АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Выдумка века

Читайте также:
  1. Выдумка агитаторов?
  2. И это даже не театр, вовсе не представление, не шутка и не выдумка.

- Зинаида Архиповна? - Да, добрый день... Проходите. - Вот я по поводу Аллы... - А что? Опять кому-то в училище нагрубила? - Да нет! Я совсем по другому поводу. Меня зовут Левенбук, Александр Левенбук.

- Ax, это насчет гастролей, - Зинаида Архиповна вздохнула. - Я, честно говоря, не думала, что вы так быстро придете. Что ж, давайте поговорим... Осторожно, тут у нас пол покатый.

В двери повернулся ключ: это Алла вернулась из училища. Увидев маму и Левенбука, который пристраивал на вешалку свое пальто, она быстро поздоровалась и покраснела, чего, впрочем, никто не заметил в тусклом свете прихожей.

Сатирический дуэт Лившица и Левенбука был известен в стране. Чуть позже Лившиц и Левенбук станут звездами “Радионяни”, которая просуществует очень долго и удержится в эфире, даже когда Лившиц эмигрирует в Израиль.

А тогда, в начале 1965 года они сделали эстрадную программу в двух отделениях - “Пиф-паф, или сатирические выстрелы по промахам”, и готовились обкатывать ее в провинции. Такие программы были любимы народом не меньше, чем, скажем, концерты Эдиты Пьехи. Причем, если последняя была куда менее доступна, то эстрадные сатирики отличались завидной плодовитостью и мобильностью. Чтобы молодое поколение хотя бы в какой-то мере могло обрисовать себе контуры этого жанра, наиболее разумным будет напомнить задорного героя Леонида Броневого в фильме “Покровские ворота” и его сатирические куплеты, которые он распевал на площадке в парке (“за гуманизм и дело мира...”). Только в нашем случае речь шла о куда более весомом представлении, нежели несколько куплетов. Ни авторы, ни исполнители уже не в силах прорваться сквозь тридцатилетние наслоения памяти и припомнить, какие именно “промахи” тогда обличались. (Конечно же, такие типовые сатирические “шоу” тогда никто и не пытался зафиксировать на пленку хотя бы потому, что было понятно: сегодня один “пиф-паф”, завтра же, в соответствии с очередной передовицей “Правды” он может решительно поменять цель. Да и вообще тратить пленку на подобные пустяки было бы кощунственным расточительством.) Можно лишь предположить, что в свете недавнего смещения Хрущева немало язвительных шуток звучало по поводу волюнтаризма и шапкозакидательских настроений у отдельных недальновидных руководителей.

Для своей программы Лившиц и Левенбук искали какую-нибудь певицу, поскольку затейливый сценарий предусматривал вкрапления между миниатюрами нескольких песен, написанных Яном Френкелем на стихи Михаила Танича (маститые авторы тогда совершенно не гнушались созданием вещиц-однодневок). Поющие дамы из Москонцерта в ответ на упрашивания сатириков либо просили перезвонить по рабочему телефону через два месяца, либо улыбались: “Ну-у, мальчики, вы же понимаете, что это несерьезный разговор. Ну зачем мне “пиф-пафы” на Чукотке за такие деньги?” - “Не на Чукотке - на Урале”, - оправдывались артисты.

Как-то случайно услышав через открытую дверь такой разговор, одна из администраторов Москонцерта произнесла: “Ребята, оставьте всех их в покое. Я попрошу дочку найти кого-нибудь у себя - в музыкальном училище. Иначе вы никогда не уедете на гастроли”. - “Да кто отпустит из училища на целый месяц?” - воскликнул Лившиц. - “Пусть найдет - как-нибудь выкрутимся”, - махнул рукой Левенбук.

Через пару дней они ухе стояли у рояля в Доме учителя, где репетировали свою программу, а пятнадцатилетняя девочка Алла, глядя в рукописные ноты, играла мелодию одной из песенок. “Аллочка, ты сразу попробуй ее спеть”. - “Ой, нет, я должна дома порепетировать. Скажите, а разве роботы уже есть?”

“Робот” - это была одна из песенок новой программы Написал ее, кстати, не Френкель, а Левой Мерабов, руководивший маленьким ансамблем при дуэте Лившиц-Левенбук. Танич сочинил следующие слова: “Робот, ты же вьщумка века. Я прошу: ну попробуй, стань опять человеком”.

Таким образом советские мастера искусств откликнулись на всеобщие “страдания” по человекоподобным машинам с искусственным интеллектом и драматической судьбой (“почти как мы, только бездушный”). В середине шестидесятых тема роботов и связанных с нею морально-этических проблем стала модной, вследствие чего мировой культурный процесс получил неожиданный импульс.

Когда я обратился к Таничу, чтобы услышать его воспоминания о юной Пугачевой, тот вдруг сказал: - Да-да, вот я тут как раз сегодня на рассвете сочинил эпиграмму, что-то вроде “Алла меня спела мало... Но Алла с меня начинала...” ну и так далее.

Потом, прервав течение своих мемуаров, Михаил Исаевич воскликнул:

- А через двадцать лет после “Робота” Алла спела песню “Айсберг” на стихи моей супруги Любови Козловой! Там ведь та же тема, что и в “Роботе” - обращение к какому-то холодному существу...

Лившиц и Левенбук уже начали волноваться, поскольку голоса Аллы еще ни разу не услышали. Худенькая девочка все сидела и наигрывала, изредка отрывая глаза от нот и бросая взгляд то на одного, то на другого “экзаменатора”.

“Аллочка, а кто декан на твоем вокальном отделении?” - неестественно бодро и громко спросил вдруг Лившиц, чтобы насытить затянувшуюся сцену хоть каким-нибудь событием. - “А я не на вокальном - я на дирижерско-хоровом...”

За ее спиной Левенбук беззвучно ударил себя по лбу и закатил глаза “Саша, - обратился он к коллеге, - пойдем покурим, а Аллочка пока порепетирует”.

Едва оба вышли в коридор, как почти в унисон произнесли вполголоса: “Опять вляпались!” Тут услышали из-за двери высокий голос Аллочки тянувший:

“Чтобы я улыба-алась, ты смешно кукаре-екал, И живые ромашки доставал из-под снега...” В тот же вечер они договорились, что на днях явятся к Зинаиде Архиповне и будут упрашивать ее отпустить дочь на гастроли. Уже попрощавшись, она вдруг спросила:

- А я действительно хорошо спела? Вы не передумаете?

- Если бы и захотели передумать, то уже не успеем, - улыбнулся Лившиц. Когда Алла, промучившись весь вечер, наконец сказала маме, что ее пригласили на гастроли, та охнула:

- Ты что? Какие еще гастроли? - Ну, на обычные... Получасовое объяснение закончилось полным разладом. Зинаида Архиповна восклицала в слезах:

- Я тут выкладывалась пятнадцать лет, чтобы тебя музыке научить, Женьке язык дать, и что теперь?

- Мама, ну меня же как музыканта зовут! - Что?! Алла, это не музыка. Это... эстрада! - Но я же...

- Никуда ты не поедешь! Алла, обиженно сопя, накинула пальто и выскочила из квартиры.

Она побежала за подмогой - к друзьям родителей, чете пожилых артистов оперетты. Через час они уже утешали Зинаиду Архиповну:

- Ну, послушай! Ничего страшного не происходит. Мы знаем этих ребят - Левенбука и Лившица - очень порядочные... И потом, Зиночка, Алла ведь сама заработает. Четыре пятьдесят с концерта - все же деньги! Для вас это нелишне, а она узнает, почем копеечка.

- Деньги надо зарабатывать по-другому! - не у ступала Зинаид а Архиповна.

- Это тоже честный заработок. Ну, в конце концов, она съездит, поймет, что певица из нее никудышная и успокоится.

- Что значит никудышная? Нормальная певица... Как пианистка, конечно, лучше, но и поет тоже хорошо. Бог с ней, пусть едет!

... Алла долго топала ногами в прихожей, чтобы отряхнуть снег, который, на самом деле, уже давно стаял. Она почему-то пыталась оттянуть разговор мамы с Левенбуком и, сама того не замечая, стучала все громче.

- Ладно, Алла, ты пока иди на кухню, - сказала мама.

Зинаида Архиповна долго выспрашивала гостя, что это за спектакль, какие песни будет петь Аллочка, где она будет жить, кто еще едет в группе, сколько денег ей нужно в дорогу, в каких гор одах будут гастроли. На последний вопрос Левенбук отвечал уже почти вскользь, полагая, что Пермь и Свердловск в данном случае не составляют принципиальной разницы, когда вдруг Зинаида Архиповна стала спрашивать о таких населенных пунктах, названия которых Левенбук изредка слышал лишь в выпусках новостей.

- Я ж сама уральская, - улыбнулась она, - потому так и спрашиваю. Так когда вы уезжаете? Надо же у спеть все приготовить...

Алла, которая все это время тихо стояла за дверью и вибрировала от каждой маминой интонации, чуть кивнула в такт последнему слову.

- Только вот как быть с училищем? - строго спросила Зинаида Архиповна. Алла перестала дышать.

- Ну, вот это как раз не самое сложное, - махнул рукой Левенбук. - Мы достанем ей справку о каком-нибудь безобидном заболевании и сделаем небольшой академический отпуск.

- Каком заболевании? - встрепенулась Зинаида Архиповна.

- Ой, но есть ведь у нее какие-то проблемы со здоровьем? - Ну, разве что со зрением... Левенбук действительно очень быстро разобрался с медицинской проблемой, и через две недели Алла с Женей уже тащили чемоданы по платформе Ярославского вокзала. Зинаида Архиповна продолжала монолог, начатый еще дома: -...Если после концертов будут какие банкеты, - посиди пять минут для приличия и иди к себе в номер. Никакого вина - ну, за этим Александр Семенович обещал проследить...

Когда Алла уже стояла в тамбуре, а за ее спиной Лившиц и Левенбук вежливо раскланивались с Зинаидой Архиповной, та вдруг сделала испуганные глаза:

- Алена, я же забыла тебе капусту квашеную отдать! - она полезла в сумку и с трудом вытащила трехлитровую банку. - Всех угощай! Обязательно! Алла со вздохом приняла банку.

В Москве у нее было совсем немного времени для репетиций новых песен, и хотя они были вполне бесхитростные и не сулили никаких сложностей, перед каждым выступлением она разыскивала где-нибудь за кулисами рояль и подолгу пела. Платье для выступлений Алле одолжила жена Левенбука.

Первый выход на сцену прошел в какой-то мерцающей пелене. Алла подбегала к микрофону, сразу поднимала глаза вверх и пела, уставившись в лепнину на балконе Дома культуры. После песни “Робот” она услышала в зале шум. Алла взглянула с испугом в зал и чуть прищурилась, чтобы лучше видеть: зрители улыбались и хлопали. Девочка обернулась, и тут из-за кулис выскочил Левенбук с сердитым, как показалось ей, лицом. Он схватил ее за руку и шепнул: “Ну, улыбнись, тебе же аплодируют!” Потом склонился к микрофону и отчетливо произнес: “Запомните имя этой девушки - Алла Пугачева Она еще учится, но уже стала настоящей артисткой!”

Ее потом долго искали за кулисами для общего поклона в финале. А Аллочка безутешно плакала, сидя в своем сценическом платье на пыльном деревянном ящике в темной подсобке. Как страшно, оказывается, выходить на сцену...

Спустя почти четверть века Александр Семенович Левенбук открывал в Москве еврейский театр “Шолом”. Накануне открытия он вдруг сообразил, что неплохо было бы пригласить кого-то из знаменитостей для напутственного слова “Аллу!” - решил Левенбук, но тут же подумал, что ее наверняка нет в Москве. Да и вообще сомнительно... Однако позвонил. “Хорошо, - ответила Алла Борис овна - Вечером буду”.

“Она приехала, - вспоминает в разговоре со мной Александр Семенович. - Вышла на сцену и сказала: “Как когда-то Левенбук вывел меня за руку на эстраду, так сегодня я вывожу его на сцену этого театра”. Алла действительно взяла меня за руку, подвела к авансцене и произнесла с улыбкой: “Мне кажется, что когда на сцене идет еврейский спектакль, а в зале сидят еврейские зрители - это и есть то самое еврейское счастье”.

Еще одним сильным потрясением первых гастролей стали для Аллы рестораны. Вся их группа обедала именно там. Алла, конечно, бывала в московских кафе, но очень редко, и обязательно с большой компанией из училища. (Особенно часто в такие заведения зазывал поесть мороженого Мишка Шуфутинский.) Но это все было не то.

Когда впервые пожилая официантка в белом передничке бросила перед ней меню, Алла вздрогнула и посмотрела на Левенбука, сидевшего напротив.

“Открывай, выбирай”, - Александр Семенович сделал смешной купеческий жест.

Все закончилось тем, что Алла заказала себе все, то же самое, что и он, только без первого и без ста граммов коньяка. Зато с мороженым.

Именно мороженое в союзе с уральской зимой скоро наказали девочку ангиной.

Она сидела на постели в холодном номере, замотавшись маминым шарфом. Левон Мерабов ходил по комнате, что-то бормотал и время от времени останавливался у окна, недобро посматривая на огоньки далекого “промышленного гиганта”.

“И ведь как назло завтра у нас сразу три выступления! - вдруг воскликнул он. - Ну-ка, давай еще раз посмотрим на твою ангину”.

Алла безропотно задрала подбородок и широко открыла рот. Мерабов повернул ее голову к матовому светильнику и с тоской заглянул в глотку:

- Не-ет, с таким горлом петь нельзя, - резюмировал маэстро.

Дверь распахнулась и ввалились Лившиц с Левенбуком - от них веяло томительными ароматами гостиничного ресторана. - Ну, что тут с нашей примой? - Да, все то же самое, - махнул рукой Мерабов.

- Та-ак, Аллочка, - Левенбук достал из кармана пиджака шоколадку. - Это тебе. Но сначала давай осмотрим горло. Повторилась та же процедура. - Ну что будем делать, товарищи? - Левенбук постучал шоколадкой по опустошенной наполовину банке с квашеной капустой, которая стояла на подоконнике. (Здесь было самое холодное место, и все портящиеся продукты складывали у окна.)

- Что, что! - пожал плечами Мерабов. - Обойдемся завтра без песен. Мы же не можем ничего отменить. Нас же предупредили, что на вечернем будет третий секретарь горкома...

- Как же он без “Робота”-то обойдется? - задумчиво спросил Лившиц, и было не очень понятно, шутит он или нет. - Я буду петь, - тихо сказала Алла. - Хо! Девочка, дорогая! - зашумел Мерабов. - Если посреди песни у тебя пропадет голос, то третий секретарь нам этого не простит!

- Ты потише, пожалуйста, - попросил Левенбук.

- Я вам обещаю, что ничего не случится - я спою хорошо. - Алла размотала с шеи шарф: ей стало жарко.

- Ладно, ешь шоколад, и ложись спать. Ты устала, Алла, - улыбнулся Левенбук. Завтра все решим.

...Третий секретарь, сидевший на следующий день со своей упитанной супругой в первом ряду, лично издал несколько хлопков после “Робота”. А после выступления к Алле подошел мальчик лет семи, внук вахтерши Дворца культуры, протянул открытку с Эдитой Пьехой и попросил автограф. У Аллы, естественно, не было даже карандашика, она уговорила мальчика подождать и побежала искать авторучку. Когда она наконец вернулась, мальчик уже исчез.

В самом конце гастролей к Алле как-то подошел один из тогдашних эстрадных мэтров, ездивший с “Пиф-пафом”:

- Скажи-ка мне, а где ты живешь в Москве? - На Крестьянке... На Крестьянской заставе. - Э-э, а где это, что там примечательного? - Первый часовой завод. - Послушай, девочка, такты бы и шла на этот... часовой завод и пела бы там в самодеятельности. А большая сцена - для больших артистов.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.007 сек.)