САМОЕ ГЛАВНОЕ

Как бы значительно ни было изменение норм поведения внутри новорожденного этноса, но решающим было не это, а отношение с соседями, т.е. этническим окружением. Большая часть монголов категорически предпочитала старые, привычные формы быта. Военно‑демократический строй их не манил; напротив, он вызывал у них отвращение. Меркиты, стрелометное племя, были врагами Чингиса, воинственные татары — тоже. Чжурчжэни противились любому упорядочению степняков. Найманы сами претендовали на первенство в Степи, причем их поддерживали ойраты — лесной этнос в Западной Монголии.

Единственным союзником монгольской орды был кераитский Тогрул, получивший от императора Золотой империи (Кинь) титул «ван». Монголы называли его Ван‑хан. Однако Тогрул не пользовался в своем царстве популярностью. Многие подданные настолько ненавидели своего хана, что предпочитали поддаться найманам. Тогрул держался только благодаря помощи монголов — сначала Есугея, потом Тэмуджина. Естественно, противники Тогрула стали врагами Тэмуджина. Поэтому поддержка кераитов была ненадежна.

Но и внутри орды было неспокойно. Субпассионарии не любят подчиняться дисциплине. Поэтому за время отсутствия Тэмуджина численность воинов его орды, которой управлял его брат Хасар, значительно сократилась. Верными остались лишь нухуры Чингиса и племена урут и мангут. Лучшим выходом был бы мирный договор, но в те времена договариваться было трудно, ибо понятия дипломатической неприкосновенности не существовало во всем мире. Если посол передавал неприемлемое предложение, его убивали. Иногда за этим следовала война, но не всегда, и рассматривалась она не как воздаяние за преступление, а просто как решение проблемы, о которой не удалось договориться. Новый общественный императив монголов — взаимовыручка — включал в себя гарантию, даваемую боевому товарищу, ставшему жертвой предательства. Если его не могли спасти, то за него следовало отомстить нарушителям закона гостеприимства. Противники монголов на это возражали, что и на войне убивают, и что обман, ныне называемый дезинформацией, дозволен, и что те, кто не убивал посла, не виноваты, а следовательно не несут за чужой поступок ответственности.

На это монгольское правосознание возражало, что смерть на войне действительно естественна, ибо «за удаль в бою не судят». Более того, самым доблестным противникам, попадавшим в плен, предлагалась не только пощада, но и прием в ряды монгольского войска с правом на выслугу. Дезинформацию монголы, как митраисты, делили на обман противника, который должен воспринимать обстановку критически, и на предательство или обман доверившегося клятве, т.е. договору или обычаю гостеприимства. Предателей и гостеубийц уничтожали беспощадно вместе с родственниками, ибо, считали они, склонность к предательству — наследственный признак.

И наконец, истребление населения городов, где были убиты послы, с точки зрения монголов, было тоже логично. Народ, поддерживающий своего правителя, должен делить с ним ответственность за его поступки. Для классовых обществ, где народ угнетен, такое мнение нелепо, но монголы такого безобразия, как классовый гнет, не могли вообразить. Города, в которых были убиты парламентеры, монголы называли «злыми городами» и громили их, считая, что это справедливо. Так были разрушены Балх и Козельск, причем последнему никто не оказал помощи, хотя рядом были Смоленск, Киев и Чернигов, а владимирский князь Ярослав ходил с войском на Литву. Видимо, они знали, из‑за чего гибнет Козельск. И отнюдь ему не сочувствовали.

Позднее из‑за убийства послов погибла империя Сун и была разорена Венгрия.

Католические и мусульманские авторы приписывали эти разрушения особой кровожадности монголов, забывая, а вернее, умалчивая о причинах этих войн.

А ведь в прочих случаях дело обстояло по‑иному. «В конце февраля 1221 г. монголы взяли Мерв, якобы частью перебив, частью уведя в плен его население; в конце того же года Мерв восстал, был взят, и погибло свыше 100 тыс. человек… а через несколько месяцев Мерв выставил 10 тыс. воинов для войны с монголами. Очевидно, сотни тысяч человек, будто бы избивавшихся монголами в Закаспии и Иране, существовали только в воображении восточных авторов» ««Грумм‑Гржимайло Г.Е. Указ.соч.С.430; приведена литература»». Нет, конечно, монголы не были добряками! Иначе они не могли поступать, ибо на всех трех фронтах — китайском, переднеазиатском и кумано‑русском — против них стояли силы, значительно превышавшие их по численности и вооружению. Побеждали они благодаря дисциплине и мобильности, но ведь и то, и другое возможно только при высокой пассионарности, а эта последняя в свою очередь порождает оригинальную ментальность и стереотип поведения.

Монгольские воины не рассчитывали последствий своих поступков, потому что на войне думать некогда. Они вели себя так, как им подсказывала их природа, изменившаяся из‑за пассионарного толчка. Им и в голову не приходило спрашивать себя: правы ли они или в чем‑то виноваты? На популяционном уровне действия этноса запрограммированы окружающей средой, культурой и генетической памятью. На персональном — они свободны. То, что среди монголов, как впрочем, и среди их противников, были люди добрые и злые, жадные и щедрые, храбрые и слабодушные, для статистической закономерности этногенеза не имело никакого значения. Важно другое: столкновение разных полей мироощущения всегда порождает бурную реакцию — гибель избыточных пассионариев, носителей разных традиций.

Но то, что остается, уже не похоже на исходные компоненты процесса.

Уцелевает серая посредственность, прозябающая до очередного пассионарного взрыва. А поскольку здесь описан природный процесс, то моральные оценки к нему неприложимы.

Поиск по сайту: