По поводу одной замечательной книги

Книга Вейнингера «Пол и характер» вышла в хорошем переводе и хорошем издании[11]. Книга эта уже обратила на себя внимание, и она заслуживает внимания Нехорошо только, если Вейнингер станет модным, если получат широкое распространение некоторые его идеи, которые могут показаться пикантными и занимательными, идеи, имевшие оправдание в страстной субъективности его богатой индивидуальности, но вредные и пошлые в массовом потреблении. Так хотелось бы, чтобы Вейнингера оценили, и так не хотелось бы, чтобы вейнингерианство стало модой. В юношеской книге Вейнингера есть гениальный размах, от мрачной книги этой веет свежестью. Это очень возбуждающая и одухотворяющая книга.

Вейнингер — сын немецкой духовной культуры, в нем чуется дух Канта, Шопенгауэра, Шеллинга, Р. Вагнера, дух германского идеализма и романтизма. Но есть в нем глубокое отличие от современной немецкой культуры и философии. Книга Вейнингера, книга юноши 22–х лет, — быть может, самое яркое явление современной германской культуры; после Ницше ничего уже не было в этой мельчающей культуре столь знаменательного. В книге этой дух германского идеализма и романтизма доходит до религиозной муки. Одна лишь черточка отделяет Вейнингера от религиозного принятия христианства, и то, что он не может переступить этой черточки, губит его. Вейнингер не приходит к религиозному миру, но он проникнут благоговейной, почти религиозной любовью к истине и правде и внушает другим любовь к совершенству. В этом он родствен таким писателям, как Фихте, Карлейль, Л. Толстой; он благотворно действует даже в, том случае, когда высказывает заведомо ложные идеи. В книге Вейнингера чаруют не его теоретические идеи, слишком часто преувеличенные и неверные, а неуловимое дыхание всей этой книги.

В книге разлито дыхание вечного идеализма, глубокая и страстная вражда к позитивизму, к культу количеств и временности, любовь к качествам и вечности. Наибольший успех будут иметь специфические взгляды Вейнингера на женщину, на бисексуальность человеческого существа и пр. Во взглядах этих есть много интересного, но хотелось бы обратить внимание на совсем другие стороны книги. В своем учении о гениальности Вейнингер всего более возвышается над духом нашего времени, всего более сам гениален. В романтизме была вечная сторона, и ее-то и развивает Вейнингер, который проводит дух романтизма через очистительный огонь философского критицизма. Чувствуется также родство Вейнингера с Карлейлем, с его культом героев. Наша эпоха нуждается в возрождении самой идеи гениальности. Уже почти никто не связывает в наше время своей мечты о возрождении человечества с гениальностью, все связывают мечту о новой жизни с властью количеств, с механикой сил. «Универсальная апперцепция, всеобщее суждение, полная вневременность» — вот в чем видит Вейнингер сущность гениальности. «Гениальным следует назвать человека тогда, когда он живет в сознательной связи с мировым целым. Только гениальное и есть божественное в человеке». «Гений — это тот человек, который достиг сознания собственного я». Но по глубокой мысли Вейнингера, «высочайший индивидуализм есть высочайший универсализм». В гении и раскрывается вполне идея человека. Он возвещает нам на вечные времена, что такое человек: «объект, субъектом которого служит вся вселенная». Гениальность, по оригинальному учению Вейнингера, присуща не только тем людям, которых принято называть гениями. «Гениальность есть идея, к которой один подходит ближе, другой остается вдали от нее, идея, к которой один приближается быстро, другой подходит к ней, быть может, только к концу своей жизни». Вейнингер горячий сторонник платоновского учения об идеях, и ко всему он применяет платоновский метод; Для него и мужское, и женское, и гениальность — идеи, с которыми эмпирическая действительность совпадает в большей или меньшей степени. Идея гениальности — основная идея Вейнингера; в ней он видит спасение, в ней — вселенность, полнота бытия и вместе с тем самосознание «я», утверждение личности. Гениальность есть сознание ценностей, положительное отношение к вещам, и вместе с тем гениальность есть освобождение от власти времени — вневременность. Гениальность Вейнингер отличает от таланта, так как основным признаком гения является универсальность восприятия, чего у таланта может и не быть. Гениальность может быть у людей просто даровитых, и даже у людей бездарных в иные минуты жизни в минуты великого страдания или экстаза может явиться гениальность, озарение, универсальное восприятие вещей. Замечательно также учение Вейнингера о памяти, с которым он связывает сознание я, сознание ценности, гениальность и вневременность. «Идеалом гения явилось бы такое существо, у которого столько же" перцепций", сколько" апперцепции"». С памятью связана и потребность в бессмертии. Память есть победа над временем, есть утверждение своего я против власти времени. В главе о логике и этике Вейнингер связывает с памятью этические и логические нормы. Он своеобразно интерпретирует нормативный критицизм и делает широкие выводы из этого учения.

Но всего более нужно сказать, что Вейнингер замечательный психолог, ясновидец душевных стихий. Он очень своеобразно понимает задачи психологии, и его заслуги перед психологией будут еще признаны. Вейнингер относится с едким и остроумным отрицанием к «психологии без души»; он хочет вернуть психологии утерянную душу; в этом он расходится не только с позитивистами, но и с большей частью неокантианцев. Вейнингер мечтает о новой науке — характериологии или

теоретической биографии, которая должна заменить старую, бездушную и отвлеченную психологию. У него есть идея новой конкретной психологии, которая изучала бы то, чем совсем не занималась старая психология, изучала бы, напр., психологические проблемы «убийства, дружбы, одиночества». Вейнингер и изучает конкретно — психологические проблемы — мужественности, женственности, гениальности, даровитости, материнства, эротики и т. п. Многие психологические наблюдения и обобщения Вейнингера поражают силой своей интуиции, без которой нельзя быть настоящим психологом. Психология тогда лишь выйдет на новый и плодотворный путь, когда она не ограничится исследованием ощущений и элементарных и самых общих душевных явлений познания, воли и чувства, а сделает объектом своего исследования такие сложные и конкретные явления, как, напр., идолопоклонство, страдание, детскость, гордость, тоску, аскетизм и пр. Конкретные и сложные, подлинно «психические» явления современной психологией не только не исследуются, но и не могут исследоваться по характеру ее метода. Вейнингер тут действует очень возбуждающе, он прокладывает новый путь. До Вейнингера никем не было предпринято такое психологическое исследование мужественности (М) и женственности (Ж). В этой области у Вейнингера поражает смесь почти гениальных интуиции, глубоких прозрений характера «женщины» с очень неверными, несправедливыми и ни на чем не основанными обобщениями. В отношении Вейнингера к Ж есть что-то мучительное и загадочное. Та страстность, с которой Вейнингер отрицает в Ж душу, отрицает всякое отношение Ж к логике, к этике, к гениальности, к сознанию «я», к истине и правде, таит в себе что-то нездоровое, какой-то пережитый ужас. Правда, Вейнингер говорит не о женщине, а о Ж, как платоновской идее, которую можно найти и у мужчин, равно как у женщин можно найти начало М. Но конструкция Вейнингера логически произвольна и несостоятельна, так как он приписывает M все положительно ценное и делает мужчину носителем M, a Ж приписывает все отрицательное, лишенное ценности, и делает женщину носителем Ж. Произвольность, субъективность и несправедливость основного построения Вейнингера не помешали ему сказать горькую правду о женщинах. Учение о гениде, как характерном состоянии женщины, очень верно и интересно. Верно и то, что лишь мужчина истолковывает женскую гениду. Очень глубоко также учение о противоположности между сексуальностью и эротикой. С эротикой Вейнингер связывает чувство противоположности между личностью и родом и чувство искупления и спасения. Ж есть лишь проекция во внешний мир греха М, а любовь есть жажда искупления греха. Мужчина никогда не любит женщину, и женщина недостойна любви, — он лишь влагает в женщину «душу», влагает свою идею совершенства, свою ценность. Такова идея чистой эротики. Сексуальное же отношение к женщине есть источник греха и рабства. Вейнингер и приходит к проповеди крайнего аскетизма, в котором видит освобождение от Ж, т. е. от греха и зла. В нем чувствуется дыхание платоновского Эроса, но отравленного современностью. У Вейнингера есть чувство ужаса и жути перед тайной пола.

У Вейнингера есть также напряженное, страстное чувство личности, чувство «я», и не менее страстная, негодующая вражда к роду. Все безличное, стихийное, животное, родовое ненавистно ему. В этом Вейнингер стоит на очень высокой ступени сознания, и книга его гениально отражает тот кризис родовой стихии, который так болезнен для современного человечества. Самосознание личности, сознание высшей природы человека восстает против рабства у безличной родовой стихии. Вейнингер потому так и ненавидит Ж, что видит в этом начале стихию, враждебную личности, враждебную разуму и совести, привязывающую к роду, к родовой производительности, стихию, враждебную бессмертию. Чувство личности и жажда бессмертия приводят Вейнингера к отрицанию материнства. Он развенчивает материнство, так как видит глубокую противоположность между творчеством новых поколений и творчеством духовных ценностей. Для него материнство есть бессознательный, животный инстинкт и потому не возвышающий женщины. Тут Вейнингер близок к Платону и к эротизму, рождающему красоту. Вл. Соловьев тоже шел от Платона, но он знал христианский исход. Вейнингер ведет непрерывную борьбу против стихийности и бессознательности во имя разума и сознания. В этом он противится духу времени, духу декадентского сознания, погруженного в бессознательные, противные всяким нормам стихии. Он борется также с декадансом этическим, с отрицанием абсолютного характера морали, с современной беспринципностью и аморальностью. Вейнингер критикой своей служит духовному возрождению, обращению человека к вечным ценностям и к бессмертию.

Вейнингер стоит на почве кантовской философии; но он не походит на обычный тип неокантианца, — в сущности, позитивиста: он понимает, что самое важное у Канта — его учение о двойственности человеческой природы, его моральная философия. Вейнингер глубоко чтит философию, в этом он типичный немец. Он не только идеалист, но и спиритуалист, соединяет критицизм Канта с спиритуалистической монадологией Лейбница. Но спиритуализм Вейнингера дуалистический, оставляет разорванность духа и плоти, враждебен плоти. Если бы Вейнингер пришел к христианскому сознанию через новую философию, то преодолел бы дуализм, и спиритуализм его стал бы монистическим, не отрицающим плоть, а одухотворяющим плоть. На Вейнингере видны мертвенность и бессилие безрелигиозного романтического идеализма.

При всей психологической проницательности Вейнингера, при глубоком понимании злого в женщине в нем нет верного понимания «сущности женщины и ее смысла во Вселенной». Все свои надежды Вейнингер возлагает на окончательную победу мужественности над женственностью, что и будет победой духа над плотью, мира вечного над миром тленным. И христианство видит в женщине злое начало, учит, что женская природа оказалась особенно восприимчивой ко злу, но христианство же учит, что женская природа оказалась восприимчивой и к величайшему добру, оплодотворилась Духом Божьим и родила во плоти Сына Божьего. Только вера в Христа могла бы спасти Вейнингера от мрачного взгляда на женщину. Он увидел бы, что кроме проститутки и матери есть же жены — мироносицы. Учение Вейнингера об эротике заключает в себе часть истины, но он не доходит до идеи эротического соединения мужчины и женщины в вечном бытии. Положительный смысл бытия — в небесной эротике, как то открывается религиозному сознанию на предельных вершинах. Эротика же Вейнингера призрачна, в ней не достигается реальное бытие. Культ Мадонны для него — обман, мечта любви — иллюзия. Человек остается сам с собой, один, ему недоступна реальная любовь к другому и другим. Вейнингер призывает к героическому усилию самоспасения, освобождения собственными силами от плоти, от этого мира, от женщины. Но помощи неоткуда ждать, благодати нет. В этой идее самоспасения есть гордыня и сомнение. Вейнингер покончил с собой, и в книге есть предчувствие этого страшного конца. Он любит Христа и христианство, но Христос для него лишь религиозный гений, лишь великий основатель религии. Он видит в еврействе ту же злую силу, что и в женщине, а подвиг Христа видит в победе над еврейством[12]. И ждет он нового религиозного гения, который опять победит «еврейство», заразившее всю нашу культуру. «Навстречу новому еврейству рвется к свету новое христианство. Человечество жаждет основателя новой религии, и битва близится к решительному концу, как в первом году нашей эры. Человечеству снова приходится выбирать между еврейством и христианством, гешефтом и культурой, женщиной и мужчиной, родом и личностью, неценным и ценностью, земной и высшей жизнью, — между Ничто и Богом». Если бы Вейнингер почувствовал, что Христос был не основателем религии, а религией, он менее мрачно представлял бы себе свою судьбу в мире. Но он почуял, что мир идет к новой религиозной жизни, что наступают времена решительного выбора. Вейнингер — один из немногих людей современной культуры, которые громко свидетельствуют о религиозных исканиях и муках и предваряют религиозное возрождение.

Смысл творчества [13]