АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Красная Армия. Окончание

Читайте также:
  1. XXXVI. Адам и Ева в земном раю (окончание)
  2. Армия. Министерство обороны.
  3. Взойдет ли, наконец, прекрасная заря?
  4. Два маэстро (окончание)
  5. Дэвид Даллин «КРАСНАЯ КАПЕЛЛА»
  6. Информационная справка (окончание).
  7. Инфракрасная связь
  8. Кому идет красная помада?
  9. Красная (Главная) мечеть.
  10. Красная армия
  11. Красная Армия всех сильней

Служба в армии офицером в войсках радиоэлектронной борьбы наверно отличалась от службы лейтенантом в мотострелковых или танковых войсках, но, тем не менее, не была «малиной», как может показаться некоторым. Практически всё время приходилось находиться на службе, и даже летом, хотя Чёрное море было за забором части в нескольких сотнях метров, мне было не до купаний. Конечно, я мог сказать в роте, что пошёл в автопарк, а там договориться с дежурным прапорщиком о том, что если меня будут искать, сказать дежурному по части, что я «только что» ушёл на боевое дежурство, а на боевом дежурстве... думаю продолжать не надо, и так понятно, а самому отправиться купаться на море. Но у меня не возникало желание поступать так. И не потому, что я был фанатом службы, а потому, что это не резонировало с моей душой. В выходные, которые были свободны от службы, я предпочитал хорошенько выспаться и заняться хозяйственными делами.

Да, я перебрался с первой квартиры на другую, где я был сам себе хозяин. Я снял квартиру на всё время моей службы, гораздо ближе к месту моей службы и дальше от моря. Хотя это и не имело принципиального значения, ибо я не имел возможности, да и желания «пропадать» на море. Квартира была двухкомнатной, что мне совершенно было не нужно. Но в этом «удружил» мой брат Владимир, когда по делам своей работы он прилетел в Одессу и проведал меня. Он немедленно занялся поиском квартиры и нашёл мне именно двухкомнатную квартиру и заплатил за неё вперёд, поставив меня перед фактом. Таким образом, я въехал в двухкомнатную квартиру без мебели. Из своей части я привёз кровать и постельные принадлежности, закупил кое-что для кухни и... мой быт был организован. Благо, что холодильник и кухонный стол со стульями, хозяева квартиры всё-таки оставили. В принципе, я появлялся в своей квартире во время обеденного перерыва и на ночь, если не был в наряде.

В редкие выходные, я отправлялся в Одессу, на знаменитый Привоз и закупал всё необходимое для своих кулинарных изысканий. Эти «изыскания» не были чем-то уж супер, но моя зарплата позволяла мне покупать деликатесы, которые я не мог себе позволить, будучи студентом. Могу сказать только, что колбасы с Привоза были просто изумительные. На Привозе был большой колбасный ряд, и обычно я обходил его и выбирал колбасы, которые казались мне хорошими. Обычно я пробовал понравившуюся мне колбасу, и довольно скоро я уже знал, у какой колбасницы какая колбаса, да и они меня уже знали. Закупал там же мясо, душистое растительное масло, крестьянскую сметану, в общем... картина понятная. Студентом, я это не мог себе позволить, зато теперь мог себя немного побаловать. Когда я был студентом, я видел, как продавцы на базаре гоняли студентов, которые ходили по рядам и «пробовали» у торговцев их товар. «Попробовав» у десяти-двенадцати торговцев, студенты пытались таким образом наполнить свои пустые желудки, так как в большинстве случаев они «спускали» свою стипендию очень быстро, а потом искали способ «дотянуть» до следующей. Поэтому, мне очень не хотелось, чтобы меня кто-то принимал за такого «пробовальщика» и когда был студентом, и позже. Если для кого-то подобное было развлечением, то для меня это было унизительно. Каким бы голодным я не был, я считал непозволительным для себя подобное унижение или даже чей-то намёк на нечто подобное. На Привоз я довольно часто ездил в форме, и в таком виде ни у кого не возникало мыслей о моём желании «объесть» «бедных» торговцев. Сейчас смешно вспоминать о своих ощущениях и мыслях того времени, но это было, и было со мной.

Жизнь офицера не была для меня чем-то невыносимо тяжёлым, как об этом говорят прошедшие армию молодые парни. Я конечно был офицером, а не солдатом, но не думаю, что дело только в том, кем ты служишь, но и как ты служишь. Приходилось мне слышать о тяготах службы и от офицеров-двухгодичников, и от солдат. Конечно, в армии было много дурости и несуразицы, но и много того, что действительно необходимо и что действительно делает из мальчишки мужчину. Были у нас в части офицеры, которые к солдатам относились, как к трамплину для своей карьеры. К примеру, дежурный или помощник дежурного, проверяя по уставу караульную службу, каждый раз объявлял «тревогу», а это означало, что и отдыхающая и бодрствующая смены караула поднимались «в ружьё», по команде нападение на охраняемый объект и неслись на этот объект. Таких офицеров солдаты не уважали, и я с ними был солидарен в этом вопросе. Но это не значит, что я сам делал какие-то попущения, совсем наоборот. Только я старался действовать справедливо, как я сам понимал это.

Когда по семь-десять суток в месяц проводишь в наряде, довольно быстро усваиваешь многие нюансы службы. Как «зелёный» лейтенант, я, проводя по уставу проверку караульной службы, приходил в караулку, брал начальника караула или разводящего и караульного из бодрствующей смены, отправлялся на проверку часовых. По мере приближения к охраняемым объектам, почти всегда были слышны звуковые сигналы, назначение которых я понял довольно-таки быстро. Оставшиеся в караулке этими сигналами предупреждали часовых об идущем проверяющем, и когда я достигал каждого охраняемого объекта, часовые бодрым голосом докладывали мне о том, что происшествий нет. Меня, да и не только меня, просто и не без смекалки, «обводили вокруг пальца». Это было весьма остроумно, но роль «лопуха» меня не очень устраивала. Поэтому я изменил свою тактику. Вместо того, чтобы зря бегать по охраняемым объектам, я, придя в караульное помещение, напрямую шёл в комнату начальника караула, где висела электронная схема охраняемых объектов. На ней были лампочки, каждая из которых зажигалась тогда, когда часовой, обходя объект по заданному маршруту, нажимал очередную кнопку. Поэтому, находясь в караульном помещении можно было наблюдать за движением часового по охраняемому объекту.

Так вот, зная расстояния между точками, я садился напротив этой схемы и наблюдал за лампочками. Если очередная лампочка не зажигалась через время, которое требуется на прохождение между двумя точками маршрута часового, плюс время на выкуривание сигареты и добавку на «черепашью» скорость, я объявлял тревогу. И что самое интересное, солдаты никогда не считали мои действия неправильными. Очень часто, когда я просил прислать мне горе-часового после смены, солдаты мне говорили: «Тов. лейтенант, не стоит Вам этим заниматься, мы сами разберёмся». Думаю, что этот часовой не спал в положенное время отдыха, а со шваброй наводил блеск в караулке. Иногда сержанты и солдаты второго года службы смывались из казармы на море или к своим девушкам. Обычно, на свою койку они клали шинель и прикрывали её одеялом. Если не пройдёшь между койками, то и не заметишь подобной подмены. У дежурного по роте всегда был готов ответ, что данный сержант, ефрейтор или солдат пошли облегчиться. Я, понимая, куда они шли «облегчаться», давал дежурному полчаса на то, чтобы «облегчающийся» доложил о своём прибытии мне в дежурку.

Я знал, что только я покидал расположение роты, к «облегчающемуся» нёсся посыльной из роты и прерывал «облегчение» отсутствующего, вне зависимости от степени «облегчения». После чего, появившись в дежурке «застуканный» на самоволке молодец, докладывал мне, и я сам определял ему наказание за проступок, которое чаще всего заключалось в мытье полов в штабе части. Я никогда не докладывал о происшествии ни командиру той роты, ни командиру части, потому что я уже наказал за нарушение. Мои штрафники всегда считали, что если я их «застукал» — наказание справедливо и всегда качественно мыли полы сами. Другие офицеры поступали в подобных ситуациях иногда по-другому, докладывали командиру части. В результате этого, вся часть стояла на плацу добрых часа полтора, слушая ораторские речи командира части и, в результате чего, очередные наряды вне очереди очень часто получали совсем не те, кто был причиной происшествия. По стойке «смирно» всё это время стояла вся часть, включая офицеров и прапорщиков. Думаю, картина ясна...

Во время, так называемого, паркового дня по субботам, я солдатам своего взвода давал план работ на день и ставил условие, что, если они качественно сделают всю работу раньше времени, всё остальное время — их личное время. Условием было только проверка качества работы. Такая постановка вопроса давала стимул для солдат сделать хорошо работу, им было выгодно сделать всё быстро и качественно, а не «тянуть» резину, имитируя кипучую деятельность, потому, что обычно, если они завершали одну работу раньше времени, им тут же находили новую. Если завершали и эту, находили вновь, даже если это была бессмысленная работа. Таким образом у солдат «убивали» любую инициативу, желание и необходимость делать что-нибудь быстро и качественно.

В моём взводе был один солдат, который был просто человеком-проблемой. У него была солдатская смекалка, только наоборот. К примеру, когда одна из станций стояла на боевом дежурстве, он решил погреться в теплоте дизельного электрогенератора. По инструкции, во время работы дизеля, там нельзя долго находиться из-за высокого содержания угарного газа. Так мой «Тёркин»-наоборот решил поспать на маскировочных сетях, лежащих в дизельной. А чтобы не угореть, надел противогаз. Казалось бы, остроумно, если бы не одно маленькое «но». Противогаз не защищает от угарного газа. Если бы прапорщик, начальник этой станции и его прямой командир, случайно не заглянул бы в дизельную установку, был бы из «сообразительного» солдата «тёпленький» труп.

Но «приключения» бравого солдата на этом не закончились, он каким-то непонятным образом устроил пожар на станции, находящейся на боевом дежурстве. Благо, что пожар обнаружили быстро и потушили. Как командир взвода, я нёс материальную ответственность за технику своего взвода и мне, вместе с начальником пострадавшей станции, пришлось восстанавливать её после пожара. Станция стоила многие миллионы, можно только себе представить, что бы было, если бы пожар не потушили вовремя. Кое-какое пострадавшее от пожара оборудование удалось списать по износу, но кое-что пришлось оплатить из своего кармана мне и начальнику станции. «Герой» получил только несколько нарядов вне очереди. После этого случая горе-солдата уже на пушечный выстрел не подпускали к технике. Его определили служить в котельную, где он вновь отличился, чуть не взорвав котёл отопления казарм. Он вновь уснул в тепле, а когда это обнаружили температура в котле была в красной зоне, ещё бы немного и... котёл бы взорвался вместе со сладко спящим солдатом. Благо, что этот солдат дослуживал свой второй год, и мне не пришлось наблюдать его «изобретательность» во второй год своей службы...

* * *

Мой брат несколько раз приезжал ко мне, ему очень понравился Ильичёвск и Одесса. Это привело к тому, что он уволился со своей работы и устроился на работу там, так что, вторая комната, как и вся снимаемая мной квартира, весьма пригодилась ему, ведь порядка семидесяти процентов своего времени я проводил в нарядах или на службе, а оставшееся от службы время в основном приходилось на вечер и ночь, когда я предпочитал отдыхать. Ведь, в лучшем случае я, как и все остальные офицеры и прапорщики, не занятые в наряде, попадали к себе домой не раньше восьми часов вечера, а то и позже. Отведав приготовленного мной ужина, я делал необходимые хозяйственные дела, такие, как стирка и глажка своей формы, чистка сапог и туфель, иначе командир части делал замечание за помятые брюки или пыль на сапогах или туфлях. Помятые брюки означали, что нет чётких «стрелок». В остальное свободное время я много читал, благо, что у одного прапорщика моего взвода, ранее служившего в Восточной Германии, была очень хорошая библиотека. Очень много читал и в нарядах по ночам, когда был вынужден «сидеть» на телефонах. Вернее при телефонах, готовый немедленно ответить на любой звонок, как по коммутатору части, так и внешних линий.

После десяти вечера практически все телефоны «засыпали» до шести утра. А дежурный по части или помощник дежурного, коим я ходил в первые несколько месяцев своей службы, «охраняли» сон телефонов. Чтение книг в подобной ситуации было просто спасением. Но после нескольких часов чтения, вне зависимости от содержания книги, глаза начинают закрываться сами по себе. Крепкий кофе или чай тоже не очень помогали, и приходилось откладывать книги в сторону. Чтобы хоть как-то прогнать сон, приходилось выходить на крыльцо штаба, чтобы свежий морской бриз немного освежил засыпающие мозги. Это помогало на некоторое время, но стоило только усесться за пульт дежурного по части и уставиться на молчащие телефоны, сонливость возвращалась очень быстро, с этим просто ничего нельзя было поделать. Так что, прогулка на свежем воздухе при проверке караульной службы, было просто спасением. После неё минут тридцать-сорок чувствуешь себя свежим, а потом сон вновь тихо-тихо подкрадывается из-за спины. Борьба со сном — занятие не из приятных. Нельзя было заснуть, но и сидя в дежурке ночью, в полнейшей тишине, не заснуть было очень тяжело, особенно, если заступаешь в наряд через день или через каждый второй день. Если в наряде удавалось поспать четыре часа — это было даже очень хорошо.

Вообще-то, я с детства любил спать в полной тишине, даже работающий в соседней комнате телевизор, включённый на малую громкость, не позволял мне быстро уснуть. Ещё я любил спать в тёмной комнате, если свет попадал мне в глаза или даже светилась полоска света из под закрытой двери — мне было сложно уснуть. Будучи студентом, я «придерживался» тех же привычек. Так что, легко представить себе, как я воспринимал ситуацию, когда отдыхать приходилось за тонкой фанерной перегородкой, под трезвон телефонов и «тихие» приказы, передаваемые голосом командира части или других офицеров. Думаю, ситуация ясная...

Пришлось учиться отдыхать в любых условиях. Благодаря столь «комфортным» условиям для отдыха, я научился отключаться от всего и вся практически в любых условиях. Вне зависимости от звукового «сопровождения», внешнего освещения и положения моего тела, я мог отключиться на необходимое мне время и буквально за секунды мог вернуться в активное состояние. После длительных «тренировок» я мог выключиться сидя на стуле в дежурке и немедленно включиться при звуке открываемой двери или другом звуке, который я считал стоящим внимания. Дошло до того, что я не слышал трескотни телефонов и гула голосов, а просыпался от тихого звонка будильника. Так что, когда жизнь заставит, можно привыкнуть практически ко всему.

В некоторой степени, я себя подготовил к подобному еще, будучи студентом, когда, готовясь к экзаменам, через каждые пятьдесят минут отключался на десять, реагируя только на звонок будильника. Это позволяло быстро усваивать огромные объёмы информации. Подобные студенческие навыки пригодились и ещё больше развились в армии. И я считаю это весьма положительным приобретением... Так что, служба протекала, хоть и несколько напряжённо, но и не была для меня чем-то отрицательным, во многом скорее наоборот. Армия, которая в принципе должна была стать могилой моей научной карьеры, на самом деле для меня сделала очень многое. Я, конечно, не занимался теорией волновых процессов, как это принято в классической школе теоретической физики. К моему огорчению, математические уравнения, с которыми «играются» физики-теоретики, являются в большей степени игрой ума, а не наукой в полном смысле этого слова. Постулаты, вводимые в науке, так навечно и остаются белыми пятнами, на которые учёные не обращают внимания, забывая, что за ними ничего не стоит. Так что, попав в армию, «умерла» моя научная карьера именно такого плана, в которой я и не был, в принципе, заинтересован. Зато, цепь случайных и не совсем событий произошла со мной только благодаря тому, что я оказался в армии. И поэтому я только премного благодарен декану своего факультета за то, что кому-то из блатных нужно было моё место, и кто-то не хотел идти в армию, и только благодаря этому я оказался в армии!

Большое число нарядов по части имело и положительную сторону. К концу 1984 года у меня накопилось отгулов на почти две недели! И я решил ими воспользоваться на Новый Год. Командир части позволил мне воспользоваться своими отгулами, и я даже получил разрешение убыть в другой город. Для не знакомых с армейскими правилами, немного поясню ситуацию. Офицер или прапорщик, даже в свой выходной или праздничный день должен быть в пределах досягаемости посыльных. Офицер, даже идя на свидание с девушкой, должен сообщить, где и как его можно будет найти или куда позвонить, в случае тревоги. Конечно, далеко не все и не всегда это делали, когда, например, на несколько часов отправлялись в Одессу, но если бы кого-нибудь начали разыскивать и не смогли бы найти быстро, то такому офицеру или прапорщику пришлось бы не очень сладко, в случае реальных событий. Могли разыскивать офицера и в выходной, если в его подразделении произошло какое-нибудь происшествие. Поэтому, официально получив почти две недели отгулов, я не мог просто взять и отправиться, куда я хочу. Поэтому, я сначала получил «добро» от командира части, а потом в канцелярии получил соответствующие документы. Ведь, как офицер, я имел удостоверение личности офицера и без таких документов, меня мог остановить любой патруль и отправить на офицерскую гаупвахту. Но я эти документы имел, и мне волноваться по этому поводу не было надобности. Кстати, у меня, ни разу за время моей службы, военный патруль не проверял документы, хотя я и «наталкивался» на патрули, и они на меня. Но, тем не менее...

* * *

Купив авиабилет, я отправился в Одесский аэропорт. Из Ильичёвска ходил автобус и я, зная расписание, появился на автобусной остановке с хорошим запасом времени. Но, по каким-то причинам, нужный мне автобус не появился по расписанию. Сначала это не очень меня обеспокоило, но, когда до отлёта моего самолёта осталось меньше часа, моё отпускное расслабление начало потихоньку «испаряться». С каждой минутой это расслабление исчезало всё больше и больше, и я решил «поймать» такси. Помню, что я долго не мог поймать такси и когда я всё-таки плюхнулся на заднее сидение машины, до вылета оставалось минут тридцать, тридцать пять. Билеты перед Новым Годом всегда были проблемой, и мне очень не хотелось опоздать на свой самолёт. И хотя из Ильичёвска до одесского аэропорта было относительно недалеко, я, тем не менее, волновался, и мне очень хотелось успеть к вылету. Даже мелькала мысль о том, что было бы неплохо, если бы отлёт самолёта задержался. Когда я всё-таки добрался до регистрации на рейс, оказалось, что вылет самолёта задерживается. Я вначале сильно обрадовался такому обороту событий, но когда выяснилось, что нужный мне самолёт ещё не прилетел в Одессу из-за погодных условий в Одессе и Харькове, моя радость по поводу задержки рейса сменилась досадой.

Интересно иногда бывает, радуешься и огорчаешься на одно и то же событие, в зависимости от того, устраивает оно тебя или нет. В данном случае, я получил полный «букет» реакций на одно и то же событие. Оно меня сначала обрадовало, а потом оно же и огорчило. Когда я опаздывал на свой самолёт, единственное, чего я желал, так это того, чтобы отлёт самолёта задержался. А когда я узнал, что мой рейс задерживается, и по каким причинам, — сильно расстроился. Такая уж природа человека...

Самолёт не улетел без меня, но и со мной он не мог улететь. И именно вторая «часть» ситуации меня не устраивала. Но, так или иначе, мне предстояло «загорать» в ожидание своего самолёта, и такая перспектива меня не очень устраивала, как и любого другого человека в подобной ситуации. С каждой новой минутой ожидания эта «перспектива» меня устраивала всё меньше и меньше, и я стал думать о том, как было бы хорошо, если бы «проклятый» туман, накрывший своим сплошным покрывалом одесский аэропорт, развеялся, и мой самолёт смог бы приземлиться и... думаю всем понятно, что должно было последовать за этим «и». И каково же было моё удивление, когда через минут пятнадцать-двадцать молочный туман над одесским аэропортом развеялся, и образовалось солнечная «проталина». Аналогичное случилось и в Харькове, о чём, конечно, я узнал позже. Через положенное для полёта время, рейс из Харькова прибыл в Одессу и... через некоторое время объявили посадку на мой рейс. Я был весьма доволен подобным развитием ситуации и тем, что мне не пришлось сидеть сутки или более в аэропорту, ожидая лётной погоды. Я ещё подумал о том, как мне с этим крупно повезло.

Проведя свой дополнительный отпуск в Харькове, я через десять дней вновь оказался в аэропорту, только, на этот раз, города Харькова. В этот день я попал к своему рейсу вовремя, но, тем не менее, меня ждало очередное разочарование. Самолёты не летали, нелётная погода была в Харькове, в Свердловске, из которого летел самолёт в Одессу, с посадкой в Харькове и в самой Одессе, куда я, собственно говоря, и собирался лететь. Короче, ситуация — нарочно не придумаешь. Я опять сижу в зале ожидания аэропорта, и кругом нелётная погода. Кому это может понравиться? Да никому, в том числе и мне. И естественно, я начал вновь думать о тучах и туманах, которые создают столько проблем, из-за которых люди должны сидеть и ждать у моря погоды и в прямом, и переносном смысле. Конечно, мне очень хотелось, чтобы моё «кукование» не продолжалось долго. И вновь, к великой моей радости, через пару часов распогодилось, и я улетел в Одессу.

Сначала я такое везение никоим образом не связывал с собой. Я вернулся в свою часть вовремя, без опоздания и ещё похвастался своим везением. И очень скоро мне пришлось очень сильно засомневаться в том, что в данных событиях мне сопутствовала «Госпожа Удача». Эти сомнения у меня появились после того, как из своего отпуска почти на две недели позже положенного срока вернулся один из офицеров моей воинской части. Он опоздал из отпуска по одной простой причине. В одесском аэропорту из-за густого, практически молочного тумана, почти месяц стояла нелётная погода. За этот месяц туман рассеивался только два раза на несколько часов. Сначала — на три-четыре часа, когда я улетал из Одессы, после чего туман вновь плотной шапкой накрыл землю. И второй раз — когда я возвращался из своего отпуска в часть, после чего нелётная погода сохранялась ещё две недели. Получается, что лётная погода появлялась на несколько часов только тогда, когда мне нужно было лететь. И я заподозрил, что всё это неспроста и что, скорей всего, я и есть причина моего везения. Конечно, вероятность случайности подобного существует, но она ничтожна мала. И у меня возникли подозрения, что теория вероятностей в данном случае, всё-таки не причём. Оставалось только получить новые подтверждения моего прямого участия в подобных явлениях, чтобы подтвердить или опровергнуть моё предположение. После этого случая я стал уже внимательно наблюдать за своими желаниями и их последствиями и не только за желаниями, связанными с состоянием погоды.

А что касается погоды, то, стоило мне сосредоточиться или сильно пожелать и... прекращался или начинался дождь, появлялись или исчезали тучи и облака, мне было достаточно только представить процесс. Осознав, что моё желание влияет на погоду я, тем не менее, старался без особой надобности не вмешиваться в погоду. Но с тех пор, мне практически никогда не приходилось сидеть в залах аэропортов в ожидании лётной погоды. В дни «моих» рейсов всегда была лётная погода, даже, когда лётной погоды не было ни до, ни после «моих» дней перелётов. Так что, очень скоро возможность «случайности» происходящего с погодой, по крайней мере, для меня, с «повестки дня» была снята. Получалось у меня, как в той сказке про Емелю: «По щучьему велению, по моему хотению...». У меня, правда, не было волшебной щуки, или мне о ней не было ничего известно, а было только моё «хотение», которого оказывалось достаточно для неосознанного (на то время) управления погодой. И хотя, как говорится в песне: «...у природы нет плохой погоды, каждая погода благодать...», мне никогда лично не нравился нудно моросящий холодный дождь, когда низкие свинцовые тучи зависают над землёй на многие дни. У меня подобная «благодать» почему-то особого резонанса в душе не вызывала. И хотя я и понимал необходимость подобной погоды тоже, иногда не выдержав нудности этой «благодати», устраивал и себе, и, надеюсь, всем остальным, периодический отдых от подобной «благодати», и так уж получалось, что этот отдых я устраивал на выходные и праздничные дни, особенно, если у меня намечалось какое-то мероприятие, и мне нужно было быть на открытом воздухе.

* * *

Но всё это происходило позже, а пока я ещё в армии, и мои открытия нового, необыкновенно красивого мира всё ещё продолжаются... Мой брат не только побеспокоился о квартире для меня, о чём я уже упоминал ранее, но и «довёл» до местного населения сведения о том, что я могу лечить людей. В моей части многие знали не только о моих возможностях влияния на людей, в чём многие убедились не только в качестве зрителей, но и о моей возможности лечить тоже. Многие солдаты, офицеры и прапорщики обращались ко мне с просьбами о помощи. Я старался, по возможности, им в этом помочь. С лёгкой руки моего брата, который всегда обладал талантом устанавливать очень быстро контакт практически с любым человеком, ко мне с просьбами о лечении стали обращаться и жители Ильичёвска. Так что, после службы вечером, если я не стоял в наряде, ко мне приходили гражданские лица, как любят выражаться военные. Мой брат очень красочно расписывал людям, что я умею делать и часто просил меня потом доказать этим людям, что он не врёт, и что всё сказанное им правда. Я много раз просил его не создавать мне такой «рекламы», и тогда мне не будет надобности доказывать кому-либо, что я не верблюд, а он — не лгун. Но он был неисправим в этом. Причём он рассказывал людям не только о том, что я могу лечить, но и других моих «странностях». И с этим связан один весьма смешной случай.

Однажды он рассказал нескольким своим знакомым о том, что я могу загнать под ногти иголки, и при этом у меня даже не расширятся зрачки глаз. И, естественно, ему не поверили, и он попросил меня доказать этим людям, что он не лгун. Ему очень хотелось, чтобы я это сделал, он говорил о том, что это очень важно для него, иначе эти люди не будут его воспринимать серьёзно, а ему по работе было необходимо обратное. Короче, он меня уговорил. Но перед тем, как перейти к описания моей демонстрации, хотелось бы немного прояснить саму ситуацию об иголках, загоняемых под ногти...

Ещё мальчишкой меня потряс фильм о Камо — «пламенном» революционере «Великой» «Русской» Революции. В фильме Камо изображал из себя сумасшедшего, чтобы избежать тюрьмы и каторги. Врач, проводящий медицинскую экспертизу на предмет наличия у него сумасшествия, загонял ему в спину иголку и наблюдал за его реакцией. Камо при этом никак не показывал, что он чувствует боль, продолжал разговаривать, как ни в чём не бывало, со своим ручным воробьём. Единственное, что его выдало, так это то, что его зрачки каждый раз при вонзании иглы расширялись. Врач, увидевший это, был настолько потрясён волей и силой духа Камо, что подтвердил диагноз сумасшествия, которое симулировал Камо. После просмотра фильма, я находился под большим впечатлением от данного сюжета и подумал о том, а смог ли бы я выдержать боль и не подать вида?! Конечно, мне не хотелось изуродовать себя в ходе проверки своей собственной твёрдости духа. К тому времени я побывал во многих переделках и вроде бы не проявлял слабости духа, но я не знал до какой степени крепок мой «дух». Поэтому, было бы проще всего попробовать что-то похожее, о чём говорилось в фильме.

Но самому загнать иглу в нервные узлы спины было несколько проблематично, и подобное было возможно только при привлечении посторонней помощи. А мне, ох как этого не хотелось! А вдруг мой «дух» дрогнет и об этом станет известно другим... Так что, постороннюю помощь я исключил сразу. Как-то не хотелось становиться всеобщим посмешищем. Поэтому приходилось рассчитывать только на себя самого.

И тут я вспомнил, что наибольшее число нервных окончаний находится под ногтями и в глазах. Протыкать свои глаза мне не очень хотелось, и я остановился на ногтях. К тому же, я вспомнил о том, что одной из изощрённых пыток как раз и является вонзание иголок под ногти человеку. Этот факт и решил возникшую дилемму. Загнав иглы под ногти, я мог добиться желаемого результата. Я мог проверить твёрдость своего «духа» и не сделать себе каких-либо серьёзных телесных повреждений. При этом, я мог справиться с этой проверкой сам и наблюдать в зеркале за своими зрачками, — расширятся они или нет, когда я загоню иглу себе под ноготь!? Выбрав подходящий момент, когда дома никого не было, я с некоторым волнением приступил к эксперименту со своей «силой духа». Я взял иглу, продезинфицировал её одеколоном, чтобы случайно не занести себе инфекцию под ногти и, уставившись на себя в зеркале... загнал себе иглу до основания ногтя. Вроде бы всё у меня получилось, но мне хотелось убедиться, что мои зрачки не расширяются при этом. Уже будучи уверенным, что я смогу это выдержать, как это должно быть, я попросил своего брата быть посторонним независимым наблюдателем и вновь повторил эксперимент в его присутствии. Он подтвердил, что мои зрачки при этом не расширялись. Именно это мне и было нужно.

Я не скажу, что, вгоняя иголки себе под ногти, я не испытывал боли, боль была, вообще-то я всегда отличался повышенной чувствительностью, но в этих экспериментах я своей силой воли не позволял боли «захватить» себя и даже пытался при этом улыбаться. У меня всё получилось, и я остался доволен своими результатами. Я не стал демонстрировать всё это другим, мне не нужно было дешёвого авторитета. Я хотел проверить самого себя для себя, и мне это удалось. Единственный кто об этом знал — был мой брат. И вот, через десять-двенадцать лет после моего эксперимента, мой брат упоминает о нём, и его объявляют лгуном. Как-то после своей службы, я подъехал вместе со своим братом к этим людям имея с собой иголки и одеколон. Предстоящие наблюдатели предлагали не делать «глупостей», но я решил всё-таки показать им этот «трюк». Я загнал у них на глазах несколько иголок под ногти левой руки (я — правша) с улыбкой и просьбой наблюдать за моими зрачками. Когда я это сделал, одна зрительница происходящего сказала, что это — иллюзия и никаких загнанных иголок под ногти нет, что я просто создал иллюзию, и что она уже слышала об этом от других людей и не стоит держать всех за дураков!

На что я ответил ей тем, что предложил самой проверить это и подёргать за «внушённые» мной им иголки. Эта женщина совершенно уверенная в своей правоте, спокойно подошла ко мне и взялась за иголку и попыталась подёргать ею. И тут произошло неожиданное... осознав, что иголки — настоящие, и они, в самом деле, загнаны мною под ногти, она грохнулась в глубокий обморок, и мне пришлось её ещё из этого обморока выводить. К сожалению, на этом история с иголками и моим братом не завершилась. Через несколько лет, зимой 1991 года она получила неожиданное продолжение, когда я приехал проведать своих родных в Мин-Воды.

Мой брат работал тогда в районной архитектуре и как-то похвастался перед местными КГБ-шниками тем, что я могу загнать иглы под ногти и при этом мои зрачки не расширятся. Его вновь обвинили во лжи, и он вновь стал уговаривать меня доказать обратное, иначе все над ним будут смеяться. Получилось так, что меня пригласил на торги скакунов директор Терского конного завода, и там же должны были быть неверующие из комитета. На аукционе присутствовало много иностранцев и, конечно же, среди «публики» были и работники комитета. Я дал слово своему брату, что если мы этих людей увидим, то я им продемонстрирую желаемое. Мы их повстречали, брат представил им меня, как «того» брата, который спокойно загоняет иголки под ногти. Они начали говорить, что они верят в это и не надо никаких демонстраций, но по их глазам было видно, что это не так. Я продемонстрировал перед их собственными глазами, как я загоняю иголки под свои ногти и попросил их наблюдать за моими зрачками.

На этот раз, никто в обморок не упал, но после этого я сказал своему брату, что больше я ради него подобное делать не буду, и, что если ему так уж хочется чем-то похвастаться, так пусть уж хвастается чем-то тем, что он может делать сам, иначе, в следующий раз, он будет загонять иголки сам себе. И дело не в том, что мне это было трудно сделать, просто я считал подобные действия совершенно ненужными, ведь я это сделал для себя, чтобы проверить свою волю и силу «духа», а не для того чтобы производить на кого-нибудь впечатление...

* * *

А теперь, вернусь вновь к своей армейской жизни по одной простой причине: мои исследования и открытия неведомого для меня и, как я понял позже, не только для меня, имели огромное значение для понимания природы. Время от времени, проводя свои «показательные выступления» для сомневающихся офицеров и прапорщиков своей части, которые не видели сами, а только слышали от других, я пробовал разные варианты воздействия на человека, изучал, как мозг человека реагирует на моё воздействие и придумывал всё новые и новые варианты перестройки мозга. Благо, желающих попробовать было предостаточно и среди солдат, и среди прапорщиков и офицеров. Мои «представления» вносили некое оживление в будни службы, и заряд хорошего смеха всегда был желателен. Я «забрасывал» своих добровольных помощников в прошлое и настоящее и просил их передавать свои ощущения при подобных перемещениях.

Однажды на учениях, когда я со своим взводом выдвинулся на указанные позиции, и расчёты моих станций развернули их для боевой работы, после обеденного перерыва у меня возникла мысль проверить одну идею. В полевых условиях мой взвод развернул станции около лесополосы, и я решил выяснить, как растения реагируют на человека и его поведение. Я попросил у курящих спички и попросил своих добровольных помощников наблюдать за происходящим. Я прижёг спичкой лист на одном дереве. На это моё действие дерево ответило изменением своей «ауры» с голубовато-зелёного цвета на сочный красный. Скорее всего, таким образом дерево «закричало» от боли. И этот «крик» боли услышали другие деревья лесополосы. А может, таким образом пострадавшее от моих действий дерево предупреждало остальные деревья о том, что я причиняю боль. Так как, стоило мне только приблизиться к другим деревьям, у которых я даже не думал прижигать листья, как их «аура» менялась аналогично тому, как это случилось с деревом, у которого я прижёг лист.

Когда я попросил других подойти к деревьям, ни одно из деревьев не меняло своей «ауры», а только тогда, когда я пытался к ним приблизиться. Дерево запомнило меня очень хорошо и могло отличить меня от любого другого человека. И не только запомнило само, но и «передало» на своём языке другим деревьям мои данные, благодаря чему, и все остальные деревья той лесополосы получили приметы «особо» опасного «преступника». Весьма неплохо для «безмозглых» растений, не правда ли?! У растительных организмов существуют свои органы чувств, они чувствуют боль, радость, испытывают грусть и многое другое, что мы привыкли считать присущими только нам качествами и возможностями. У них есть своё, отличное от нашего сознание, и они тоже не хотят умирать, они тоже боятся смерти, как и многие люди. Поэтому рекомендую не причинять вреда растениям, если нет на то особой необходимости. Мои открытия позволили взглянуть совсем по-другому на окружающий нас мир природы. Каждое живое существо, растение или животное, обладают разными уровнями сознания и целым спектром своих органов чувств, о которых мы — люди-человеки — не имели даже представления, считая себя, свои возможности, венцом творения природы, не понимая даже частички этой природы, включая природу самих себя...

А между этими моими открытиями, моя служба текла своим чередом. После службы я лечил людей, ближе к концу моей военной «карьеры» меня разыскала сотрудница факультета, на котором я учился до армии, которая знала о том, что я могу лечить людей и что уже имел успех с лечением раковых больных четвёртой стадии. Она обратилась ко мне с просьбой о помощи её соседу, которого уже выписали умирать домой и давали ему не более месяца жизни. Ей стало жалко его двух детей, и она разыскала меня через моих друзей, которых она знала. Я согласился на приезд этого человека, и когда он прилетел ко мне, он уже не мог ходить сам, его должны были поддерживать два человека.

Приближалась весна 1986 года, мне оставалось прослужить ещё несколько месяцев до увольнения в запас. Приближалась очередная проверка, что всегда сопровождалось дополнительной суетой в нашей воинской части, как и в любой другой. Приходилось порой возвращаться со службы после десяти часов вечера, и поэтому мне приходилось работать с ним во время своего обеденного перерыва. Тем не менее, интенсивная работа с этим человеком дала результат, и через четыре месяца он поехал домой вполне здоровым. Улетал он уже сам и сам нёс свой багаж, о чём он сам мне сообщил по возвращении домой. Мне удалось уничтожить его раковую опухоль вместе с метастазами, но он был всё ещё достаточно слабым.

Упоминаю я об этом не из-за того, что у него был рак, а потому что история с этим человеком получила неожиданное продолжение. О чём я расскажу по мере развития событий...

* * *

Во время последней перед моим увольнением проверки, со мной произошла смешная история. Командир нашей части решил составить из офицеров и прапорщиков два наряда по части, которые бы сменяли друг друга. И мне «посчастливилось» быть дежурным по части через день. И всё было бы ничего, если бы после смены с наряда получалось бы хоть немного отдохнуть, но, так как я по-прежнему был командиром взвода и нёс ответственность за его готовность к учениям, сменившись с наряда, я часто отправлялся не домой, а в расположение роты и своего взвода. Кто служил в армии, тот знает, какой сумасшедший дом в частях во время проверок, когда каждую минуту проверяющим может быть объявлена учебная боевая тревога и начало учений. Так что и после наряда удавалось попадать домой порой только после полуночи, чтобы утром вновь быть в части, а после обеда вновь заступить дежурным по части. Напомню, что отдых дежурного по части с восьми часов утра до двенадцати дня. Во время проверки дежурному и в положенное время отдыхать не получается.

После нескольких таких дежурств, только силой воли удерживаешь себя, чтобы не выключиться мгновенно. Во время приёма-сдачи дежурства по части, старый дежурный сдаёт своё табельное оружие и при этом должен разрядить свой пистолет и произвести контрольное нажатие на курок, направляя ствол в пол или в потолок под углом в сорок пять градусов, как это положено по инструкции. Когда я подготавливал своё оружие к сдаче новому дежурному, кто-то из офицеров отвлёк меня каким-то вопросом. Ответив на вопрос, я вернулся к прерванному занятию. А так как в моей голове отложилось то, что я хотел сделать перед тем, как меня отвлекли вопросом, я вернулся к прерванному занятию, передёрнул затвор своего пистолета, направил его в пол и... нажал курок. Прогремел выстрел, пуля, срикошетив от пола, вошла в потолок. В штабе наступила гробовая тишина. Из своего кабинета выскочил перепуганный командир части. Он и многие другие сначала подумали, что кто-то или пристрелил кого-то или покончил самоубийством.

Я недоумённо посмотрел на свой пистолет и никак не мог понять, каким образом патрон мог оказаться в стволе, когда я вытащил магазин! Несовершённое действие в моей голове оказалось совершённым. На этот раз всё закончилось вполне благополучно, никто не пострадал, только заступающий новый дежурный по части сильно перепугался, хотя пуля и ударила в пол между моими ногами. Мне сделали выговор за неаккуратное обращение с оружием, и на этом вопрос был исчерпан. Мне повезло, что я даже на «автомате» производил проверку своего оружия по инструкции, иначе, в подобной ситуации, когда в дежурной комнате было много людей, кто-то мог бы серьёзно пострадать от шальной пули...

В мае я получил очередное воинское звание, стал аж старшим лейтенантом, командир части и офицер из штаба округа предлагали мне подумать о том, чтобы остаться в кадрах, я обещал подумать, но это было больше проявление вежливости, нежели внутренние колебания моей души. В положенное время я уволился в запас и отправился в Харьков.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.01 сек.)