КУЛЬТ ВЛАСТИ, ЖЕСТОКОСТИ И ЗЛА

История учит, что в условиях тоталитарного режима власть имеет все: роскошную жизнь и подобострастие окру­жающих, лучших женщин, право высказывать суждения по любому поводу, удовлетворять свои причуды, защищать себя от врагов и подозрений. А кто не имеет власти, не име­ет ничего — ни денег, ни безопасности, ни уважения, ни права на свое мнение, вкусы, чувства.

Во все мрачные времена культа власти хана, царя, вождя, культа необузданной жажды власти над людьми, деформировались такие высокие чувства, как милосердие и дружба. Когда

Миром правят насилие, злоба и месть.

Что еще на земле достоверного есть?

Где счастливые люди в озлобленном мире?

Если есть— их по пальцам легко перечесть.

О. Хайям

На пороге XXI века мы являемся свидетелями и жерт­вами эскалации произвола и насилия. Насилие, озлобление в нашем обществе зародилось давно. Под видом интересов народа утверждали мораль, когда не стыдно было отречься от родителей, вчерашнего това­рища, убить «врага», «угнетателя» народа, не смущаясь тем, что при этом гибнут ни в чем не повинные люди.

Так, по указанию Софьи Перовской был взорван экипаж царя Александра II, при этом мальчику-разносчику оскол­ком срезало голову. Никаких шансов на успех «во имя народа» не имели хладнокровные убийства царей и их при­ближенных, совершенные главой «Народной воли» Сер­геем Дегаевым, террористами Василием Генераловым, Александром Ульяновым, Петром Карповичем, Александром Петровым и многими другими. Тем не менее многие поколения советских людей воспитывались на «гуманизме», «патриотизме» названных политических террористов. Бо­гинями мести именовали в наши школьные годы Софью Перовскую, Веру Засулич, Гесю Гельфман и других тер­рористок, «борцов за счастье народа».

Октябрьская революция одной из своих задач ставила полную ликвидацию насилия, уничтожение насильствен­ного господства одной части общества над другой. Стро­фа Интернационала звучала так: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья...» Однако, говоря о диктатуре пролетариата, В. И. Ленин писал: «Диктатура - есть господство части общества над всем обществом, и притом господство, опирающееся на насилие» (1962, т. 30, с. 122). В начале 1918 г. он говорил о необходимости «очистки» земли российской от всяких вредных насекомых», от «блох-жуликов», «кло­пов-интеллигентов». В работе «Как организовать соревно­вание» вождь рекомендовал меры «воспитывания наро­да»: «В одном месте посадят в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, пол-дюжины рабочих, отлынивающих от работы. В другом - поставят их чистить сортиры. В третьем - снабдят их, по отбытии карцера, желтыми би­летами, чтобы весь народ, до их исправления, надзирал за ними, как за вредными людьми. В четвертом – расстреляют на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве» (1962, т. 35, с. 204).

Сегодня мы вынуждены говорить правду о мертвых (de mortuis – veritas!), как и о их делах, порождающих зло. Конечно, трудно судить прошлое, однако горькое осо­знание того, что жестокость изначально присутствует в социальном потрясении России, которое мы более 80 лет именуем Великим Октябрем, дает право наконец-то иметь и отстаивать свое мнение. С первых дней власти больше­виков террор объявлен государственной политикой. В по­слеоктябрьские годы происходило правовое одичание, от­мечался необычайный подъем жестокости, планомерно на­чалось уничтожение культурного слоя общества. Интел­лигентный человек воспринимался как враг пролетариата и революции. Медленно, но целенаправленно истребля­лись национальный разум и человеческая мудрость.

Доктор философских наук А.С. Ципко пишет, что «они, ле­нинская гвардия, прибегли к гражданской войне и к тер­рору не под влиянием насилия и мерзостей русской жизни, как утверждают некоторые наши публицисты, а в резуль­тате сознательного, добровольного выбора. Сделали став­ку на русский бунт, бессмысленный и жестокий, жаждали классового пожара в России, провоцировали драку до кро­вавых побоев" (1990, с. 6).

Можно ли оправдать жестокую расправу с матросами Кронштадта в марте 1921 г.? В ответ на их требования «покончить с прод­разверсткой», «снять продотряды», «прекратить душить мужика» М.И. Калинин обвинил матросов в подрыве влас­ти Советов. Они были арестованы и расстреляны.

В Ека­теринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 г. расстреляны не только царь Николай II, царица Александра Федоровна, но и их дети (Алексей, Татьяна, Ольга, Анастасия, Мария), доктор Боткин, лакей Трупп, комнатная девушка Демидо­ва, повар Харитонов. Расстрел осуществлен в «интересах народа», мнения которого никто не спросил (оно ведь мо­гло быть иным). Эти незаконные убийства, как мы теперь знаем, только начинали цепи беззаконных убийств в нашей стране. И перестали быть безнравственными самосуд, до­нос, предательство, убийство.

Бессудные расстрелы охватили тысячи невинных. Части особого назначения, например, имели задание истребить казачество с детьми и женщинами. Из 360000 священно­служителей к концу 1919 г. осталось 4000. Нередко аресты и расстрелы казаков, священнослужителей, меньшевиков, эсеров, кадетов, анархистов, монархистов сопровождались ложными обвинениями в их «кошмарных», «варварских преступлениях» (Солоухин В., 1988).

В период коллективизации, по мнению В. П. Астафьева, «в России было возобновлено своего рода крепостное право, только под эгидой демагогии и безответственности. Если крепостник за своих крепостных отвечал (хоть и про­давал и покупал, но учет им вел, обязан был кормить), то спроси-ка сейчас, сколько во время коллективизации было по деревням «мертвых душ» — никто никогда не скажет…

По всей стране миллионы людей, сотни тысяч крестьянских семей сорваны со своих мест и рассеяны как попало по просторам России. Гражданская война, быстро подскочившая и взявшая буквально за гор­ло, коллективизация, годы репрессий обесценили жизнь, обесценили землю, породили неуважение к родным местам, родителям своим, которых разослали в даль невиданную и от которых можно было отказаться. Все это не могло не привести к духовному распаду, к нравственному и мораль­ному оскудению» (1987, с. 45-47).

В тяжкие годы массовых репрессий людям не позволяли оказывать по­мощь близким, соседям, семьям пострадавших. Не дава­ли приютить детей арестованных, сосланных. Даже со­чувствие запрещалось. Нормальные человеческие чувства расценивались как подозрительные, а то и преступные, потому что могли помешать беззаконию, жестокости, оговору, избиению, уничтожению. В тридцатые и сороковые годы понятие «милосердие» исчезло из нашего лексикона, поскольку уничтожение инакомыслящих стало генеральной линией лидеров России.

В этом сдвиге государственной морали, когда, по С.Михалкову (1988):

на старшее поколение стали смотреть, как на отработанный пар, на инвалидов – как на объект, своим видом портящий нашу «прекрасную» действительность.

Поиск по сайту: