Всё начиналось с того, что на рассвете из полка выезжали два огромных рессорных фургона офицерского собрания с собранской прислугой, возглавляемой нашим вольнонаёмным поваром – мужчиной дородным, скорее напоминавшем чванливого дворянского предводителя, нежели кулинара. Толстый и круглолицый, он обладал солидной, аккуратно подстриженной круглой бородкой, прекрасно сшитым серым пиджаком и кастровым котелком. Выезжая на манёвры, он с видом важного барина восседал на козлах переднего фургона, держа на коленях военную карту двухвёрстку, где был отмечен бивуак, на который ему надлежало прибыть ранее всех, дабы раскинуть там собранскую палатку и приготовить для господ офицеров вкусную трапезу. Чего-чего только не вёз повар в своих чёрных фургонах! – дорогое собранское серебро, накрахмаленные скатерти и салфетки, батареи шампанского и ликёров, бесконечный ассортимент всякой закуси. Повар был умница, но и плут перворазрядный. Впрочем, чёрт с ним со всем!..

После этого предварительного действия (имевшего несомненное влияние на успешность предстоящей операции) в полку начинали седлать, строиться и без конца здороваться с начальством. Когда наконец утром полк выходил из Красного и спешивался возле села, полковой командир подзывал к себе всех офицеров и зачитывал им вслух полученное от начальника дивизии общее задание, и так называемую обстановку, которая очень часто сводилась к тому, что по данным воздушной разведки, высадившийся в Финском заливе десант противника наступает в сторону Красного. Вот мы и должны либо изображать этот наступающий десант, либо же, наоборот, отразить его удар.

В первом случае мы, соединившись с прочими полками дивизии, предпринимали длительный переход, иной раз километров за шестьдесят и больше, выслав вперёд квартирьеров. По прибытии на бивуак, один из полков назначался в сторожевое охранение. Разместив эскадроны, проголодавшиеся и усталые офицеры остальных полков тотчас же принимались пировать. Покуда солдаты получали свой обед из походных кухонь, у офицеров на вольном воздухе происходил большой пикник, замечательный обильной и разнообразной закуской и выпивкой, ибо на манёврах у всех всегда разыгрывался чертовский аппетит. Эти пикники были неотъемлемой частью всяких манёвров.

Тем временем командиры полков, бригадные генералы, адъютанты и штабное начальство, наскоро закусив, собирались у начальника дивизии для обсуждения плана наступления и, детально проработав последний, тоже присоединялись к тому или иному полковому пикнику, затягивающемуся иной раз далеко за полночь, зачастую под музыку трубачей. На бивуаке далеко слышно было, как по соседству «гуляют» жёлтые кирасиры, кавалергарды и конногвардейцы. Офицерство пировало всегда в тесной компании своего собственного полка, очень редко приглашая к себе соседей. Исключение делали конно-артиллеристам, которых все охотно приглашали, ибо в гвардейской конно-артиллерии совершенно отсутствовала та полковая чванливость и снобизм, который был так присущ гвардейским частям.

Всегда подтянутые и с иголочки одетые офицеры разрешали себе на манёврах одеться во всё старое и потёртое, приобретая самый боевой вид закалённых воинов. Настроение у всех бывало весёлое, и нигде не отпускалось столько шуток и острот и не рассказывалось столько анекдотов, как именно на этих бивуаках.

Днём наша офицерская молодёжь, помешанная на спорте, часто собирала деревенских ребятишек и среди них устраивала на призы состязания в беге, в плавании, в прыжках и борьбе. Многие фанатики спорта, давно помешавшиеся на ипподроме, по всем правилам тут же организовывали для себя тотализатор, делая ставки на того или иного из ребят, устраивая всевозможные «заезды» для «трёхлеток», «пятилеток» и разыгрывали гандикапы, причём втягивали иной раз в это глупое дело даже почтенных генералов. Спать ложились очень поздно, либо на сеновале, либо где-нибудь под навесом, предпочитая разложить походные постели на вольном воздухе, нежели в душных, нечистых и дурно пахнущих избах, кишащих тараканами, клопами и блохами. (Гвардейцы офицеры, несмотря на свой закалённый вид воинов, были очень брезгливы).

Юные корнеты по ночам расшаливались как дети. Вот из раскрытых ворот деревенского сарая доносится внушительный храп старшего полковника фон Шведера; гроза офицеров, гроза всего кирасирского полка мирно почивает на походной постели. У изголовья строгого полковника стоит опрокинутое ведро. На ведре большая чашка с водой, а в чашке – две полковничьи челюсти, хоть и фальшивые, но зубастые. Корнеты князь Урусов-младший и фон Баумгартен-второй – большие выдумщики; один из них тихонько подкрадывается к спящему полковнику и осторожно сыплет в его огромный и беззубый раскрытый рот пойманных в избе клопов и рыжих тараканов. Другой, застыв на соседней походке, со счастливой улыбкой наблюдает, как теперь беспомощно подёргиваются наисвирепейшие во всём полку уста, как бы самой природой созданные для того, чтобы расточать неприятные выговоры, нотации и внушения. Но вот в уголку полковничьих уст показались подвижные тоненькие тараканьи усики; жирный и намокший клоп в панике выбежал на оттопыренную полковничью губу. Другой, по-видимому, забился в самую полковничью глотку и у полковника в горле начинает першить. «К-ха, К-ха!..» – громоподобно кашляет он и как ошалелый вскакивает на постели, вытаращив грозные налитые глаза. Корнеты быстро отворачиваются, делая вид, что укладываются спать. «Фу, чёрт... что за гадость?!» – сердито бурчит полковник, брезгливо отплёвываясь и, ничего не понимая, с сердцем поворачивается на бок. «Желторотые» корнеты тихо торжествуют и смеются, уткнувшись в подушки.

На рассвете, наконец, приступали к серьёзным делам. После подробного инструктажа в сторону Красного высылались разъезды и разведывательные эскадроны (если таковые не были высланы ещё накануне). Наконец вся дивизия со своей артиллерией трогалась в обратный поход, имея впереди авангард, а с боков походные заставы. Начиналась игра в войну – игра, которая часто искренне увлекала, как многих офицеров, так и некоторых солдат, входивших в большой азарт, в особенности в разведке, стараясь забрать в плен «неприятельских» дозорных, которых иной раз от избытка темперамента даже лупили по шее. Впрочем, находилось много и таких офицеров, которые относились к самому манёвру индифферентно, так сказать, по-казённому, ограничиваясь лишь более или менее добросовестным выполнением возлагаемых на них заданий и только.

Часто практиковались ночные походные марши, очень утомительные, но сильно затруднявшие разведку противника. Под покровом ночи легче всего удавалось обмануть противника, совершив «глубокий» обходный манёвр, и внезапно появиться в том направлении, где тебя меньше всего ожидали. Обходы очень любили большие начальники и штабные.

Вот, после утомительного ночного марша наша дивизия на рассвете подбирается к Дудергофу. В это время разведка неожиданно близко напарывается на крупные силы «противника» в лице гвардейской казачьей бригады или второй кавалерийской дивизии. В авангарде возникает путаница; выясняется, что кто-то что-то напутал, кто-то кого-то обошёл, кто-то кого-то прозевал. Обе стороны перехитрили. «Противник» горит желанием скорее встретиться с нами и, вдруг обнаружив наши главные силы, прётся на нас полным ходом и притом совсем не оттуда, откуда ему полагалось.

Решение атаковать принимается молниеносно обеими сторонами. Раздаётся команда, гремят трескучие воинственные сигналы штаб-трубачей, и вся дивизия из длинной растянутой походной колонны мигом на карьере разворачивается в сомкнутый фронт, ощетиниваясь пиками. Манёвр этот проделывается в совершенстве. Сломя голову куда-то скачут ординарцы. Наши батареи карьером устремляются в сторону и, заняв сзади нас какие-то фантастические позиции, открывают огонь. В первых лучах утренней зари огненными искорками сверкают выхваченные из ножен шашки. Впереди нас уже бахают батареи противника.

«Марш – Марш!!!» – мы ураганом летим вперёд, поднимая за собой облака адовой пыли, уступом за нами резерв. Гудит земля под тысячами копыт, в ушах свистит ветер, мы галдим «ура!», а прямо на нас уже налетает неудержимой плотной волной всадников вся Вторая дивизия, во всё горло вопиющая точно такое же победное «ура». Шесть, а то и все восемь кавалерийских полков сшибаются друг с другом на полном карьере... Собственно «сшибаются» – никто не сшибается, ибо скачущие впереди командиры полков и эскадронов в самый последний миг останавливают обе стороны в десяти шагах друг от друга. Штаб-трубачи трубят «отбой». Манёвр окончен. Начинается его разбор. «Сто-ой!.. Слеза-а-ай!..»

Потемневшие от пота и фыркающие кони быстро и тяжело поводят боками. Спешившиеся «противники» сразу превращаются в добрых старых знакомых и в облаках всезаволакивающей пыли обмениваются дружественными приветствиями.

– Послушай, Жог'ж, – кричит картавый конногвардейский корнет своему визави, офицеру лейб-гусару, – ты поедешь сегодня в Петербург?

– Еду!

– А где ты будешь выкушивать свою вечегнюю тог'бу?

– Начну с «Кюба» («Кюба» – фешенебельный ресторан Петербурга), идёт?

– C'est entendu! (Решено!)

Словно из-под земли, как по волшебству, между обеими линиями появляются вездесущие «шакалы» со своими корзинами. Офицеры второпях закусывают, как правило, не успевая получить сдачи у ловких торгашей, а тем временем в сторонке старшие начальники и посредники, захлёбываясь и обижаясь друг на друга, до хрипоты спорят на тему о том, кто настоящий победитель происшедшего «боя». Победителем признавалась обычно та сторона, которой удалось хоть немного обойти фланг противника или же раньше открыть пальбу из своих орудий.

Эти встречные атаки, производимые сразу несколькими полками, являли собой весьма эффектное, я бы сказал даже, волнующее зрелище, и мы не раз задумывались над тем, во что, собственно, должны были бы превратиться наши эскадроны если бы атаковывали друг друга всерьёз. В этом случае особенно солоно пришлось бы скачущим впереди офицерам, которые неминуемо, как в клещи, в первую очередь попадали бы на острия пик, как врагов, так, возможно, и своих людей, налетавших сзади в том безудержном порыве, на какой только способны тяжёлые и ретивые кирасирские кони.

После такого манёвра обыкновенно объявлялась «днёвка». Офицеры, принарядившись во всё новое, отбывали частью в Петербург, частью же оставались в Красном, где вечером нарядные и расфранченные появлялись в уютном Красносельском театре смотреть оперетту в исполнении прекрасных артистов.

* * *

 

В дни, когда не было манёвров, мы, как я уже упомянул, ежедневно выезжали на суровое военное поле для производства кавалерийских учений. Все эти учения, как бригадные, так и дивизионные, были весьма однообразны и, в сущности, очень походили на описанные выше Гатчинские полковые учения: те же перестроения, те же эволюции и атаки, но только в больших соединениях и масштабах.

Рискуя наскучить читателю, я всё же позволю себе сказать ещё несколько слов об учениях всей гвардейской кавалерии, дабы дать возможно полную картину Красносельского лагерного сбора.

В пять часов утра или даже ещё раньше, после «побудки», всё Красное Село оглашалось мелодичными звуками очень старинного «генерал-марша», который одновременно начинали играть оркестры во всех кавалерийских полках. С первыми же звуками в полках начинали седлать. Затем на главной улице полки выстраивались для встречи своих штандартов и командиров. К шести часам утра полки со своими оркестрами длинными колоннами со всех сторон выходили на простор военного поля, по старой традиции приветствуя друг друга исполнением полковых маршей [43]. Так, при встрече, например, с Лейб-казаками наш оркестр начинал трубить Лейб-казачий марш, а Лейб-казаки отвечали нам исполнением нашего кирасирского марша. Всего на поле сразу выезжало одиннадцать гвардейских полков (Кавалергардский, Л.гв. конный, Кирасирский Его Величества, Кирасирский Ея Величества, Л.гв. казачий, Л.гв. Атаманский, Л.гв. сводно-казачий, Л.гв. конно-гренадерский, Л.гв. Драгунский, Л.гв. Уланский и Л.гв. Гусарский) с четырьмя конными батареями плюс иногда ещё два армейских кавалерийских полка, так как в Красное Село ежегодно приводились из других округов некоторые армейские полки, шефами которых состояли «высочайшие особы». Тут на военном поле поднималась невероятная какофония, благодаря одновременному исполнению одиннадцати, а то и тринадцати разных маршей.

Наконец, все полки и конные батареи, в порядке своих бригад и дивизий выстраивались в одну общую огромнейшую линию и тщательно выровнявшись, спешивались в ожидании начальства. На поле выезжали в разное время пять бригадных генералов. Мы снова садились, снова ровнялись и снова играли свои полковые марши, дабы приветствовать бригадных, после чего опять спешивались в ожидании начальников дивизии, при появлении которых опять повторяли весь этот тарарам. Встретив с помпой последнего начальника дивизии, спешивались, наконец, в ожидании самого великого князя Николая Николаевича. На все эти церемонии уходило больше часа.

Великий князь приезжал на поле в большом сером открытом автомобиле и останавливался поодаль от полков в заранее назначенном месте, где его ожидали вестовые, державшие под уздцы осёдланного благородного скакуна исключительной красоты, и казак с большим ярким флагом [44]. Ещё издали завидев великокняжеский автомобиль, появление которого предупреждали специально выставленные махальные, начальники принимались нервничать, суетиться и выравнивать свои части с исключительным рвением и вниманием. Некоторые генералы даже как-то сразу менялись в лице, утрачивая всю свою важность. Чувствовалось, что с момента появления на поле Николая Николаевича у всех начальников, в особенности у крупных, делалось тревожно на сердце, ибо Николай Николаевич вполне справедливо считался грозой гвардии. «Как-то оно пройдёт, сегодняшнее учение?» – было у всех на уме. Тем временем великий князь при помощи вестовых усаживался на коня и, дав последнему галоп, выезжал к идеально выровненным частям, которые казались в этот миг как бы замороженными. Он объезжал фронт, начиная с правого фланга нашей дивизии, то есть с кавалергардов, поочередно здороваясь с каждым полком отдельно.

Великий князь выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на то что он обладал огромнейшим ростом и чрезмерно длинными ногами, у него была та идеальная, несколько кокетливая «николаевская» посадка кавалериста старой школы, посадка, которая так красила всадника, сливая его с конём в одно нераздельное и гармоничное целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была по-кавалерийски заломленная мятая защитного цвета фуражка, на длинных ногах рейтузы с яркими красными лампасами. В то время он был уже в годах, однако всё ещё выглядел моложаво. Его лицо, заканчивающееся книзу небольшой бородкой, было загорелое и неправильное. Оно не было красивым, но надолго врезалось в память, потому что оно не было обыкновенным военным лицом прошлого генерала. Это было совсем особенное лицо очень большого начальника-вождя – властное, строгое, открытое, решительное и вместе с тем гордое лицо. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы всевидящий и ничего не прощающий. Движения – уверенные и непринуждённые, голос резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать и выкрикивающий слова с какою-то полупрезрительной небрежностью. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И всё-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то что многие офицеры старались копировать его манеры, – он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко.

Объехав фронт конницы, великий князь резвым галопом удалялся на небольшой холмик, сопутствуемый казаком с ярким флагом в руках. Разом остановив своего скакуна, великий князь приказывал сопровождавшему его трубачу трубить сбор начальников. Смешно было видеть, как по этому сигналу важные и пожилые генералы сломя голову карьером летели к великому князю рядом с желторотыми корнетами-ординарцами, высылаемыми от каждой бригады. Окружив великого князя, начальники брали под козырёк, ординарцы «являлись». Объяснив программу учения, Николай Николаевич отпускал генералов к своим частям, и грандиозное учение начиналось.

Это были всё те же давно знакомые эволюции и перестроения, однако благодаря массе одновременно участвующих в учении полков, учение это становилось весьма и весьма нелёгким делом, в особенности потому, что великий князь не желал считаться ни с чем и требовал от всех точности и чёткости автоматов. А ведь шутка ли сказать: на военном поле в это время, не считая четырёх конных батарей, скакало до 62-х эскадронов и сотен (!), которые по одному мановению руки великого князя одновременно должны были выполнить одинаковое движение и одну и ту же эволюцию, точно попадая на свои места! Шестьдесят четыре эскадрона – представьте себе только эту картину!..

Только благодаря заблаговременной и длительной муштровке этих самых эскадронов, удавалось великому князю на грандиозных учениях гвардейской кавалерии достигнуть идеальной слаженности и порядка.

И до чего же мелкой, ничего не знающей былинкой должен был чувствовать себя простой солдат, участвующий в этой лавине.

Если с современной тактической точки зрения подобные массовые учения и казались бесцельными, то с другой стороны они несомненно должны были вырабатывать у начальников отличный глазомер, обостряли внимание и общую дисциплину.

Малейшая оплошность кого-либо из командиров часто влекла за собой общую путаницу, и тогда великий князь давал волю своему кавалерийскому сердцу; вызвав к себе всех начальников, он не стеснялся никакими выражениями, дабы ещё раз подтянуть и без того подтянутых и угодливо трепещущих генералов, принимавших в этом случае вид провинившихся школьников.

Помню я, словно это было только вчера, и такую картинку:

Вот, заслонившись ладонью от солнца и прищурив хищные глаза свои, великий князь пристально оглядывает свою конницу, совершающую последние перестроения перед атакой.

– Ординарец! – коротко бросает Николай Николаевич, даже не оглядываясь на следующих за ним офицеров, и небрежным движением пальца подзывает к себе очередного ординарца, у которого в этот миг кровь приливает к лицу от волнения.

– Чего изволите приказать, Ваше императорское высочество? – напряжённым голосом спрашивает подъехавший к великому князю молодой корнет, взяв под козырёк.

Ни на кого не глядя, великий князь вытягивает руку по направлению к флангу конницы и скороговоркой бросает:

– Скачите к генералу Н. и передайте ему, чтобы он...

Великий князь говорит так быстро, а корнет-ординарец так взволнован, что не может хорошенько разобрать отдаваемого приказания, а между тем великий князь уже произносит нетерпеливое: «Ходу!.. Ходу!»

При иных обстоятельствах корнет-ординарец, быть может, и переспросил бы начальника, как и полагалось в таких случаях сделать, однако выражение лица у Николая Николаевича до того строгое, что взглянув на него, корнет балдеет и исступленно выкрикнув: «Слушаюсь, Ваше императорское высочество!» – вонзает шпоры горячему коню и без оглядки во весь опор мчится к указанному генералу.

Во время этого короткого пути корнета охватывают муки отчаяния: что он передаст генералу?! Своим жалким корнетским умом молодой человек старается теперь угадать великую мысль великого князя и терзается, придумывая уже от себя какие-то фантастические распоряжения, какие он даст генералу. Вот он подскакивает к нему и, так и не придумав ничего путного, с растерянным видом берёт под козырёк и нерешительно мямлит: «Ваше превосходительство... Его императорское высочество вам приказывает... вам приказывает...»

– Ну, что мне приказывает?.. Говори же скорее!

Положение корнета ужасное. Не может же он теперь так ничего и не передать генералу. «Вам приказано... податься вправо! – с отчаянием, наконец, выкрикивает злополучный ординарец первое, что приходит ему в голову и, ужаснувшись содеянному преступлению, мысленно творит молитву Всевышнему. «Вправо?» – переспрашивает генерал, недоуменно пожимая плечами.

– Так точно, Ваше превосходительство! – упавшим голосом отвечает корнет.

– Полк! Левое плечо вперёд! – зычно командует генерал. – Галопом... Ма-а-арш!

– Боже, что я наделал! И что теперь будет?!! – шепчет про себя ординарец и с решимостью самоубийцы карьером возвращается к великому князю.

– Корнет, вы точно передали моё приказание? – спрашивает князь странно спокойным голосом, в котором чувствуется короткое затишье перед грозой.

– Так точно, Ваше императорское высочество, – с дрожью в челюстях отвечает ординарец.

– Встаньте на место! Трубач... сбор начальников, – ещё спокойнее приказывает великий князь и нервным движением слегка постукивает бамбуковым стэком по голенищу своего сапога.

Трескучая труба великокняжеского сигналиста заливается знакомым задорным сигналом. Со всех сторон несутся на дорогих конях своих пожилые, заслуженные генералы, держа под козырёк.

Великий князь терпеливо ждёт, покуда не соберутся все и выдерживает паузу. Пахнет грозой. Начальники напряжены и безмолвны.

– Ваше превосходительство! – наконец отчеканивает великий князь, обращаясь к генералу Н. – Вам не полком командовать... Вам свиней пасти!.. – вдруг выкрикивает он, зло оскаливаясь. – Я вам ординарца посылал?., да?

Генерал застыл, как статуя, и держит под козырек.

– Что я вам приказал?.. Что я вам при-ка-зал?!! Построиться в резервную колонну!.., а если вы не умеете этого сделать, то какой же вы, чёрт вас возьми, командир?!! Куда вас чёрт унёс в кусты с вашим полком?! Стыдно!!

Генерал Н. терроризирован. Казалось бы, чего проще было бы ему тут же объяснить, что насчёт построения резервных колонн он приказания не получил, а лишь добросовестно выполнил то, что ему передал ординарец... Но генерал Н. уничтожен. «Виноват, Ваше императорское высочество», – только и находит он единственный ответ, услыша который, великий князь несколько смягчается, в то время как настоящий виновник произошедшей путаницы – молодой корнетик – испускает вздох облегчения и, возрождаясь духом, приносит в душе горячую благодарность Всевышнему.

Покричав ещё минуты три и, наконец, остыв, великий князь отпускает начальников, и учение продолжается.

Эту небольшую сценку, свидетелем которой однажды довелось мне быть, я описываю так подробно, потому что очень и очень близко знал её участника – молоденького ординарца.

В каждой складке огромного военного поля, под каждым чахлым кустиком его, таится по шакалу, ни на минутку не теряющему из вида нашу конницу. Шакалы по своему долголетнему Красносельскому опыту уже знают, когда и куда завернёт вся эта масса галопирующих всадников. Знают они не хуже самого Николая Николаевича, где и когда прикажет он своим полкам спешиться, оправиться и передохнуть на несколько минут. Этого момента они только и ждут, со всех сторон окружая нас, всё время передвигаясь вслед за нами, и когда мы действительно спешиваемся для отдыха – шакалы уже тут как тут со своими корзинами. Вокруг каждого шакала уже кучка офицеров. Всякий торопится наспех выпить бутылку ситро, проглотить бутерброд с сыром или ветчиной. У шакала словно десять рук, с поразительным проворством он успевает обслужить каждого. Тут нельзя терять ни минуты, ибо вот уже раздается команда: «По к-о-о-ням!» – и офицеры бегут к своим вестовым, державшим в поводу лошадей, дожёвывая на ходу бутерброды.

– Эй, дядя, сколько с меня? – нетерпеливо спрашивает усатый поручик сангвинического вида, протягивая шакалу розовую десятирублёвую бумажку. Тут уже шакал из разбитного малого вдруг превращается в какого-то придурковатого мямлю.

– Сеё минуточку, вас сиаство... пять пирожков по пять пятачков... рубль двадцать пять копеек. Шоколаду не изволили брать? Рубль семь гривен... теперича нарзан...

– Да ведь я не брал нарзана!

– Извините, вас сиаство: запамятовал маленько. Сеё минуточку подсчитаю...

И шакал задумчиво прищуривает глаза, словно вычисляет в уме сложную математическую формулу.

– Са-а-дись! – командуют сзади эскадронные командиры...

– А ну тебя, плут, к чёртовой матери! – в сердцах кричит сангвиничный поручик, проворно присоединяясь к эскадрону, так и оставив свою десятку в руках шакала.

Добрая половина офицеров так и не успевала получить сдачи с шакала. Конечно, каждый обычно переплачивал гроши, но в общем итоге шакалы на этих учениях за несколько минут торговли делали прекрасные дела.

Великий князь ежедневно гонял нас на военном поле по нескольку часов, основательно выматывая лошадей. Всякое учение гвардейской кавалерии заканчивалось резвым полевым галопом на большую дистанцию, для чего все участвующие полки, следуя друг за другом в строю эскадронно, должны были описать на поле восьмёрку огромного радиуса. Изюминкой в этой восьмёрке были два искусственных препятствия – земляной вал и широкий ров, через которые и проносились друг за другом все 64 эскадрона.

Военное поле было до того вытоптано, что в сухую погоду каждая лошадь оставляла за собой облако пыли. Можете теперь представить, что поднималось на поле от прохождения резвым галопом тринадцати полков, в затылок друг другу! Обычно в каждом эскадроне вторые шеренги из-за пыли еле различали конские хвосты первых. Скакали в густой и плотной желтоватой пелене, затруднявшей дыхание и слепившей глаза, а между тем – смотреть надо было в оба! Для скачущих во вторых шеренгах препятствие вырастало внезапно и замечалось уже перед самой мордой лошади, однако опытные строевые кони, увлекаемые стадным чувством общего безудержного стремления всей гигантской лавины, никогда не шарахались в сторону и, дав внезапный мощный бросок в воздух, преодолевали препятствия.

Конечно, не обходилось и без единичных падений, заканчивающихся иной раз увечьями, а посему возле каждого препятствия стояли полковые лазаретные линейки с врачами и фельдшерами.

С учения возвращались домой уже после полудня, до того грязные и пыльные, что на людях невозможно было различать цвета их погон и фуражек. Помню, как однажды наш полк, возвращаясь с ученья входил на главную улицу Красного Села, вдруг сзади по колонне передают: «Смирно! Равнение налево!»

Великий князь Николай Николаевич в открытом автомобиле обгоняет полк. Вот он равняется с едущим впереди полковым командиром и, приказав шофёру замедлить ход, пальчиком манит командира к себе.

– У вас в четвёртом эскадроне в первом взводе у флангового железо не чищено... Взыскать! – скороговоркой выговаривает великий князь.

И покуда его машина набирает ход, генерал Арапов уж бурей летит в хвост колонны к четвёртому эскадрону.

Скандал... потрясающая драма. Ведь и впрямь в первом взводе на мундштуке флангового коня явственно проступают ржавые пятна! Командиру эскадрона объявляется выговор. Командиру взвода и вахмистру – строгий выговор. Взводного унтера и флангового отправляют на гауптвахту. И долго ещё в четвёртом эскадроне толкуют и судачат люди, покачивая головами: «Ну и глаз у Николая Николаевича!.. Ну и глаз... про-он-зительный! Ничего не пропущает, ничего не прощает!»

 

 

Глава IX

 

Приближался август месяц 1912 года. До моего производства в офицеры оставались считанные денёчки, и по сему случаю дел у меня было по горло: с экипировкой шутить было нельзя.

Ежедневно после учений я ездил в Петербург, где первым долгом посещал почтенного Норденштрема – знаменитого петербургского военного портного, одевавшего весь цвет гвардейских щёголей и в том числе и молодых «высочайших особ». Там я без конца примеривал офицерский колет, сюртуки, вицмундиры, кителя, пальто, николаевскую шинель, короткие и длинные рейтузы и чахчиры с лампасами для парада, для гостиных и для повседневной жизни.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.014 сек.)