ВЛИЯНИЕ ОТНОШЕНИЙ С БЛИЗКИМИ ВЗРОСЛЫМИ НА РАЗВИТИЕ РЕБЕНКА РАННЕГО ВОЗРАСТА

В западной психологической литературе весьма значительное место занимают описания тяжелых последствий разлуки ребенка с матерью или другими близкими взрослыми. Уже давно утвер­дилось мнение о том, что разлука с близкими в ранний период жизни фатальным образом предопределяет дальнейшую судьбу ребенка. Многие авторы приводят фактический материал, свиде­тельствующий о драматическом, а иногда и трагическом влиянии на ребенка разлуки с близкими взрослыми.

Так, Шпиц описывает детей одного детского дома, которые в возрасте трех месяцев были разлучены со своими матерями. Уход, питание, гигиенические условия в этом учреждении были типич­ными для всех хорошо поставленных заведений такого рода. Од­нако у всех детей произошла резкая задержка их физического развития. В течение двух лет погибло 37% детей. В живых ос­тался 21 ребенок; к описываемому моменту младшему из них бы­ло два года, а старшему — четыре года и один месяц. Пятеро из них были неспособны к самостоятельному передвижению каким-либо способом, сидели без поддержки только трое, ходили с по­сторонней помощью восемь, ходили самостоятельно — пять чело­век. Двенадцать детей не умели есть ложкой, двадцать не умели сами одеваться. Весьма низким оказалось и их психическое раз­витие. Так, среди 21 ребенка шесть вовсе не умели говорить, три­надцать говорили по два —пять слов и лишь один умел состав­лять предложения. Но наиболее яркой особенностью детей этого детского дома было их невротическое поведение, которое автор называет «анаклитической депрессией». Вскоре после разлуки с матерью, которая до этого часто посещала ребенка и подолгу бы­вала с ним, у последнего развивались следующие симптомы: а) за­думчивость, печаль, плач, но без крика и вокализаций; б) замы­кание в себе, отрицательное отношение к окружающим, стремле­ние уйти от всех, отстраниться от посторонних; в) ареактивность, пониженный темп движений, отбрасывание игрушек и предметов, прикоснувшихся к ребенку, ступорозное состояние; г) потеря ап­петита, отказ от еды, исхудание; д) бессонница. Указанные сим­птомы развивались после разлуки с матерью у многих детей в возрасте после шести месяцев.

Ряд данных свидетельствует о том, что разлука с матерью или вообще отсутствие близких взрослых сказывается и на развитии познавательных функций детей. В особенности это относится к речевому или, скорее, предречевому развитию младенцев. Так, Бродбек и Ирвин регистрировали звуки, издаваемые младенцами от рождения до шести месяцев жизни — их частоту, характер, разнообразие. Оказалось, что у детей, воспитывающихся в сирот­ском приюте, как количество, так и качество вокализаций было

значительно ниже, чем у детей, росших в семье. Различны были и возрастные кривые развития вокализации у детей этих групп: у детей, росших в семье, они неизменно стремились вверх; у де­тей-сирот на границе четырех месяцев появлялось плато.

К сожалению, нам не удалось найти в литературе фактов, ка­сающихся развития других познавательных функций у детей, ра­стущих без родителей.

Имеются данные, свидетельствующие о влиянии разлуки со взрослыми на развитие и фиксацию у детей фобий и неврозов. Так, 3. Фрейд в ряде работ развивает мысль о том, что разлука с матерью заставляет младенца остро переживать свою беспо­мощность, вызывает у него повторно эмоцию страха, в результа­те чего это переживание фиксируется, вступает в связь с каким-нибудь внешним объектом и переходит в фобию. Эту же мысль высказывает и Элперт, которая пыталась (и по ее данным — успешно) избавить от патологически фиксированных состояний детей, у которых фобии и навязчивость возникли в связи с пере­житой ими в младенчестве разлукой с матерью.

Во многих работах отмечается, какое влияние оказывает раз­лука с матерью на развитие личностных качеств детей. Так, Джер-силд считает, что выросшие вне семьи дети не способны к бога­тым эмоциональным переживаниям; способность ребенка любить окружающих, говорит он, тесно связана с тем, сколько любви по­лучил он сам и в какой форме она выражалась. А. Фрейд обна­ружила, что в. подростковом возрасте дети, выросшие без близ­ких взрослых, развивают примитивные связи с окружающими; у них появляются «замещающие» связи со сверстниками или с группой сверстников; многие дети ищут истинных материнских отношений с каким-нибудь лицом, без чего их переход к зрело­сти становится невозможным. Сэлливен развивает мысль о том, что «Я» ребенка социально по своему происхождению, так как оно рождается и постепенно формируется под влиянием оценки взрослыми поступков ребенка. Позиция близких взрослых соз­дает как бы «эмоциональный климат», «психологическую среду», в которой и совершается процесс самораскрытия и саморазвития ребенка. Личность складывается из отраженных похвал, пишет Сэлливен.

Большинство данных о влиянии разлуки с близкими взрослы­ми на развитие ребенка—те, которые мы упомянули выше, и огромная масса аналогичных им — собрано представителями психо­аналитического направления (3. и А. Фрейд, Шпиц, Элперт и др.).

Как же эти данные рассматриваются и толкуются? Прежде всего указанный фактор — отсутствие матери или родных — счи­тается фатальным, роковым по своему воздействию на будущее ребенка. Так, Голдфарб утверждает, что задержка в развитии ре­чи, проистекающая из условий жизни ребенка в первые месяцы жизни, сохраняется вплоть до конца дошкольного возраста и да­же после вхождения ребенка в новую семью. Он ограничивает

! [

оптимальный возраст для сглаживания явлений, вызванных раз­лукой с матерью, первыми шестью месяцами жизни ребенка и не позже девяти месяцев. После достижения ребенком возраста в два с половиной года Голдфарб считает дело безнадежным. Он специально подчеркивает, что никогда не видел случаев успеш­ного излечения расстройств, возникших по этой причине. В этом утверждении к нему полностью присоединяется Шпиц.

Чем же можно объяснить это перманентное и необычайно ин­тенсивное по своим результатам воздействие разлуки с матерью? Следует признать, что объяснение это (судя по тем работам, с которыми мы могли познакомиться) носит очень общий, глобаль­ный, нерасчлененный характер. В общем его можно свести к сле­дующим положениям: а) мать — это источник пищи; б) кроме то­го, она первая и естественная защита беспомощного младенца;

в) понятно поэтому, что отсутствие матери заставляет ребенка
остро переживать свою беспомощность и порождает страхи, ко­
торые, повторяясь и усиливаясь, могут переходить в фобии;

г) младенец имет ограниченные возможности передвижения, по­
этому ему недоступны активные поиски лица, которое могло бы
заменить ему мать; вот почему особенно тяжелые последствия
вызывает разлука с матерью в младенческом возрасте.

Почему отсутствие матери так тяжело влияет на физическое развитие детей? Этот вопрос остается без детального объяснения.

Насколько нерасчлененной и глобальной является трактовка рассматриваемой проблемы, видно уже из того факта, что Элперт называет в числе самых поздних по времени изучения фактов такие важные моменты, как характер взаимоотношений ребенка до разлуки, причина разлуки, ее сроки; длительность, возраст ре­бенка и матери к моменту разлуки. А ведь статья Элперт напи­сана в 1959 году!

Естественно поэтому, что А. Фрейд считает пока вопрос о влия­нии разлуки с родными на развитие детей гипотетическим и пла­нирует его систематическое изучение заново на шести детях с младенческого и до подросткового возраста.

Ряд авторов — Джерсилд, Деннис, Леви, Риббл — считает, что у ребенка имеется некая инстинктивная потребность в привязан­ности взрослых; она прирожденна и появляется спонтанно. Вовне эти потребности ребенка в привязанности выступают как некий «аффективный голод», удовлетворение которого столь же жиз­ненно важно, как и удовлетворение голода телесного. В зависи­мости от того, как удовлетворяется эта первичная потребность ребенка, складывается его личность, его отношение к самому себе.

Значительно более ценными нам представляются более деталь­ные толкования факта влияния на развитие ребенка общения со взрослым. Эти толкования часто отрывочно, но аналитически пы­таются выяснить пути осуществления такого влияния, определить, что именно получает от взрослого ребенок на разных этапах сво­его развития. В большинстве случаев эти толкования являются результатом изучения наличных (а не отсутствующих или пре-

рванных) взаимоотношений младенца со взрослыми в сопоставле­нии с тем, что имеет ребенок, растущий вне семьи. Кратко пере­числим те факты, которые удалось установить этой группе иссле­дователей.

1) Отмечено, что младенцы начинают реагировать на голос и лицо взрослого раньше, чем на другие первосигнальные раздра­жители, причем эти реакции на взрослого появляются и при ми­нимальном ответном внимании к ребенку со стороны взрослых. Следовательно, без контакта со взрослыми задерживается появ­ление первых реакций на слуховые и зрительные сигналы. Чем это объясняется? Пока этот вопрос остается без ответа, а полу­чить его было бы очень интересно. Фигурин и Денисова высказы­вают предположение, что наибольшая эффективность взрослого человека как раздражителя для ребенка может объясняться спе­цифическим характером этого раздражителя (но в чем состоит его специфика?) или его частотой. Вероятно, играет роль и по­стоянное сочетание факта появления взрослого с удовлетворени­ем основных органических потребностей ребенка. Являются ли реакции на вид и голос взрослого необходимым этапом в разви­тии реакций на зрительные и слуховые первосигнальные раздра­жители? Задерживает ли, следовательно, отсутствие такого близ­кого человека развитие реакций младенца? Все это интересные вопросы, еще ожидающие исследования.

2) У Фигурина и Денисовой отчетливо показано, как после
развития сначала пищевого, а потом слухового и зрительного со­
средоточения у младенцев появляется комплекс оживления, со­
четающий в себе зачатки эмоциональных отношений ребенка с
окружающими, речи и реакции хватания. Но на какой непосред­
ственной основе возникает сам комплекс оживления? Какие ус­
ловия (внешние и внутренние) для этого необходимы? Какова
дальнейшая судьба комплекса оживления, как он позднее диф­
ференцируется в зависимости от условий жизни ребенка? Эти
вопросы также пока не решены.

3) Подробное изложение вопроса о том, что дает мать своему
ребенку, можно найти в работе Риббл под названием: «Права
младенцев. Ранние психологические потребности и их удовлетво­
рение». Многие из высказанных ею мыслей можно встретить и в
работах других авторов.

Итак, что же дает мать или замещающий ее близкий взрос­лый маленькому ребенку в первый год его жизни? Кратко сум­мируем факты, сообщаемые Риббл и другими исследователями.

1. Прежде всего мать обеспечивает удовлетворение ряда по­требностей младенца. Главнейшие среди них — это потребности в кислороде, в раздражениях и в сосании.

а) Потребность в кислороде. В первое время после рождения
дыхание ребенка еще очень несовершенно. Тормоша, переклады­
вая, придавая разные положения ребенку, мать помогает ему по­
лучить необходимое количество кислорода.

б) Потребность в раздражениях. Неспособный к активным
40

движениям, ребенок испытывает «аффективный голод». Это в равной степени относится и к младенцу человека, и к детенышам животного. Вследствие неразвитости при рождении высших ди­стантных рецепторов у многих высокоорганизованных животных и у человека какую-то, по-видимому, очень важную роль играют контактные раздражители. Туалет, который делают своим дете­нышам многие животные, преследует, очевидно, не только ин­стинктивные «гигиенические» цели, но 'и цели удовлетворения по­требности детенышей в контактных раздражителях. Сходную роль играет и купание младенцев у людей: не так важно, как и в чем купают детей,— важен сам факт их обмывания. В процессе таких контактных воздействий рождается первая связь между ребен­ком и взрослым. В этом отношении хочется упомянуть два факта.

Во-первых, это наблюдения, сделанные Харлоу и Циммерма* ном над обезьянами. Шестьдесят детенышей макак-резусов отни­мали от родителей через несколько часов после рождения. Вза­мен им давали «суррогатную мать»—деревянный цилиндр, схе­матически изображающий обезьяну, с вставленным внутри рожком с молоком. Оказалось, что малыши очень привязались к кукле, если она была покрыта тканью и, следовательно, теплая и мягкая. Присутствие такой мягкой искусственной «матери» спасало де­тенышей обезьян от страха, позволяло им проявлять вместо реак­ции страха любопытство по отношению к странным и пугающим объектам и исследовать их. Привязанность к этой «матери» не ослабевала после длительной разлуки (до полутора лет). Если же суррогатной «матерью» служил проволочный каркас в форме цилиндра с таким же рожком, как и у «мягкой матери», то при­вязанность к кукле была очень слаба и своей защитной, охраня­ющей роли по отношению к детенышу не выполняла. Покачива­ние ее не оказывало существенного влияния. На основании своих данных авторы подчеркивают первенствующее значение в разви­тии любви младенца к матери разнообразных контактов с мяг­ким теплым телом. Если же «мамаша» не удобна для таких кон­тактов, то привязанность либо не развивается, либо остается весь­ма слабой.

Этот факт был получен на животных. Второй факт относится уже к человеческим младенцам, хотя и выросшим среди живот­ных. Рассказывая о двух девочках-индианках, воспитанных вол­ками, Гезелл (по Риббл) подчеркивает роль массирования, рас­тирания их тела для установления первого контакта. Жена мис­сионера, заботам которой были поручены девочки, долгое время не могла вступить в общение со старшей девочкой. Все ее уси­лия оканчивались неудачей. Но вот она начала растирать тело этой девочки, чтобы устранить его скованность, вызванную пере­движением на четвереньках. И что же? После немногих сеансов массажа девочка стала проявлять привязанность к ухаживающей за ней женщине и вскоре после этого овладела теми немногими формами социального общения, которые оказались доступными для нее.

К сожалению, в отношении нормальных младенцев человека у нас нет ясных данных о значении для их развития контактных раздражителей. Однако можно все же предполагать, что, нянча своего малыша, мать дает ему необходимые тактильные, кине-стезические, тепловые, осязательные и другие контактные раздра­жения, без которых его развитие может пострадать.

В кратком сообщении Соломона также подчеркивается важ­ность ухода взрослых за ребенком именно с той точки зрения, что первые удовлетворяют потребность последнего в раздражениях. Автор говорит об этом применительно к пассивным движениям. Оказывается, что если окружающие не удовлетворяют потребно­сти ребенка в пассивных движениях, то у него развиваются до­ступные ему навязчивые, фиксированные формы примитивных дви­жений типа автоматизмов, вроде перекатывания головы по по­душке, ударов головой о стенки кроватки, раскачивания тела.

Какие именно раздражители необходимы младенцу для его эффективного развития, к сожалению, пока не известно *.

в) Третья из существенных потребностей, которую мать по­могает удовлетворять младенцу,— это потребность в сосании. Что такое сосание? Традиционный взгляд на сосание состоит в том, что это пищевая деятельность ребенка и как таковая направлена на удовлетворение его потребности в пище. Акт сосания инстинк­тивен, прирожден, и если не сразу, то вскоре, после немногих пер­вых упражнений, достигает наивысшего возможного совершенст­ва. Однако исчерпывается ли этим содержание деятельности со­сания?

Имеется ряд данных, свидетельствующих о том, что у детей есть потребность в сосании, отдельная от пищевой потребности. Это установлено относительно животных-млекопитающих. Риббл сообщает следующие хорошо известные факты: если питание де­тей организовано таким образом, что они насыщаются быстро (слабый сосок, большое отверстие в рожке), то у них развивает­ся привычка сосать палец или какие-нибудь предметы. Далее, если кормить детей по 20 минут с трехчасовыми промежутками, они ведут себя гораздо спокойнее и пребывают в более радостном настроении, чем при кормлении их с интервалами в четыре часа. И несмотря на то, что в обоих случаях они получают оди­наковое общее количество пищи. Опыты показали, что при боль­ших промежутках между кормлениями малыши беспокоятся не от голода, а от того, что недостаточно упражняются в сосании.

Следовательно, сосание удовлетворяет не только потребность ребенка в пище, но еще и некоторую другую, пока еще не опре­деляемую точнее потребность.

Далее сосание выполняет, вероятно, и различную функцио­нальную роль на разных этапах развития ребенка. Вначале пи­щевое сосредоточение во время сосания носит доминантный ха-

* Так, многие специалисты выступают против укачивания ребенка, в то время как Риббл горячо ратует за него и сожалеет о том, что колыбели нынче

вышли из моды.

рактер, оно полностью исключает протекание всякой другой одно­временной деятельности, так что сосущего ребенка невозможно отвлечь никакими другими воздействиями, а насильственный пе­рерыв в сосании вызывает у младенца громкий крик и слезы. Однако по мере развития ребенка положение изменяется. Ребе­нок уже не сосет с закрытыми глазами — он смотрит, фиксируя взглядом мать, потом грудь или рожок, а затем другие объекты видимого им пространства. Матери при кормлении обычно удер­живают ручку младенца. При этом вскоре малыши начинают ритмично сжимать палец матери, а еще позже — складки пелен­ки или собственной одежды и т. д. Так акт сосания из исключаю­щей все другие единственной (в момент своего осуществления) деятельности превращается в акт взаимодействия самых разно­образных раздражителей на фоне обусловливающей их пищевой деятельности.

Более того. Очень рано дети начинают сосать или, по крайней мере, брать в рот, подносить ко рту все, что попадается им под руку. Есть ли это простое проявление пищевой доминанты? Едва ли. Скорее правильны замечания многих авторов (Риббл, Були и др.), что здесь сосание выступает как форма ощупывания, ис­следования объекта. «В раннем детстве,—пишет, например, Бу­ли,— рот функционирует как орган осязания чаще, чем рука. Да это и понятно, потому что в первые месяцы жизни ротовая по­лость (губы, язык, нёбо, десны) — наиболее чувствительный и «опытный» (упражняемый) орган ребенка, с помощью которого он познает мир. Поэтому привычка детей до известного возраста «пробовать вещи на вкус» вполне адекватна особенностям их раз­вития».

Таким образом, по мере развития сосание становится основой и средством развития познания, так как во время сосания ребе­нок раскрывается вовне и, сопоставляя с ощущениями ротовой по­лости зрительные и слуховые ощущения, постепенно научается видеть и слышать.

В работе, посвященной исследованию аппетита у человека, Хамбургер солидаризируется с Торпом относительно того, что запечатление в период младенчества протекает различно в зави­симости от условий кормления и, в частности, от того, кормит ли ребенка любящая мать, укачивающая его тут же на руках, или кто-то посторонний, укрепив возле него бутылочку с молоком. «Этот ранний пищевой опыт,— пишет автор,— нуждается в даль­нейшем изучении со стороны всех тех, кто работает с детьми». Он считает ранние пищевые переживания решающими для раз­вития объективных отношений с любимыми близкими людьми и получения положительных эмоциональных ощущений, а не толь­ко для правильного питания младенцев. Вероятно, предполагает Хамбургер, развившиеся в это время отношения сохраняются за­тем на протяжении всей жизни человека.

Итак, резюмируем первый пункт: мать удовлетворяет потреб­ности ребенка в кислороде, в раздражениях и в сосании. Из ска-

занного выше ясно, что соответственно теряет ребенок, растущий вне семьи. Указанные потребности младенца уже не могут быть удовлетворены столь полно, как у ребенка, имеющего близких, и это не может не сказаться на его дальнейшей судьбе.

2. Второй момент, который отмечают многие авторы, касает­ся влияния матери на развитие активной ответной деятельности ребенка. Спонтанно, стихийно младенец совершает массу движе­ний — мимических, движений туловищем и конечностями, вока­лизаций. Все они вначале не имеют какого-либо ясного сигналь­ного значения для ребенка. И вот здесь-то на помощь ему при­ходит мать, которая, по образному выражению Риббл, играет по отно;;_"5нию к младенцу роль мозга, наблюдая, выделяя и под­крепляя нужные движения из стихийного репертуара ребенка. Тут опять-таки большую роль играет акт сосания, как первая ячейка отношений, складывающихся между ребенком и матерью. Фигу-рин и Денисова недаром отмечают, что многие реакции малыш впервые совершает в положении под грудью, так как здесь, оче­видно, он получает наиболее ясное и недвусмысленное подкреп­ление их взрослым. Заметим в скобках, что подкрепление это может быть не только пищевым: совершая интересные для взрос­лого, так сказать, «перспективные» реакции, младенец может удержать возле себя взрослого. Так, внимательное наблюдение матери за реакцией ребенка и сам факт того, что она не покину­ла его в момент, когда он совершал эту реакцию, может явиться эффективным подкреплением для этой реакции. Н. Миллер (по Бродбеку и Ирвину) развивал в этой связи теорию имитации, согласно которой взрослый для младенца — образец для неосо­знанного подражания и одновременно мотивов для действия. Так, взаимоотношения с матерью являются источником развития ак­тивных, «инструментальных» реакций ребенка. Очевидно, при не­достаточности контактов со взрослыми, имеющей место у госпи­тализированных детей, это развитие также должно значительно страдать.

В заключение необходимо отметить следующее.

В той области, которую мы избрали предметом рассмотрения в настоящей статье, фактический материал весьма обширен по объему, но недостаточно систематизирован и проанализирован. Так, остались до сих пор невыясненными или только начинают изучаться многие важнейшие факторы, обусловливающие различ­ное в разных случаях влияние разлуки с матерью на развитие детей; не прослежены механизмы этого влияния; не создано да­же отчетливого и достаточно полного представления о том, в чем именно это влияние выражается. Мы не знаем пока, что по су­ществу означает знаменитое «mothering»* американских и англий­ских авторов. Все эти пробелы необходимо восполнить.

Насколько эта необходимость велика, можно увидеть из сле­дующего примера.

Mothering (англ.)-материнская забота,

Во многих руководствах по детской психологии, в отдельных монографиях и статьях можно встретить ссылки на ставшую, та­ким образом, уже классической работу У. Денниса о развитии двух девочек-близнецов в течение первого года жизни в условиях строгой социальной изоляции и минимальной практики. Основной вывод автора состоит в том, что развитие на первом году жизни совершается спонтанно и потому тесный контакт взрослого с ре­бенком и система постоянных поощрений и наказаний, которые обычно считают необходимыми, в сущности ничего не прибавля­ют к.естественному ходу событий.

Никто из авторов, упоминающих работу Денниса, не подвер­гает сомнению его вывод, но никто и не дает себе труда объяс­нить противоречие между данными Денниса и результатами по­давляющего большинства других исследований.

А между тем такой анализ произвести важно и вполне воз­можно. Что говорит сам Деннис о том «строгом» режиме, кото­рый он создал для своих питомцев?

Эксперимент длился 14 месяцев, начавшись в конце первого и закончившись в конце пятнадцатого месяца жизни детей. За это время двое взрослых — экспериментатор и его жена—входили в комнату не более 12 раз в сутки и только для ухода за детьми; они никогда не улыбались им, не поощряли и не порицали их, не ласкали и не играли с ними. Комната, в которой жили дети, име­ла только необходимую мебель, в открытое окно они могли ви­деть лишь клочок неба и верхушку одного дерева. Ни игрушек, ни картин, ни украшений в комнате не было. Перегородка между кроватями мешала сестрам видеть друг друга.

Несмотря на это, развитие детей шло нормально. Тщательно зарегистрировав появление каждого нового акта у детей (всего их было отмечено 154) и сравнив эти сроки с данными изучения других 20—40 детей, известными по литературе, автор убедился, что отставание у его подопечных касалось только проявления трех реакций: хватания подвешенного качающегося кольца, си­дения без поддержки и твердого уверенного стояния. Однако введение минимального количества упражнений быстро ликвиди­ровало и это отставание. Более того, дети не только хорошо раз­вивались, но и проявляли глубокую эмоциональную привязан­ность к своим воспитателям.

Все это кажется необъяснимым. Однако загадка разрешает­ся, как только мы углубимся в выяснение некоторых деталей «су­рового» режима воспитания Денниса. Эти детали можно легко почерпнуть из текста работ, но это приходится делать самому читателю, так как автор не придает значения следующим, на­пример, моментам: а) кормили детей на руках; как протекал сам акт кормления, к сожалению, не описано; б) находясь за преде­лами детской, экспериментатор легко мог регистрировать вока­лизации детей; но очевидно, что и дети, в свою очередь, постоян­но могли слышать голоса взрослых и маленькой девочки, их до­чери; в) экспериментатор и жена, помогавшая ему в уходе за

детьми, привязались к близнецам настолько, что часто им было трудно не ответить на улыбку ребенка, обращенную к ним; но где гарантия, что им действительно удавалось полностью воздержать­ся от выражения своей приязни? г) не описана процедура туале­та ребенка, особенно купанья, а из сказанного ранее очевидно, что это имеет очень большое значение; д) автор пишет, что ни­как не общался с детьми, но оказывается, когда одна из девочек ь возрасте около десяти месяцев увидела свою сестру и толкнула ее в бок головой, та рассмеялась; очевидно, объясняет этот факт Деннис, она вспомнила о том, как мы с женой иногда щекотали ее подобным же образом.

Здесь мы остановимся, хотя можно было бы указать еще на целый ряд подобных же моментов, которые, по нашему мнению, должны были начисто уничтожить «суровый» характер режима воспитания. Тот факт, что ни Деннис, ни ссылающиеся на его работу авторы не занялись анализом этих моментов, убеждает нас в том, что понятие «mothering», его состав и т. д. пока еще совершенно не выяснены.

Об этом же свидетельствуют и работы Дейвиса. В них рас­сказывается о двух детях, проведших на чердаке, в полной изо-л|щ,ии от окружающего мира одна пять, а другая — шесть лет. Первая девочка, Анна, была обнаружена в состоянии крайнего истощения, она не могла даже самостоятельно передвигаться. После своего «освобождения» девочка прожила еще пять лет. К десяти годам полностью сгладились все физические последст­вия ее заключения — она выглядела здоровым, упитанным ребен­ком, хорошо ходила, хотя ее движения казались немного скован­ными. Однако ее умственное развитие оставалось низким. Так, навыки опрятности и речь девочки оставались на уровне, типич­ном для двухлетнего возраста. Некоторые особенности ее поведе­ния и развития позволяли предполагать врожденное слабоумие, но оно не было установлено с полной достоверностью.

Вторая девочка — Изабелла — выросла примерно в тех же ус­ловиях, что и Анна. Единственным существенным отличием было то, что большую часть суток с ней находилась мать — глухонемая женщина. При первом обследовании Изабелла также произвела впечатление слабоумной, хотя и в меньшей степени, чем Анна. Но в дальнейшем ее развитие было стремительным: через неделю она начала вокализировать разрозненные звуки; после двух ме­сяцев систематических упражнений она уже составляла фразы; через 9 месяцев — начала читать и писать; через 16 месяцев в ее активном словаре насчитывалось уже 2 000 слов.

Автора поразила эта резкая разница в развитии двух девочек после включения их в нормальную жизнь. Пытаясь объяснить ее, он указывает на две причины: а) разницу в условиях жизни и в систематичности упражнений после освобождения девочек и б) бо­лее высокие природные данные Изабеллы.

Несомненно, что эти различия не могли не сказаться самым серьезным образом на развитии девочек. Но нельзя не согласить-

$я со Стоуном, который резонно задал вопрос: почему автор оста­вил без всякого внимания и анализа тот факт, что одна из де­вочек росла в полном одиночестве, а вторая постоянно находи­лась с матерью? Возможно, что этот факт также оказал влияние на дальнейшую судьбу детей.

На основе всего вышесказанного выясняется необходимость дальнейшего исследования следующих вопросов:

1) Влияние материнской заботы на развитие познавательных
функций в сравнительном исследовании домашних и госпитали­
зированных детей. К сожалению, до сих пор мы не располагаем
отчетливыми данными на этот счет.

2) Особенности генезиса и последующей дегенерации комплек­
са оживления в таком же сравнительном исследовании.

3) Анализ понятия «mothering». Гипотетически уже сейчас в
нем можно выделить следующие компоненты: а) условия кормле­
ния (на руках или нет, сопровождающие раздражители, постоян­
ство кормящего лица, длительность кормления и интервалы между
кормлениями); б) наличие основы для подражания и мотива для
социального подкрепления; в) источник разнообразных раздра­
жений.

4) Наконец, чрезвычайно интересно было бы исследовать исто­
рию акта сосания (в широком смысле слова) у детей, растущих
в семье и без нее.

Предположительно можно выделить следующие основные эта­пы этой истории. Первый этап — первые дни жизни ребенка. В это время ребенок овладевает актом пищевого сосания. Совершенст­вуется двигательная сторона этого акта, развивается доминант­ное пищевое сосредоточение. Второй этап — первый — третий ме­сяцы жизни ребенка. Постепенное ослабление доминантного ха­рактера пищевого сосредоточения, появление во время сосания фиксации взором разных объектов (каких и в каком порядке-). Ребенок раскрывается для принятия новых впечатлений. Третий этап — третий — шестой месяцы жизни. Дальнейшее развитие по­знания в процессе пищевого сосания, появление первых активных реакций в положении под грудью (например, ритмичное сжима­ние пальца матери), появление непищевого использования соса­ния, так сказать, для целей ознакомления с окружающим миром, сосание игрушек и других предметов в период между кормления­ми, сопоставление сосательных ощущений со зрительными.

Изучение указанных вопросов, наряду с другими, которые мы уже упоминали по ходу изложения работ разных авторов, как нам думается, поможет яснее представить себе, какое же влия­ние оказывают взаимоотношения с близкими взрослыми на раз­витие ребенка в раннем возрасте.

Вопросы психологии.— 1961.— № 3.—С. 117—124.

МЕЩЕРЯКОВА Софья Юрьевна — кандидат психологических наук, сотрудник лаборатории психологии детей раннего и до­школьного возраста НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР.

Соч.: Публикации в периодической печати.

Поиск по сайту: