Действительность как конструкция мозга

Мир наших ощущений состоит из трех областей: внешнего мира, мира нашего тела и мира ментальных (geistigen) и эмоциональных со­стояний. Обычно эти три области достаточно четко отделены одна от другой. Так, как правило, мы никогда не смешиваем предметы и собы­тия внешнего мира с частями нашего тела и теми процессами, которые в нем происходят. Такого рода смешения имели бы болезненные по­следствия. Точно также наши мысли, представления и воспоминания четко отделены от происходящего во внешнем мире; и точно также в случае смешения вещей и событий внешнего мира с нашими пред­ставлениями и желаниями это имело бы роковые последствия.

Разделение процессов нашего тела, с одной стороны, и менталь­ных и эмоциональных состояний, с другой, носит боле сложный ха­рактер. Ментальные состояния мы, как правило, представляем себе внутри нашего тела, главным образом, в голове, где-то между глазами несколькими сантиметрами вглубь. Однако такая локализация являет­ся далеко не единственной; философы античности и средневековья помещали ментальные состояния в сердце, либо в диафрагму, у раз­ных народов традиционно существуют различные области локализа­ции духа или души в теле. Согласно европейской традиции Нового Времени ментальные состояния мы рассматриваем отличными от те­лесных, хотя такое разграничение и не является само собой разумею­щимся. В отношении чувств - еще сложнее, поскольку чувствам мы отводим место не столько в голове, сколько в теле, где они связаны с внутренними процессами (к примеру, хорошо известное чувство «тя­жести» в области желудка - с состояниями страха, либо сердцебиение - с радостью или волнением). Чувства кажутся нам чем-то середин­ным между ментальным и телесным.

Так же довольно необычное промежуточное положение занима­ют восприятия. С одной стороны, мы исходим из того, что они долж­ны иметь что-то общее с головой, поскольку именно там располагают­ся наши важнейшие органы чувств, необходимые для восприятий. С другой стороны, воспринимаемые предметы расположены не в голове, а во внешнем мире или же в моем теле, т.е. там, где находятся сами вызывающие сенсорные образы предметы и события. Какой-то шорох исходит откуда-то из ближайшего окружения; эта книга лежит слева на письменном столе, а компьютерная клавиатура, до которой я дотра­гиваюсь, непосредственно передо мной; боль же локализована в пред­плечье левой руки.

На первый взгляд это странным не кажется: а где же еще долж­ны располагаться воспринимаемые предметы и события, как не во внешнем мире или в моем теле? Странным это становится тогда, когда выясняется, что восприятия возникают вследствие того, что рецепто­ры органов чувств возбуждаются соответствующими событиями из внешнего мира или из моего тела и посылают в мозг электрические импульсы. Таким образом, мы должны были бы ощущать восприятия в мозге, чего, однако же, не происходит.

Проблема «непосредственного» или «периферийного» воспри­ятия ставила в тупик многих физиологов, психологов и философов, побуждая их к постановке вопроса: каким же образом предметы вос­приятия, возникающие «в голове», снова попадают «наружу»? Для объяснения того, как это могло бы происходить, предлагались самые невероятные гипотезы. Так, предполагалось, что содержимое воспри­ятий через чувственные каналы «проецируется обратно» в мир (см. Sass,1989). Однако для этого не было предложено никаких правдопо­добных нейрональных механизмов, кроме того, в них не возникает ни­какой необходимости, если учесть, что воспринимаемое нами про­странство, в которое предположительно «обратно проецируются» предметы, возникает, точно так же, как и любое другое восприятие, в мозге. Другие размещали восприятия и ощущения в органах чувств. Согласно данным нейробиологии, которыми мы располагаем в на­стоящее время, это - также нелепость. То, что происходит в органах чувств, никоим образом не отделено от сознания; бгльшая часть наше­го восприятия и, конечно же, его осмысление происходит вовсе не в результате непосредственных чувственных раздражений, а порождается «в центре». В конце концов, мы можем переживать восприятие и без возбуждения органов чувств, например, в форме галлюцинаций, во сне, либо при прямых мозговых стимуляциях.

Так где же пребывают воспринимаемые предметы? Одно из ре­шений данной проблемы было изложено Вольфгангом Кёлером в его статье 1929 года «Об одной старой кажущейся проблеме». В ней Кё-лер обосновывает мнение о том, что вообще ничего наружу не проеци­руется, а из всего, что я воспринимаю, строится один из вариантов ми­ра, названный Вольфгангом Кёлером и Вольфгангом Метцгером «феноменальным миром» (Kohler, 1929; Metzger, 1975). Эрвин Шрёдингер в своей книге «Дух и материя» представляет (очевидно, неза­висимо от Келера) весьма похожую точку зрения (Schrodinger, 1958, 1986).

В этом мире, который я в одной из своих статей 1985 года назвал «действительностью» (Roth, 1985), и существуют три выше обозна­ченные области: мир ментальных состояний и Я, мир тела и внешний мир. Указанные три области являются подразделениями феноменаль­ного мира, т.е. действительности. И эта действительность мысленно противопоставлена какому-то трансфеноменальному миру, который является внеопытным и, соответственно, не содержится в феноме­нальном мире.

Это означает, что все переживаемые события между мною и мо­им телом, между мною и внешним миром, между моим телом и внеш­ним миром происходят в пределах действительности. Если я прика­саюсь к предмету или с кем-то разговариваю, то прикасаюсь к действительному предмету и говорю с действительным человеком. Все три области действительности граничат непосредственно друг с другом, переходя одна в другую. Именно поэтому мои восприятия да­ны мне непосредственно, мое тело имеет прямой контакт с предмета­ми из внешнего мира. В пределах этого же самого переживаемого ми­ра мое волевое решение управляет моими действиями. И при этом никакие промежуточные инстанции в виде органов чувств или мозга не ощущаются.

Как же это согласуется со всеми теми фактами, которые мы со­брали о работе органов чувств и многочисленных мозговых центров, и на основе которых процесс восприятия выглядит столь запутанным? Чтобы осмыслить эти кажущиеся противоречивыми допущения, мы должны принять, что действительность и ее деление на три области является конструкцией мозга, и такой конструкцией, в которой сами нейрофизиологические процессы мозга, которые лежат в основе ментальных состояний, не содержатся. Эти процессы мы можем изучать как внешние события, не переживая их в чувственной форме.

То, что действительность представляет собой конструкцию, хо­рошо доказано эмпирическим путем. Граница между телом и внешним миром кажется нам проведенной достаточно четко и ясно, однако, как и все «когнитивные» границы, она оказывается лабильной и разруша­ется, если не происходит ее постоянного подтверждения. Так, ощуще­ние моего тела и его границ предполагает активность тело схематизи­рующих двигательных кортикальных зон (А4, А6) и соматосенсорных зон (Al, A2, A3), а также активность задних теменных долей, которые (совместно с подкорковыми центрами) воспроизводят пространствен­ную ориентацию тела в окружающей среде. Повреждения в указанных областях ведут к массивным нарушениям восприятия схемы своего тела, как это было описано в случае «невнимательных пациентов» (Neglect-Patienten). Такие пациенты рассматривают части своего тела как чуждые, не принадлежащие им предметы. Нечто подобное может быть вызвано разрушением мозговых сенсорных реафферентов конеч­ностей. Для поддержания кажущейся нам столь незыблемой схемы нашего тела требуется постоянное поступление данных от сенсорных и моторных областей. Массивные нарушения восприятия схемы соб­ственного тела известны также у пациентов, страдающих шизофрени­ей. Например, такой пациент может утверждать, что рядом находится человек, который выглядит точно так же, как и он/она, либо рассмат­ривать свое тело в качестве «оболочки».

Таким образом, события, происходящие в нашем теле, имеют в мозге совершенно определенное представление, которое, помимо про­чего, основано на том, что двигательное отображение тела в зонах 4 и 6 (называемое также «двигательным гомункулюсом») соответствует более или менее точно сенсорному отображению (в действительности их даже больше) в зонах А1, 2 и 3. Оба презентанта локализованы спе­реди и сзади от центральной борозды и корректируют друг друга при каждом движении. Свою руку я могу рассматривать как объект, кото­рый лежит на столе наряду с другими объектами. О том, что это - моя рука, и что она принадлежит моему телу, я узнаю не по ее виду, а из того, что она двигается в соответствии с моей волей, и что я воспри­нимаю характерный чувственный ответ по соматосенсорным каналам. Из этого мой мозг заключает: «моя рука». Без такого сенсорного отве­та я бы рассматривал ее в качестве «пришитой» чужеродной части те­ла. Как об этом убедительно говорит О. Сакс, ничего также не изме­нится, если не будет обнаружено никаких признаков пришитости. Так, пациент Сакса вместо того, чтобы признать, что данная нога принадлежит ему, скорее будет искать спасительное объяснение в гипотезе, кажущейся нам совершенно нелепой, о том, что «настоящая» левая нога улетучилась в течение ночи (Sacks, 1987).

События внешнего мира представлены в мозге отлично от собы­тий, происходящих в организме, локализуясь в зрительных, слуховых, вкусовых и других центрах. Кроме того, они не подчиняются двига­тельным «командам» и не отсылают обратно сообщений сенсорного характера, что является типичным для частей тела. Соответствующим образом, философы и физиологи, изучающие органы чувств (такие как фон Гельмгольц, Целлер, Рил), определяют в качестве «внешнего ми­ра» все то, что не подчиняется моим «волевым импульсам», «оказыва­ет мне сопротивление» (см. Gruneputl, 1992).

Субъективно переживаемые различия между телом и внешним миром не имеют (во всяком случае у человека) врожденной опреде­ленности, а являются результатом научения, пусть и генетически об­легченного. Обучение начинается сразу же после рождения, когда мла­денец начинает постигать мир. Когда он, к примеру, дотрагивается то до частей своего тела, то до объектов внешнего мира, его мозг посте­пенно овладевает фундаментальным отличием между телом и окру­жающим миром. В первом случае он переживает двойную сенсорную обратную реакцию от обеих соприкасающихся частей тела, во втором случае — только одну. Каждая из обеих этих областей - тела и окру­жающей среды - становится теперь отдифференцированной одна от другой, причем на уровне анатомической и функциональной органи­зации мозга, которая сама по себе в результате эпигенетических и са­моорганизационных процессов подготовлена для этого уже до рожде­ния. Прежде всего, это относится к пространственной ориентации тела, определяемой по положению суставов, степени напряжения мышц и сухожилий. Информация об этом запечатлевается в генети­чески предопределенных корковых и подкорковых центрах; иногда в результате какого-нибудь органического дефекта или ошибочных соб­ственных движений тела общая схема получает неправильное разви­тие. Так, для формирования обособленных кортикальных представле­ний двух конечностей является важным, чтобы они осуществляли свои движения независимо друг от друга. В молодом и во взрослом возрас­те соматосенсорные процессы остаются подчиненными этим требова­ниям (Merzenich et al., 1983).

Что касается событий внешнего мира, то такого рода дифференцировка относится в первую очередь к различиям модального харак­тера. Эти различия являются, таким образом, «чистыми» конструкта­ми, поскольку зрение, слух, обоняние и др. по своим сенсорным качеством не имеют ничего общего с событиями внешнего мира. Так, все, что происходит в затылочных и нижних височных долях, ощуща­ется как «зрение», а любая активность в верхних и средних височных долях - как «слух», что является чем-то вроде договоренности мозга с самим собой. В случае зрения мозг полагает, что зоны, расположенные в затылочных и нижних височных долях, активируется, либо происхо­дит модуляция их активности при движениях глаз и, соответственно, сетчатки. Процесс этот мозг может контролировать тем, что принуж­дает глаза к движениям, вызывая тем самым определенные изменения в центральном зрительном аппарате, - изменения, которые он сам в состоянии предсказать. Такого рода активностный контроль внутрен­них презентаций тела и внешнего мира служит мозгу в процессе инди­видуального развития (а также и позже) для выдвижения достоверных предположений относительно связей между внешним миром, органа­ми чувств и сенсорными центрами головного мозга.

С таким положением вещей вполне согласуется то, что двига­тельные центры мозга позвоночных в процессе онтогенеза развивают­ся раньше сенсорных. Спонтанная двигательная активность и сенсор­ная обратная реакция на нее являются чрезвычайно важными для построения и «калибровки» центральных сенсорных карт и других ре­презентаций. Животные и человек вначале проявляют поведенческую активность, чем впоследствии и определяется построение чувственно­го мира. Это проявляется, к примеру, в том, что нормальные модаль­но-специфичные зоны мозга не формируются, если ребенок был ли­шен возможности активно исследовать окружающий мир, как это бывает в случае длительной госпитализации (Spitz, 1952). Описанные случаи врожденной слепоты (v.Senden, 1932; Gregory, 1966) показы­вают, что поздний сенсорный опыт никак не может, либо с огромными усилиями вписывается в уже сформированные когнитивные структу­ры. Те из слепорожденных взрослых пациентов, которые в результате операции стали видеть, испытывают огромные трудности в интерпре­тации увиденного, в особенности, если оно недосягаемо для осязания. Зачастую они подчиняют свои визуальные впечатления другим из­вестным им сенсорным модальностям, либо воспринимают их просто как боль. Большинство описанных пациентов пасовало перед трудно­стями вхождения в этот неизвестный мир и буквально закрывало на него глаза.

Неясным остается то, каким образом мозгу удается проводить различия между цветом, формой и движением, между высотой тона и тембром и т.п. Известно только, что для формирования восприятия формы и глубины зрительной системой важным является определенный стереотип научения именно в течение некоторого чувствительно­го периода. Если вырастить кошку в оптически гомогенной среде, то в ее зрительной коре вообще не формируются ориентационно-специфические клетки (см. об этом Purves и Lichtman, 1985). Сложное образное восприятие является, безусловно, зависимым от предыдуще­го опыта, и, по-видимому, существует определенная чувствительная фаза также для наследования родного языка.

Третья область - область ментальных процессов - формируется позднее всего и, явно, «методом исключения». Это означает, что все то, что не является непосредственно восприятием и/или не связано с актуальным действием, рассматривается в сенсорных кортикальных центрах мозга как воображение, память или мышление. Данное обо­собление формируется в процессе детского развития чрезвычайно медленно и маленькие дети, по-видимому, еще не проводят четкого различия между фактически воспринимаемым и просто воображае­мым или вспоминаемым, между действием и просто предполагаемым или планируемым. Однако и взрослый мозг не в состоянии провести абсолютно достоверное различие между «действительным», с одной стороны, и «воображаемым» или «галлюцинаторным», с другой. Такое различие проводится согласно определенным внутренним критериям, которые будут охарактеризованы ниже.

Кроме того, существуют значительные этнические и историче­ские различия в формировании внутреннего отграничения телесного от ментального, так что не следует безоговорочно обобщать то отно­сительно четкое разграничение, к которому мы привыкли в нашем со­временном европейском мышлении. Фон Кучера справедливо указы­вал на данный факт, а также на близкие языковые отношения между телесным и ментальным (von Kutschera, 1982).

Поиск по сайту: