ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА 12 страница

Независимо от того, была ли популярна карезза в те време­на, придворная любовь придала половым отношениям созер­цательный характер, который отличается от активного так же? как в религии известно различие между созерцательной и дея­тельной жизнью. Ведь идеалом трубадура было по меньшей мере лицезрение и боготворение обнаженного тела возлюблен­ной. В этом отношении трубадуры приближались к идеалу сак­ральной любви, которая совместима с созерцательной жизнью и построена по ее подобию. Никогда не следует путать созерца­тельную жизнь с жизнью в уединении, поскольку последняя является всего лишь одной из разновидностей первой. В дейс-

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

твительности, созерцательная жизнь —это вершина духовного вдохновения, видение или theoria Бога, постижение, проника­ющее во все повседневные и практические дела человека. Во многом подобно этому трубадур стремился созерцать свою возлюбленную и насытить свою жизнь атмосферой ее присутс­твия.

Хотя некоторые священники сами вступали в такого рода отношения, а отношения donnoi зачастую освящались христи­анскими обрядами, культ придворной любви в конце концов подвергся жестокому преследованию со стороны церкви. Тако­го преследования Европа не знала до эпохи Реформации. Доми­никанская кампания против катаров, или альбигойцев, вклю­чала также попытки предложить в качестве объекта платони­ческой любви Деву Марию. Но преследование так и не смогло подавить это движение, в результате чего идеал брака впослед­ствии включил в себя черты романтической любви — и был принят в таком виде церковью.

Современная католическая теория христианского брака существенно отличается от представления эпохи патристики именно потому, что она так много заимствовала у философии придворной любви. Именно эта философия, а не туманные намеки на нее в посланиях св. Павла и в евангелиях является источником современного христианского учения о любви в браке. Лишь немногие современные христиане рассматривают брак как ограничение сексуальных партнеров до одной женщи­ны исключительно для зачатия христианских детей. Акцент теперь делается на том, что следует любить женщину как лич­ность, как эту конкретную женщину, а не как «Женщину» во­обще. Ведь в этом смысле супружеская любовь становится ана­логичной любви самого Бога и понимается как его вечная вер­ность каждому отдельному человеку.

Несомненно, современное представление об институте брака является громадным шагом вперед по сравнению с более ранним фамильным браком, который полностью отрицал сек­суальные чувства. Однако это по-прежнему пародия на сак­ральную любовь, потому что она не отличает профанское от

ПРИРОДА> МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА _____________________

священного, считая, что они несовместимы, то есть единооб­разны*.

Одним из известнейших сторонников современного хрис­тианского брака является католически мыслящий протестант Дени де Ружмо, известная работа которого «Любовь в совре­менном мире» — это одновременно удивительное разъяснение и глобальное искажение различий между сакральной и профан-ской любовью. Суть его рассуждений в том, что зрелая сексу­альная любовь есть посвящение себя другому человеку. Такая любовь отлична от плотского вожделения или страсти, кото­рые он называет влюбленностью во влюбленность. В частнос­ти, страсть он считает преувеличением субъективных пережи­ваний, которое насгупает в результате отказа от полового акта с платонической возлюбленной. Однако де Ружмо скорее всего ошибается, когда утверждает, что страсть трубадуров относит­ся к «чистому эротизму» или «языческой любви» и поэтому противоречит христианским идеалам брака. Он считает, что в этих двух разновидностях любви женщина является всего лишь предлогом к экстазу, который является неудовлетворен­ной страстью или эгоистическим вожделением. Однако все здесь не так просто, как может показаться, потому что именно придворная любовь дала современному христианству идею о святом бракосочетании, в котором сексуальность может слить­ся с личностной любовью.

* Известны другие примеры этого заблуждения. Так, слово «личность» (по-ла­тински, persona) происходит от названия маски-мегафона, которой в древности пользовались актеры классической драмы. Это слово в наше время используется для обозначения духовной реальности как человека, так и Бога. Считается, что человек обладает достоинством потому, что является личностью, тогда как Бог — это три ипостаси (persons). Между тем личность — это не более чем социапьная роль или маска. Слово, которое следует использовать для обозначения эго, используется для обозначения самости (атмапа) или духа {пневма). В других традициях самость сверхиндивидуальна. В христианстве же не только дух, но и человек были отождес­твлены с эго, которое по своей природе божественно. Еще один пример дает безб­рачие священников в миру — свидетельство смешения кастового (профанского) с бескастовым (сакральным). Как мы уже видели, ситуация усугубляется еще больше, когда вместо того, чтобы отказаться от статуса или имущества, люди отворачива­ются от природы.

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

Следует подчеркнуть, что в первые столетия существова­ния христианства никто не предпринимал попыток возвысить сексуальные чувства до идеалов божественной любви. Половое сношение между мужем и женой почиталось чистым в той мере, в которой оно было коротким совокуплением с целью продления рода. Жену любили и уважали, поскольку, обладая бессмертной душой, она была подобна мужчине. Испытывать вожделение к своей жене было подобно прелюбодеянию. Та­ким образом, именно у манихейцев и трубадуров христиане научились персонифицировать сексуальную любовь, то есть не торопиться удовлетворять желания — в результате чего оно направлялось не на безличностные органы и части тела женщи­ны, а на всю ее индивидуальность. Поэтому современные пред­ставления о браке занимают промежуточное место между ран­нехристианскими И ПрИДВОрНЫМИ, ПОТОМ)' что они позволяют страсти развиться настолько, чтобы отношения персонифици­ровались, но при этом, в противоположность традициям тру­бадуров, они допускают мужской оргазм, чтобы рождать детей и не превращать страсть в самоцель. Между тем исторические основания этой идеи не совсем христианские.

Но даже в таком виде христианское представление о браке не позволяет судить о том, что такое сексуальные отношения на сакральном уровне. Это очевидно уже хотя бы из того, что де Ружмо отождесгвляет сакральный элемент в браке с верностью профанскому юридическому контракту между партнерами. По его мнению, достоинство человека измеряется тем, насколько сильна его воля, — насколько он может держать слово, быть верным раз и навсегда принимаемому решению жить вместе с супругом вопреки всем невербальным, природным, плотскими эмоциональным влияниям. По его мнению, это абсурдно со всех практических точек зрения, однако именно в этом божес­твенная абсурдность христианства, о котором Тертуллиан ска­зал: «Credo quia absurdum est»*.

Отказываясь от любых рационалистических и гедонис­тических соображений, я предлагаю говорить об обете, ко­торый соблюдается лишь потому, что он абсурден, что он

* «Верую, потому что нелепо» (лат.).

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

был дан один раз и теперь является абсолютом, навсегда соединившим мужа и жену как личностей... Я утверждаю, что верность, понимаемая таким образом, как ничто дру­гое, помогает нам стать личностями. Качества личности проявляются в ее поведении. Наши личностные черты соз­даются как произведение искусства. Они творятся так, как мы производим вещи... Ведь ни страсть, ни еретическая ве­ра, из которой она возникает, не смогли бы вдохнуть в нас веру в то, что цель наших жизней — подчинить себе При­роду⁴.

Здесь вкратце мы видим всю историю сопоставления абсо­люта, личности и божественного с тем, что создано искусствен­но и вопреки Природе. В своем первоначальном смысле, лич­ность есть наше творение, майя в чистом виде. Однако по этой самой причине ее следует отличать от божественного или абсо­лютного. Ведь божественное и реальное не является нашим творением; это естественный, невербальный и неизменный по­рядок (ли), который лежит в основе творчества и поэтому явля­ется первичным. Противопоставить искусственность и плоды нашего творчества Природе означает разделить вселенную та­ким образом, чтобы спасти положение можно было лишь путем полного подчинения природы нашей воле. Такое представление о божественном законе и слове приводит к супружеству, в ко­тором человек создан для брака, а не брак для человека. С этой точки зрения, личность человека обладает духовным достоинс­твом в той мере, в которой он подчиняется абсолютному закону. При этом верность понимается им как полное недоверие себе, поскольку человеческому организму можно доверять лишь в той мере, в которой он подчиняется закону. Однако этот закон. изобретен самим организмом и поэтому неизбежно уступает ему.

Именно поэтому Конфуций считал человечность (жэнь) намного более высокой добродетелью, чем праведность (и), и отказывался давать первой строгое определение. Ведь человек не может определить и сделать законной свою подлинную при­роду. Он может попытаться достичь этого ценой отождествле-

* De Rougemount [1], pp. 307—8. 178

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

ния с неполным представлением о себе — то есть с механичес­ким принципом, который качественно ниже человека. Так, по мнению Конфуция, человеческие желания и чувства более на­дежны, чем его идеи о добре и зле. Принципы очень важны, фактически, они незаменимы до тех пор, пока уравновешены человечностью, чувством юмора и представлением об умест­ности. Война, например, менее разрушительна, когда захватни-ками движет алчность, чем тогда, когда идет борьба идеологи­ческих принципов. Ведь война во имя абстрактной цели не щадит ни имущества, ни человеческих жизней, ни культурных ценностей.

Ревнителей и фанатиков раздражает конфуцианское бла­горазумие с присущей ему иронией и готовностью идти на компромисс. Им кажется, что это благоразумие слишком мед­лительно и беспринципно, потому что ему недостает героизма и огня, которыми человека наделяет беззаветная привержен­ность идеологии. Теперь понятно, почему китайские комму­нисты делают все возможное, чтобы искоренить древнюю кон­фуцианскую традицию*. Однако, с конфуцианской точки зре­ния, фанатичная приверженность чему бы то ни было — это не только глупая бравада и желание прослыть героем, но и бесчув­ственность в отношении тонких психических процессов и утонченного разума природы. «Благородный муж, — говорит Конфуций в «Аналектах», — идет по жизни без предвзятых представлений и запретов. В каждый момент он сам решает, что правильно, а что нет»**.

Может показаться, что Конфуций выступает за произвол и хаос, поскольку, по общему мнению, только полицейская ду­бинка над головой может удержать людей от извращенности, которая «свойственна им от природы». Можно подумать, что именно извращенность скрывается под «внешним лоском» ци­вилизации! Но на самом деле изначально, «по своей природе»,

* См. Arthur F. Wright, «Struggle versus Harmony: Symbols and Values», pp. 589— 602. Harper, New York, 1954.

** Ср. в книге де Ружмо: «Брачный обет супругов — это в высшей степени серьезный поступок, потому что он дается раз и навсегда. Серьезным может быть только то, что необратимо».

ПРИЮДА, МУЖЧИНАМ ЖЕНЩИНА

мы совсем не такие. Извращенными мы являемся «за кулиса­ми», но мы уже видели, что все наши проявления — приемле­мые и закулисные — в равной мере реальны. Если последовате­лей даосской и конфуцианской философии в чем-то можно обвинить, то только не в беспорядочности, ведь именно благо­даря конфуциансгву и даосизму в Китае много веков существо­вало одно из самых стабильных обществ в мире.

Теперь мы понимаем, что должны прослеживать характер сакральной любви по аналогии с сакральной или созерцатель­ной жизнью в их других аспектах. Но прежде всего нам следует осознать, что сакральное не соревнуется с профанским, как будто они принадлежат к одному порядку явлений. Другими словами, сакральное не относится к концептуальному или кон­венциональному порядку и поэтому не выступает против него, не пытается его избежать и не стремится им руководить. У сакрального нет необходимости это делать, потому что оно является высшим уровнем явлешгй, из которого вытекают и которому неизбежно следуют все остальные стороны жизни. Именно поэтому каждый побег от сексуальности вскоре приво­дит к сексуальным излишествам. «Дао — это то, от чего ни на мгновение невозможно отойги; то, от чего можно отойти, — это не Дао»*.

В состоянии спонтанности человеческое сознание перехо­дит от напряженного, волевого внимания к гуань — отноше­нию открытости или созерцания. Отношение гуань образует основу более «женственного» и восприимчивого подхода к любви, который тем самым оказывается более характерным для женщин. Очевидно, большинство подходов, обсуждаемых нами до сих пор, крайне односторонни, потому что более-свойственны для мужчин. Лишь практикующие кареззу имеют представление о женском оргазме, который не играет никакой роли в деторождении. Таким образом, традиционное отноше­ние практически полностью сосредоточено на уместности и своевременности мужского оргазма, а стало быть, отражает од­носторонне агрессивный подход большинства мужчин. По большому счету, это отношение является попыткой создать

* Чжунюн, 1. 180

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПРОФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

правила теми, кто не знает о сексуальности ничего или практи­чески ничего.

Идею равенства в сексуальной сфере нередко понимают как отсутствие половых различий, поскольку св. Павел сказал, что во Христе нет ни мужчины, ни женщины, а Иисус сказал, что на небесах нет ни брака, ни развода. Однако последнее замечание означает всего лишь, что небеса, сакральная область, находятся выше общественных институтов профанской сфе­ры. Между тем единственное достоинство мирского представ­ления о сексуальном равенстве в том, что оно позволяет жен­щинам поступать как мужчинам. Эти две пародии — религиоз­ная и мирская — не отражают полового равенства, а являются в равной мере бесполыми. Ведь равенство полов подразумевает сексуальную самореализацию — женщина познает свой мужс­кой аспект через мужчину, а мужчина познает свою женствен­ность через женщину. «Чистый» мужчина и «чистая» женщина не имеют ничего общего и поэтому не могут общаться друг с другом. Это всего лишь общественные стереотипы и надуман­ные стили поведения. Мы никогда не узнаем, что такое подлин­ный мужчина и подлинная женщина, потому что их реальность пребывает в природе, а не в вербальном мире представлений.

Таким образом, сексуальное равенство подразумевает по­ловую жизнь, которая свободна от профанских определений мужчины и женщины, но не противоречит им. Мужчина и женщина должны не разыгрывать друг перед другом любовные роли, а вступить в отношение, о котором можно сказать: «Лю­би и делай что хочешь», — хотя св. Августин использовал эти слова в несколько другом контексте. Если влюбленные чутки и относятся друг к другу открыто и непредвзято, они находятся с ситуации, о которой без преувеличения можно сказать, что в ней «не существует ограничений».

Ролевые игры настолько непроизвольны, что мы редко замечаем, до какой степени они преобладают в нашей жизни, и поэтому часто путаем их со своими естественными и подлин­ными склонностями. Это тем более верно, что любовные отно­шения подчас намного более «театральны», чем все остальное. Сама любовь зачастую является надуманной эмоцией, которую

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

мы, как нам кажется, должны переживать. Считается, что о ее присутствии можно судить по некоторым известным симпто­мам, которые мы умеем изображать так искусно, что правая рука не знает, что делает левая. Считается, что влюбленные должны ревновать друг друга. Ожидается, что мужчина будет проявлять о женщине заботу, тогда как женщина будет вести себя немного беспомощно. Предполагается, что мужчине сле­дует брать на себя инициативу в выражении любви, тогда как женщина должна томиться в ожидании его внимания. Некото­рые выражения лица, интонации и позы считаются особенно привлекательными или сексуальными, тогда как во время по­лового акта мужчина является активным, женщина пассивной, а все любовное общение сводится к весьма ограниченному на­бору действий.

Однако это далеко не все, потому что роли находятся внут­ри ролей, как слои луковицы. Мужчина, играющий мужа перед женой, может в то же время играть роль сына перед матерью, а женщина — роль дочери перед отцом. Иногда обычная игра ролей сознательно прекращается для того, чтобы создать види­мость «естественности», «искренности» или «освобожденнос­ти». Мужчина нередко бессознательно культивирует вожделе­ние, чтобы убедить себя, что он «настоящий мужчина», и поэ­тому находит в женщинах все те прелести и удовольствия, ко­торые превозносит общество. Очень часто мы занимаемся лю­бовью, чтобы доказать себе, что нас любят, то есть чтобы убе­дить себя, что мы можем отождествляться с общественно при­емлемой ролью.

Каждый, кто обращает внимание на свои ролевые игры, вскоре обнаруживает, что практически все его отношения явля­ются ролями. Такой человек обычно не понимает, кем он на самом деле является. Он не знает, как вести себя искренне, и поэтому становится мнительным и ограниченным. Он обнару­живает себя в «замкнутом круге» — когда все дороги закрыты. Если при этом он продолжает думать, что в этой ситуации существует «правильный» образ действия или какой-то опреде­ленный набор «подлинных» чувств, он окажется в состоянии полного паралича. Там, где должна была быть конкретная ис-

Глава 7

САКРАЛЬНАЯ И ПЮФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

тина, он обнаружил свободу, но принял ее за неопределенность. В действительности, свобода человека подчиняется закону, но, поскольку это нелинейный закон ли или Дао, его нельзя опре­делить, его нельзя отождествить с какой-то конкретной ролью. Поэтому, оказавшись в замкнутом круге, мы должны наблю­дать за тем, что происходит само по себе, спонтанно. Так мы обнаруживаем, что ощущение закрытости всех дорог внезапно переходит в ощущение их открытости. Мы можем играть все роли, подобно тому как в индийской мифологии подлинное «я» изображается в виде Абсолюта, принимающего обличие каждого живого существа.

Строго говоря, не совсем верно, что мы должны ждать, пока что-нибудь случится спонтанно. Ведь сердце бьется, дыха­ние продолжается, а органы чувств воспринимают. Весь чувс­твенный мир приходит к организму сам по себе, без малейшего напряжения. Это непреднамеренное возникновение пережива­ний на самом деле происходит не пассивно; оно представляет собой спонтанное действие. Когда мы наблюдаем и чувствуем его как действие в этом смысле, оно естественно перетекает в последующие действия. Однако блокирование имеет место, когда это действие игнорируется, а его кажущаяся пассивность интерпретируется как «ничего не происходит». На самом деле часто случается совсем не то, чего мы ожидали, и поэтому мы склонны влиять на ход событий, вместо того чтобы предоста­вить им возможность развиваться спонтанно. Постоянный по­ток спонтанного восприятия, рассматриваемый как действие, есть одновременное порождение организмом его мира и по­рождение миром самого организма. Именно этот поток восп­риятия есть основание и стиль действия, из которого возникает любовь и ее проявления. В этом открытом, непривязанном состоянии восприятия мы не обладаем возлюбленной или воз­любленным, а получаем ее или его с радостью и удивлением, которые сопровождают самые неожиданные события в нашей жизни.

Практически в каждой культуре сексуальная любовь —это близость между двумя конкретными людьми, в которой уходят на второй план все условности, обычно управляющие нашими

ПРИРОДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

отношениями. Уже только это символически дает понять, что в сексуальной любви больше сакрального, чем профанского. А когда влюбленные обнажают друг перед другом свое тело, вмес­те с одеждой они снимают с себя личностные маски, выходя за пределы общественных ролей. Только общество, не имеющее ни малейшего представления о сакральном, может считать та­инство любви колпаком, под которым скрывается нежелатель­ная, но неизбежная уступка животному миру. Однако именно так поступает^- общество, которое отделяет дух от природы и пытается управлять порядком природы с помощью порядка слова. Для представителей такого общества отождествление сексуальности с сакральным представляет намного большую опасность, чем самая неприкрытая и грубая пошлость. Такие люди могут терпеть сексуальность до тех пор, пока она находит отражение только в «грязных» анекдотах или в технических медицинских терминах — другими словами, до тех пор пока она максимально удалена от сакрального. Ассоциация сексу­альности со священным вызывает суеверный ужас и подозре­ния, что секс имеет какое-то отношение к сатанизму и злове­щим практикам черной магии!

Однако если союз влюбленных даже на символическом уровне является переходом от профанского к сакральному, от роли к реальности, отношения влюбленных словно специально созданы для того, чтобы наши освобождение от майи. Но это может случиться только в том случае, когда ум и органы чувств партнеров находятся в состоянии открытого внимания, благо­даря которому неизвестную реальность природы получают. Ведь закрытое или ограниченное внимание может восприни­мать только проекцию известного. Сексуальная сфера идеаль­но подходит для отношений, которые Фрейд считал необходи­мым для психоанализа:

Целенаправленно сосредоточивая внимание, человек выбирает что-то одно из большого объема материала, име­ющегося в его распоряжении. В результате эта деталь ясно наблюдается в уме, тогда как все остальные оказываются упущенными из виду. В своем выборе чего-то одного чело­век подчас следует своим ожиданиям и склонностям. Од­нако именно этого не следует делать, ведь если человек сле-

Глава 7 ____________ САКРАЛЬНАЯ И ПЮФАНСКАЯ ЛЮБОВЬ

дует своим ожиданиям, всегда существует вероятность, что он не заметит неизвестного, а если он следует своим склонностям, все наблюдаемое будет неизбежно искаже­но*.

Принято считать, что среди всех людей влюбленные видят друг друга в самом нереалистичном свете и что их встреча неиз­бежно является проекцией друг на друга нелатых идеалов и преувеличений. Но может ли бьггь так, что природа в первый раз дала им возможность увидеть друг друга какими они есть? И что, если впоследствии они разочаровываются, это происхо­дит не потому, что они постепенно перешли к суровой реаль­ности, а потому, что они задушили реальность в слишком страс­тных объятиях?

Freud!2j, p. 324.

Глава 8

Свершение

юбовь дает реальное, а не идеальное представление о нас, потому что показывает нам, что мы собой представляем как тело. Ведь то, что обычно считается телом, — это абстрак­ция. Это общепринятая условность, объект, увиденный в отры­ве от вселенной, без которой он нереален. Между тем таинствен­ное и спонтанное возникновение любви — это переживание глубинного единения в другим человеком. Оно преображает наше видение не только этого человека, но и целого мира. Таким это отношение остается до тех пор, пока оно изолировано бес­покойством алчного ума, пока его, как собственность, нужно защищать от остальной жизни.

Телесное и физическое не следует принимать за мир от­дельных, единичных объектов, а совокупление не следует счи­тать чем-то столь очевидным, как соединение сиамских близне­цов. Мы должны увидеть, что физическая реальность отноше­ния имеет столько же «субстанции», сколько и сами организ­мы, если не больше. Так, каким бы далеким от совершенства ни было христианское учение о браке, оно содержит верное утвер­ждение о том, что муж и жена — одна плоть. Не менее правиль­но считать последователей христианской церкви Телом Христо­вым — особенно если рассматривать саму церковь как процесс постижения того, что вся вселенная есть Тело Христа. Именно в этом подлинный смысл учения о Воплощении*.

* Так, св. Кирилл Александрийский говорит, что плоть Христа «содержит всю природу, равно так с грехопадением Адама вся природа приняла на себя его прок­лятие» (Epist. ad Rom._: vi).

Глава 8

СВЕРШЕНИЕ

После этого кажется еще более странным то, что тради­ционная духовность отвергает телесное единение мужчины и женщины как нечто плотское, животное и поэтому унизитель­ное для человека. Подобный подход свидетельствует о том, насколько далеки мы от правильного восприятия и понимания мира природы. Отвергая телесное единение, мы отказываемся от наиболее конкретного и творческого способа взаимодейс­твия человека с миром вне его организма, ведь именно благода­ря любви к женщине мужчина может сказать о ней и обо всем остальном: «Это мое тело».

Несмотря на христианское понимание мира как Тела Хрис­това, вселенная природы всегда рассматривалась как противо­положность Бога, потому что люди не осознавали ее своим телом. Люди видят вселенную как совокупность мимолетных тел, и поэтому им кажется, что естественный мир конечен и зависит от чего-то вне самого себя. Ничто в нем не стоит на месте, ничто в нем не есть бытие, а только имеет бытие, а если целое является совокупностью частей, оно не существует само по себе. Но это заблуждение возникает вследствие нашей нес­пособности видеть, что индивидуальные тела являются всего лишь полюсами, оконечностями отношения — другими слова­ми, что мир является системой нерасчленимых взаимосвязей, а не механической свалкой вещей. Вербальный, фрагментарный и аналитический способ восприятия не позволяет нам осоз­нать, что вещи и события не существуют друг без друга. Мир — это целое, которое больше, чем сумма его частей, потому что его части не сложены вместе, а взаимодействуют друг с другом. Целое — это структура, которая остается, тогда как части при­ходят и уходят, подобно тому как человеческое тело является динамической матрицей, которая продолжает существовать, несмотря на быстрое рождение и смерть его отдельных клеток. Понятно, что структура существует не отдельно от индивиду­альных форм, а именно благодаря их приходу и уходу—подоб­но тому, как благодаря упорядоченному движению электронов камень обладает твердостью.

Недалекое философское мышление, на котором зиждется западная теология, предполагает, что движущееся не вполне

ПРИЮДА, МУЖЧИНА И ЖЕНЩИНА

реально, на том основании, что подлинное существование дол­жно быть стабильным и статичным. Теперь же мы видим, что бытие и движение, масса и энергия неразделимы. Нам больше не кажется, что движение и изменение свидетельствуют о не­полноценности сущего. Мы видим, что вечное есть мимолет­ное, потому что меняющаяся панорама чувственных пережива­ний — это не сумма появляющихся и исчезающих вещей, а стабильная структуру или отношение, проявленное через ми­молетные формы. Наша трудность в том, что человеческое сознание не приспособилось к тому, чтобы видеть природу реляционно, целостно. Мы должны понять, что человеческое сознание —это не отдельная изолированная душа. Сознание— функция не одной лишь нервной системы, а всей целостности взаимосвязанных звезд и галактик, которые делают ее возмож­ной. Мы должны почувствовать то, что мы знаем теоретичес­ки. Мы должны приобрести ощущение, соответствующее на­шим представлениям о целостности природы.

В этом свете становится понятно, что сознание — это не фосфоресцирующий отблеск на поверхности холодных кам­ней, не более поздняя добавка к минеральному миру, лишенно­му всяких чувств. Скорее сознание—это развитие, проявление того, что таилось в недрах зарождающихся звездных скопле­ний. Ведь даже если сознание во вселенной — всего лишь ста­тистическая возможность, об этой вселенной можно сказать, что жизнь в ней подразумевается. Именно в живых существах вселенная чувствует; только благодаря глазам звезды есть свет. Отношение—это что-то наподобие единства. Звезды и челове­ческие глаза —не чуждые друг другу объекты, которые случай­ным образом приведены во взаимодействие. Звезды и обраща­ющиеся вокруг них планеты создают условия, в которых воз­никают живые организмы. Глубинная структура этих объектов подразумевает организмы, и не будь организмов, вселенная бы­ла бы совсем другой. По аналогии, организмы в свою очередь создают вселенную именно такой структуры. Только времен­ной интервал и невероятная сложность взаимоотношений между звездами и людьми скрывают от нас то, что звезды и

Глава 8

СВЕРШЕНИЕ

люди подразумевают друг друга гак же, как мужчина и женщи­на или два магнитных полюса земли.

Неспособность видеть взаимодействие и телесное единс­тво человека и мира лежит в основе подхода как аскета, так и сластолюбца. Попытки продлить чувственное удовольствие и сделать наслаждение целью жизни свидетельствуют об отно­шении, при котором человек внутренне отделен от своих пере­живаний и относится к ним как к объектам для преследования и эксплуатации. Однако получаемое при этом удовольствие всегда фрагментарно. Оно приводит к разочарованию, и поэто­му аскет отказывается от преследования вместо того, чтобы отказаться от чувства разделенное™, которое в действитель­ности лежит в основе проблемы. Противопоставляя волю же­ланиям плоти, отдавая предпочтение абстракциям перед конк­ретной реальностью, аскет лишь подчеркивает разделенность и углубляет чувство, которое вынуждает его преследовать и экс­плуатировать. Аскетическая духовность есть симптом болезни, от которой она ищет исцеления. Чувственность и традицион­ную духовность не следует противопоставлять. Их конфликт — это притворный поединок, бессознательно инсценированный сторонниками одного и то же «заговора»*.

Поиск по сайту: