АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Настоящий акунин

Читайте также:
  1. Бакунин
  2. Глава 1. Настоящий Малфой.
  3. Глава 7. Настоящий Поттер.
  4. Кисик ищет настоящий дом
  5. Настоящий источник проклятия
  6. Настоящий момент
  7. Настоящий разговор
  8. Настоящий христианин
  9. Настоящий художник выше всего ценит правду жизни.
  10. Особенности детективного жанра в творчестве Б. Акунина
  11. Самцовый инстинкт включается только тогда, когда появляется настоящий соперник. А когда реального соперника нет, то он просто наслаждается жизнью.

 

Срочная городская почта, одно из удобнейших достижений девятнадцатого столетия, в Сеттльменте появилась недавно, и оттого жители прибегали к её услугам чаще, чем того требовала истинная необходимость. Почтальоны доставляли не только официальные письма, скажем, адресованные из торговой фирмы на Мэйн-стрит в таможенную контору на Банде, но и приглашения на файф-о-клок, рекламные листки, интимные послания, даже записки от жены мужу с сообщением, что пора идти обедать.

Не прошло и получаса после того, как Фандорин бросил конверт с пятицентовой маркой «молния» в щель под перекрещёнными рожками, а уже подъехал на пони молодец в щегольском синем мундире, проверил содержимое ящика и зацокал вверх по булыжной мостовой – доставлять корреспонденцию адресату: Блафф, №130.

– Что в конверте? – в четвёртый раз спросил Тамба.

Первые три попытки результата не дали. Лихорадочное оживление, с которым Фандорин надписывал конверт, сменилось апатией. Обращённых к нему вопросов гайдзин не слышал – сидел, безучастно глядя на улицу, время от времени начинал хватать ртом воздух и потирать грудь, словно жилет был ему слишком тесен.

Но старый Тамба был терпелив. Помолчит-помолчит – и снова спросит. Потом ещё.

Наконец, дождался ответа.

– А? – встрепенулся Эраст Петрович. – В конверте? Стихотворение. Как только Сирота его прочтёт, сразу сорвётся. И проедет вот по этой улице, через м-мост. Один.

Про стихотворение Тамба не понял, но расспрашивать не стал – не имело значения.

– Один? Очень хорошо. Мы его схватим, это будет нетрудно.

Наклонился к Дэну, быстро заговорил по-японски. Племянник кивал, повторяя:

– Хай, хай, хай…

– Не нужно его хватать, – вмешался в деловой разговор Фандорин. – Достаточно, если вы просто приведёте его сюда. Сможете?

 

* * *

 

Сирота появился очень скоро – Тамба едва успел подготовиться.

Раздался частый стук копыт, и из-за поворота вылетел всадник в шляпе-панаме и светло-песочном костюме. Бывшего письмоводителя было не узнать – так элегантно, даже франтовато он выглядел. Под плосковатым носом чернела щёточка прорастающих усов, на лице вместо стальных очочков сверкало новёхонькое золотое пенсне.

Судя по раскрасневшейся физиономии туземного джентльмена, по бешеному аллюру лошади, Сирота ужасно торопился, но перед мостом ему пришлось натянуть поводья – наперерез верховому бросился сгорбленный нищий в запылённом кимоно.

Ухватился за уздечку, заклянчил противным, фальшиво жалостным дискантом.

Сдерживая разгорячённого коня, Сирота обругал попрошайку, дёрнул поводья – но бродяга вцепился в них насмерть.

Эраст Петрович наблюдал эту маленькое происшествие из окна чайной, стараясь держаться в тени. Двое-трое прохожих, в первый миг привлечённые криками, уже потеряли интерес к столь малоинтересной сцене и отправились своей дорогой.

С полминуты всадник тщетно пытался высвободиться. Потом, наконец, сообразил, что есть способ побыстрее. Бормоча проклятья, порылся в кармане, выудил монетку и бросил старику.

И точно – нищий немедленно выпустил уздечку. В порыве благодарности схватил благодетеля за руку и прижался к ней губами (должно быть, видел, как это проделывают какие-нибудь гайдзины). Потом отскочил назад, низко поклонился и засеменил прочь.

Удивительное дело: кажется, Сирота забыл о том, что торопится. Он помотал головой, затем потёр висок, словно пытался что-то вспомнить. И вдруг, пьяно покачнувшись, завалился вбок.

Он непременно упал бы и, скорее всего, жестоко расшибся о булыжники, если бы, по счастью, мимо не проходил молодой туземец очень приличного вида. Юноша успел подхватить сомлевшего всадника на руки, а из чайной на помощь уже бежали хозяин и пастор, покинувший своё многочисленное семейство.

– Пьян? – крикнул хозяин.

– Мёртв? – крикнул пастор.

Молодой человек, пощупав Сироте пульс, сказал:

– В обмороке. Я врач… То есть, скоро буду врачом. – И обернулся к хозяину. – Если бы вы позволили внести этого господина в ваше заведение, я мог бы оказать ему помощь.

Втроём они втащили бесчувственнное тело в чайную и, поскольку в английской половине положить больного было некуда, перенесли его в японскую половину, на татами – как раз туда, где допивал свой чай Эраст Петрович.

Несколько минут ушло на то, чтобы избавиться от хозяина и особенно от пастора, который очень хотел утешить страдальца в его последние минуты. Студент-медик объяснил, что это обыкновенный обморок, никакой опасности нет, пострадавшему нужно просто немного полежать.

Вскоре вернулся Тамба. В этом благообразном, чистеньком старичке невозможно было узнать отвратительного попрошайку с моста. Дзёнин подождал, пока посторонние уйдут. Затем наклонился над Сиротой, сжал ему пальцами виски и отсел в сторону.

Ренегат немедленно очнулся.

Похлопал ресницами, озадаченно рассматривая потолок. Приподнял голову – и встретился взглядом с холодными голубыми глазами титулярного советника.

Рывком приподнялся, заметил рядом двоих японцев. На юного Дэна едва глянул, зато на тихого старичка уставился так, будто ужаснее зрелища видеть ему в своей жизни не доводилось.

Сирота страшно побледнел, на лбу выступили капельки пота.

– Это Тамба? – почему-то спросил он у Фандорина. – Да, я узнал по описанию… Этого я и боялся! Что Соню похитили они. Как можете вы, цивилизованный человек, быть заодно с этими оборотнями?

Но снова поглядев в неподвижное лицо былого сослуживца, сник и пробормотал:

– Да-да, конечно… У вас не было выбора… Я понимаю. Но я знаю, вы благородный человек. Вы не позволите, чтобы синоби причинили ей зло! Эраст Петрович, господин Фандорин, вы ведь тоже любите, вы меня поймёте!

– Не пойму, – равнодушно ответил вице-консул. – Женщины, которую я любил, больше нет. Вашими стараниями. Тамба сказал, что это вы разработали операцию. Что ж, Дону повезло с п-помощником.

Сирота смотрел на Эраста Петровича со страхом, напуганный не столько смыслом слов, сколько безжизненностью тона, которым они были произнесены.

Он страстно прошептал:

– Я… я сделаю всё, что они хотят, только отпустите её! Она ничего не знает, она в моих делах ничего не понимает. Её нельзя держать заложницей! Она – ангел!

– Мне и в голову не приходило брать Софью Диогеновну в з-заложницы, – тем же вялым, придушенным голосом ответил Фандорин. – Что за гадости вы говорите.

– Неправда! Я получил от неё записку. Это Сонин почерк! – И Сирота прочитал, вынув из надорванного конверта маленький розовый листок: «Беда пришла, нет уж мочи сердцу, явись скорей, спаси меня! А коль не явишься, то знай, что погибаю чрез тебя». Тамба догадался, где я спрятал Соню, и похитил её!

На жениха «капитанской дочки» было жалко смотреть: губы трясутся, пенсне болтается на шнурке, пальцы умоляюще сцеплены.

Но Эраста Петровича эта беззаветная любовь не растрогала. Потерев грудь (проклятые лёгкие!), вице-консул сказал лишь:

– Это не записка. Это стихи.

– Стихи?! – поразился Сирота. – Ну что вы! Я знаю, что такое русские стихи. Здесь нет рифмы. «Меня – тебя» – это не рифма. Рифмы может не быть в белом стихотворении, но там есть ритм. Например, у Пушкина: «Вновь я посетил тот уголок земли, где я провёл изгнанником два года незаметных». А тут ритма нет.

– И всё же это стихи.

– Ах, может быть, это стихотворение в прозе! – осенило Сироту. – Как у Тургенева! «Чудилось мне, что я нахожусь где-то в России, в глуши, в простом деревенском доме».

– Может быть, – не стал спорить Эраст Петрович. – Так или иначе, Софье Диогеновне ничто не угрожает. Я п-понятия не имею, куда вы её спрятали.

– Так вы… Вы просто хотели меня выманить! – Сирота залился краской. – Что ж, вам это удалось. Но я ничего вам не скажу! Даже если ваши синоби станут меня пытать. – При этих словах он снова побледнел. – Лучше откушу себе язык!

Эраст Петрович слегка поморщился:

– Никто не собирается вас пытать. Сейчас вы встанете и уйдёте. Я встретился с вами, чтобы задать один-единственный вопрос. Причём вы можете на него даже не отвечать.

Перестав что-либо понимать, Сирота пробормотал:

– Вы меня отпустите? Даже если я не отвечу?

– Да.

– Что-то я вас… Ну хорошо-хорошо, спрашивайте.

Глядя ему в глаза Фандорин медленно произнёс:

– Помнится, вы называли меня д-другом. И говорили, что вы навеки мой должник. Потом вы предали меня, хотя я доверился вам. Скажите мне, искренний человек и поклонник Пушкина, неужели служение отечеству оправдывает любую подлость?

Сирота напряжённо хмурился, ожидая продолжения. Но продолжения не было.

– Всё. Вопрос задан. Можете на него не отвечать. И п-прощайте.

Поклонник Пушкина снова сделался красен. Видя, что Фандорин поднимается, воскликнул:

– Постойте, Эраст Петрович!

– Let us go[54], – устало махнул Фандорин Тамбе и его племяннику.

– Я не предавал вас! – быстро заговорил Сирота. – Я поставил Дону условие: вы должны остаться в живых!

– После этого его люди несколько раз пытались меня убить. Погибла женщина, которая была мне дороже всего на свете. Погибла из-за вас. Прощайте, искренний человек.

– Куда вы? – крикнул ему в спину Сирота.

– К вашему покровителю. У меня к нему счёт.

– Но он убьёт вас!

– Как так? – Титулярный советник обернулся. – Ведь он обещал вам оставить меня в живых.

Сирота бросился к нему, схватил за плечо.

– Эраст Петрович, что мне делать? Если я помогу вам, я предам отечество! Если я помогу отечеству, я погублю вас, и тогда я подлец, мне останется только покончить с собой! – Его глаза зажглись огнём, – Да-да, это выход! Если Дон Цурумаки вас убьёт, я покончу с собой!

В окоченевшей душе Фандорина шевельнулось слабое подобие чувства – это была злоба. Раздувая эту чахлую искорку в надежде на то, что она разрастётся в спасительное пламя, титулярный советник процедил:

– Да что это вы, японцы, чуть какая моральная трудность, сразу кончаете с собой! Будто подлость от этого превратится в благородный поступок! Не превратится! И благо отечества здесь ни при чем! Я не желаю зла вашему д-драгоценному отечеству, я желаю зла акунину по имени Дон Цурумаки! Вы что, перед ним тоже в «вечном долгу»?

– Нет, но я считаю, что этот человек способен вывести Японию на путь прогресса и цивилизации. Я помогаю ему, потому что я патриот!

– Что бы вы сделали с тем, кто убил бы Софью Диогеновну? Ишь, как глазами засверкали! Помогите мне отомстить за мою любовь, а потом служите своему отечеству, кто вам мешает! Добивайтесь конституции, укрепляйте армию и флот, давайте укорот иностранным державам. Неужто п-прогресс и цивилизация невозможны без бандита Цурумаки? Грош им тогда цена. И ещё. Вы говорите, вы патриот. А разве может быть патриотом человек, который знает про себя, что он подлец?

– Мне нужно подумать, – прошептал Сирота и, опустив голову, направился к выходу.

Дэн подождал, пока он выйдет, бесшумно двинулся следом, но Тамба остановил племянника.

– Как жаль, что я не понимаю по-русски, – сказал дзёнин. – Не знаю, что вы ему говорили, но я никогда ещё не видел, чтобы за пять минут зона самоудовлетворенности под левой скулой так бесповоротно меняла свой контур и цвет.

– Не спешите радоваться. – Эраст Петрович с тоской ощутил, что пламя гнева так и не разгорелось – искорка съёжилась, угасла, и снова стало трудно дышать. – Он сказал, что должен подумать.

– Сирота уже все решил, просто сам ещё этого не понял. Теперь всё будет очень просто.

 

* * *

 

Мастер нинсо, разумеется, не ошибся.

Операция выглядела такой несложной, что Тамба хотел взять с собой одного Дэна, но Эраст Петрович настоял на своём участии. Он знал, что будет «крадущимся» обузой, но боялся, что, если не уничтожит Цурумаки собственными руками, кольцо, стиснувшее грудь, никогда не разомкнётся.

В укромном месте, на высоком берегу моря, переоделись в чёрное, лица закрыли масками.

– Настоящий синоби, – покачал головой Тамба, разглядывая титулярного советника. – Только очень длинный…

Масе было велено остаться и стеречь одежду, а когда фандоринский вассал вздумал бунтовать, Тамба легонько взял его за шею, надавил – и мятежник закрыл глаза, улёгся на землю и сладко засопел.

Прямо к воротам соваться не стали – там неотлучно сторожили часовые. Прошли через сад достопочтенного Булкокса. Свирепых мастифов усмирил юный Дэн: трижды дунул из трубки, и страшилища, подобно Масе, погрузились в мирный сон.

Проходя мимо знакомого дома с тёмными окнами, Эраст Петрович всё смотрел на второй этаж, ждал, не шевельнётся ли что-то в душе. Не шевельнулось.

Перед калиткой, что вела из сада на соседний участок, остановились. Дэн достал какую-то свистульку, затрещал цикадой.

Калитка беззвучно распахнулась, даже пружиной не звякнула. Это Сирота позаботился – заранее смазал.

– Туда, – показал Фандорин в сторону пруда, где темнел силуэт павильона.

Всё должно было закончиться там же, где начиналось. В подробной записке Сирота сообщал, что Цурумаки в доме не ночует – в спальне ложится один из его людей, очень на него похожий, да ещё с приклеенной бородой. Сам же хозяин, не слишком полагаясь на своих часовых, уходит спать в павильон, о чем в доме никто не знает, кроме Сироты и двух телохранителей.

Потому-то Тамба и счёл операцию совсем несложной.

Приближаясь к павильону, в котором было проведено столько счастливых часов, Эраст Петрович снова прислушался к сердцу – застучит чаще или нет? Нет, не застучало.

Дзёнин положил ему руку на плечо, велел жестом лечь на землю. Дальше двинулись только синоби. Они не ползли, не замирали на месте – просто шли, но таким поразительным образом, что Фандорин их почти не видел.

По траве, по дорожкам скользили тени от ночных облаков, и Тамба с племянником умудрялись всё время держаться в тёмных пятнах, ни разу не угодив на освещённый участок.

Когда часовой, дежуривший со стороны пруда, внезапно повернул голову и прислушался, оба застыли в полной неподвижности. Эрасту Петровичу казалось, что телохранитель смотрит прямо на «крадущихся», от которых его отделял какой-нибудь десяток шагов, но часовой зевнул и снова уставился на мерцающую водную гладь.

Раздался еле слышный звук, похожий на короткий выдох. Дозорный мягко повалился на бок, выронив карабин. Это Дэн выстрелил из духовой трубки шипом. Снотворное действует мгновенно. Через четверть часа человек очнётся, и ему покажется, что он задремал секунду назад.

Молодой ниндзя перебежал к самой стене, свернул за угол. Через несколько мгновений высунулся, подал знак: второй телохранитель тоже усыплён.

Можно было подниматься.

Тамба ждал титулярного советника у двери. Но вперёд не пропустил – нырнул первым.

Не долее чем на миг наклонился над спящим, после чего сказал – негромко, но в голос, не шёпотом:

– Входи. Он твой.

Вспыхнул огонёк, зажёгся ночник – тот самый, которым много раз пользовался Эраст Петрович. На футоне, закрыв глаза, лежал Дон Цурумаки.

И постель тоже была та самая…

Тамба покачал головой, глядя на спящего.

– Я сжал ему точку сна, он не проснётся. Хорошая смерть – ни страха, ни боли. Такой акунин заслуживает худшего. – Он протянул Фандорину палочку с заострённым концом. – Кольни его в грудь или в шею. Легонько, чтоб выступила одна капелька крови. Этого хватит. Никто не догадается, что Дона убили. Телохранители будут клясться, что не смыкали глаз. Естественная смерть. Во сне остановилось сердце. Это бывает с чрезмерно полнокровными людьми.

Эраст Петрович смотрел на румяную физиономию своего заклятого врага, охваченный мистическим оцепенением. Это не химерическое deja-vu, сказал он себе. Такое, действительно, один раз уже было. Я стоял над спящим Доном и прислушивался к его ровному дыханию. Но тогда всё было иначе. Он не спал, а притворялся. Это раз. Я был жертвой, а не ловцом. Это два. И потом, тогда у меня отчаянно колотилось сердце, теперь же оно спокойно.

– Я не могу убивать спящего, – сказал Фандорин. – Разбуди его.

Тамба вполголоса пробормотал что-то – вероятно, ругательство. Однако спорить не стал.

– Хорошо. Только осторожней. Он ловок и храбр.

Коснувшись шеи толстяка, дзёнин отскочил в тень.

Цурумаки вздрогнул, открыл глаза, которые расширились при виде чёрной фигуры с занесённой рукой.

Эраст Петрович сдёрнул с лица маску, и глаза Дона стали ещё шире.

Самое глупое, что мог Эраст Петрович сделать в этой ситуации, – вступить с приговорённым в беседу, но как ударить безоружного, да ещё молча, по-палачески?

– Это не сон, – сказал Фандорин. – Прощай, акунин, и будь проклят.

Попрощаться попрощался, но удара все-таки не нанёс.

Неизвестно, чем бы всё это кончилось, но титулярному советнику повезло. Дон Цурумаки, человек с крепкими нервами, рванул из-под подушки револьвер, и тогда Эраст Петрович с облегчением ткнул злодея палочкой в ключицу.

Тот странно всхрапнул, выпустил оружие, несколько раз дёрнулся и затих. Меж полуприкрытых век поблёскивали белки закатившихся глаз.

Фандорин попробовал вдохнуть полной грудью – не вышло!

Как это? Смерть врага не дала облегчения? Может, оттого что произошла чересчур быстро и просто?

Он замахнулся, чтобы нанести ещё удар, но помешал Тамба – схватил за руку.

– Довольно! Останутся следы.

– Я все равно не могу вдохнуть, – пожаловался ему Эраст Петрович.

– Это ничего, это сейчас пройдёт. – Дзёнин хлопнул вице-консула по спине. – Смерть врага – лучшее из лекарств.

Поразительно, но от этих слов Фандорину вдруг стало легче. Внутри будто разжалась какая-то пружина. Он осторожно вдохнул – и воздух легко вошёл в грудь, наполнив её до отказа. Ощущение было таким восхитительным, что у Эраста Петровича закружилась голова.

Значит, всё не зря!

Пока титулярный советник наслаждался новообретенной свободой дыхания, Тамба спрятал револьвер обратно под подушку, уложил мертвеца поестественней, приоткрыл ему рот, побрызгал туда чем-то, и на губах выступили пузырьки пены. Потом приспустил ворот ночной рубашки, вытер одну-единственную капельку крови.

– Всё, уходим! Не будем подводить нашего друга Сироту. Ну, что же ты?

Вместе с дыханием к Фандорину вернулась и ясность мысли. Он смотрел на Тамбу, и, кажется, впервые видел его по-настоящему – всего как есть, насквозь.

– Нашего друга! – медленно повторил Эраст Петрович. – Ну конечно, тут всё дело в Сироте. Вот зачем я тебе понадобился. Отомстить Дону ты мог и без меня. Но тебе этого мало, ты хочешь восстановить союз с могущественной организацией, которую создал Цурумаки. Ты вычислил, что, если Дона не станет, организацию возглавит Сирота, его правая рука. Особенно, если ты ему в этом поможешь. Но ты не знал, как к Сироте подступиться. И тогда решил использовать меня. Верно?

Дзёнин молчал. В прорези маски жарким, неистовым огнём горели глаза. А неудержимый поток освобождённой мыслительной энергии нёс Фандорина дальше:

– Я не мог дышать! Теперь я припоминаю, как это началось! Там, у погребального костра, вроде бы удерживая меня, ты крепко сжал мою грудь! Я думал, что не могу вдохнуть от потрясения, а это были твои фокусы! С наполовину парализованными лёгкими, с онемевшей душой и оцепеневшим рассудком я был как воск в твоих руках. И отпустило меня сейчас вовсе не из-за смерти врага – это ты хлопнул меня по спине! Но теперь я своё дело сделал, свою полезность исчерпал. Ты меня убьёшь. Дон был злодей, но в его жилах текла живая, горячая кровь. Настоящий акунин не он, а ты – с холодным сердцем, не ведающий любви и благородства! Ты и свою дочь нисколько не любил. Бедная Мидори! На похоронах ты думал лишь об одном – как бы повыгодней использовать её смерть!

Видимо, ясность рассудка все же не вполне вернулась к Эрасту Петровичу. Иначе он не стал бы выкрикивать обвинения вслух, не подал бы виду, что разгадал игру старого синоби.

Исправить смертельную ошибку можно было только одним способом. Титулярный советник сделал выпад, целя отравленной палочкой в грудь интригану, но Тамба был готов к нападению. Увернулся, несильно стукнул Фандорина по запястью, и рука повисла плетью. Дзёнин тут же подобрал деревянное оружие.

Не в том состоянии души был сейчас Эраст Петрович, чтобы цепляться за жизнь. Придерживая онемевшую руку, он повернулся к Тамбе грудью и ждал удара.

– Ты прав в своих выводах лишь наполовину, – сказал дзёнин, пряча палочку. – Да, я – настоящий акунин. Но я не убью тебя. Пойдём отсюда. С минуты на минуту очнутся часовые. Тут не место и не время для объяснений. К тому же они будут долгими. Пойдём! Я расскажу тебе об Алмазной Колеснице и о настоящем акунине.

 

У акунина

Хриплый смех, нож в зубах,

Шальные глаза.

 

 


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.013 сек.)