Из воспоминаний о раннем детстве

ХАРКІВСЬКИЙ ІНСТИТУТ БАНКІВСЬКОЇ СПРАВИ УБС НБУ

Кафедра соціально-гуманітарних дисциплін

ІНДИВІДУАЛЬНА РОБОТА

З дисципліни ФІЛОСОФІЯ

Виконав: студент групи 15-ФК

Погорелов О.С.

Перевірив: к. філос. н., ст. викл.

Чистіліна Т.О.

ХАРКІВ – 2012

Будущее одной иллюзии (нем. Die Zukunft einer Illusion) — одна из поздних работ Зигмунда Фрейда, опубликованная им в 1927 году. Работа посвящена причинам происхождения и особенностям религиозных верований с точки зрения психоанализа.

Работа была впервые опубликована в «Международном психоаналитическом журнале» (нем. Internationaler Psychoanalytischer Verlag) в 1927 году. В 1930 году она была впервые переведена на русский язык под названием «Будущность одной иллюзии» основателем Русского психоаналитического общества Иваном Ермаковым. После 1930 года, когда в Советской России начались гонения на психоанализ, работа в СССР официально не издавалась до перестройки. Уже тогда она была повторно переведена на русский язык Владимиром Бибихиным.

Работа выдержала множество переизданий и переводилась на большое количество языков.

Зигмунд Фрейд родился 6 мая 1856 года в небольшом (около 4000 жителей) городе Фрейбург в Моравии, которая на тот момент принадлежала Австрии. Родители Зигмунда были евреями, происходившими из Германии.

Из воспоминаний о раннем детстве

«Я был сыном родителей <…>, спокойно и комфортно живших в этом маленьком провинциальном гнёздышке. Когда мне исполнилось около трёх лет, отец разорился, и нам пришлось покинуть свою деревню и переехать в большой город. Последовала череда долгих и трудных лет, из которых, как мне кажется, ничто не достойно воспоминания».

Первоначально обучением сына занималась мать, но затем её сменил отец, очень хотевший, чтобы Зигмунд получил хорошее образование и поступил в частную гимназию. Молодой человек серьёзно увлекался литературой и философией — читал Шекспира, Канта, Гегеля, Шопенгауэра, Ницше, знал в совершенстве немецкий язык, изучал греческий и латынь, бегло говорил на французском, английском, испанском и итальянском. По окончании гимназии выбор относительно будущей профессии пал на медицину, хотя к ней он не испытывал ни малейшего интереса. В 1881 году Фрейд сдал на отлично выпускные экзамены и получил учёную степень доктора. Для открытия частной практики у Фрейда не было достаточного опыта, так как в Венском университете он приобрёл исключительно теоретические знания, тогда как клиническую практику необходимо было нарабатывать самостоятельно. В 1883 году он принял решение перейти на работу в психиатрическое отделение, возглавляемое Теодором Мейнертом, признанным научным авторитетом в своей области. Период работы под руководством Мейнерта был для Фрейда весьма продуктивным — исследуя проблемы сравнительной анатомии и гистологии, он опубликовал такие научные труды, как «Случай кровоизлияния в мозг с комплексом основных косвенных симптомов, связанных с цингой» (1884), «К вопросу о промежуточном расположении оливовидного тела», «Случай атрофии мускулов с обширной потерей чувствительности (нарушение болевой и температурной чувствительности)» (1885), «Сложный острый неврит нервов спинного и головного мозга», «Происхождение слухового нерва», «Наблюдение сильной односторонней потери чувствительности у больного истерией» (1886). Впервые в жизни работа захлестнула Зигмунда с головой и превратилась для него в истинную страсть. В то же время стремившийся к научному признанию молодой человек испытывал ощущение неудовлетворённости своим трудом, так как, по собственному представлению, действительно значительных успехов не достиг; психологическое состояние Фрейда стремительно ухудшалось, он регулярно пребывал в состоянии тоски и депрессии.

В 1884 году Фрейд прочёл об опытах некоего немецкого военного врача с новым препаратом — кокаином. В научных работах фигурировали заявления о том, что данное вещество способно повысить выносливость и значительно снизить утомляемость. Фрейд крайне заинтересовался прочитанным и решил провести ряд опытов на себе. Первое упоминание данного вещества учёным датировано 21 апреля 1884 года — в одном из писем Фрейд отмечал: «Я раздобыл немного кокаина и попробую испытать его воздействие, применив в случаях сердечных заболеваний, а также нервного истощения, в особенности при ужасном состоянии отвыкания от морфия». Действие кокаина произвело на учёного сильнейшее впечатление, препарат был охарактеризован им как эффективный анальгетик, дающий возможность проводить сложнейшие хирургические операции; восторженная статья о веществе вышла из-под пера Фрейда в 1884 году и получила название «О коке». Долгое время учёный использовал кокаин как обезболивающее средство, употребляя его самостоятельно и выписывая своей невесте Марте. К началу 1887 года наука окончательно развенчала последние мифы о кокаине — он «был публично осуждён как одно из бедствий человечества, наряду с опиумом и алкоголем». Фрейд, к тому моменту уже кокаинозависимый, вплоть до 1900 года страдал от головных болей, сердечных приступов и частых кровотечений из носа.

Влияние и значение. Исследователи отмечают, что влияние идей Фрейда на западную цивилизацию XX века было глубоким и прочным, — Ларри Хьелл (доктор психологии, доцент Государственного университета Нью-Йорка) и Дэниел Зиглер (доктор психологии, декан Высшей школы университета Вилланова) отмечают, что «во всей истории человечества очень немногие идеи оказали столь широкое и мощное воздействие». По мнению указанных авторов, к основным заслугам учёного стоит отнести создание первой развёрнутой теории личности, разработку системы клинических наблюдений (основанных на собственном анализе и терапевтическом опыте), формирование оригинального метода лечения невротических расстройств, которые невозможно исследовать никаким иным образом. Роберт Фрейджер (доктор философии, основатель и президент Института трансперсональной психологии) и Джеймс Фейдимен (доктор философии, преподаватель в университете Сан-Франциско и Стэндфордском университете) называют научные взгляды Фрейда радикальными и новаторскими для своего времени, утверждая, что идеи учёного и по сей день продолжают оказывать значимое влияние на психологию, медицину, социологию, антропологию, литературу и искусство. Фрейджер и Фейдимен отмечают, что ряд открытий Фрейда — к примеру, признание важности сновидений и обнаружение энергии бессознательных процессов — на данный момент являются общепризнанными, хотя многие другие аспекты его теории активно критикуются. Исследователи делают вывод: «Вне зависимости от времени, Фрейд — это фигура в психологии, с которой следует считаться». Фрейд оказал существенное влияние на эволюцию теорий личности — его взгляды на развитие человека, объединённые в рамках психоанализа, до сих пор остаются хорошо известными в психологии. Немногие идеи в истории человеческой цивилизации имели столь широкое и глубокое влияние, как фрейдовские. Популярность концепций Фрейда продолжает расширяться и проникать в различные научные сферы. Как заметил Джером Неу (доктор философии, профессор Калифорнийского университета в Санта-Крус), «у Фрейда ещё есть чему поучиться».

«Будущее одной иллюзии» является одной из поздних работ Фрейда, опубликованных после 1920 года, которые относят к последнему периоду в развитии им своего учения. В этот период он несколько отходит от объяснения всех аспектов психики проявлениями сексуальных инстинктов, дополнив его идеями о влечении к смерти, разрушению.

Книга во многом перекликается с написанной немного позднее, в 1929 году, работой «Недовольство культурой», посвящённой общему анализу человеческой культуры и социума. В ней автор часто отсылает читателя к «Будущему одной иллюзии». Основные идеи «Будущего одной иллюзии» получили своё развитие в книге «Моисей и монотеизм», сборнике статей Фрейда, изданном в 1939 году, незадолго до его смерти 23 сентября.

Автор касается общих проблем социума и цивилизации, причин возникновения правил и догм. Автор выделяет две стороны цивилизации (в терминологии автора — культуры): с одной стороны, познания и навыки, позволяющие людям преодолевать разрушительные силы природы и создавать материальные блага для удовлетворения своих потребностей, и с другой стороны, правила и запреты, нужные для систематизации человеческих взаимоотношений, в особенности при распределении материальных благ. Автор утверждает, что каждому человеку присущи разрушительные и антиобщественные тенденции, которые становятся определяющими для поведения многих людей.

Книга занимает целостную концепцию, состоящую из 10 частей, которые постепенно подводят читателя к жизнеутверждающему авторскому выводу.

ГЛАВА I. Необходимость проанализировать привычную для автора культуру и прогнозировать ее будущее на основе исследования прошлого и настоящего. Люди меньше анализируют именно современность, и для того, чтобы она могла служить основанием для суждений о будущем, ей необходимо превратиться в прошлое. К тому же трудно судить обо всех областях человеческой деятельности, слишком это широкая сфера. Итак, автор обосновывает сужение сферы своего исследования.

Человеческая культура предстает перед человеком в двух измерениях: во-первых, это накопленные человечеством знания и умения, позволяющие людям овладеть силами природы и взять у нее блага, необходимые для удовлетворения человеческих потребностей, во-вторых — все институты, необходимые для упорядочения человеческих отношений, в частности для распределения имеющихся благ. Оба эти измерения основываются на отношениях между людьми, на которых оказывает большое влияние количество благ, блага могут быть объектом отношений. Кроме того, каждый человек виртуально является врагом культуры, хотя она является общей задачей всего человечества. Следовательно, все усилия культуры направлены не только на распределение благ, но и защиты их от враждебных устремлений индивидов. Все, созданное человеком, может быть использовано против нее же.

Итак, складывается впечатление, что культура — то-то, навязана меньшинством, сумевшим сосредоточить в своих руках власть. Источники неудовлетворенности людей культурой неисчерпаемы, и, если бы они были уничтожены, наступил бы золотой век — но на практике каждая культура должна быть построена на принуждении и запрете. Неизвестно, после отмены запретов и ограничений большая часть индивидов будет поддерживать тот уровень физических усилий, необходимый для материального обеспечения общества — значит, Фрейд отрицает основную идею коммунизма. Жаль, что коммунисты не умели читать.

Основной фактор оценки человеческой культуры — именно это стремление человека к реализации деструктивных начал в своей психике. Невозможно обойтись без преобладания меньшинства над массами, потому массы является недальновидные и немобильные, они не любят отказываться от своих поездов. Люди не имеют спонтанной любви к труду, и аргументы разума бессильны против их страстей. Коммунистические идеи, чьи контраргументы предполагает Фрейд в данной проблеме, опираются на «новый вид людей», но автору очень сомнительным представляется возможность достичь на практике такой реорганизации культуры. Этот эксперимент (в данном случае имеется в виду именно СССР) в основе своей — просто замечательный, но «через свою незавершенность не подлежит рассмотрению, для которого предоставляет материал наша давно устоявшаяся культура».

Итог: Фрейд предлагает рассматривать общество, в котором культура создана для угнетения индивида, который в свою очередь является ее врагом и противником — то общество, которое имело место в современной ему Западной Европе.

ГЛАВА II. Наряду с благами, которые являются объектами перераспределения для культуры, есть средства второго рода, «психологический арсенал» культуры, которые призваны для примирения людей с культурой и вознаграждения их за это. Фрейд выводит понятие запрета — установка, которая предопределяет невозможность удовлетворения определенного состава, а также лишение — состояние, которое является введенный посредством запрета.

Под влиянием запретов происходит психический прогресс: постепенно фактор внешнего принуждения уменьшается, и особая психическая инстанция — «сверх Я» - включает его в состав своих внутренних запретов. Личность, в которой произошло это превращение, становятся из врагов культуры ее носителями. Но в большинстве случаев в той или иной степени индивид подчиняется требованиям культуры лишь под давлением внешнего принуждения, сдерживая свои природные влечения и желания.

Запреты, обращенные на отдельные классы, вызывают их недовольство и зависть более устроенной элите, что в итоге выливается в открытую или скрытую враждебность к культуре. Культура, отмечает автор, которая вызывает такое к себе отношение, не может просуществовать долго.

Моральный уровень участников культуры, или степень ее интериоризации — не единственное благо, которое надо учитывать, оценивая культуру: к благам также относятся идеалы и произведения искусства. Но, достигая высоких идеалов, каждая культура одновременно получает основание презирать другие, поэтому идеалы — средство разграничения и вражды между разными культурами. Захват и преклонения перед идеалами собственной культуры является часто тем, что держит ту культуру в целости: например, видение идеала в господствующему классе является сдерживающим фактором для угнетаемого.

Но самая важная часть психического инвентаря культуры — это ее иллюзии, то есть религиозные представления.

ГЛАВА III. Итак, человек является врагом культуры. Но в случае исчезновения или отмены культуры человек оказывается один на один с естественным состоянием, которое пережить существу социальной гораздо труднее. Единственный человек, который получит определенную пользу от отмены запретов — это тиран, диктатор, но и он не застрахован от нарушения другими заповеди «не убий». В конце концов, главная задача культуры — защита людей от природы.

Правда, наивно было бы полагать, что стихия побеждена: она все более показывает свою силу, которая не уступает культуре. Как для всего человечества, так и для отдельного человека жизнь переносится тяжело. Страдания человек получает как от культуры, так и от природы. Помимо того, культура ни на секунду не прекращает заботиться о защите человека от природы.

На древнейшем уровне развития сознания произошло очеловечивание стихии — силам природы дано в представлении человека человеческих качеств. Прототип отца — грозного и одновременно надежного хранилища от проблем — выливается в образ богов. Боги имеют три функции: нейтрализация испуга перед природой, примирения с грозной судьбой — прежде всего в виде смерти, и вознаграждение за страдания, которые выпадают на долю человека в культурном сообществе. Правда, постепенно в воображении людей природные явления, безусловно, богами созданы, выходят из-под их юрисдикции, и лишь иногда они показывают свою силу с помощью, так называемых чудес. Судьба также выходит из-под их власти, или же, как люди начали догадываться еще в древности, боги сами имеют свою судьбу. Чем меньше значение имеют эти сферы, тем большим становится вес третьего и моральная роль божеств. Итак, теперь задача Бога — компенсировать недостатки культуры и вред, который она наносит, вести учет страданий, которые люди причиняют друг другу, следить за выполнением законов культуры.

Потребность во всем этом возникает с целью ограничить уязвимость человека с привлечением упоминаний о детстве. Это, с одной стороны, предохраняет человека от жестокой судьбы, с другой, от травм, которых наносит само человечество. Общий смысл этого таков: жизнь в нашем мире служит какой то высшей цели, которая, правда, трудно раскрывается, но, безусловно, предполагает совершенствование человеческого существа. Все, что происходит, всегда курирует высшее сознание.

Эти религиозные представления имели долгую историю развития, зафиксированную различными культурами в разных фазах. Взяв ту фазу, которая характерна для сложившейся европейской христианской культуры 20 века, Зигмунд Фрейд ставит вопрос: чем являются эти представления в ракурсе психологии и какова их действительная ценность?

ГЛАВА IV. Вторая задача религиозных представлений - исправить недостатки и недочеты культуры. Сама культура навязывает человеку религию из поколения в поколение, поэтому люди привыкли воспринимать ее как аксиому. Фрейд полемизирует с воображаемым оппонентом, который утверждает, что положение о создании культурой религиозных представлений является ошибочным. Прослеживается связь между однообразием мышления первобытного человека и монотипными представлениями религиозных людей.

Беспомощность ребенка проявляется и имеет свое продолжение в беспомощности взрослого. Первым объектом любви для ребенка становится мать, дающая приют и пищу. Затем функцию защитника перенимает отец, длящийся целое детство. Он сам представляет собой угрозу, возможно, через свои отношения с матерью. Отца столько же боятся, сколько им восхищаются. Когда человек, взрослея, замечает, что ее страхи взрослеют вместе с ней, и защитник ей необходим и в дальнейшем, она создает себе богов, наделяя их чертами отца, и вручает себя им — своим новым защитникам. Следовательно, формирование религии — реакция на человеческую слабость.

ГЛАВА V. Религиозные представления — это тезисы, высказывания о фактах и обстоятельства внешней или внутренней реальности, сообщает о том, чего мы сами своими глазами не видим и что требует веры. Поскольку они информируют нас о самом важном и интересном в нашей жизни. Да и вообще, все тезисы — даже такой, что Будапешт находится на реке Дунай, и тому подобные — которые мы не можем проверить самостоятельно, нуждаются в вере. Они предлагаются нам как уже готовый «полуфабрикат», результат наблюдений и размышлений, над которым нам самостоятельно много думать не надо, но тому, кто все же собирается провести этот процесс заново для себя, предлагается готовый образ действия.

Если поднимать вопрос "Почему необходимо верить в религиозные постулаты,то находим три ответа, которые на удивление трудно между собой согласуются: 1) Они заслуживают веры, потому что наши предки верили им, 2) Мы имеем свидетельства, дошедшие до нас из древности, 3) Поднимать вопрос о верности догматов веры вообще запрещено. Подобные попытки ранее строго наказывались, и теперь общество негативно реагирует на их восстановление. Последнее должно наглядно показать: общество боится подобных доказательств, потому что именно не имеет основательных доказательств о правдивости религии. Иначе оно бы охотно демонстрировало те доказательства людям. Два других резона: 1) Почему мы должны верить тому, во что верили наши предки, когда они были гораздо темнее и примитивные за нас и верили в такое, во что теперь уж точно никто не поверит; 2) Свидетельства, дошедшие до нас, отчасти очень подозрительные и сомнительные, и, как известно, фальсифицировались. Объяснение же непроверенных сведений таким источником, как божественное откровение, вообще не может вызывать доверие, ибо оно относится уже к религиозным представлениям, а ни одно утверждение не может доказать само себя.

Приведенные выше сомнения — не открытие,они в той или иной форме присутствовали во все эпохи, но, конечно, через гораздо тяжелый общественный гнет не были высказаны, что покалечило много душ и испортило много светлых голов.

Если все доказательства религиозных догматов идут из прошлого, так почему бы не поискать их и в современности, которой мы верим гораздо больше, чем прошлом? Если бы хотя бы один фрагмент религиозной системы был доказан, можно было бы поверить и в другие. Правда, спиритуализм «доказывает» существование в загробном мире душ людей, но спиритуалиста не удается опровергнуть гипотезу, что те «духи» — продукт их собственной психической деятельности.

Еще одно утверждение — «верую, ибо абсурдно» отцов церкви. То обозначает, что религиозные утверждение не подлежат ума, требуют особого интуиции и те, кто ее не имеют, должны просто верить. Так что же, спрашивает Фрейд, верить в каждый абсурд? Разум не имеет над собой высшей инстанции. Если верность религиозных представлений заключается в особом внутреннем переживании, то что делать с кучей людей, у которых того переживания нет?

Еще одна сфера — «фикции». Это утверждение из серии «как бы», в которые мы должны верить и соответственно вести себя. Так нам следует вести себя в отношении религиозных утверждений за их исключительную важность для общества. Человек, который не является философом, не поверят фальшивой веры в неверное предположение, ибо в ней действует разум совершенно другой конфигурации. Такой человек не склонен к тому, чтобы как раз в вопросах, затрагивающих важнейших сфер ее жизни, отказаться от достоверности.

ГЛАВА VI. Религиозные представления — это иллюзии, они являются реализациями древнейших и самых сильных человеческих желаний, и именно в силе этих желаний есть тайна их силы. Религиозная система дает ответы на все вопросы, которые интересуют человека, которые без этой системы ответов не имеют, а в ее рамках даже не требуют умственной работы от самого человека. Иллюзия не является обманом, она не обязательно совпадает с заблуждением, ибо иллюзию большей степени творит сам человек на основе своих внутренних желаний. Есть много примеров иллюзий, замешанных на сильном личном желании, как, например, иллюзия алхимиков, что из любого металла можно сделать золото. Сама иллюзия отказывается от своего подтверждения.

Религиозные представления являются иллюзией, и некоторые из них являются фантастически неправдоподобными, такими, которые совершенно не соответствуют нашему знанию о мире. Но о соответствии большинства из них действительному положению вещей судить мы не можем. Их все равно невозможно доказать и опровергнуть, зная мало для более близкого критического их рассмотрения. Однако единственный путь познания мира — наука.

Раздел VII. Когда религия является иллюзией, то не является иллюзиями также другие культурные предпосылки, на которых построены все наши социальные и политические институты? Фрейд вновь выводит человека воображаемого оппонента, который моделирует ужасную картину безрелигиозного, и поэтому бескультурного общества, в котором начнется хаос, следовательно, чтобы общество жило, нужна даже фальшивая вера в Бога.

После изложения этого Фрейд очень долго апеллирует к своим предшественникам, мнения которых он не менял, а лишь несколько дополнил, и размышляет о том, какой вред может нанести ему или кому другому данный труд. Есть объясняет, почему, прочитав эту работу, народ не ударится во всеобщий хаос. Оправдывает психоанализ и ссылается на свою же чрезмерную веру в силу интеллекта, который, очевидно, и должен сдержать безрелигиозное человечество.

Религия, безусловно, очень способствовала культуре, сделав для подавления асоциальных влечений много... но недостаточно. В течение многих веков она правила обществом, и результаты этой деятельности сейчас имеющиеся перед нами. Результаты следующие: невероятно много людей недовольны культурой, ощущая ее игом, которое надо сбросить, и в своем неудовлетворении или пытаются ее изменить, или впадают в экзистенциализм и нигилизм.

Возможно, люди в эпоху абсолютного господства религиозных учений были счастливы, но не высокоморальными — им всегда удавалось определенным образом осождать религиозные правила и таким образом сорвать их действие. Священники — служители религии — в том плане шли людям навстречу. Действие божественного суда всегда прекращалась с божьей доброй воли: люди грешили, потом каялись, приносили жертвы и снова грешили.

В наше время религия имеет меньшее влияние на людей не потому, что ее обещания стали менее сладкими, а потому, что они в глазах людей уже менее вероятны. Конечно, во многом это произошло из-за укрепления позиций науки в человеческом сознании. Критика подточила силу документальных религиозных доказательств, естествознание нашло в них ошибки и заблуждения, сравнительные исследования выявили роковую аналогичность наших религиозных представлений и духовной продукции примитивных народов и эпох.

Раздел VIII. В случае выполнения последней рекомендации, конечно, придется от чего отказаться, но достижений будет больше, к тому же мы избежим большой опасности. Люди могут не решиться на то, боясь какого чрезвычайного чудеса. Но такое чудо уже не произошло, когда люди отказывались ради совершенной религии от первоначальной.

Требование культуры не убивать соседа, которого ты ненавидишь, была вызвана невозможностью в ином случае человеческого сосуществования. Убийство может вызвать кровную месть и вызвать цепную реакцию, в рамках которой против сильных объединялись бы слабые. Общество создается одинаковой для всех опасностью для жизни, ибо оно запрещает убийство всякого, кто переступает через запрет. Так со временем возникают юстиция и система наказаний.

Те, кто утверждают, что запрет исходит от бога, берутся предугадать его намерения и знать, что он также против человеческого взаимоуничтожения. Таким образом, ставили этот запрет в зависимость от веры в бога (если не веришь — можешь убивать). Забрав такое свое утверждение назад, люди могут довольствоваться социальным обоснованием юстиции и вывести этот запрет из-под угрозы. Кроме того, многие запреты явно созданы людьми для обеспечения своей пользы. Поскольку очень трудно понять, где запрет продиктованный якобы Богом, а где — людьми, лучше вывести из игры Бога, чем наоборот. Тогда люди относились бы к законам благосклонно, понимая, что созданы они не только для их закрепощения, а скорее для защиты их интересов. Это был бы важный шаг на пути к примирению с культурой.

Первоначальный запрет убийства отца переходит на запрет нарушать волю бога. События, которые происходили в доисторические времена, отражаются на необоснованных религиозных ограничениях — следовательно, можно считать религию приобретенным общечеловеческим навязанным неврозом. Понимание исторических ценностей содержания религиозных учений не оправдывает их существование. Истинность религии настолько искажена многократными переделками, что можно с нее уже не считаться. Следовательно, отмена религии вполне оправдана.

Раздел IX. Фрейд начинает раздел из перечня возможных контраргументов, которые на данном этапе развития концепции могут возникнуть в воображаемых оппонентов: 1) Что он (Фрейд) предполагает противоречие относительно безопасности / опасности данной работы, если она будет опубликована; 2) Что он признает верховенство аффективного (Страсти, влечения) над поведением человека, но предлагает запросто заменить то рациональным; 3) Что все попытки заменить религию на ум приводили к кровавым и тяжелым последствиям; 4) Что, если религию, как простой «невроз общества», устранить, может быть многовато потеряно. На все это Фрейд находит рациональный ответ: 1) Настоящему верующему не страшна эта работа, потому что его вера не поколеблется через нее. А вот большие массы людей, подлежащих культуре из-за страха перед ней, могли бы поддаться влиянию этой работы, но узнают об упадке религии и без нее. 2) Фрейд перечисляет те деформации психики, которые влечет религия, насильственно внедряется среди детей самого раннего возраста. Одна из самых уязвимых для религии сфер — сексуальная, которая, по Фрейду, является самой главной и связана непосредственно с подсознанием. 3) Фрейд согласен, что идея перевернуть и уничтожить религию одним ударом — это утопия, которая может привести к худшим последствиям. Но, сравнивая религию с инфантилизмом, а религиозную человека — с ребенком, автор утверждает, что инфантилизм подлежит преодолению, и человечество должно выйти на качественно новый уровень сознания — взрослый.

Автор верит в то, что человек окажется сильнее всех культурных ограничений, и потеря веры в загробную жизнь сделает ее жизнь лучшей, а культура никого больше не подавлять.

ГЛАВА Х. Очередные контраргументы, приводимые Фрейдом — прежде всего то, что религию невозможно устранить, не заменив ее на другую, равноценную систему учений и ограничений. А цель этой работы, мол, лишь в том, чтобы заменить одну иллюзию, аффективно ценную и испытанную, такой, что испытания еще не прошла и весьма сомнительна.

Да, соглашается автор, возможно, его надежды на перемены — иллюзорны, но эти иллюзии, в отличие от религии, не имеют маниакальный характер, поэтому они не такие уж неисправимые. Примат интеллекта, утверждает он, реет вдали, но и даль не так уж недостижима. И на пути к этой цели религиозные идеи должны исчезнуть. Даже очищенные, кристаллизованные, они погибнут, если будут иметь целью сохранить, то утешительное от религии.

Также автор указывает на разницу в отношении к иллюзий (воображаемого оппонента — к религии, автора — в собственных теорий). Если религиозным людям трудно было бы пережить, если бы их представления оказались неоправданными, то тем, кто верует в «бога Логоса», падение их иллюзии мало чем грозит. Они верят, что наука в своих поисках способна, в конце концов, объяснить если не все, то большинство феноменов, которые сейчас объясняет религия. Сторонники религии не могут простить науке то, что она поколебала позиции религии в обществе. Но изменение научных представлений — не разрушение, а прогресс. Закон, который вчера считали фундаментальным, теперь оказывается частным случаем, какой широкой закономерности или модифицируется другим законом: грубое приближение к истине вытесняется болеем совершенным, которое, в свою очередь, ожидает дальнейшее совершенствование. Попытка доказать, что наука, привязанная к нашему физическому существованию, способна дать нам только субъективные результаты, оказались напрасными. Вопрос о том, как устроен наш мир, без учета нашего восприятельного психического аппарата, является пустой абстракцией, лишенного всякого практического интереса.

Наука — не иллюзия; иллюзией, утверждает Фрейд, есть надежда получить откуда-то, чего наука не может нам дать.

Фрейд был убежденным атеистом. К религии он подходит, занимая сциентическую позицию. Фрейд полагает, кроме создания идеалов, во всём остальном научное мировоззрение может успешно соперничать с религией. Он считает необходимым заменить религиозное воспитание на развивающее интеллект и основанное на научном мировоззрении.

В переписке с Фрейдом Ромен Роллан утверждал, что религиозность в нём особое «океаническое» чувство вечности, чего-то бескрайнего, безграничного. Фрейд, однако, отмечал, что у него отсутствует такое «океаническое» чувство, хотя и признавал его наличие у других.

В «Будущем одной иллюзии» Фрейд в основном критически отзывается о религии, характеризуя её, как социальную иллюзию, и даже как особую форму коллективного невроза, которая является, «по-видимому, самым главным из психических изобретений цивилизации». Он приходит к выводу, что все религиозные верования являются «иллюзиями, неподверженными доказательствам»^.

Поиск по сайту: