М. Энде. История, конца которой нет

(перевод А. Исаевой и Л. Лунгиной)

Сажерук тоже все видел — с крыши, находившейся от праздничной площадки Каприкорна как раз на таком расстоянии, чтобы чувствовать себя в безопасности от Призрака и в то же время не упустить ни одной подробности, — благодаря биноклю, найденному в доме Басты. Сперва он хотел остаться в своём укрытии. Слишком часто случалось ему видеть, как убивает Призрак. И всё же его повлекло на праздник Каприкорна странное чувство, неразумное, как вера Басты в амулеты, чувство, что само его присутствие поможет сохранить книгу. А когда он выскользнул в переулок, он ощутил в себе ещё кое-что, в чём ему не хотелось сознаваться самому себе: он хотел увидеть гибель Басты в тот самый бинокль, через который Баста так часто рассматривал своих будущих жертв.

И вот он сидел на дырявой крыше, прислоняясь спиной к холодной печной трубе, с лицом, зачернённым углём (потому что светлое лицо может выдать человека в темноте), и смотрел, как подымается в небо дым над домом Каприкорна. Он видел, как Плосконос отправился с небольшим отрядом тушить пожар. Он видел, как вырос над землёй Призрак, как на лице старика выразилось бесконечное изумление — и вдруг он исчез; видел, как погиб Каприкорн им же самим вызванной смертью. Баста, к сожалению, не погиб, и это было досадно. Сажерук видел, как тот убежал. Видел он и то, что Сорока последовала за ним.

Он все видел, Сажерук — не участник, а зритель.

Он уже не раз бывал лишь зрителем, и это была не его история. Какое дело было ему до них до всех, до Волшебного Языка и его дочери, до Любительницы Книг и до женщины, которая снова принадлежала другому! Она могла бы бежать с ним, но осталась в склепе со своей дочерью — и он изгнал её из своего сердца, как делал всегда, когда кто-то вдруг обосновывался там слишком прочно. Он был рад, что она не досталась Призраку, но ему не было больше до неё дела. Отныне свои чудесные истории, прогоняющие одиночество, развеивающие тоску по дому и страх, Реза будет рассказывать Волшебному Языку. Что ему до этого?

А феи и кобольды, заполонившие вдруг футбольное поле в деревне Каприкорна? Они так же мало принадлежали этому миру, как и он; из-за них он не забудет о том, ради чего всё ещё находится здесь. Ему нужна была книга, только книга, и, увидев, как Волшебный Язык запихивает её под куртку, он твёрдо решил её заполучить. Ему достанется хотя бы книга, это будет справедливо. Он будет гладить страницы, закрывая глаза, и ему будет казаться, что он снова дома.

Старик с морщинистым лицом теперь там. С ума сойти! «Да, ты трус, Сажерук! — подумал он с горечью. — Трусом ты был, трусом и остался. Почему не ты стоял рядом с Каприкорном? Почему ты не решился явиться на праздник? Тогда, может быть, исчез бы ты, а не старик».

Фея с крыльями бабочки и молочно-белой кожей полетела за ним. Тщеславная малютка. Увидев своё отражение в оконном стекле, она всегда останавливалась перед ним с самозабвенной улыбкой, крутилась и вертелась в воздухе, приглаживала руками волосы и смотрела на себя так, словно каждый раз заново поражалась собственной красоте. Феи, к которым он привык, особым тщеславием не отличались, наоборот, они обожали измазать себе лицо тиной или цветочной пыльцой и, хохоча, просить, чтобы он угадал, чья именно мордочка скрывается под этой раскраской.

«Надо было всё же поймать себе одну! — подумал Сажерук. — Они могли бы сделать меня невидимкой. Здорово было бы снова побыть иногда невидимкой. Или кобольда — я мог бы с ним выступать. Все бы думали, что это просто карлик в меховом костюмчике. Никто не может простоять на голове дольше кобольда, никто не умеет строить такие смешные рожи. А их потешные степенные танцы!.. Почему бы и нет?»

Луна прошла уже половину пути, а Сажерук всё ещё сидел на крыше. Фея с крыльями бабочки стала проявлять нетерпение. Она порхала вокруг его головы с пронзительным гневным звоном. Чего она хотела? Чтобы он вернул её туда, откуда она пришла, где у всех фей крылья как у бабочек и где понимают её язык?

— Ты не к тому обратилась, — сказал он ей тихо. — Видишь там внизу девочку и мужчину, который сидит рядом с белокурой женщиной? Вот с ними поговори! Но сразу предупреждаю: они мастера выманить тебя в свой мир, а вот отправить обратно — это они не больно-то умеют. Но всё-таки попытайся! Может, тебе больше повезёт, чем мне!

Фея повернулась, поглядела вниз, бросила на него последний обиженный взгляд и упорхнула прочь. Сажерук видел, как её свечение смешалось со свечением других фей, как они порхали вместе и гонялись друг за другом в ветвях деревьев. Они такие забывчивые. Никакое огорчение не задерживалось в их крошечных головках дольше одного дня, и, может быть, овеваемые тёплым ночным воздухом, они давно забыли, что это не их история.

Уже брезжил рассвет, когда внизу наконец все заснули. Только мальчик остался на часах. Мальчик был недоверчив, всегда на страже, всегда бдителен — если только не заиграется с огнём. Сажерук невольно улыбнулся, вспомнив его старательное лицо и как он обжёг себе губы, потихоньку стащив факелы из его рюкзака. С мальчиком проблем не будет. Конечно. Никаких проблем.

Волшебный Язык и Реза уснули под деревом, между ними блаженно спала Мегги, как птенчик в тёплом гнезде. В двух шагах от них спала Элинор и улыбалась во сне. Сажерук ещё никогда не видал её такой счастливой. На груди у неё, свернувшись калачиком, спала фея. Элинор прикрывала её ладонью. Лицо феи было чуть больше подушечки её мизинца. Сквозь крупные пальцы Элинор пробивалось свечение, словно она поймала звезду.

Завидев Сажерука, Фарид мигом вскочил на ноги. В руках у него было ружьё — оно, конечно, принадлежало раньше кому-то из людей Каприкорна.

— Ты… ты не погиб? — недоверчиво выдохнул он. Мальчишка по-прежнему был босиком. Конечно!

Он без конца спотыкался о шнурки, а завязывать их бантиком было для него почти непосильной задачей.

— Нет, не погиб. — Сажерук остановился возле Волшебного Языка и посмотрел на него. На него и на Резу. — Где Гвин? — спросил он мальчика. — Надеюсь, ты хорошо за ним присматривал?

— Он убежал, когда они в нас стреляли, но потом вернулся. — В голосе мальчика звучала нескрываемая гордость.

— Вот как! — Сажерук присел на корточки рядом с Волшебным Языком.

Да, он всегда знал, когда удирать, — весь в хозяина.

— Прошлой ночью мы оставили его в укрытии наверху, там, у сгоревшего дома, потому что знали, что тут будет опасно, — продолжал мальчик. — Но я собирался за ним сходить, когда кончится моё дежурство.

— Я сам за ним схожу. Не волнуйся, с ним, конечно, всё в порядке. Эта куница никуда не денется.

Сажерук просунул руку под куртку Волшебного Языка.

— Что ты делаешь? — Мальчик заволновался.

— Беру то, что принадлежит мне по праву, — ответил Сажерук.

Волшебный Язык не шевельнулся, когда он вытягивал у него из-под куртки книгу. Он спал спокойно и крепко. А что же ему теперь не спать? Он получил всё, к чему стремился.

— Она не твоя!

— Моя.

Сажерук поднялся и поглядел вверх, на дерево. Там спали сразу три феи. Он никогда не мог понять, как они умудряются спать на деревьях и не падать. Он осторожно стянул двух с тоненькой ветки, легко подул им в лицо, когда они, зевая, открыли было глаза, и сунул их в карман.

— Если на них подуть, они засыпают, — объяснил он мальчику. — Полезно знать на всякий случай — вдруг тебе придётся иметь с ними дело. Но, кажется, это относится только к синекожим.

Будить кобольда он не стал. Кобольды — народ упрямый, убеждать его придётся долго, а за это время может проснуться Волшебный Язык.

— Возьми меня с собой! — Мальчик загородил ему дорогу. — У меня твой рюкзак.

Он приподнял его, словно хотел выторговать себе право уйти с Сажеруком.

— Нет! — Сажерук взял у него из рук рюкзак, закинул за плечо и повернулся уходить.

— Возьми! — Мальчик побежал вслед за ним. — Ты должен взять меня с собой. А то что я скажу Волшебному Языку, когда он заметит, что книга пропала?

— Скажи, что ты уснул.

— Прошу тебя! Сажерук остановился.

— А она? — Он показал на Мегги. — Девочка ведь тебе нравится. Почему бы тебе не остаться с ней?

Мальчик покраснел. Он долго смотрел на Мегги, будто хотел получше запомнить, как она выглядит. Потом снова повернулся к Сажеруку.

— Я им чужой.

— Мне ты тоже чужой.

Сажерук снова пошёл от него прочь. Когда он миновал автостоянку и на много шагов углубился в холмы, мальчик всё ещё шёл за ним следом. Он старался ступать так тихо, чтобы Сажерук его не слышал, и, когда тот обернулся, Фарид застыл на месте, как будто его поймали с поличным.

— Ну что тебе? Я ведь всё равно не долго тут задержусь, — сердито сказал Сажерук. — Теперь, когда книга у меня, я найду кого-нибудь, кто сможет вчитать меня обратно, пусть это будет хоть заика вроде Дариуса, который отправит меня домой хромоногим или с расплющенным лицом. А ты тогда что будешь делать? Ты же останешься совсем один.

Мальчик пожал плечами и посмотрел на него своими угольно-чёрными глазами.

— Я научился отлично выплёвывать огонь, — сказал он. — Я без тебя много упражнялся. А вот глотать ещё не очень получается.

— Потому что это труднее. Ты слишком торопишься. Я тебе тысячу раз говорил.

Гвина они нашли у стен обгорелого дома, сонного, с налипшими на мордочку перьями. Он, похоже, обрадовался, увидав Сажерука, и даже лизнул ему руку, но дальше везде бегал за мальчиком. Они шли весь день, пока не стемнело, продвигаясь к югу, в направлении моря. Потом сделали привал, подкрепившись запасами из буфета Басты: немного острой красной колбасы, кусок сыра, хлеб и оливковое масло. Хлеб уже немного зачерствел, но они макали его в оливковое масло, а поев, молча посидели немного на траве и пошли дальше. Под деревьями цвёл голубой и бледно-розовый шалфей. В кармане у Сажерука трепыхались феи, а за ним шёл мальчик, будто вторая тень.

ДОМОЙ

И поплыл он домой, плыл почти целый год, и много недель, и ещё один день в свою комнату, где стояла ночь и ждала еда, не успев остыть.

Поиск по сайту: