И отвернулся, чтобы не видеть ненавистные ему рожи. Подошел Кирюхин, вытащил из кармана зеркальце: «На, посмотрись»

Белков в глазах не было видно, запеклись черной кровью, лицо опух­ло и заплыло в кровоподтеках и фиолетово-зеленых ссадинах...

Пошли на ужин, и Туманов, отталкивая Хачека, Умхаева и Лапшина, первый ворвался в столовую, подбежал к столу, сгреб свои и чужие пай­ки хлеба и стал лихорадочно рассовывать их по карманам. Потом плюх­нулся на скамейку и уставился взглядом на Умхаева. Глаза - в глаза, борьба до боли...

- Скажи только слово, только пикни, мразь поганая, только раскрой свой рот чеченца, и я буду тебя кусать, рвать зубами, грызть и визжать, как озверелая бешеная собака...

Умхаев не дурак, глаза не опустил, но промолчал, а Андрей выскочил из столовой, не стал ужинать: «Удавитесь!»

А ночью его тошнило... Тошнило от удушливого запаха шинелей, чу­жого пота, вонючих портянок и кирзовых сапог, от запаха паек хлеба, которые нетронутыми лежали в карманах брюк... Андрей вставал, про-

ходил мимо тумбочки, у которой стоял солдат со штык-ножом у пояса, мимо окошка, за которым спал дежурный офицер... Рядовой Туманов спускался вниз, подходил к вонючим раковинам, над которыми по утрам умывались солдаты, а по ночам в них мочились... Андрея рвало желтой слизью, а потом шло что-то черное, пугающее... Прополоскав рот и умыв­шись, солдат возвращался на свою койку.

Кирюхин тоже не спал. Он тихонько на корточках подполз к другу и обнял его:

- Я отомщу за тебя, Андрей... Ненавижу, ненавижу сволочей... Когда-нибудь всех на фиг перестреляю из автомата...

- Не надо, били из другой части...

- За что?!

- За то, что мы с тобой - русские и в армии последние, нас может бить каждый, особенно, если мы - «духи». Спи, Леха, спи! И всех нам с тобой, друг, не перестрелять. Не солдат нужно ставить к стенке... Есть, Кирюха, следствие, а есть причины...

Лешке были непонятны последние слова друга. Он закончил всего восемь классов на паршивые тройки, потом шоферил... И любил Андрея за то еще, что тот иногда говорил так непонятно и умно. Стоя перед дру­гом на коленях Киюрха горячо шептал:

- Вот тебе, Андрюха, моя рука, прикладываю ее к своему и твоему сердцу. И мы теперь с тобой - побратимы, и до конца жизни будем вмес­те, - и плакал тут же, около своего названного по армии брата. Слезы текли по его щекам, но он не вытирал их, а только положил свою голову на одеяло друга и так замер в неподвижности, выражая этим наивыс­шую преданность...

На второй день дежурный офицер утром сообщил Андрею:

- Туманов, со штаба тебя снимают... Драишь в казарме весь день полы...

Днем Андрей забежал в штаб забрать письма матери. Алексей Ива­нович посмотрел на него и ласково спросил:

- Как себя чувствуешь, Андрюха? Да, вот видишь какое дело? Будут учения - приедет генерал... Мы тебя держим тут не по закону, нет такой солдатской единицы. Уедут - заберу снова...

Поиск по сайту: