II. Шесть дней до съемок. Пятница

Будильник, мобильник, окно, холодильник. День начался, завтрак съелся. Стихоплет из Кляки не удался.

Рома Клячкин усмехнулся своим мыслям. В последнее время их было много и, перебивая друг друга, они то и дело устраивали в его мозгу банкет c сопутствовавшим похмельем. Именно состояние похмелья мыслей в последнее время все чаще сопровождало его – к счастью и к несчастью.

Была пятница. Хотя какая разница? День за днем гибнут под непосильным трудом, и даже летом – нет просвета.

Приятно думать, что ты трудяга, еще приятней – что стиляга.

Из дома Рома вышел, улыбаясь. Самого себя смешить – шизофреником быть. Еще пара дней, и он точно свихнется. Приклеившаяся к лицу улыбка, рой рифмованных мыслей, какое-то непрерывное состояние эмоционального подъема и словесного недержания – это ненормально.

Этим летом он не поехал отдыхать – все время был занят. Как закончились съемки Убойки в мае, так словно шило в заднице поселилось. Куча идей, куча планов. Хорошо что энергия не пропадала зря, почти всё придуманное уже воплотилось в жизнь или находилось в процессе реализации, - иначе, наверное, это закончилось бы нервным срывом и больничкой.

Кто-то из знакомых говорил за его спиной – но так, чтобы он слышал: «Смотри, прям крылья выросли. Наконец-то он отлип от Соболева. Ведь талантливый парень, сколько можно быть в тени?». Роме было неприятно, что именно его считали инициатором распада.... полураспада, точнее, их дуэта - они все же изредка выступали вместе. Неприятно - потому что это было правдой.

Только мама иногда пристально смотрела в глаза и спрашивала тихо: «Как ты себя чувствуешь?». Рома отшучивался и мчался дальше на картонных крыльях.

А чувствовал он себя... никак. Как будто его тут вообще не было, был этот веселый чувак – губки бантиком, бровки домиком, похож на маленького гребаного гномика, – этот чувак шутил и прикалывался чуть ли не 24 часа в сутки, был классным, легким на подъем, готовым на любую авантюру. А он, Рома Клячкин, то ли уснул, то ли спрятался, то ли умер. Ирония ситуации заключалась в том, что Рома-зомби был гораздо успешнее просто-Ромы. Вот сейчас он ехал придумывать юмористическую передачу для местного телевидения, проект был почти закончен, успех гарантирован - они собирались привлечь нескольких известных ребят, из Москвы кое-кто согласился приехать, ну и Рома, конечно, будет участвовать, и Соболев.

Светофор мигнул зеленым и переключился на красный. Вот так всегда – где Соболев, там неприятности.

В разработке проекта и сценария Илья не участвовал – креативных идей у рабочей группы (фактически – Ромы) вполне хватало и без него. Илья только спросил, глядя куда-то в пол:

- Помощь нужна?

- Нет, спасибо, я справлюсь, - твердо ответил Рома, и ему показалось, что Илья кивнул, даже не дослушав фразу – кивнул обреченно, но покорно, и вскоре уехал в Москву.

С тех пор они почти не виделись, хотя Рома точно знал, что последние пару недель Илья находился в Красноярске.

Хорошо, что завтра ехать в Москву. Еще пара дней - и он тут свихнется.

Потому что чем больше он придумывал нелепиц и дурацких стишков, чем больше работал, чем громче смеялся над собственными и чужими шутками, - тем настойчивее где-то из дальнего уголка сознания рваным ритмом пробивались рифмы, самые неудачные из всех. «Соболев» - «боль» и «гнев», «Илья» - «помню», «тебя», «всегда».

Поиск по сайту: