От крушения коммунизма до крушения России

Ни американские руководители, ни американские страте­ги не предвидели крушения советской системы, своего коммунистического соперника, конкуренция с которым после Второй мировой войны обеспечивала либерально­му пространству своего рода негативную сплоченность. Впрочем, с начала 90-х годов Соединенные Штаты сами были озабочены проявлениями отставания собственной экономики. В 1990 году Майкл Портер в книге «Конкурен­тные преимущества стран» утверждал, что японский, гер­манский, шведский, корейский «капитализмы» являются более эффективными, чем англосаксонский, в плане произ­водства, поскольку они следовали либеральным правилам лишь в той мере, в какой это давало им преимущества (Porter M. The Competitive Advantage of Nations. - L.: Macmillan, 1990. На русском языке: Портер М. Международная конкуренция. Кон­курентные преимущества стран. - М.: Междунар. отношения, 1993).

Крушение главного противника - коммунизма, как казалось на первых порах, должно было привести к вы­движению на первый план соперничества с европей­скими или азиатскими капиталистическими державами. В 1993 году Лестер Туроу в книге «С глазу па глаз» пред­сказывал экономическую войну между Соединенными Штатами, Европой и Японией (Thurow L, Head to Head. The Coming Economic Battle among Japan, Europe and America. - William Morrow, Nicolas Brealey, 1993). Нам надо иметь в виду, что на этой стадии американские и другие правители, которые за несколько лет до этого не смогли предвидеть крушение коммунизма, еще и не предполагали возможности исчез­новения России как сверхдержавы. Переоценив эконо­мическую эффективность коммунизма, развитый мир недооценил трудности, связанные с падением коммунизма.

В начале 90-х годов самой вероятной гипотезой все считали гипотезу сохранения определенной стратегиче­ской весомости России в мире, избавленном от идеологи­ческой поляризации, но все еще насчитывающем две

супердержавы. И можно было фантазировать об эгали­тарном и равновесном мире, приверженном наконец-то единым правилам игры. В этом контексте Соединенные Штаты начали игру в возвращение к равновесию наций. Мы видели, сколь внушительными были их усилия, на­правленные на разоружение (См. главу IV, раздел «Несостоявшийся отвод войск»). Ничто не указывало в этот момент на возможность имперского выбора. Но в период между 1990-1995 годами политический распад бывшей советской сферы стал очевидным, а экономическое круше­ние различных республик - действительно драматичным.

За 1990—1995 годы производство в России сократилось на 50%. Резко падает уровень капиталовложений. Сокра­щается использование денег, и в ряде регионов возрож­дается бартерная экономика. Независимость Украины, Белоруссии и Казахстана лишает «славянскую» сердцеви­ну системы 75 млн. человек. Россия теряет примерное равенство с Соединенными Штатами по численности населения. В 1981 году в Советском Союзе насчитывалось 268 млн. жителей, в Соединенных Штатах - 230 млн. А в 2001 году в России - всего 144 млн. человек, в Соеди­ненных Штатах — 285 млн.

Хуже того, националистические, этнические требова­ния не только раздаются в бывших советских республи­ках, но и затрагивают внутренние автономии Российской Федерации - от Кавказа до Татарстана. Центральная адми­нистрация стала утрачивать контроль над отдаленными сибирскими регионами. Рассматривается возможность разрыва отношений между чисто русскими областями, распада русского государства на своего рода феодальные фрагменты. Все это наводит на мысль о вероятности полной дезинтеграции (Очень хорошееописание этого этапа дано в книге: Sapir J. Le chaos russe. - P.; La Découverte, 1996). К 1996 году складывается впе­чатление, что старый стратегический противник амери­канцев находится на пороге полного исчезновения. Именно в этот момент перед Соединенными Штатами возникает перспектива имперского выбора, поскольку гипотеза о разбалансированном мире под полным воен­ным господством Соединенных Штатов становится ве­роятной. Достаточно Соединенным Штатам чуть-чуть подтолкнуть, стимулировать, спровоцировать процессы в двойном «мягком подбрюшье» Российской Федерации - на Кавказе и в Средней Азии - и партия и шахматы вы­играна. В 1997 году появляется «Великая шахматная дос­ка» Бжезинского, наиболее целостная стратегическая работа о необходимости и путях установления асиммет­ричного господства Соединенных Штатов в Евразии.

Крушение России превращает Соединенные Штаты в единственную сверхдержаву. Параллельно происходит ускорение финансовой глобализации: с 1990 по 1997 год положительное сальдо движения капиталов между Аме­рикой и остальной частью мира возросло с 60 до 271 млрд. долларов. И Соединенные Штаты могут предаваться ра­достям дополнительного потребления, не обеспеченного производством.

Идея имперского выбора не означает, что американ­ские руководящие круги проявили прозорливость, ге­ниальную расчетливость, умение в решающий момент определить стратегию и с постоянством проводить ее в жизнь. Напротив, что привело к решению об имперском выборе - так это их покорная готовность следовать есте­ственному ходу вещей и их постоянная склонность к лег­ким решениям. Правящий американский класс еще более лишен воли и позитивного проекта, чем его европейские сателлиты, столь часто критикуемые за их слабость, хотя в конечном итоге строительство Европы требует такой согласованности и организованности, на которую на со­временном этапе американский правящий класс совер­шенно не способен.

Выбор в пользу национальной модели развития был бы для Соединенных Штатов в долгосрочной перспекти­ве бесконечно более верным. И его намного легче реали­зовать в Америке, чем в других странах, учитывая континентальность масштабов страны и централизацию ее финансовой системы. Но он потребовал бы настоящей организационной, целенаправленной работы со стороны администрации в области энергетической политики, за­щиты своей промышленности и многосторонней внеш­ней политики в целях поощрения эволюции других стран и регионов в сторону столь благотворной для всех авто­номии.

Новое ускорение развития экономики индустриаль­ных стран на «регионализированной» основе позволило бы оказывать эффективную помощь развивающимся странам, внешний долг которых можно было бы анну­лировать в порядке компенсации за возврат к протек­ционизму. Всемирный план такого типа превратил бы Соединенные Штаты в неоспоримого и окончательного мирового лидера. Но продумать и воплотить это в дей­ствительность представлялось слишком трудоемким и утомительным. Намного легче и выгоднее верить в окончательное крушение России и в становление Со­единенных Штатов в качестве единой супердержавы, регистрировать прилив капиталов и бесконечно наращи­вать внешнеторговый дефицит. Оправдываемый либе­ральной идеологией свободы обмена имперский выбор в психологическом плане был, прежде всего, продуктом склонности пустить все на самотек.

Амбициозная и целях, по размытая в мотивации, эта стратегия содержала в себе большой риск. Нельзя было в 1997 году утверждать, что могущество России исчезло навсегда. Любая внешняя политика, опирающаяся на столь ненадежную гипотезу, была чревата для Амери­ки колоссальным риском — риском оказаться однажды глубоко экономически зависимым государством, не рас­полагающим реальным военным превосходством, коро­че, риском трансформации ситуации полуимперской в ситуацию псевдоимперскую.

Если бы соответствующая имперскому выбору воен­но-стратегическая стратегия была глубоко продумана, явилась бы результатом больших волевых усилий, то она бы выполнялась упорно и методически. Но этого не произошло. Чтобы продемонстрировать отсутствие последовательности и настойчивости усилий, самым про­стым представляется проанализировать наиболее осмыс­ленный и откровенный из имперских проектов - модель Бжезинского, а затем проследить, в какой мере американ­ские руководители его придерживались или нет. Рассмот­рение недавней истории показывает, что они изо дня в день выполняли все, что было легким, и отказывались от всеготого, что требовало значительных усилий в плане време­ни и затрат энергии.

Поиск по сайту: