ПЕРВЫЕ ШАГИ

Кауфманы понимали: прежде чем предпринимать какие-то активные шаги, необходимо понять, почему Рон ведет себя так, а не иначе. Что стоит за его "странностями",необычными движениями, стереотипными играми, отказом от общения?

Современные психиатры давали им на этот вопрос различные ответы. Одни считали, что специфические симптомы аутизма являются реакцией протеста против окружающей обстановки; другие ограничивались утверждением, что "странности" аутичного ребенка не требуют никаких особых объяснений - это просто внешние проявления мозговых нарушений, и смысла в них не больше, чем в бессвязном бреде сумасшедшего. И те, и другие сходились на том, что аутичное поведение нежелательно, болезненно, вредно, что ребенка необходимо тем или иным способом от него "отучить" и "переключить" на более осмысленные и полезные занятия.

Однако даже самое поверхностное наблюдение за Роном позволяло думать, что ученые ошибаются. Никакого "протеста" в его действиях, очевидно, не было, он с равным удовольствием вертел тарелки и на глазах у других, и в одиночестве, причем, увлеченный своей игрой, вовсе не замечал присутствия посторонних. Не было в его действиях и хаотической бессвязности-движения Рона были экономны и точны, в них чувствовалась целенаправленность, и по тому, с каким увлечением он отдавался своим странным забавам, нетрудно было догадаться, что стереотипные игры для него чрезвычайно важны. Возможно, именно они помогают ему справляться с психической нагрузкой, которая иначе была бы для него непосильна. Но почему? Как они действуют? Что дают? Чего именно ему не хватает? Поняв это, родители смогут понять, как ему помочь.

И отец и мать начали наблюдение.

Поскольку Барри работал, основная нагрузка приходилась на Самарию: муж присоединялся к ней или подменял ее вечерами и по выходным. Родители стремились проводить как можно больше времени рядом с Роном: рядом с ним ели, пили, занимались домашними делами и внимательно наблюдали за тем, что он делает. Поскольку Рон, казалось, вовсе не замечал окружающего мира, эта неотрывная "слежка" его не смущала. В поисках ключа к разгадке Кауфманы обращали внимание на все, даже самые мелкие, подробности. Чем именно занимается ребенок? Как долго совершает то или иное стереотипное действие? Делает ли перерывы? Куда смотрит? Как реагирует, когда его пытаются отвлечь? Как изменяется выражение его лица? И так далее. Они вели подробные записи и каждый вечер обсуждали результаты своих наблюдений, пытаясь сложить кусочки мозаики в цельную картину.

Порой, когда Рон что-нибудь вертел, раскачивался или кружился вокруг своей оси, родители присоединялись к нему. Иногда случалось, что вокруг Рона собирались все, кто был в это время в доме - родители, сестры, няня,- и принимались вертеть на полу тарелки, чашки, сковородки, любые круглые предметы, какие им удавалось найти. Эти действия имели две цели. Во-первых, родители надеялись, что, копируя действия ребенка, смогут увидеть и почувствовать то, что видит и чувствует при этом он; во-вторых, в этом они видели единственный способ дать Рону понять, что любят его и хотят быть с ним.

Метод Кауфманов радикально отличался от распространенных бихевиористских программ, призванных "корректировать неправильное поведение" ребенка с помощью системы наград и наказаний. Подобная "коррекция", хотя и продиктованная благими намерениями, способна нанести ребенку тяжелейшую психическую травму и навсегда закрыть для него дорогу к выздоровлению. Нужно понять, что "неправильное поведение" необходимо аутичному ребенку: это единственное, что облегчает его существование в огромном, непонятном и неизмеримо сложном мире. Аутичный ребенок ведет себя "ненормально" не по собственному выбору, не из каприза, не назло родителям, а потому, что вести себя иначе для него невыносимо тяжело. Пытаться отучить его от стереотипии, не выяснив глубинных причин их возникновения и не найдя им адекватной замены, все равно, что требовать от человека со сломанной ногой успехов в беге.

Что произойдет, если родители или педагоги в своих попытках изменить ребенка ограничатся внешними проявлениями его аутизма, не вникая в их глубинные причины? Если вместо того, чтобы проникнуть в его внутренний мир, попытаются методом "дрессировки" привести его поведение к общепринятым стандартам? Если будут не преображать ребенка, а ломать его индивидуальность?

Разумеется, ничего хорошего из этого не выйдет. Возможно, таким педагогам и удастся уничтожить тот или иной стереотип: однако личность ребенка, которую они пытаются спасти, скорее всего, окажется для них навсегда потеряна. В самом деле, как сумеет ребенок полюбить тех, кто считает его самого "ненормальным", а его поведение-"неправильным", кто беспрестанно оценивает его и судит, навязывает ему свои стандарты, под угрозой наказания запрещает делать то, в чем он видит свою единственную отраду, и заставляет делать то, что причиняет ему нешуточные страдания? Как сможет им доверять? Как сможет чему-то от них научиться? Такие педагоги и весь внешний мир, который они воплощают собой,- превратятся для аутичного ребенка в опасных и могущественных врагов, вся жизнь - в беспрерывную муку и борьбу за существование.

Теперь Кауфманы начали понимать, откуда берется пресловутая агрессивность, которую детские психиатры считают едва ли не неотъемлемым элементом аутизма. Врачи, как правило, имеют дело с аутичными детьми, начиная с трех-четырех лет и старше, то есть с детьми, которые уже столкнулись с непосильными для них требованиями окружающего мира, уже испытали на себе чужое недовольство, приказы, наказания, попытки манипуляции и давления. Попросту говоря, эти дети уже привыкли к тому, что им постоянно мешают жить. Что же удивительного, что они становятся агрессивными и неуправляемыми?

В этом смысле Рону повезло: родители осознали, что он болен очень рано, когда он еще не успел вступить в конфликт с окружающим миром и мог выработать паттерны разрушительного и саморазрушительного поведения. У Рона нет страха и неприязни по отношению к окружающей действительности, она ему просто непонятна. А значит, его путь к людям будет не так сложен и тернист, каким мог бы быть.

Так Кауфманы установили первый и самый важный принцип своей программы: НЕ СУДИТЬ РЕБЕНКА. Не сравнивать его со сверстниками, не сокрушаться по поводу его "ненормальности", не оценивать его поведение по общепринятым стандартам, не заставлять его вести себя "как полагается". Относиться к нему не как к больному, а... например, как к инопланетянину, гостю из иной вселенной, которого нужно научить языку землян. А для этого необходимо окунуться в его мир, познать его язык. И дать ему понять, что здесь, на Земле, его любят и ждут таким, какой он есть.

Наблюдая за ребенком, Кауфманы тщательно записывали все свои наблюдения, строили на их основе гипотезы, сопоставляли то, что удалось узнать им самим, со сведениями из специальной литературы. Приблизительно через две недели у них сложилась концепция состояния Рона и стали ясны основные направления дальнейших действий.

Одним из любимых занятий Рона было рассматривание своих рук. По утрам, лежа в детской кроватке, он подносил к самым глазам то одну, то другую руку и начинал поочередно сгибать пальцы, не отводя от них глаз. Иногда в движениях его пальцев чувствовался определенный ритм. Этой несложной игрой Рон мог заниматься часами. Более того: порой и днем, стоило собственным рукам попасть в поле его зрения, он замирал и, забыв обо всем, принимался как зачарованный их рассматривать.

Такое поведение было бы нормально для младенца, только что открывшего, что у него есть руки. Но Рон, семнадцати месяцев от роду, всякий раз, заметив свои руки, вел себя так, словно увидел их впервые. Возможно, для него это так и было? Существует обоснованное мнение, что одним из элементов аутизма является неспособность сохранять в памяти предшествующие переживания, сопоставлять их с настоящими и строить на основе этого опыта абстрактные умозаключения: наблюдая за Роном, Кауфманы все яснее понимали, что, скорее всего, это так и есть.

То же самое ярко проявлялось в отношении Рона к еде. Мальчик всегда ел с аппетитом, у него были любимые блюда; однако он никогда не просил кушать, не плакал от голода и вообще никак не проявлял желания есть, даже если кормление задерживалось. Когда мать подносила к его рту ложку, он ел с удовольствием; однако, стоило убрать ложку и унести еду-Рон, казалось, тут же о ней забывал, даже если съел явно недостаточно. Очевидно, физиологическое ощущение голода в его сознании не связывалось с едой: почувствовав голод, он не понимал, что это за желание и как его утолить, и "вспоминал" об этом, только когда у самых его губ оказывалась ложка с детским питанием. Каждый прием пищи происходил для него как будто в первый раз.

Самария провела "эксперимент". Смотреть на людей Рон отказывался, однако она заметила, что он может следить глазами за своим любимым печеньем. Взяв печенье в руку, она некоторое время водила им перед его глазами вверх и вниз, направо и налево - Рон, явно заинтересованный, не отрывал от него глаз. Однако, стоило ей прикрыть печенье листом бумаги и ребенок как будто о нем забыл. Он не выказал недовольства тем, что печенье исчезло, не пытался его найти-просто смотрел на то место, где оно только что было. А, когда печенье появилось снова, Рон воспринял его, как нечто совершенно новое. Очевидно, у него не было того, что у обычных детей, как правило, развивается к восьми месяцам,- представления о том, что предмет, скрывшийся из поля зрения, продолжает существовать. Исчезнув с глаз, предмет исчезал и из его памяти.

Теперь стало ясно, почему он не узнает родных, реагируя на знакомые лица точно так же, как на незнакомые; прояснились и многие другие "странности" его поведения. Для Рона, поняли родители, не существует прошлого, только настоящее. Он не способен пользоваться накопленным опытом и вынужден снова и снова, как в первый раз, получать одни и те же знания и поэтому, естественно, не может двигаться вперед.

Заметим, что собственно интеллект Рона, то есть способность анализировать поступающую информацию и планировать свои действия, остался неповрежденным. В этом убедил родителей один красноречивый случай. Рон, как мы упоминали, обожал вертеть на полу различные круглые предметы; но однажды в руки ему попала прямоугольная коробка из-под обуви. Рон взял ее в руки, поднес к самым глазам и начал внимательно рассматривать. С видом глубокой сосредоточенности он разглядывал коробку почти 25 минут, поворачивая ее так и этак, иногда поглаживая ее стороны или пробегая пальцами по углам. Затем поставил коробку на угол и ловким, уверенным движением начал вращение. Никаких предварительных примерок. Никаких проб и ошибок. Как видно, Рон произвел настоящую интеллектуальную операцию: обдумал потенциал коробки как пригодного для вращения предмета, рассчитал в уме ее оптимальное положение в пространстве, оптимальную силу и направление движения своей руки. И это - в 1 год и 5 месяцев! Очевидно, врач, поставивший Рону диагноз "тяжелой умственной отсталости", ошибался: умственные способности Рона даже превосходили способности его сверстников. Проблема в том, что он почти не мог ими пользоваться.

Как же открыть для него прошлое? Родители полагали, что единственное средство для этого-речь. Необходимо связать в сознании Рона каждый предмет, каждое действие с тем или иным словом. Владение языком поможет ему упорядочить свои переживания, научит сопоставлять прошлый опыт с настоящим, позволит подняться от единичных переживаний к абстрактным умозаключениям. Но как научить малыша говорить, если он не умеет слушать взрослых и подражать им?

Кауфманы продолжали наблюдение. Теперь основным предметом их внимания стали стереотипные действия Рона-раскачивание, кружение на месте, верчение предметов. Нетрудно было понять, что эти занятия оказывают на него успокаивающее и аутостимулирующее воздействие, поэтому он готов заниматься этим часами. Не раз родители замечали, что он прибегает к стереотипным действиям, будучи чем-либо раздражен или расстроен. Но почему именно качание и верчение? Может быть, из-за искаженного восприятия действительности мир кажется Рону вращающимся? Может быть, он испытывает постоянное головокружение? Хотя он умеет ходить и двигается вполне уверенно, но часто ходит на цыпочках - возможно, так ему легче сохранять равновесие?

Так или иначе, было очевидно одно: восприятие окружающей действительности является для Рона столь травмирующим фактором, что он испытывает почти постоянную нужду в искусственном "успокоении". А стереотипные действия, в свою очередь, уводят его все дальше от соприкосновения с миром и возможности чему-то научиться из наблюдения за окружающим. Получается заколдованный круг.

Избирательная чувствительность Рона к зрительным и слуховым впечатлениям оставалась для родителей загадкой. Почему он словно не слышит громких звуков, зато порой увлеченно прислушивается к тихим? Почему иногда словно не замечает того, что у него перед самым носом? Возникло несколько предположений. Возможно, думали родители, сенсорная система Рона гиперчувствительна, и сильные ощущения вызывают в ней что-то вроде "короткого замыкания". А возможно, напротив, чувствительность Рона к внешним впечатлениям снижена, поэтому он воспринимает внешний мир избирательно, например, разглядывая что-либо, "отключает" слух, а прислушиваясь к чему-либо, оставляет "незанятыми" глаза. Если так - можно только восхититься его способностью к самоконтролю!

Этот вопрос требовал дальнейшего изучения; однако стало очевидно, что корень проблем Рона кроется в двух нарушениях: во-первых, в неспособности сопоставлять прошлые переживания с настоящими и пользоваться накопленным опытом и, во-вторых, в серьезных нарушениях восприятия, искажающих его видение окружающего мира. Исходя из этого, Барри и Самария Кауфман установили для себя три правила:

1. Что бы ни происходило, они не должны выражать неодобрения или недовольства поведением Рона. Всеми силами, всеми средствами, какие им доступны, они постараются передать мальчику одно: МИР НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ДЛЯ НЕГО УГРОЗУ, ЕГО ЗДЕСЬ ЛЮБЯТ И ЖДУТ.
2. Очевидно, контакт с реальностью требует от Рона огромных усилий. То, что другим детям дается без труда, для него становится подвигом, равным восхождению на Эверест. А взойти на Эверест может только тот, кто этого очень хочет. Рон не сможет выбраться из лабиринта своих искаженных восприятий, ЕСЛИ САМ ЭТОГО НЕ ЗАХОЧЕТ. Значит, родители должны СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ ОН ЗАХОТЕЛ БЫТЬ С НИМИ - всей душой и всем сердцем. Они должны очаровать его, увлечь, привлечь, всеми возможными средствами дать понять, что в реальном мире его ждут радость и счастье, не сравнимые с его нынешним одиноким существованием.
3. Необходимо ДАВАТЬ Рону ИНФОРМАЦИЮ В ТОМ ВИДЕ, В КОТОРОМ ОН СПОСОБЕН ЕЕ УСВОИТЬ. Нужно продолжить исследования его восприятия, чтобы понять, каким именно ему видится мир, и предлагать новые сведения В МАКСИМАЛЬНО КОМФОРТНОЙ ДЛЯ НЕГО ФОРМЕ.

И еще одно: нельзя было терять времени. Время - не союзник, а противник аутичного ребенка. С каждым днем Рон все дальше уходил от реальности, все глубже погружался в свой одинокий мир, паттерны его стереотипного поведения закреплялись все прочнее и становились все более жесткими. Нужно было спешить.

Поиск по сайту: