Горах и ни бельмеса не понимали по-русски

Вышли на вокзале, построились, через час добрались до КПП, вышли в расположение части и двинулись по асфальтовой дорожке. Спра­ва, среди тополей, - штаб, слева - санчасть и столовая. Дальше - спортив­ные площадки, за ними казармы, около них взад и вперед бродили сол­даты... Прибывшие дошли до старого одноэтажного здания, построенно­го в дореволюционное время. «Старая конюшня», - отметил про себя Андрей. Но на двери висела табличка: «Изолятор».

Было воскресенье, все отдыхали. Каждый занимался своим делом: кто рылся в вещмешке, кто драил бляху на ремне, кто просто слонялся от нечего делать. Андрей сразу обратил внимание - интернационал, а не армия. Грузины и казахи, армяне и киргизы, азербайджанцы и латы­ши, украинцы и белорусы... Все говорили на своем языке, даже была слышна немецкая речь, и нигде не было видно русских...

Вновь прибывшим указали их койки. Андрей подошел к своей, и вдруг к нему сзади подскочил солдат, высокий, подтянутый, в летной форме, и схватил его радостно за плечи:

- Туманов, Андрей, откуда ты? С какого неба свалился?

Андрей ошалело смотрел на парня-солдата, пучеглазого, стройного красавца, чем-то знакомого, но так непохожего на того заморыша, с ко­торым когда-то учились в одной школе...

И все-таки это был Вовка Полуфалов. Они никогда не дружили в шко­ле - учились в параллельных классах. После восьмого тот ушел в проф­техучилище. Бог не обидел Володю умом, просто не было отца, да и был ли он вообще когда-нибудь - мать молчала. Она работала на заводе уборщицей, умела подзакладывать хорошенько не только после получ­ки, но и, насобирав на мусорках бутылок, сдавала их в ближайшем мага­зине, покупала пол-литра. Вовка с раннего детства был представлен улич­ной шпане вольному ветру, драным штанам, куску черствого хлеба да еще блокноту с цветными карандашами... Со шпаной знался, но сам ни­когда не опускался до нее. Внутренняя природная культура и любовь к рисованию спасли его от падения...

- Вовка, Вовчик, Вовочка! - радостно закричал Андрей, обнимая род­ную душу. Господи, наконец-то свой человек!

После карантина Володю перевели в ТЭЧ (техническая эксплуатаци­онная часть) вместе с Андреем Тумановым. Были в карантине еще два русских парня из Владивостока, которые тоже попали в первую эскадри­лью...

Ольга Петровна проснулась. В спальне полумрак от задернутых ноч­ных штор. За окном шуршали монотонные дожди. Не хотелось высовывать

оголенные руки из-под теплого одеяла. Куда спешить? В школу не идти - свободный день. И вдруг: «Военкомат! Пойду в военкомат... Уже полмесяца как забрали, и ни одного письма...»

Она быстро и лихорадочно сбросила с себя верблюжье одеяло, ста­ла делать зарядку, наскоро облилась теплой водой...

- Не знаю, куда отправили, - ответили там. - Наше дело направить в крайвоенкомат новобранцев. Туда и сведения поступают о распределе­нии призывников...

Через час Ольга Петровна была уже в крайвоенкомате, но и там удив­ленно пожимали плечами:

- Да, уже должны быть списки о прибытии, но почему-то их пока не сообщили. Ждите...

- Что значит - ждите?: - Забрали с температурой, больного... Обещали, что кра­евая комиссия будет...

- Теперь аремя такое, что некого брать в армию, - разъяснял ей май­ор, к которому она обратилась. - Пошли дети послевоенных детей, а их, сами понимаете, рождалось негусто. Откуда же им было браться? Муж­чин выбили?

- Вон, болтаются по подвалам... - но не договорила, осеклась. Поче­му должны брать тех, а не ее сына?

- Такие армии не нужны, разлагают только дисциплину. Пока перевос­питаешь, - два года и утечет. А оружие сейчас какое? В армию должны идти грамотные люди, вроде вашего сына...

Через неделю еще раз ходила в то солидное заведение, и снова ни­чего не узнала. Прошел месяц, она опять туда. И ей ответили:

- Не знаем, почему ваш сын вам ничего не пишет. Плохо, значит, его воспитали, что не думает о вас... Ждите...

И ей показалось, что там уже знают, где находится Андрей, но не го­ворят только потому, что считают ее бестактной, околачивающейся от безделия, мешающей людям работать...

Уходила вроде с облегчением, но пристыженная и униженная. А в душе теплилась надежда: «Все в порядке...» Вот только сон ей сегодня странный приснился и до мелочей ясный. Вроде стоит она на широкой асфальтированной дороге около автобусной остановки. Справа от нее - кущи деревьев, слева - высокая кирпичная стена, а в нее вмонтированы железные ворота. Снаружи на них - огромная позолоченная пятиконеч­ная звезда. Она ярко сверкает на жарком солнце. Свернешь за угол - а там тоже дорога вдоль такой же стены, и снова ворота... За ними зеле­ные березы и среди них дома. В одном из них большая пустая комната, в

ней лениво взад и вперед проходят солдаты. В середине комнаты - рас­кладушка. Андрей с большим за спиной рюкзаком, в котором сложен па­рашют, заходит в комнату и укладывается на раскладушку. Но вдруг под­ходит какой-то нерусский парень и начинает бить сына и стягивать с по­стели, сам укладываясь на его место.

«Ах ты, ничтожество!» - бросилась она защищать Андрея. И вдруг парень по-доброму улыбнулся ей: «Мать, я пошутил...» И Ольга Петров­на проснулась...

Она никогда не верила в сны, но этот был какой-то уж слишком до жуткости яркий и приходил на ум, когда она ехала в крайвоенкомат и когда, возвращаясь, заходила в подъезд дома. Открыла дверь и кину­лась к почтовому ящику. Открывая замок, почувствовала какое-то удиви­тельное облегчение и спокойствие. И вдруг... вместе с газетами выпало письмо... О, господи, как она его долго ждала! Руки задрожали, буквы расплылись перед глазами, она поцеловала несколько раз конверт...

«Здравствуй, мама! Солдатский тебе привет от твоего младшего сына».

О, Господи, Господи, эта уже одна фраза заставила кровь броситься к вискам: «Слава богу, кажется, все в порядке... Даже вроде тут, рядом...» И Андрей подтверждал предчувствие матери: «Нахожусь от дома всего в четырех часах езды на поезде. Попал на аэродром...» Ну надо же, сон в руку! Сын коротко и сжато описывал весь первый месяц своей не очень удачной солдатской службы.

Ольга Петровна разгоряченная вошла в лифт, поднялась к себе, про­шла в зал и, присев на диван, стала уже медленнее и спокойнее перечи­тывать письмо.

«Мы на карантине. Через неделю будет присяга. Приезжай. Да, здесь еще два наших парня. Вовку Полуфалова ты, наверное, знаешь. Он учил­ся в нашей школе. А второй - Куденок Игорь. Живет рядом с нами в кооперативном доме, где парикмахерская, квартира 45. Игорь поссорил­ся со своей матерью и не хочет ей писать, но просит тебя сходить к ним и сказать, чтобы она тоже приехала на присягу... Извини, что долго не писал. У меня не было денег на конверт и бумагу. Сегодня был в штабе и попросил там у одного офицера...

Драк еще не было. Правда, группируются тут грузины около одного чеченца. Они избили азербайджанца. Вчетвером налетели на одного, да еще и маленького ростом. Тот не защищался, а только испуганно смот­рел им в глаза и плакал. Я бросился к ним, хотел разнять, но меня от­швырнули: «Не лезь и замолчи свой рот!» Эта дикая сцена с избиением была непонятна. Наверное, чеченец и грузины хотели показать себя и запугать остальных. Мама, скажу тебе по-честному, мне было не по себе...

Почему-то чеченец и грузины считают азербутов полудикарями. Да, действительно, многих из них забрали из далеких сел Азербайджана. Некоторые не знают русского языка. Между собой общаются друг с дру­гом со словом «кардаш», «кардаш», «кардаш». Наверное, это означает что-то вроде «товарищ» или «друг». А вообще, они все очень смешные, сами черненькие и импульсивные. По вечерам, когда приходим с полиго­на, вдруг кто-нибудь из них хватает табуретку и начинает выстукивать свою национальную музыку. Ее тут же ихние подхватывают - один бьет по дну мусорного ведра, другой - по подоконнику. Бьют и поют до изне­можения, пот градом катится по их смуглым лицам, а они все колотят и колотят, что у нас раскалывается голова... Грузины ведут себя с достоин­ством, гордо, не унижаясь, считая свою нацию высшей расой... Но это им не мешало избить человека...»

Конечно, Андрей не стал описывать все свои чувства и пережи­вания. А тот вечер показал многим, что дрогнуло затишье. Те­перь начинается настоящая солдатская жизнь. Кто кого... Если до этого после отбоя, устав за день, он падал на кровать и, не успев просчитать до пяти, засыпал как убитый, то в тот вечер долго лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в храп десятков здоровых парней и всхлипы азербайджанца. Где-то по-собачьи задрожало и заныло у него внутри. Что его самого ждет среди этих людей? Эх, влип, как муха в во­нючую бочку с дегтем! Вон, даже азербутки, когда он проходит мимо них, говорят ему вслед: «Рус, рус...» Будто он в концлагере у немцев. А этот дикий чеченец, хоть и среднего роста, но с накаченными бицепсами, а главное, с диким натиском, с перекошенным от злобы лицом! Это он заорал «замолчи свой рот» и, как пушинку, швырнул на столы, которые тут же стояли посредине казармы для учебных занятий.

Андрей натянул на себя повыше одеяло, будто уже заранее хотел зарыться в него, спрятаться от того, что его ждет в будущем. Сукно воня­ло затхлостью и чужим потом, но это уже не вызывало отвращения, как в первые дни службы. Стал привыкать...

Рядом была койка Карюхи, этого красивого ребенка, доброго и не­жного. Леха никогда не сможет стать на защиту Андрея в нужный мо­мент, уж слишком эстетическая мордашка. Такие не умеют драться, их обычно и не бьют...

А Вовка Полуфалов? Он прошел чуть ли не подвальное детство, но как он хлюпок и нежен, как тополек по сравнению с дубами-мордоворо­тами! Куденок Игорь?.. С этого тоже ничего не возьмешь. Двадцать лет, а уже его сыну почти два года. Мать Игоря восстала против его ранней женитьбы. Она облюбовала другую. Но та девочка нравилась матери, а

не Игорю. Решив разрушить собственному сыну семью, написала в во­енкомат, и его забрали. Игорь, может быть, и имеет свое собственное «я» в гражданке, но не здесь. Он маленький, невзрачный, с непримет­ным курносым лицом. Да, видно, и трус...

Недавно в изоляторе появился еще один русский, толстомордый, лет двадцати четырех верзила, но прожженный наркоман и пьяница, груб и ленив, со вставной челюстью и шрамом во всю щеку, за спиной три года зоны... На Андрея смотрит, как на поганую козявку, вылезшую из теплого гнездышка. Чеченец его уже приручил к себе. Да перед таким и заиски­вать противно, как перед Сидоровыми, которые в слове «мама» делают две ошибки...

Да, тишина кончилась так неожиданно. Ее взбудоражил еще и капитан, который последнее время был назначен к ним командиром. Это был красавец-украинец. Солдаты к нему относи­лись с уважением - сам начинал с рядового - хотя гонял он их на полиго­не, что можно было выжать гимнастерку.

Поиск по сайту: