ЧАСТЬ III. ПЛАВИЛЬНЯ

Загремели небесные струны,

Продолжаясь потоками ливня.

Неразбавленным басом Перуна

Отзывается Фюрера Имя.

(А. Широпаев)

Герой

В то ясное мартовское утро Максим как всегда вышел на балкон, покурил, плюнул вниз с двенадцатого этажа и пошёл делать зарядку в коридоре. В одной комнате спит жена, в другой – двое малых детей. Максим старается делать всё тихо, чтобы никого не разбудить раньше времени. Разминка суставов, подтягивания на перекладине, качание пресса, отжимания от пола и приседания – вот стандартная программа поддержания себя в форме. Конечно, физические возможности Максима уже не те, что в двадцатилетнем возрасте, однако при том сидячем офисном образе жизни, который он вынужден вести, его результаты очень даже ничего. Через неделю Максиму исполнится тридцать три года. В этом возрасте многие уже отрастили пивное брюхо и не могут ни разу подтянуться на перекладине. Не мудрено, если десять лет сидеть за столом в офисе, в пивной и на кухне, и вставать на ноги только для того, чтобы перенести себя с одного места на другое. Максим понимал всё это, и многое другое, и с тем или иным успехом регулярно занимался спортом с одиннадцати лет. В начале стимулом было конечно вовсе не противодействие сидячему образу жизни, а нечто другое.

«Однажды бабушка попросила меня купить хлеба и дала деньги. Я пошёл в магазин, купил хлеб, осталась сдача. Уже там я заметил двух парней постарше, которые наблюдали за мной. Когда я вышел из магазина, они догнали меня и остановили.

- Э, парнишк, постой! Слышь, ты сам-то откуда?

- Да вот из того дома.

- А, местный… Слышь, у нас тут братишка с зоны тока што откинулся, ему деньгами помочь надо, в натуре. У тя есь скока бабок? Ты тока не пизди нам давай!

- Есть, но это не мои. Родители дали…

- Слышь, а чё те родители? Ну скажешь, что потерял.

- Нет. Ну мне идти надо.

- Э, ты куда пошёл! – они хватают меня. – Слышь, тя чё, отпускали что-ли, урод бля?!

- А чё меня, кто-то держит?

- Ну вот я тебя держу!

Я сбиваю его руку и стараюсь убежать, при этом посылая их на хуй. Один заламывает мне руку, другой бьёт по лицу.

- Это ты нас на хуй послал?! Это ты нас, бля, на хуй послал?!

Я плачу и кричу, мол не бейте, извините. Они бьют, забирают мои деньги и уходят.

- Ещё раз мы тя увидим – прирежем! Ты понял?!

Именно в тот день я понял, зачем надо быть сильным. Тогда бы я их избил. Вскоре я впервые взял в руки гантели.

Те парни были из соседнего микрорайона. Через пять лет я добрался до них, и это было очень жестоко…»

Затем Максим принимает душ и будит жену и детей. Жену он так и не смог приучить к спорту, поэтому она после сна только завтракает и сразу идёт на работу. Хорошо ещё, что она стройная от природы. После завтрака все выходят из дома. Жена на работу, сын Колька в школу, а Максим подвозит Ксюху до детского садика, перед тем, как поехать на работу. Он проводит её внутрь, смотрит на детей и улыбается. Максим вообще очень любит детей, и даже собирается уговорить таки жену родить ему третьего ребёнка, благо достаток сейчас позволяет им это. Он считает, что три ребёнка – это минимум, тем более, что в России сейчас демографический кризис. Пополнение за счёт иммиграции – это ему не нравится, как и то, что в классе, где учится его сын, половина учеников – кавказцы. Раньше такого не было. Максим даже отчасти радовался, когда слышал, что фашиствующие молодчики убили очередного чёрного, но в целом такие действия он не одобрял. Фашисты всё-таки нас уничтожить хотели, война… Лучше самим рожать больше детей. Он уговорит всё-таки жену!

Максим проходит в свой кабинет, начинается обычный рабочий день. Он – начальник планово-экономического отдела. Он стал им два года назад, когда проявил свои способности и целеустремлённость. Он постоянно обновляет свои знания и мотивирует себя сам. Он привык стремиться быть лучшим. Он привык добиваться своего.

Максим чувствует, что может выполнять работу финансового директора, но освобождения вакансии не предвидится еще, наверное, лет двадцать. Не убивать же финансового директора! Пожалуй, надо будет подыскать другую работу. Больше денег, лучшая жизнь для семьи, там глядишь жена и согласится на третьего…

В начале стимулом были конечно не деньги, а нечто другое.

«Когда я начал учиться в университете, я влюбился в девушку, которая училась в одной группе со мной. Я ухаживал за ней, ну там все дела, всё хорошо в общем было. То ли так надо было, то ли по моей глупости, но отношения прервались незадолго до начала первой сессии. Тогда я плакал впервые с тех пор, как стал считать себя не пацаном, а мужчиной. Тогда я просто хотел показать ей, что я лучший, и принялся за учёбу с небывалой решимостью. В школе я всегда получал четвёрки и тройки, а тут – первая сессия и все пятёрки! Потом я так и учился получая «отлично», больше уже по инерции, по привычке, из-за нежелания сдавать позиции, порой давя на преподавателей, или сбивая их с толка. Именно тогда я привык добиваться нужного и делать всё до конца. Эта привычка перешла и на работу. Что задумал – то и сделал. Главное – победить лень и постоянно самосовершенствоваться.»

Максим составляет отчёт о выполнении бюджета за месяц, это достаточно ответственное дело при разнообразии и объёмах хозяйственных операций фирмы. Параллельно с этим он постоянно отвечает на звонки сотрудников, подрядчиков, дебиторов, клиентов и финансового директора. Постоянное напряжение не даёт даже минуту подумать о чём-нибудь своём, поэтому когда наступает время обеда, он с чувством радости выходит на улицу. До ресторана идти пятнадцать минут, и он идёт пешком, несмотря на слякоть таящего снега, хотя другие сотрудники обычно доезжают туда на машинах. Между офисом и рестораном находится рынок – не самое приятное место. Работая рядом уже несколько лет, Максим ни разу не заходил туда он покупает всё в магазинах. Как-то на этом рынке был погром, и Максим даже видел на тротуаре лужу крови. А недавно была предотвращена попытка взрыва этого рынка. Максим и сам не любит чёрных, но он не понимает, откуда у молодёжи берётся столь сильное желание убивать инородцев. Пожалуй, их надо просто выселить. Тогда можно будет быть более спокойным за судьбу своих детей. А то ведь кто знает, чего ждать от этих мусульман?

В начале, правда, причиной нелюбви к чёрным было не это, а нечто другое.

«Когда мне было шестнадцать лет, я нарастил весьма неплохую для того возраста мускулатуру, и был не прочь порой поучаствовать в уличных драках. Некоторые сами были виноваты, на других наезжали мы. Нет, нам не нужны были ничьи деньги, мы и не трогали более слабых. Мы предпочитали биться примерно с равными, рассчитывая на преимущество своей агрессивности. Иногда приходилось и убегать. Это было как спорт, и ни к кому ненависти я не питал.

Однажды мы с Серёгой шли мимо магазина и увидели стоящих рядом пьяных кавказцев. Один из них всё время приставал к проходящим мимо девушкам, стараясь ущипнуть их. Это мне очень не понравилось. Я вдруг понял, что если бы это был Русский мужик, его бы давно утихомирили, а этого почему-то боятся.

- Понаехали тут всякие, - отчётливо сказал я и начал злобно смотреть на чёрного.

Он сразу поймал мой взгляд.

- Слюшай, те чо надо, а? Чо как смотришь?

- А чё ты к девушкам нашим пристаёшь?

- Те чо, не нравитса?

- Да, не нравится.

- И чо, а?

- А то, что уёбывай ты в свои горы!

- Эй, пошли, отойдём, да!

Он взял меня за рукав, я тут же сбил его руку.

- Ну пошли.

Мы отошли за магазин, и он опять начал хватать меня за свитер и повторять: «Чо те нэ нравица!», дыша на меня перегаром. Я опять сбил его руки и дважды ударил в лицо. Иногда в драках хватало и этого, но этот черномазый был нехилой тушей, и он тут же ответил тем же. Мы сцепились, когда из-за угла вышли ещё два чёрных и удивлённый Серёга. Пока никто не разобрался, в чём дело, мы с Серёгой быстро свалили. Видимо пьяный кавказец сразу не смог объяснить соотечественникам, в чём дело, а они думали, что он как всегда «наехал на пацана». С тех пор я не люблю все эти южные национальности, их наглость и заносчивость. К тому же все знают, что они занимаются криминалом и наркотиками.

Ещё после этого я начал думать, как справляться с более сильным противником. Понял, что уличные драки не всегда подобны спорту, порой надо биться, чтобы защитить свою жизнь или свою честь. И это в дальнейшем не раз подтвердилось.

Сохраняя честь остаёшься верен своим идеалам. А я всегда стремился быть одним из лучших, и совесть не позволила бы мне терпеть унижения…»

После обеда Максим продолжает заниматься всё теми же делами. Иногда ему приходится задерживаться на работе допоздна, но сегодня ничего особенно срочного нет, и в шесть часов он спешит домой, к семье. По дороге Максим решил заехать в универмаг, купить кое-что из продуктов, и посмотреть отделочные материалы для дачи.

У универмага полно народу, все крайне обеспокоены, много милицейских машин и скорой помощи. Максим начал расспрашивать столпившихся и узнал, что четвёртый этаж универмага, тот, где находится развлекательный комплекс, захвачен террористами. Какие требования они выдвинули – ещё не известно, но в СМИ уже объявили, что действия радикальных исламистов являются ответной акцией на прошедший в феврале в центре города неонацистский погром, ещё более участивший нападения на мусульман неславянской внешности.

- Ну это ложь! – сказал стоящий рядом молодой парень, один из столпившихся. – Террористы всегда нападали на систему, а не на тех, кто бьёт их единоверцев. Какое дело боевикам до чурки с рынка? Это то же самое, как если бы российские войска стреляли бы из танка в пивную только за то, что там набили морду их соотечественнику, алкашу Васе Пупкину!

- Однако, молодой человек, - ответил Максим, - неонацисты слишком много уже всего натворили, и не известно, кого они там убили.

- Ха, да хоть бы и самого главного боевика! Это не причина злобы на весь Русский народ, а ведь такая злоба у них и есть. Тут бритые вообще не причём, даже ещё не известно, говорили ли про них террористы. Ведь захватили-то в заложники простых обывателей! Наверняка всё подстроено спецслужбами.

Максим подумал, что парень наверное симпатизирует неонацистам, хотя одет вполне прилично. Не имея желания спорить, Максим прошёл вперёд, прямо к кольцу оцепления, сам не зная зачем. Жестокость… Нет, этого не должно быть в человеческом обществе!

Неожиданно из дверей, окружённых спецназовцами в масках, выбежал сухощавый мужичок с усами. Он бегом преодолел те пятьдесят метров, что отдаляли его от линии ограждения, и криком сообщил народу:

- Террористы согласны обменять беременную женщину на любого добровольца! Кто желает избавить будущую мать от этого ужаса, прошу вас, подходите! Но помните, что может произойти всякое…

Последнюю фразу он сказал уже едва слышно. Максим оглянулся. Все потупили взоры, изображая крайнюю озабоченность. «Избавить будущую мать от этого ужаса…»

- Я пойду. – Максим вышел вперёд.

Мужичок увидел на лице Максим спокойствие и решимость, и подумал, что это наверное сотрудник спецслужб.

- Будьте добры, ваш паспорт. Да это так, формальность, на всякий случай.

Максим отдал паспорт и вошёл в здание. Везде были вооружённые спецназовцы в масках, вплоть до самого четвёртого этажа. Мимо провели побледневшую и трясущуюся беременную девушку. Максим улыбнулся ей. Всё будет хорошо.

Затем он зашёл на четвёртый этаж. Столы, стулья и игровые автоматы были свалены в кучу в качестве баррикады. Тыкая Максима стволом автомата, террорист в маске провёл его туда, где были собраны все заложники. Около пятидесяти человек из посетителей и персонала стояли у стенки толпой, под направленными на них автоматами. Многие плакали, молились, пытались сказать что-то террористам. Тех было человек десять, из них трое были прикованы вниманием к лестнице, чтобы не допустить неожиданного появления спецназа, другие были готовы в любую секунду стрелять в заложников.

Перед Максимом встал какой-то чеченец с коричневыми зубами и ухмыльнулся.

- Чё, герой, да?

Максим ничего не ответил и не показал никаких эмоций. Он старался смотреть в большое окно, размером во всю стену, что было справа. Внизу было видно толпу. Вот ведь дураки, о том, что чеченцы могли отсюда в них из снайперской винтовки стрелять, никто и не подумал. Вверху – синее небо с тучными облаками. Давно не было такого неба.

«Когда я был маленький, я играл с мальчишками в войнушку. Обычно одна сторона защищала какое-нибудь укрепление, будь то хоть снежная крепость, а другая атаковала. Мне всегда не нравилось, когда все слишком долго находились на расстоянии и кричали «туф-туф-туф, я тебя убил!» Это было как-то не интересно. Я всегда бежал на крепость, как герои войны из детских книжек. Бежал…»

Один из чеченцев схватил девочку лет тринадцати и потащил куда-то, несмотря на её сопротивление и рыдания матери. Максим сделал шаг вперёд, но в его грудь уткнулось дуло автомата. Максим посмотрел на чеченца, и вдруг понял, что тот ничуть не опасней любой той мрази, которую он бил в пивных и во дворах во времена своей буйной молодости. Максим всегда стремился быть лучшим…

Он отвёл одной рукой ствол от своего живота, другой в то же время доставая массивный нож, висящий на поясе у чеченца. Он сразу воткнул нож тому в солнечное сплетение и дёрнул вниз. Внутренности вывалились. Тут же Максим кинул нож в спину того чеченца, что тащил девочку. Хороший боевой нож глубоко вошёл между рёбер. Хорошо, что Максим в юности учился метать ножи. Но в Максима уже стреляют из автоматов два террориста, стоящие у окна. Он бросился на них…

«Однажды я понял, что всё надо делать до конца.

Д

О

К

О

Н

Ц

А

…»

Сейчас он бежит, несмотря на несколько пуль в его теле, хватает сильными руками двоих врагов, они разбивают своими телами стекло и падают вниз…

Из-за стрельбы сразу начался штурм. Спецназовцы подумали, что террористы начали убивать заложников, и ринулись в бой.

Позже по телевизору сказали, что «всё обошлось бы гораздо меньшими жертвами, если бы действия одного мужчины, впавшего в панику, не привели к срыву плана, разработанного спецслужбами».

В народе говорили другое.

На могиле Максима появился венок с надписью: «Слава Герою!»

Все бы были такими…

Зондеркоммандо

(от лица Дмитрия)

Четыре дня на ногах. Стаптывать ботинки о мокрый асфальт, всматриваться в людей, координировать передвижения двадцати человек, да ещё при этом делать вид, что просто прогуливаешься – это очень выматывающее занятие. Солнце уже пригревает, и после столь долгой зимы хочется действительно просто погулять, подышать свежим мартовским воздухом, вместо этого мы ходим в напряжении по загазованным московским улицам. Парни готовы сорваться в любой момент, я уже вчера дал Антону под дых за то, что он по какому-то поводу начал пинать рэпера. Я ж, бля, всем говорил – все должны быть максимально незаметными! Мы же в чужом городе, да ещё и при стволах! Все в общем-то хорошо контролируют себя, но перед сном непременно напиваются. Некоторым такая жизнь нравится, другие изнывают от безделья.

Мы ходим по улицам центра города, так как по моим соображениям антифа не захотят довольствоваться окраинами, а вероятно, мечтают заявить, что центр принадлежит им. Мы разбиваемся на небольшие группы по два-три человека, и идём как бы независимо ни от кого по разным сторонам улицы. А сейчас и более того – семь наших парней идут по параллельной улице, готовые согласовать свои действия с нашими по телефону. Сразу две улицы – это значительно облегчает поиск.

Все одеты как стандартные обыватели, так что нас не замечают. Зато мы сразу отмечаем каждого скинхэда, каждого фаната, неформала или наркомана. Вчерашней ночью навстречу нам неожиданно вышел моб Red Blue Warriors человек из тридцати. Впереди их важно шествовали три опасных типа с громадными пивными животами и не желали никому уступать дорогу. К счастью они не поняли, что мы тоже моб, а то неизвестно, что бы им взбрело в головы. Да, они тоже Правые, но иной раз это не имеет значения… А я просто не хотел засвечивать пистолет раньше времени, так как одними кулаками мы бы с ними не справились.

Вскоре после фанатов наткнулись на какой-то антифашистский сброд, наполовину состоящий из хачиков. Всего человек пятьдесят оборванцев, которые крайне агрессивно рассматривали нас, но тоже не поняли, что мы из себя представляем. Просто молодёжь ночью гуляет, несколько небольших компаний… Мы хоть и сразу поняли, что это не те, кого мы желаем найти, но я думаю, каждый из нас начал ощупывать пистолет. Я лично сразу нагрелся как кипятильник.

А сейчас вот идём по двум параллельным улицам. Вечереет. Солнце уже лежит на верхушках домов, а мы обдумываем каждого попадающегося странного человека, не является ли он зомби-антифашистом. Сколько в Москве всяких дегенератов, столько я ещё раньше не видел нигде. Особенно раздражают дрэдастые растаманы с бубнами, вечно накуренные, с красными глазами и нетвёрдой походкой. Вообще нариков здесь полно, просто мода какая-то. Вон тоже два лоха впереди идут и сиплыми голосами изредка выдают короткие примитивные фразы. Грёбаные недочеловеки!

Москва – словно плавильный котёл, куда сбрасывают всё подряд, где хорошее смешивают с плохим, священное смешивают с дерьмом, белое с чёрным, яркое с тусклым. И кто-то старается, чтобы консистенция тяготела к преобладанию дегенеративного и недочеловеческого. Здесь кто-нибудь знает, что такое ПРАВЬ? Почти никто, потому что она кинута в адову плавильню, созданную жидами. Правь – это Дух, это Воля, это Национал-Социализм. Это мы.

Рядом со мной идёт Джинн. Мы двое идём впереди, остальные растянулись дальше. Здесь многолюдно, поэтому я всех своих даже не вижу. Но все готовы собраться в любой момент. У Джинна звонит телефон. Он слушает и затем говорит мне:

- Вольф говорит, что видит кого-то подозрительного.

Вольф идёт впереди тех, кто на параллельной улице. У него всегда было отличное чутьё на такие темы, поэтому я беру у Джинна телефон.

- Кого ты там видишь? – спрашиваю я.

- Два странных типа слева и три справа. Впереди похоже, что ещё. Они нарики какие-то что ли.

Я слышу, на заднем плане громко ругается Антон, идущий рядом с Вольфом.

- Вольф, скажи этому придурку, чтобы заткнул свою ёбаную пасть! И наблюдайте за этими. Будьте предельно осторожны. Всё, приём окончен.

Такие тревоги уже были, но оказывались ложными. Парни норовят в каждом странном человеке увидеть врага.

- Диман, вон закусочная, может зайдём? – говорит Джинн.

- Не время ещё…

- Да пить охота! Может по пивку, а?

- Вечером выпьешь, друг! Вдруг вот едва мы пиво возьмём, а наши парни на соседней улице с антифозами сцепятся?

- Да не они это, мне кажется. Вон тут тоже идут.

- Постой…

Мороз вдруг пробежал по моей коже.

- Двоих мы недавно обогнали, да вон они идут, а вон ещё двое! И идут параллельно тем и… параллельно нам! Блядь, да они такую же тактику, как и мы выбрали!

Джинн разинул рот только на секунду. Но в эту секунду произошло так много всего! В эту секунду я окинул взглядом всю улицу, насколько мог, и непостижимым образом увидел человек двадцать рассредоточенных по ней отморозков. В эту секунду я схватил Джинна за рукав и выпучив глаза сказал: «Звони Вольфу!» В эту секунду я повернул голову и увидел стоящий на перекрёстке отряд ментов. В эту секунду один из ментовских офицеров повторил все мои движения взгляда своими глазами, и в итоге упёрся взглядом прямо в меня. В эту секунду он понял всё так же, как и я, и то, что я тоже понял это. В эту секунду я снял с предохранителя пистолет, лежащий в кармане.

Мусор уверенно зашагал прямо ко мне. За его спиной стоят автоматчики. Я ускорил шаг, увлекая с собой и Джинна.

- Эй, постой! – это кричит мусор. – Слышишь, ты, стой, я сказал!

Я вижу, что он расстёгивает кобуру. Я вспоминаю, что оружие не должно попасть к мусорам. Ну что ж…

Первую пулю загоняю в мусора, бегу к проулку, одновременно стреляя в сторону антифа. Ору: «Огонь!» Антифа достают стволы и стреляют. Мусора поднимают дула калашей и стреляют. Люди кричат, бегут, падают, ложатся на асфальт. Лужи окрашиваются в красное. Я выбегаю с улицы в проулок и несусь в сторону параллельной улицы. Подальше от ада…

За мной бегут двое. Очень быстро. Безумные глаза. Пистолеты в руках.

- Перун!!! – ору я и стреляю.

Голова первого раскалывается, разлетаясь кровавым месивом мозгов и костей. Второму я попадаю в грудь, он падает на колени, выронив пистолет, и смотрит прямо на меня.

- Не стреляй, - хрипит он, - не стреляй…

Это здоровый парень славянской внешности. Под ногами у него расползается кровавое пятно.

- Не стреляй…

Я думаю про павших соратников. Про приказ вождя. Стреляю…

В этот момент из соседнего закоулка выбегает Джинн с испуганным лицом, размахивая пистолетом и матерясь.

- Туда! – говорю я, и мы бежим дальше.

Из тёмного проулка выбегаем на освещённую заходящим солнцем улицу и сразу видим наших парней, находящихся в большом напряжении, судя по их лицам. Это те семеро. Их взгляды устремлены на десятерых отморозков, только что собравшихся вместе и напряжённо обсуждающих что-то. Стрельба с той улицы слышна и здесь.

- Ебашь!!! – ору я и стреляю первым. Все сразу выхватывают пистолеты, и в несколько секунд мы валим всех оппонентов, не успевших даже понять, в чём дело…

Потом в новостях сказали, что произошло вооружённое столкновение леворадикальной молодёжи с милицией. Много убитых и раненых. Другие задержаны. Про нас ни слова. Мы все удачно покинули место происшествия и вернулись в свой город. Миссия выполнена!

Фашистская весна

Только что была чёрная зима: двери заперты, окна закрыты, стёкла незрячие от измороси, все крыши оторочены сосульками, люди ходят съёжившись сквозь пургу своего скованного тьмой сознания, нелюди гордо ходят по улицам в дорогих мехах.

И вдруг могучая волна света и тепла прокатилась по стране, вал горячего воздуха захлестнул её, словно взрывной волной. Свет освещал города и селения, удивлённые лица людей. Сосульки срывались с крыш, разбивались и таяли. Двери распахнулись. Окна раскрылись. Люди стали видеть лучше. Нелюди тихо ходили по тёмным переулкам. Снег испарился, и люди стали убирать с улиц грязь.

ФАШИСТСКАЯ ВЕСНА. Из уст в уста с ветром из дома в открытый дом – два слова: ФАШИСТСКАЯ ВЕСНА. Жаркий солнечный воздух переиначивал морозные узоры на окнах, слизывал ненужные знаки. Чёрного и жёлтого вдруг стало меньше. Снег, падавший на Русь с тёмного неба, превращался в горячий дождь, не долетев до земли.

ФАШИСТСКАЯ ВЕСНА. Высунувшись из окон под дробную капель, люди смотрели вниз на многотысячный митинг под свастичными знаменами.

Национал-социалисты стояли на главной площади вместе со своими Родными Богами, указуя правой ладонью на Свет. В стуже зимнего утра они творили весну каждым своим героическим действием. Теперь именно они делают погоду.

Апреля

(от лица Михаила)

Представляете, парни, я теперь работаю барменом в моей любимой пивной! Совмещаю это дело с учёбой, причём отчасти в ущерб последнему, но это же всё фигня. Вот работать в пивной, где собираются почти только национал-социалисты – это очень круто! Здесь и раньше работали симпатизирующие нам люди, ну а теперь – я! Ну вы же меня знаете…

После нескольких акций, особенно той, что была в День защитника Отечества, включая и взрыв синагоги (врубаетесь, кто это сделал?), всё стало очень жёстко. Я каждую секунду готов к тому, что в нашу пивную, несмотря на всё наше шифрование, вломится омон и всех нас повяжет. Мы, конечно, приняли меры предосторожности: установили скрытую камеру над дверью, и теперь я постоянно смотрю на экран, расположенный под барной стойкой, и если появится кто-то подозрительный, я готов нажать на кнопку, и дверь заблокируется. На всю эту хрень нам пришлось скинуться, и немало.

К нам иногда заходят посторонние посетители, но в основном все наши. Сегодня ожидается более ста человек на вечеринку по поводу Дня Рождения Адольфа Гитлера. Но это вечером. Сейчас же здесь сидят человек пятнадцать бритых бездельников, пьют пиво и пиздят. Я ожидаю завоза новой партии продуктов и бухла, стою за стойкой и периодически наливаю кому-нибудь пива. В общем-то обычный день, если бы не ощущение праздника и грядущего через несколько часов массивного угара.

Я тупо втыкаю в экран на проходящих мимо обывателей и вдруг вижу что-то необычное. Мимо бежит девушка, смотрит на нашу дверь и секунду колеблясь забегает к нам. Вслед за ней заходят два мужика. Ба, да это ж хачики! А девушка Русская, очень даже приятная. Врубитесь, кстати, что всё это время я держал палец на кнопке, но почему-то не нажал.

Сразу видно, что девушка в панике. Растерянно оглядываясь, она садится за столик, недалеко от бухающей компании бритых парней, которые могут вполне сойти и за гопников. Она смотрит на меня, и в её взгляде я вижу просьбу помощи. Два хачика нагло заходят в пивную, не смотря ни на кого проходят к тому же столику, садятся рядом с девушкой и ухмыляются. Я подхожу.

- Что будете заказывать? – спрашиваю.

- Пока ничего, - отмахивается один из хачиков.

- Смотрите-ка, чурка даже не хочет выпить перед смертью! – громко объявляю я на всю пивную.

И тут они ощутили на себе множество суровых взглядов. Растерянно озираясь, они медленно встают и направляются к выходу. Парни так же медленно окружают их. Минута молчания. Прямо перед хачиком стоит Фриц, сжигая его гневным взглядом. Квадратная бритая голова Фрица и выражение его лица объясняют всё. Я знаю, какую фразу он скажет.

- Ну, как дела? – говорит Фриц.

Хачик дёргается, и Фриц тут же валит его ударом основания ладони снизу по подбородку. Возможно хачик в результате этого откусил кончик своего языка, а может и нет. Мы этого уже не поймём, так как обоих хачиков уже дико месят в мясо гриндерами посредь пивной. Брызги крови летят во все стороны, рык и вой, я только и могу, что нажать на кнопку закрывания двери.

Результат: два трупа в луже крови и совершенно охуевшая девушка за столиком. И это, блядь, в такой день! Я в ахуе!

Все смотрят на меня и понимают всё.

- Бля, пиздец, ну это ладно, уберём как-нибудь, - указываю на трупы, - но с ней-то что делать?

Девушка сидит ни жива, ни мертва. Я подхожу.

- Ну, а что это за чурки были? Что они от тебя хотели? – спрашиваю.

- Они… они гнались за мной… приставали…

- Ну вот видишь, мы ж тебе жизнь спасли! Врубаешься? Они бы тебя изнасиловали и убили! Да это стопудово! Обычное для них дело!

Она таращит на меня глаза. Эх, жаль, Джинна нет, он лучше всех с девушками общается! Всяко втолковал бы ей что-нибудь нужное, чтобы она не только не настучала на нас, но и поддержала бы наши действия. Он это умеет…

Я бегу к стойке и наливаю коньяка.

- На вот, выпей. Да не бойся ты…

Стук в дверь. Все дико напрягаются и застывают на месте. Два трупа так быстро не спрячешь! И столько крови! Я бегу к экрану и… блядь, я просто смеюсь! На пороге стоят Джинн и Макс!

Когда они вошли, то челюсти у них отвисли от увиденного. Я быстро объясняю им всё, и Джинн оглаживая свою бородку, галантно улыбаясь, садится рядом с девушкой и начинает беседу. Не сомневаюсь, что он затащит её сегодня в постель. Ну я же его знаю!

Я тем временем руковожу выносом трупов в подсобное помещение и отмыванием пола от крови. Помогают все.

- Их надо расчленить и вынести по частям, - говорит Фриц.

- Да, бля, может ещё предложишь срезать с них куски мяса и смывать в унитазе? – говорю я.

- Ну а что ещё предложишь?

- Хуй его знает…

Едва успели прибраться, приехал грузовичок с продуктами. Теперь все разгружают ящики с едой, водкой и пивом, и несут в ту же комнату, где трупы. Водитель – Паша, тоже наш человек.

- Паш, у тебя есть большие чёрные пакеты? – спрашиваю я.

- Нет.

- Ну тогда едь в магазин и купи их. Трупы вывозить будем. Нет, это не шутка. Фриц тебе поможет…

Он купил большие чёрные пакеты, тем временем самые отмороженные парни расчленили тела. Их погрузили в машину, и Паша с Фрицем поехали отвезти их куда-нибудь подальше. Фриц предложил попробовать сдать мясо на рынок, но мы решили, что на хуй. В это же время Джинн с девушкой ушли, а я руководил перестановкой столов, необходимой для предстоящего празднования. Пиздец, ну и денёк!..

Потом всё прошло спокойно, и в шесть вечера начали появляться первые гости. Впускали буквально по одному, чтобы не прошёл кто-нибудь левый. Олег уже настраивает аппаратуру. Программа такая, что после непродолжительного возлияния и тостов, Олег выступит со своей электронной программой, затем будет выступать местная Oi! группа «Штурмовик». Ну и потом все делают, кто что хочет: пьют до утра, идут громить и убивать, или идут домой спать.

К семи собрались все. Более сотни проверенных соратников пришли, чтобы поздравить последнего Бога, воплотившегося в человеческом теле. И ещё несколько сотен поздравляют Его в других местах по всему городу. Слово взял Николай.

- Соратники, вряд ли найдётся ещё один день в году, сравнимый по значимости с сегодняшним! Именно в этот день родился Адольф Гитлер, человек, который, прежде всего, выиграл войну внутри себя, став идеалом Белого человека, воплощением Воли, Света, Чести и Верности. Именно эта Воля подняла тогда Немецкий народ, именно этот Свет проникает сквозь годы, указуя нам, за что следует бороться. Именно эти Честь и Верность являются примером для каждого Белого человека, не дают ему умереть. Фюрер жив, он – Солнечный Человек! Он – флаг нашей борьбы, олицетворение национал-социализма! Он в сердце каждого из нас! Он – это наша Победа! Heil Hitler!

- Heil Hitler! – заорали все, вскинув вверх правые руки.

Все пьют и едят. Всё просто отлично. Другие соратники тоже поднимают тосты. Я вижу партийных и подхожу.

- Джинн, ну как там с девушкой?

- Бритвой по горлу и в колодец… Ха-ха-ха, шучу, шучу. Ты что уж думал, я маньяк что ли?

- Ну и шуточки…

- Да он ведь может, - говорит стоящий рядом Диман, - это выглядит он как английский джентльмен, отрастил бородку, а сам тот ещё псих!

- Да иди ты, - говорит Джинн, - уж кто действительно псих, так это ты! Не, Михан, нормально всё с ней, стучать не будет. Она даже симпатизирует наци. А в эту пивную случайно, кстати, зашла. Хорошая девушка…

Тут в звуковое пространство врезается голос самого Адольфа Гитлера. Он постепенно смешивается с жёстким электронным ритмом, и на стене мы видим проецируемое изображение Фюрера и марширующих солдат Вермахта. Олег стоит за пультом, создавая агрессивный электронный саунд, параллельно идёт видеоряд. Это какая-то очень необычная электроника, волнующая, пафосная и героическая, призывающая маршировать, рваться в бой, бросаться на врага. Многие парни явно не врубаются в этот стиль, но видно, что всем интересно. Мне и самому нравится, хоть я и слышу такое впервые. Все стоят и смотрят. Движение будет потом. Около часа жёсткой фашистской электронщины, видеоряд переходит от хроник Рейха к сценам активных действий скинхэдов, затем, при более спокойной музыке, к родным пейзажам с восходящим солнцем, затем Адольф Гитлер и ряды SS, затем горы трупов жидов и что-то ещё. Олег конечно молодец!

После этого настраивается «Штурмовик». Фриц рассказывает мне, как пакеты с частями чёрных тел сбрасывались в реку. Он говорит это так спокойно, как будто речь идёт о выбрасывании обыкновенного мусора. Впрочем, мне тоже похуй.

Вокалист «Штурмовика» скандирует лозунг «Восемьдесят Восемь!», все подхватывают. В это всё вплетается бас-гитара, затем барабаны, и группа начинает исполнение первой песни, которая называется очень просто: «Адольф Гитлер». Парни слэмят прямо перед сценой и чуть не опрокинули колонки. Потом все додумались отойти чуть подальше. Так как помещение очень небольшое, то получается, что в центре человек пятьдесят адово слэмят, а ещё пятьдесят, тех, что поспокойней и посерьёзней, стоят вдоль стен или у сдвинутых сзади столов. Они же постоянно отталкивают от себя налетающих на них слэмящих, а те пытаются затащить их в слэм. Группа исполняет как свои песни, так и каверы Коловрата, Вандала и T.N.F. Через полчаса многие уже поливают свои разгорячённые тела минералкой, температура в пивной поднимается до уровня духовки. Я сам немного послэмил, всё-таки трудно устоять на месте при такой заводной музыке, но получив в нос чьим-то локтем и высморкавшись кровью, я решил постоять в стороне, попить пивка. Иной раз слэм бывает не менее жесток, чем уличная драка, разве что увечья наносятся неумышленно. Вон ещё один парень ощупывает свою челюсть, а другой сжимает выбитые пальцы. Но никто не расстраивается. Всё просто превосходно!

Концерт длится примерно час, потом ещё пара песен на бис. Затем некоторые начинают расходиться, хотя большинство всё-таки задерживается до полуночи, вплоть до самого закрытия. Что радует, сильно нажравшихся нету. Это всё-таки не панки и не металоиды.

В полночь я оглядываю пустое помещение пивной и ужасаюсь от того, сколько работы прийдётся на завтрашнее утро. Мыть, убирать… Но работа есть работа.

Выхожу в прохладную темноту ночи, смотрю на звёзды, слышу где-то вдалеке скандирование националистических лозунгов, и иду домой. Всё-таки хорошо отметили!

Поиск по сайту: