АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Один день

Читайте также:
  1. А утром вся казарма ахнула: Фархада и еще одного азербайджанца в кочегарке засыпало углем... А еще через день...
  2. В 2001 году я создал в г. Николаеве областную организацию Союза писателей России, которой руковожу по сегодняшний день.
  3. В этом возрасте юноши искренне верят в то, что безумно и надолго влюблены и дудят об этом своей возлюбленной по 100 раз в день.
  4. Вторник 7 день.
  5. Да. Каждый день.
  6. День (Свободный день.Отдых на море...)
  7. День. Баттамбанг
  8. день. Легкий, весенний.
  9. День. Путь до Аюттаи
  10. День. Сием Риеп – Пном Пень
  11. День...
  12. Й день.

Автор: Айя Трубецкая.

 

 

 

Павлодар 2009

Мы не можем жить без воспоминаний, и без памяти мы никто.

Но что мы будем делать, если наша жизнь,

со всем, что было в ней, превратится в одни лишь воспоминания?

Кем мы станем?

 

Утро. 1095 раз я говорю себе, что с приходом утра нужно открывать глаза. Скоро придут медсестра и врач. Они опять будут задавать вопросы, на которые я не отвечу. Это все повторится уже в 1095 раз.

Сегодня у меня своеобразный праздник. Ровно три года я нахожусь в этой дыре под названием «Лечебница для душевно больных» или, как ее называют короче - Дурка.

Я открываю глаза и в 1095 раз в своей жизни вижу этот пожелтевший потолок над моей кроватью. Ненавижу его так же как все, что связано с этим местом.

Я встаю с кровати, которая скрипит при каждом движении. На стене, рядом с окном, весит плакат с календарем. Я вытащила маркер из-под подушки и иду к плакату. Зачеркнув цифру 25 в месяце октябре, я решила постоять около окна до того, как придут меня проверять.

Окно – это сильно сказано. Небольшую четырехугольную «дыру» почти под самым потолком едва ли можно было бы назвать окном.

Я подтащила стул к стене, единственную мебель, исключая кровать, в моей палате. На улице шел дождь. Мне так хотелось вдохнуть его запах, его свежесть. Я прикоснулась ладонью к стеклу, такому холодному. Сквозь щель между рамой и стеной просочилось немного влаги. Я убрала руку от стекла и стерла дождевые капли со стены. Я смотрела, как они стекают по ладони к локтю и капают с руки.

Я опять перевела взгляд на стекло. Из окна почти ничего не было видно, кроме кусочка хмурого неба. У меня опять возникло желание вдохнуть запах улицы в эту погоду.

Он всегда пах дождем. Он был такой ласковый и нежный. Он любил Ее и любил меня. У нас почти не было скандалов. Приходя домой, Он всегда приносил что-нибудь вкусное и всегда гладил меня по голове. А Ей - цветы по праздникам. А по воскресеньям мы ходили в кино или кафе. Было так хорошо. И Он всегда пах дождем.

Глаза наполнились слезами, и осколки брызнули из окна. Не успел утихнуть звон от стекла, как комната наполнилась Его запахом. Я выронила стул из рук и прильнула к стене, глубоко вдыхая воздух. Капли попадали на лицо, смешиваясь со слезами.

Среди осколков на полу, я рассматривала крохотный кусочек неба. Стекло сверкало краями на свету. Такие острые осколки, такое короткое движение и так много крови, такой липкой и такой теплой...

 

Крики... Непонятно зачем нужные, лишние движения... Лицо... такое знакомое, но такое чужое... Белые стены, белый потолок и бинты... Капельница... Темнота......

 

Школа. Я стою у доски и рассказываю стих. Нам задали его почти неделю назад, но я выучила его на прошлой перемене. Я спотыкаюсь почти на каждой строчке. Наконец стих закончился, и я смотрю на добрую учительницу, которая, догадавшись обо всем, с улыбкой ставит мне четверку. Облегченно вздохнув, я сажусь на место, но тут звенит звонок, и мы выбегаем из класса, радуясь тому, как быстро пролетела эта школьная неделя.

На улице вовсю разгулялась осень, и дождь льет как из ведра. Но это не беда. Я всегда любила дождь.

Он стоит около своей машины, а Она смотрит из окна. Я бегу к Ним. Сегодня мы поедем в парк развлечений или кафе или еще куда-то. Мой День рождения был еще две недели назад, но Они были заняты на работе, и Он обещал мне сегодня незабываемый праздник.

Деревья и дома мелькают перед глазами, а небо хмурится. Окна в машине закрыты плотно, но Он пахнет дождем...

 

- Это Антипова Евгения, 17 лет. Она находится у нас уже три года, но ее состояние тяжелое, хоть и стабильное. Это самый сложный случай в моей практике. Я полагал, что она скоро поправится. Наблюдались улучшения, но сегодня я понял, насколько ошибался, - это голос доктора Владимира Николаевича Черниковского, моего лечащего врача. Он разговаривал с кем-то в коридоре. Наверное, к нам пришел новый сотрудник. Каждый раз, когда к нам кто-то приходил, он показывал меня им. Такое бывало часто. Из-за того, что многие не выдерживали работу здесь, основная часть персонала часто менялась в составе. Постоянно работали только врачи «с седой головой». Так их называл доктор Черниковский, хотя ему до этой самой «седой головы» еще далековато. Он - молодой врач, но уже успел наработать себе приличный стаж.

Я открыла глаза. Капельницы уже не было, но белые стены и потолок остались. Светлое помещение, с огромным окном над кроватью, на котором с внутренней стороны была железная решетка. В дальнем углу стоял мягкий пуфик, а над ним висел мой плакат с календарем. Я запустила руку под подушку и наткнулась на маркер. Значит, меня перевели в эту палату. Вот, и подарок.

Дверь открылась, и в палату вошли двое. Как я и ожидала, доктор Черниковский привел ко мне нового сотрудника. Это была девушка, немногим старше меня, одетая в форму медсестры. Она выглядела молодо, но ее взгляд был строгим и, каким-то, слишком взрослым. Она встретила мои глаза, но не отвернулась, как это делала другая медсестра, которая обычно приходила ко мне в палату.

- Привет, знакомься, это Татьяна – твоя новая сиделка, - сообщил мне доктор.

- Таня, - поправила она, улыбнувшись мне. Она улыбалась только губами. Ее взгляд остался строгим и взрослым.

Я отвернулась и стала смотреть в окно.

- Ты ей нравишься, - полушепотом сообщил доктор Тане.

Он был прав. Эта девушка действительно внушала мне доверие. Я помню какую истерику закатила этой Алене. Она боялась меня после того случая.

Кажется, Таня стала вторым подарком.

- Ты нас всех перепугала. Зачем же ты так? Мне из-за тебя всыпали по первое число, - улыбнулся врач, садясь на край моей кровати.

Я посмотрела на него извиняющимся взглядом.

- Я знаю, что тебе тяжело. Нам всем тяжело. Но свет здесь, - он положил сжатую в кулак ладонь себе на грудь. – Он никуда не уйдет. Он будет с тобой. Нужно только научиться его видеть.

Я повторила его движение.

- Вот и хорошо, - он погладил меня по щеке, а из моих глаз потекли слезы.

Я не хотела плакать, просто так получилось. Я села на кровати, а он обнял меня за плечи.

Потом Таня сделала мне какой-то укол, и они ушли.

Я только что заметила, что на стене над дверью, висят часы. Они показывали половину двенадцатого.

В желудке была неприятная, сосущая пустота, а перед глазами все расплывалось. Меня что, не собираются сегодня кормить?!

Тут дверь палаты вновь открылась, Таня занесла поднос с едой и поставила на столик около кровати, намертво прикрученный к полу (еще одна новинка).

- Ты потеряла сегодня приличное количество крови, и нужно восполнить эту утрату, - медсестра с улыбкой отошла от кровати и села на пуфик, под плакатом. – Думаю, на обед тебе уже можно будет идти в общую столовую.

Действительно, когда я утолила свой голод, то почувствовала себя намного лучше.

- Теперь ты можешь поспать, - Таня взяла поднос и направилась к выходу.

Мне совсем не хотелось спать. Сидя на кровати я смотрела в окно на больничный двор. Это была длинная, широкая аллея. По краям асфальта росли клены. Моя палата находилась примерно на третьем или четвертом этаже, и верхушки деревьев доставали до моего окна. Дождь стекал по листьям и барабанил в окно. Мне казалось, будто это какая-то музыка.

Раньше я очень сильно любила музыку и ходила в музыкальную школу. Я брала уроки игры на пианино и была лучшей в своем классе. А сейчас я, наверное, не вспомню даже как играть «Собачий вальс»...

До – ре – ми – фа – со – ля – си – до...

До – си – ля – со – фа – ми – ре – до...

А еще я ходила в танцевальный кружок... Как я любила танцевать.

Он всегда встречал меня после занятий и всегда ходил на все школьные концерты.

После концерта Он покупал мне букет цветов, и мы долго гуляли, шутили, играли, ели мороженое... До позднего вечера... А потом смотрели на звезды...

 

Я посмотрела на внутреннюю сторону запястий. Правая рука была перебинтована, и на битах были небольшие пятна крови. Из-под бинтов выглядывали старые шрамы, подобные тому, которым обещал стать мой сегодняшний порез.

Около локтя на левой руке расплылся синяк от капельницы...

Перед глазами все расплылось, я впала в бездумное забытье. Когда я очнулась, то часы уже показывали час, а на кровати, рядом со мной, сидела пожилая женщина. У входа стояла Таня.

- Женечка, внученька, здравствуй, - дрожащим старческим голосом прошептала бабуля, сдерживая слезы.

Это была Его мама. Они были похожи. Глаза и губы... Но у нее морщины, а его кожа гладкая... иногда со щетиной...

- Женечка, я принесла фотографии. Помнишь, я обещала, - она открыла свою сумку, вынула оттуда фотоальбом и протянула мне.

Она приходила раз в неделю и задерживалась ненадолго. Это был мой единственный родной человек.

Я нахмурила лоб, вспоминая нашу с ней последнюю встречу. Она и вправду обещала мне фотографии.

Я открыла альбом. С первой страницы на меня смотрела маленькая девочка. Лет трех – четырех. Это был новый год. Я была наряжена в снегурочку, а в руках подарок – плюшевый мишка...

На второй фотографии, рядом с уже повзрослевшей на несколько лет, но все той же девочкой, стоял молодой мужчина. Мы тогда играли во дворе в снежки. Оба разгоряченные, с ног до головы в снегу, мы, смеясь, смотрели со снимка.

Следующее фото заставило меня улыбнуться. Первый раз в первый класс... Все мои одноклассники стоят по линеечке и рассматривают свой первый в жизни учебник, и только я в этот исторический момент, старательно позирую перед камерой...

На следующем фото была Она. Такая красивая и немного грустная. Голубые глаза, светлые кудри. И веснушки, которые Она ненавидела, а Он обожал. У меня тоже были веснушки в детстве, а Он говорил, что нас любит солнышко.

Каждое новое фото отдавало тупой болью в затылке. Я не могла больше этого терпеть. Я закрыла альбом, но возвращать его не спешила. Обхватив руками, я прижала его к груди.

- Можешь оставить себе, - проговорила бабушка. – У меня еще есть...

Мы молча сидели на кровати и смотрели в окно на дождь.

- Пойду я. Меня, наверное, уже Мурзик заждался, - наконец решилась бабуля, сославшись на кота.

Она поцеловала меня в лоб и, шаркая ногами, поспешила прочь из палаты. Таня вышла вслед за ней.

Дверь моей палаты закрывали на ключ только ночью, так что я могла свободно выходить из палаты и возвращаться когда захочу. Я положила альбом на столик и вышла в коридор. Ноги подкашивались от слабости, но я не хотела больше находиться в палате. В коридоре немного пахло краской. Скорее всего, это было то самое новое крыло, о котором мне рассказывал Владимир Николаевич. Коридор был очень широкий и светлый. В конце коридора была открытая двойная дверь, а над ней надпись красным: «Комната отдыха».

Здесь, как и в коридоре, было светло и просторно. Белые стены и потолок, окна без занавесок, прикрученная к полу мебель – похоже, неизменная тенденция этого крыла. В комнате сидело несколько человек, включая медсестру и смотрителя. Ни одного из них я не знала.

Я прошла в глубь комнаты и села в большое кресло около окна. Дождь, казалось, никогда не закончится. Я и не хотела. Так было легче помнить запах...

 

Мне 7 лет. Мой первый концерт в Доме искусств. Следующий выход – мой. Я выглядываю из-за кулис в зал. Вот Они. Сидят в первом ряду. Я улыбаюсь и жду конца песни, которую поет девочка из 4 класса. Вот музыка утихла, и зал взорвался аплодисментами. Опускаются кулисы. Конферансье объявляет мой выход. На сцену выносят рояль, я подхожу и сажусь на стул перед ним. Я жутко волнуюсь и чтобы немного успокоиться закрываю глаза. Звук аплодисментов пронзает темноту. От неожиданности я пугаюсь и вздрагиваю. Кулисы уже подняты, а перед глазами бесконечная пропасть зрительного зала. Но Они сидят в первом ряду, а дальше смотреть нет смысла. Он подмигнул мне, и волнение прошло. Я опустила руки на клавиши рояля, извлекая из него первые ноты «Лунной сонаты». Это сложное произведение, которое я разучивала несколько месяцев. Оно требует полной отдачи и мне необходимо сосредоточиться. Я пытаюсь отрешиться от всего, но не получается, и я осекаюсь. Нужно начать сначала. Руки не слушаются, и я начинаю паниковать. Нужно что-то делать. Я смотрю на Него. Его губы шепчут: «Играй, все получиться». Я начинаю мелодию сначала. Я не должна подвести учителя, хотя уже все испортила. Перед глазами все расплывается и слезы капают на клавиши, но я играю. Я будто погружаюсь в музыку. Ну, вот и конец. Опускаются кулисы, и я вижу, как Они встают со своих мест. Я ухожу со сцены. Меня встречает мой учитель: «Ты молодец, просто умница!». Я вижу Их. Они обнимают меня, а я плачу навзрыд. «Я все испортила!». «Нет, ты была великолепна», - возражает Он. «Мы можем уйти?», - спрашивает Она у преподавателя. «Конечно, конечно», - отвечает тот, и мы уходим домой. Перед сном Он пришел ко мне в комнату, сел на кровать и обнял меня, как мог только Он – крепко, но в то же время нежно и ласково...

 

Тихонько всхлипывая, я роняла слезы на пол. Когда же уйдет эта боль? Я хотела помнить Их, но не ее. Возможно именно поэтому я сейчас здесь. Возможно, потому что моя память не дает мне покоя?

Сидя на диване, оставляя ступни на полу, и обхватив руками колени, я молча проливаю слезы над памятью о Них, над памятью о боли, над своей, не в срок почерневшей, жизнью. А дождь барабанит в окно, будто моих слез не хватит, чтобы выплакать всю эту горечь. Но он нужен мне сейчас, он помогает помнить запах.

Чья-то рука нежно гладит меня по спине.

- Вот ты где. А я тебя обыскалась, - голос Тани. – Сегодня к нам пришел парикмахер. Тебе не мешало бы подстричься.

Раз в несколько месяцев главврач приглашает парикмахера. Здесь всех и всегда стригут коротко. Я выпрямилась и посмотрела в лицо сиделке. Она достала из халата носовой платок и вытерла мои слезы.

- Пойдем, - она встала и потянула меня за руку.

Я встала и пошла следом за ней. Мы пересекли коридор, и пришли к двери, противоположной двери в комнату отдыха. Она была закрыта на кодовый замок. Таня набрала код и повернула ручку на двери. Пропустив меня вперед, она вышла следом.

Большое светлое помещение, с множеством навесных зеркал, находится этажом выше. Тут уже были два человека, над которыми работали мастера. Осталось несколько свободных мест, в одно из которых посадили меня. Я взглянула в зеркало и прикоснулась к волосам, успевшим отрасти почти до подбородка. Девушка, смотревшая на меня из зеркала, повторила мое движение. Сзади ко мне подошла женщина средних лет, слегка полная, с добродушным лицом. Она положила одну руку мне на плечо, а другой погладила по голове. В зеркале я могла видеть, как она мне улыбается.

- Сейчас ты будешь самая красивая, - радостно сообщила она и принялась за работу.

Наступила тишина. Я засмотрелась в одну точку. Только щелканье ножниц напоминало мне, что я не сплю.

Из состояния оцепенения меня вывел вопрос парикмахерши:

- Как тебя зовут?

- Женя, - ответила за меня Таня. – Она ни с кем не разговаривает.

- Странно. А на вид, так самая обычная девчонка... только худенькая совсем... Не похожа она на умалишенную... – пробормотала в ответ женщина.

- Женя не сумасшедшая. Её родители погибли в аварии, и она впала в депрессию. Иногда, правда, наблюдаются незначительные улучшения, но они обманчивы. После них ситуация ухудшается в два, а то и в три, раза, - Таня взглядом указала на мою перебинтованную руку.

Они еще о чем-то разговаривали, но я уже их не слышала. Опять ушла в себя.

Я провела пальцем по тонкому, прямому шраму на щеке. Это был единственный раз, когда он меня ударил.

Он поздно вернулся домой. Она очень волновалась, а когда Он все-таки появился на пороге, то закатила Ему жуткий скандал.

Было почти утро, а Они кричали на кухне. Я пришла туда.

Там был настоящий бедлам. На полу битая посуда, стулья перевернуты, скатерть сброшена со стола. Её руки в крови от осколков, а лицо мокрое от слез.

Я очень испугалась и закричала:

- Хватит! Прекратите!

Но Он был пьян. Он не понимал, что делал... Он с размаху ударил меня по лицу. Я не устояла на ногах и упала. А на полу битая посуда...

Он очень долго извинялся передо мной и перед Ней. Я даже не обиделась, но Она и слушать ничего не хотела. Она выгнала Его из квартиры, а мне вызвала «скорую».

Она Его к нам еще месяц на пушечный выстрел не подпускала... Сердилась.

Но я очень скучала по Нему, и Она это видела. Через месяц Она сменила гнев на милость, и они помирились.

Больше Они никогда не кричали. По крайней мере, при мне...

- Ну, вот и все, - как-то грустно объявила парикмахерша.

Я посмотрела на свое отражение. Сегодняшняя стрижка была немного лучше предыдущих.

Я перевела взгляд на женщину. Она уже была занята другим «клиентом».

Легкая рука сиделки коснулась моего плеча.

- Пойдем. Обед скоро, - сказала она, когда я оглянулась на нее.

Мы вернулись в комнату отдыха.

- Я приду за тобой, когда все будет готово, - сообщила Таня, перед тем, как уйти.

С прошлого посещения мной этой комнаты, людей здесь прибавилось, и почти не было свободных мест. К счастью, место около окна было незанято.

Люди, сидящие здесь, о чем-то разговаривали, но гул их голосов не раздражал меня. Они добавляли уют, и мне было не так одиноко. К тому же эти голоса сливались с шумом дождя, добавляя в его монотонную мелодию новые, свежие ноты.

Из-за большого количества людей, в помещении было душно. Видимо, это и послужило причиной того, что медсестра открыла форточку. Комната быстро наполнилась запахом того, кого я так боялась забыть, хоть и помнить об этом, для меня было мучительно больно.

Вернулась Таня, и мы спустились в столовую. Девушка усадила меня за столик и принесла мне поднос с едой. Есть совсем не хотелось, но голова все еще немного кружилась от слабости, и я решила не рисковать. Мне было бы неудобно перед ней, если бы я упала в обморок, а ей влепили бы выговор в первый же день работы. Таня мне нравилась.

Когда я поела, Таня отвела меня в палату, сделала укол, посоветовала поспать и ушла.

На этот раз мне удалось уснуть. Хотя это был не сон, а черная бесконечная пропасть, в которую я падала, и падала, и падала... а потом проснулась.

Открыв глаза, я увидела в окне все ту же черную пропасть. В комнате было ровно настолько же темно.

Где свет? Где этот гребаный выключатель?!

Я вскочила с кровати и стала судорожно шарить руками по стенам. Где выключатель? Где же он? ГДЕ ОН?!!

Как же темно! Как темно! Чем дышать?!

Я споткнулась обо что-то и упала навзничь. Это что-то было мягким и подозрительно гладким. Я отползла в угол и обхватила колени руками.

Будто со стороны я услышала собственный крик. Хотя нет, не крик. Это был вопль. Жуткий истерический вопль. Он напугал меня. На глаза навернулись слезы.

Вдруг свет в палате вспыхнул. В палату вбежали медсестра и смотритель.

Рядом со мной валялся пуфик, об который я споткнулась, и который поверг меня в такой ужас. Это должно было успокоить, но на секунду замолкнув, я закричала с новой силой. Я смотрела на пуфик и кричала.

Сильные руки смотрителя схватили меня за плечи. Я перевела взгляд на него. У мужчины были черные глаза, которые показались мне злыми. Испугавшись еще больше, я стала вырываться из его хватки. Мне удалось высвободить руку. Взмахнув ей, я поцарапала смотрителю щеку.

- Сука, - прорычал он сквозь зубы.

Он схватил мою руку и прижал меня к полу. Медсестра, уловив момент, воткнула мне в плечо иголку шприца и ввела транквилизатор.

- Что произошло? – в палату влетел Черниковский.

- Кажется, она испугалась темноты, - сообщила медсестра.

Перед глазами все расплылось – действие успокоительно.

Смотритель поднял меня с пола и аккуратно перенес на кровать.

- Это моя вина. Не уследил, - тут же принялся корить себя врач. – Я не замечал этой фобии... Скорее всего, этот приступ вызван резкой сменой обстановки... Я отлучусь не надолго. Если что-то случится, я в библиотеке в главном корпусе.

Черниковский быстро вышел из палаты, медсестра и смотритель удалились вслед за ним. Они не стали выключать свет.

Послышался скрежет ключа в замке. Меня закрыли – значит уже ночь.

Все утихло и только тяжелые капли дождя все еще барабанили по стеклу.

Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.

Перед моим мысленным взором возникло Его лицо. Я улыбнулась Ему, а Он улыбнулся мне в ответ. Я видела в его глазах радость оттого, что я рядом, что мы вместе.

- Я люблю тебя, - шепнула я в пустоту и опять провалилась в черную, бесконечную пропасть...

 

Перед глазами мелькают деревья и дома, а небо хмурится. Окна в машине закрыты плотно, но Он пахнет дождем.

Они шутят друг над другом и надо мной, а потом смеются. Я смеюсь вместе с Ними... Мне так хорошо, как уже давно не было. Они почти все время проводят на работе, и я очень скучаю без них. А теперь, мне хорошо... Мне не терпится узнать, что же Он приготовил для меня. Чем Он так надеется меня удивить и порадовать?..

Из-за поворота вылетает автомобиль... Все происходит так быстро...

Визг тормозов... Его крик... Ее рука скидывает меня с сидения и прижимает к полу...

Удар... еще удар... темнота....

 

 

Утро. 1096 раз я говорю себе, что с приходом утра нужно открывать глаза. Скоро придут медсестра и врач. Они опять будут задавать вопросы, на которые я не отвечу. Это все повторится уже в 1096 раз...

 

 

P.S.:

«Человек рождается на свет с плачем и уходит скорбя. В промежутке между этими двумя событиями, так и не изведав истинного счастья, не распознав до конца ценности и неповторимости дарованной ему жизни, он бездумно прожигает её в унизительных ссорах и недостойных спорах. Спохватывается, когда жизнь уже на исходе. И только тогда начинает понимать, что ни за какие сокровища мира невозможно продлить её хотя бы на один день.
Жить хитростью, обманом, попрошайничеством – удел бездарных проходимцев. Веруй в Бога, надейся на своё умение и силы. На честный и самоотверженный труд даже твердь земная ответит всходами».


Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.016 сек.)