Формирование понятия и язык

Для мышления характерным является его обобщенный и опосредствованный характер. Выделяя общие свой­ства, вскрывая общие отношения, связывающие те или иные предметы и группы их, мы раскрываем существен­ные черты этих предметов, выявляем закономерные, не­обходимые связи между ними. Процесс выделения общего в явлениях действительности есть процесс формирования понятия о них. Мышление осуществляется посредством оперирования понятиями. Образование понятий и опери­рование ими в составе суждений, умозаключений, доказа­тельства и т. д. невозможно без слова, без языка.

Анализируя процесс образования понятия и роль сло­ва в его образовании, остановимся на следующих вопро­сах: 1) Как образуется понятие в процессе перехода от чувственной ступени познания к рациональной, каковы те закономерности высшей нервной деятельности, которые лежат в основе этого перехода? 2) Как образуются поня­тия у людей, овладевающих опытом прошлых поколении

в ходе воспитания и обучения, в ходе практической их деятельности? 3) Как образуются научные понятия в ходе развития наук и практической деятельности человека, выводящих человечество за пределы ранее достигнутого уровня познания?

Когда тот или иной предмет мы воспринимаем непо­средственно — в виде ощущения, восприятия или пред­ставления, мы воспринимаем его как индивидуальный, единичный предмет: нельзя иметь ощущения «красного вообще», восприятие «дерева вообще» и т. д., т. е. ощу-щагь и воспринимать общие свойства всех красных пред­метов и всех деревьев. Процесс ощущения, восприятия представляет собой непосредственную связь предмета и того образа, который он в нас вызывает в момент его воздействия на наши органы чувств. Поэтому ощущения и восприятия не требуют своего закрепления, своей мате­риализации в виде слова: сама непосредственная связь познающего субъекта и познаваемого предмета обеспечи­вает существование ощущений и восприятии. Знак, слово нужно лишь тогда, когда познаваемый предмет не дан нам в чувственном восприятии и когда требуется одно­временно выявить те общие признаки, которые сущест­вуют у множества предметов. Поскольку нам в чувствен­ном восприятии не даны сразу общие и отличительные признаки всех деревьев, постольку необходим особый ма­териальный носитель выделенного нами общего свой­ства. Этим материальным носителем и выступает слово. Тем более слово необходимо тогда, когда нам необходимо закрепить, материализовать мысль о чувственно не вос­принимаемых свойствах и отношениях предметов дейст­вительности (например, для закрепления понятий о стои­мости, числе, функции, материи, законе и т. п.).

Характеризуя субстанцию стоимости и отмечая ее аб­страктный характер, К. Маркс писал: «В прямую проти­воположность чувственной грубой осязаемости [Gegenstan-dlichkeit] товарных тел, в стоимость [Werthgegenstandlich-keit] их не входит ни одного атома вещества природы. Вы можете ощупывать и разглядывать каждый отдельный то­вар, делать с ним что вам угодно, он, как стоимость [Werthding], остаётся неуловимым» '. Слово и является как раз тем стержнем, благодаря которому становится

¹ К. Маркс, Капитал, т. I, Госполитиздат, 1955, стр. 54. 98

возможным процесс мысленного отвлечения от единично­го и выделение общих и существенных чувственно не вос­принимаемых свойств и отношений.

Процесс мышления характеризуется способностью об­разовывать понятия, обобщать. В свою очередь процесс обобщения, образования понятий неразрывно связан с процессом абстрагирования (с процессом отвлечения от ^\ каких-либо свойств предметов и отношений между ними и одновременно с процессом выделения определенных свойств предметов и отношений между ними). Свойства предметов и отношения между ними, таким образом, в процессе мышления отделяются, абстрагируются от своих носителей, нам приходится производить мысленные опера­ции с «тяжестью вообще», со «скоростью вообще», с «по­добием вообще» и т. п. Поскольку такие абстрагированные свойства не могут в нас вызвать представлений (мы их ранее никогда не наблюдали в «чистом» виде), постольку единственным средством их закрепления и «объективиро-вания» может быть слово. В этом смысле процесс мышле­ния есть одновременно и процесс оперирования словами.

Однако известно, что когда человек мыслит, он зача­стую не произносит слов вслух. В этом случае, как уста­новлено экспериментально, импульсы, поступающие в органы речи, «...не влекут за собой «слышимого» слова, однако они вызывают как бы зачаточные движения в органах речи. Нередко в процессе размышления, очевидно. под влиянием усиления эфферентных импульсов, работа органов речи становится ощутимой: можно обнаружить легкие движения языка, шевеление губ, а иногда дело до­ходит до настоящего произнесения слов» '.

Таким образом, материализация мысли в слове проис­ходит не только при звуковом, но и при мысленном вос­произведении слова.

Более того, физиология высшей нервной деятельности установила, что речевая деятельность человека есть услов­но-рефлекторная деятельность второй сигнальной систе­мы. Эта условно-рефлекторная деятельность второй сиг­нальной системы составляет существенную сторону физиологического процесса, лежащего в основе мыслитель­ных процессов человека.

^; А. Н. Кабанов, Очерк физиологии высшей нервной деятельности Издательство академии педагогических наук РСФСР, М. 1956, стр. 127.

Остановимся теперь на вопросе о том, каткую роль играет слово в процессе усвоения человеком уже извест­ных человечеству понятий в ходе воспитания и обучения и какую роль оно играет в процессе образования новых понятий, ранее неизвестных в науке.

Процесс обучения — процесс передачи накопленный знании — совершается посредством слов (произносимых или написанных).

Усвоение большинства научных понятий, которыми вла­деет человек, происходит преимущественно в ходе систе­матического обучения. Последнее предполагает уже вла­дение родным языком и определенной совокупностью по­нятий, необходимых в повседневной жизни. Эти понятия вырабатывались у человека в процессе его жизненного опыта, непосредственного оперирования с предметами, в процессе изучения языка.

В ходе обучения вновь разъясняемое понятие высту­пает непременно облеченным в определенную языковую «материальную оболочку». Обучающий посредством слов, закрепляющих уже известные понятия, раскрывает содер­жание нового понятия. При этом в словесной форме фор­мулируется содержание общих и отличительных призна­ков, раскрывается их взаимоотношение и выясняется таким путем тот круг предметов, к которым данное поня­тие относится.

Процесс раскрытия содержания того или иного нового понятия может совершаться и другим путем. Показывая отдельные предметы, мы указываем на общие и специфи­ческие черты их и затем вводим слово, обозначающее эти общие и специфические черты. В данном случае для нас существенно подчеркнуть, что познание в процессе обуче­ния, формирование новых понятий совершается на базе слов, значение которых уже известно обучающимся из прошлого опыта.

Процесс обучения строится всегда таким путем, что, прежде чем ознакомиться с каким-либо сложным поня­тием, требуется овладеть совокупностью других понятий и соответствующих им слов, посредством которых можно отобразить содержание более сложного понятия, подлежа­щего изучению. Наглядным примером этого является из­ложение наук в различных школьных учебниках. Так, из­ложение основ геометрии предполагает знакомство учащегося с определенным кругом понятий, которые не

определяются явным образом в системе данной науки, а известны ему из практики (например, понятия «линия»,; «длина» и т. п.). На основании этих понятий и соответст­вующих им слов в науку вводятся новые понятия, отра-кающие новые, неизвестные ранее свойства и отношения дежду предметами.

Заметим, что в процессе обучения мы овладеваем че-JC3 посредство известных нам слов и содержанием опре­деленных понятий, и содержанием определенных сужде-дий, в форме которых в науке формулируются различные правила и законы. В этом. случае нам уже недостаточно жать значение отдельных слов, поскольку здесь идет эечь о смысле целого предложения. Кроме значения слов, мы должны уметь понимать значение различных связей злов в предложении, а это требует более глубокого овла­дения грамматическим строем данного языка.

В отличие от этого каждый новый этап научного ис­следования расширяет границы науки, все более и более "(риближает нас к познанию абсолютной истины. Прежде всего затронем вопрос о роли слова в формировании таких •юнятий, когда происходит процесс выделения признаков, известных нам из прежнего опыта, т. е. находимых нами з других известных нам предметах; в этом случае нам?аранее будут известны и значения слов, соответствующих втим признакам. Далее мы коснемся вопроса о формиро­вании понятий, образующихся в результате выделения |ранее неизвестных нам, еще не познанных наукой свойств предметов и явлений, когда слова, соответствующие этим признакам, также неизвестны.

Допустим, биолог исследует определенную совокуп­ность растительных организмов, ранее неизвестных науке. В результате произведенного анализа этих организмов, в процессе наблюдения за их образом жизни он открывает ряд общих черт (признаков) этих организмов, которые дают возможность отличить данную совокупность орга­низмов от других организмов, раскрыть их существенные черты. Результат такого исследования завершается по­дысканием определенного термина (слова), в котором закрепляются результаты произведенного исследования.

Это не означает, однако, что результат, полученный в ходе исследования, до выработки соответствующего ново­го термина существовал помимо слова. Он как определен-

ная совокупность мыслей существовал до этого на базе известных нам слов и предложений.

Язык, слово, в процессе познания исследуемой группы организмов и в процессе образования соответствующего понятия играет весьма существенную роль. Выделение общих признаков осуществляется посредством языка, при этом мы из прошлого опыта знаем, какой звуковой комп­лекс соответствует данным признакам. Например, иссле­довав способ размножения данного растения, мы обнару­живаем у него общее свойство споровых растений, а имен­но: свойство размножаться спорами. Понятие же о размножении спорами и слова, соответствующие этому понятию, нам были заранее известны.

Результаты работы анализа закрепляются новым зву­ковым комплексом, областью приложения которого явля­ется данная исследуемая группа предметов. Образован­ное таким путем понятие развивается, обогащается новым содержанием. Мы можем открывать новые особенности образа жизни данных организмов, их взаимоотношений с другими организмами, устанавливать те или другие об­щие им признаки. Все эти признаки также войдут в содер­жание образованного понятия о данных растительных организмах. В процессе дальнейшего развития понятия слово играет существенную роль: вновь открываемые признаки закрепляются в соответствующих словах.

Теперь перейдем к рассмотрению вопроса об образова­нии понятия, в содержании которого отражены признаки, еще никогда не встречавшиеся нам в других предметах и которым поэтому в языке не соответствует определенное слово. При этом мы рассмотрим такой наиболее сложный случай абстракции, когда предметом абстрагирования бу­дут свойства, не воспринимаемые чувственным путем (на­пример, свойства «быть стоимостью», «быть числом» и т. п.). Нас интересует главным образом роль слова в про­цессе абстракции. Проиллюстрируем этот процесс абст­ракции на примере анализа К. Марксом понятия стоимо­сти. Для выяснения понятия стоимости Маркс прежде все­го останавливается на анализе обмена товаров. Маркс показывает, что понятие «стоимость» может быть выделе­но лишь в результате исследования тех отношений между товарами, в которые они вступают при их взаимном обме­не, в ходе которого они приравниваются друг к другу, не­смотря на их различный качественный характер. Возни-102

кает вопрос: что представляет собой то общее, что позво­ляет устанавливать отношение равенства между двумя совершенно различными в качественном отношении това­рами.

Маркс выясняет этот вопрос. «Возьмём... два товара, напр. пшеницу и железо. Каково бы ни было их меновое отношение, его всегда можно выразить уравнением, в котором данное количество пшеницы приравнивается из­вестному количеству железа, напр.: 1 квартер пшеницы = а центнерам железа. Что говорит нам это уравнение? Что в двух различных вещах — в 1 квартере пшеницы ива центнерах железа — существует нечто общее равной вели­чины. Следовательно,— заключает Маркс,— обе эти ве­щи равны чему-то третьему, которое само по себе не есть ни первая, ни вторая из них» ¹..

Далее Маркс выясняет, что представляет собой это третье, общее различным обмениваемым друг на друга потребительным стоимостям. Это общее оказывается стои­мостью товаров.

«Таким образом,— пишет Маркс,— то общее, что вы­ражается в меновом отношении, или меновой стоимости товаров, и есть их стоимость» ².

Исследуя вопрос о том, каким путем можно объяснить возникновение в науке понятия стоимости, Маркс тем самым выясняет, как происходило формирование этого понятия в процессе познания человеком окружающей его действительности. Выделить новое, неизвестное еще нам свойство возможно лишь в результате обнаружения и анализа определенных отношений между рассматривае­мыми предметами. Эти отношения отличаются тем, что они непосредственно связаны с практикой, непосредственно. вплетаются в практическую деятельность человека. Так, ' выделение свойства стоимости и тем более образование понятия стоимости стало возможно после того, как чело­век стал обменивать товары. Другими словами, выделе­ние свойства стоимости стало возможно лишь тогда, ког­да человек практически осуществлял отношение обмени­ваемое™ между товарами.

На ряде других примеров Маркс показывает, что опи­санный им способ абстракции носит весьма распространен-

¹ К,- Маркс, Капитал, т. I, стр. 43.

² Там же, стр. 45.

ный характер. Вскрыв, что между всеми обмениваемыми потребительными стоимостями существует нечто общее, представляющее собой стоимость этих товаров, Маркс вы­ясняет затем природу этого общего, сущность стоимости. Маркс показывает, что стоимость представляет собой «аб­страктно человеческий труд», количество которого «изме­ряется его продолжительностью, рабочим временем...»'.

Итак, в процессе познания мы сначала обнаруживаем нечто общее между изучаемыми предметами, а затем уже раскрываем природу, сущность этого общего, двигаясь «... от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности»'².

Какую же роль в ходе такой абстракции играет слово? Сначала мы выделяем общие черты изучаемых пред­метов. Это общее (общие признаки) обнаруживается на­ми в результате рассмотрения отношений, взаимосвязей между изучаемыми предметами. В отличие от ранее рас­смотренного способа абстракции, когда нам известны из прежнего опыта абстрагируемые свойства и соответствую­щие им слова, здесь абстрагируемые свойства являются новыми для науки, и мы еще не знаем слов, им соответст­вующих. В данном случае для обозначения этого общего признака или свойства человеком подыскивается соответ­ствующий термин, название, «материальная оболочка». До того, как найден этот термин, это свойство обычно фиксируется описательно. Очень часто вновь обнаруживае­мое и не наблюдавшееся ранее явление или признак фик­сируется в сочетании слов, уже известных в том или ином языке. Так возникли сочетания слов «подводная лодка», «шагающий экскаватор» и т. п. Иногда эти сочетания слов объединяются в единое слово (например, пароход, паро­воз, электровоз).

В некоторых случаях для обозначения вновь открытого или появившегося предмета берутся слова, обозначающие те его стороны, которые были ранее известны человеку в других 'предметах. При этом на новый предмет перено­сится имя другого ранее известного предмета (или одной из его сторон) в том случае, когда имеется какое-то сход­ство этих предметов в их объективных свойствах, в их использовании человеком, в их поведении.

¹ К. Маркс, Капитал, т. I, стр. 45.

² В. И. Ленин, Философские тетради, Госполитиздат, 1947, стр. 193,

Так, слово «месяц» в русском языке образовалось от слова «измерять». «Месяц» значит измеритель. Это слово возникло, по-видимому, в связи с тем, что люди считали, что измерять время можно при помощи лунных фаз.

В основу же слова «луна» в латинском языке был по­ложен другой признак, а именно: признак ее изменчиво­сти, непостоянства. Слово «луна» в латинском языке свя­зано со словами «непостоянный», «капризный», «прихот­ливый».

Признаки, лежащие в основе образования новых слов, впоследствии в сознании людей утрачиваются, и мы начи­наем закреплять за соответствующими словами иные при­знаки, по которым и происходит опознавание предмета через слово. Так, в сознании современного человека при произнесении слова «рубль» не возникает мысли о дейст­вии рубить (хотя слово «рубль» происходит от глагола рубить), при произнесении слова «стол» не возникает мысли о действии стлать (хотя слово «стол» произошло от глагола стлать), а возникают совсем иные признаки, позволяющие нам рубли и столы отличить от других пред­метов.

Новые понятия и соответствующие им новые слова возникают не только в ходе развития науки, они возни­кают и в процессе производственной, как и всякой иной, деятельности человека. Диалектический материализм учит, что практика есть основа познания. Преобразуя дей­ствительность на основе познания объективных законо­мерностей, люди в процессе повседневного труда и повсе­дневной жизни открывают новое в явлениях и предметах окружающей их действительности и являются творцами новых слов, закрепляющих это новое.

Ввиду того что язык и мышление неразрывны, мы имеем возможность, исследуя языки стоящих на различных ступенях общественного развития народов, судить об абст­рагирующей силе их мышления, об уровне достигнутых ими знаний. Развитие мышления совершалось от конкрет­ного к абстрактному, поэтому в процессе поступательного развития человечества появлялись все более и более об­щие абстрактные понятия, отражающие все более общие связи между предметами и явлениями окружающего нас мира. Это свидетельствует о том, что человек под влия­нием развития общественно-производственной практики проникал в сущность предметов, раскрывал необходимые

и закономерные связи между ними. Это подтверждается анализом словарного состава и грамматического строя языков племен, стоявших на низкой ступени обществен­ного развития.

Если в языках отдельных племен Австралии сущест­вуют числительные лишь для обозначения чисел «один», «два» и «три», то это совсем не означает, что они не умеют считать далее, чем до трех, что они не имеют идеи числа вообще. Эти факты свидетельствуют лишь о том, что их языки в своем словарном запасе и грамматическом строе отразили и сохранили историю развития этих народов в далеком прошлом.

В языке может не существовать тех или иных слов, обозначающих отдельные понятия, но эти понятия могут выражаться системой языка в целом (например, описа­тельно). Если болгарский и новогреческий языки утрати­ли инфинитив, то из этого вовсе не следует, что болгарин и грек не имеют способности представлять себе отвлечен­но глагольное действие. По наличию или отсутствию в том или ином языке тех или иных слов, выражающих общие понятия, по отношению тех или иных грамматиче­ских категорий нельзя заключать, что говорящий на нем народ не обладает этими общими понятиями, категория­ми, что он не способен их выразить на своем языке.

Исследователи сообщают, что в языке племени чироки вместо местоимения «мы», которое в развитых языках указывает на множественное число действующих лиц, имеются более конкретные способы выражения этой же идеи. Вместо местоимения «мы» там встречается множе­ство местоимений, выражающих следующие понятия: «я и ты», «я и вы», «я и вы двое», «я и он», «я, вы и он или они» и т. д. В ряде австралийских языков наряду с мно­жественным (а также в тех случаях,' когда оно и отсутст­вует) существует двойственное, тройственное и четвертное число. В некоторых языках существует множество гла­гольных приставок, назначением которых является указа­ние на то, сколько человек действует и на какое количест­во людей распространяется действие этих людей. Глаголь­ные формы чрезвычайно дифференцированы. При помощи различных грамматических средств (суффиксов, вспомо­гательных глаголов) можно выразить множество оттен­ков, связанных с детализацией места и времени действия (например, в кафрском языке, в языке племени нжеумба).

Добавляя различные окончания к глаголу «молотить» можно выразить следующие мысли:

Я буду молотить утром»» весь день»»» ночью»»» снова

Характерным для этих языков является то, что в них существовало множество грамматических средств для точ­ного и весьма детального фиксирования пространственных соотношений. В кламатском языке имеются особые место­имения, имеющие тот же смысл, что и местоимение «этот», отдельно для одушевленных предметов и для неодушев­ленных, отдельно для предметов, к которым можно при­коснуться, отдельно для предметов, находящихся совсем близко, отдельно для предметов, стоящих перед говоря­щим, и отдельно для предметов, которые просто находятся в поле нашего зрения.

Наречия также весьма конкретно и детально выра­жают отношения в пространстве. Так, в кламатском язы­ке нет абстрактного местоимения «здесь», но зато имеются наречия, в которых конкретизируется это понятие, а имен­ию следующие: «здесь совсем близко», «здесь напротив», кздесь сбоку» и т. п. Яхганы Огненной Земли, используя местоимения, всегда при этом указывают при помощи определенных грамматических средств, находится ли чело­век на самом верху вигвама (жилища) или у двери, на­водится ли он в глубине, вправо или влево от вигвама, в:амом вигваме, у порога или вне жилья.

У некоторых австралийских племен нет слов, выража­ющих общие понятия — дерево, рыба, птица и т. д., но у аих существует множество слов, выражающих отдельные зиды деревьев, рыб, птиц и т. д. У тасманийцев не было слов, выражающих такие абстрактные свойства, как твер­дый, круглый и т. п. Эти свойства они выражали описа­тельно: вместо твердый они говорили «как камень», вместо круглый — «как луна», и т. п. В языках племен из архипелага Бисмарка нет слов для обозначения понятий различных цветов. Идеи цвета в этих языках также выра­жают описательно. В Южной Австралии каждая тора, [каждый мельчайший холмик имеют свое имя: слова же п,ля выражения понятия горы и холма в данных языках нет. Отдельные числительные у некоторых племен Австра-

лии существуют лишь для чисел «один», «два» и «три». Та­кого рода примеров можно привести огромное множество.

Сопоставление- этих языков с языками народов, стоя­щих на высокой ступени общественного развития, показы­вает, что развитие языка, а следовательно и мышления, происходило по линии обогащения языка категориями, выражающими наиболее общие, абстрактные отношения, по линии обогащения мышления более абстрактными по­нятиями, позволяющими сознанию более глубоко отобра­зить конкретную действительность.

Нельзя говорить ни о каком особом типе мышления людей, стоящих на более низких ступенях культуры, как то утверждают Леви-Брюль и другие буржуазные этно­графы и социологи. Никакого особого типа мышления — пралогического или дологического — не было и нет. Мыш­ление современного человека отличается от мышления людей, стоящих на более низкой ступени общественного развития, только лишь по глубине содержания понятий. По своему типу, по своему логическому строю мышление всех людей одинаково.

Необходимо отметить, что если развитие мышления людей в историческом плане шло по пути от конкретного к абстрактному (о чем свидетельствует история языка), то в ходе развития мышления ребенка мы встречаемся с отклонениями от этого общего пути. Так, например, хоро­шо известно, что ребенок ранее овладевает такими слова­ми, как «рыба», «птица» (называя этими словами любую рыбу, любую птицу), и лишь затем овладевает словами, которыми обозначаются различные разновидности рыб и птиц (например, словами карп, щука, ласточка, голубь и т. д.). Следовательно, и понятия, более общие и абст­рактные, ребенок усваивает ранее, чем понятия, менее общие и абстрактные. Это связано с тем, что ребенок обра­зует эти понятия не в ходе своей непосредственной практи­ки, а в процессе воспитания, в процессе речевого общения с людьми, которые уже овладели этими понятиями, овладе­ли известным опытом, накопленным человечеством. Опыт воспитания подрастающего поколения показал, что для более эффективного развития мышления ребенка, овладе­ния им речью иногда целесообразно бывает начинать про­цесс обучения ребенка с усвоения им более абстрактных понятий и затем уже переходить к менее общему и аб­страктному.

у!08

«Языки» точных наук, их особенности и значение

В настоящее время в современной буржуазной позити­вистской философии широко обсуждается вопрос о так называемых языках точных наук. При этом современные позитивисты извращают роль и значение этих вспомога­тельных языковых средств, получивших весьма широкое распространение в математике, математической логике, химии, математической физике и других точных науках. Неопозитивисты утверждают, что национальные языки не могут быть полноценным средством общения между людь­ми в силу смысловой многозначности слов и алогичности, что современные национальные языки должны быть рефор­мированы по образцу «языков» точных наук, где каждый знак имеет одно единственное значение, где связи между знаками являются показателями логической связи между обозначаемыми предметами, где, другими словами, дости­гается полное соответствие между логическими и грамма­тическими категориями.

Примером такого совершенного «языка» может быть любое исчисление математической логики.

Всякое логическое исчисление представляет собой аксиоматически построенную дисциплину, в которой пе­ременные знаки обозначают мысли или предметы различ­ного конкретного содержания, а постоянные (логические константы) обозначают логические связи (отношения) или операции над предметами или мыслями любого конкрет­ного содержания. Кроме того, в логических исчислениях определены правила, позволяющие из одних простых предметов (соответственно мыслей) получать новые пред­меты (или мысли), имеющие смысл для данного исчисле­ния, а также правила вывода, позволяющие из одних доказанных суждений получать другие доказанные суждения.

Реформирование национальных языков по образцу «языков» точных наук связывается современными позити­вистами с выработкой ими «научной» методологии. Неопо­зитивисты отрицают мышление человека как реальный факт на том основании, что мышления человека как тако­вого никто никогда не наблюдал в личном опыте. Человек наблюдает в опыте лишь поступки людей, воспринимает их речь, классифицирует, изучает эти факты и тогда, когда говорит о мышлении человека, не имеет в виду ничего дру-

гого, кроме этих фактов. Поэтому язык людей — рассуж­дают позитивисты — должен быть устроен так, чтобы он давал возможность сразу проникать в логику того, о чем человек рассуждает. Всякая научная теория должна быть устроена как совершенный язык, раскрывающий логиче­ские связи между частями теории. Логические связи меж­ду предметами оказываются при этом произвольными конструкциями ума, поскольку «языки» точных наук — согласно неопозитивизму — конструируются нами совер­шенно свободно: правила такого языка (а следовательно, и правила логики) подобны правилам карточной игры (в этом суть «принципа терпимости» Р. Карнапа).

Замена логического анализа теории лингвистическим анализом языка теории используется неопозитивистами для обоснования агностицизма, для протаскивания субъективизма в науку. Приведем образчик такого линг­вистического анализа. Айер в статье «Философия науки» ' пытается путем лингвистического анализа решать спорные вопросы специальных наук — физики и психологии. Спор о существовании бессознательного, с точки зрения Айера, есть схоластический вопрос, поскольку в данном случае мы имеем дело с псевдопроблемой. И бихевиористы, отри­цающие существование бессознательного, и Фрейд, при­знающий существование бессознательного, якобы в равной степени и правы и неправы. Решение этого спора Айер пытается дать, применяя к вопросам науки лингвистиче­ский анализ. Предложения о реальном существовании бессознательного, как и предложения, отрицающие его, не принадлежат самому «языку науки», поскольку психо­логия не может поставить такого эксперимента, который бы доказал или опровергнул существование бессознатель­ного как такового. Эти предложения, с точки зрения Айе­ра, являются предложениями мета-лингвистического ха­рактера и принадлежат к мета-языку (как и любые другие предложения философского характера). Философские предложения мета-языка (т. е. того философского языка, при помощи которого мы интерпретируем предложе­ния языка науки, предложения о чувственных данных) являются предложениями, не подлежащими опытной проверке, и поэтому, вообще говоря, мы можем им прида-

¹ Л. /. Ayer, The Philosophy of Science. «Scientific Thought in the Twentieth Century», London 1951.

вать любой смысл, наделять их любым значением. В зави­симости от того, какой смысл мы им придаем, мы встаем на позиции того или иного философского направления. Любая философская интерпретация предложений науки возможна, если не приписывать ей объективного содержа­ния, если она не включается в систему научных предло­жений. Вопрос о реальном существовании того или иного опытным путем не установленного явления, как и решение философских вопросов вообще, сводится к вопросу о смы­сле соответствующих слов, упогребляемых в философском языке, таких, как «реальное существование», «материя», «мышление», «бессознательное» и т. п. «Этот вопрос мо­жет быть словесным в том смысле,— пишет Айер,— что он включает сомнение не относительно природы фактов, но относительно выбора путей их описания. Таким обра­зом, между фрейдистом, настаивающим на реальности бессознательного, и бихевиористом, истолковывающим бессознательное как удачный символ, не может быть раз­ницы в мнениях о чем-либо подлежащем наблюдению...Их расхождение может просто заключаться в том, что одни хотят говорить о реальности существования явлений или процессов, охарактеризованных как лежащих за явле­ниями, а другие хотят ограничить применение этих слов к тому, что доступно наблюдению...» ' Выбор путей описа­ния данных науки, по мнению Айера, может быть раз­личным. Аналогичным же путем Айер пытается доказать, что правы как те физики, которые считают, что принцип неопределенности выражает ограниченность возможнос­тей нашего познания, так и те, которые считают, что он отражает объективную природу явлений, происходящих в микромире. Ошибка, по его мнению, тех и других физиков сводится лишь к непониманию того, что указанные вопро­сы связаны с интерпретацией философских предложе­ний мета-языка, и потому каждая из этих враждующих точек зрения в известном смысле является оправдан­ной.

Таким образом, язык из могучего средства познания, каким он является в действительности, превращен неопо­зитивистами в средство обоснования агностицизма, в

¹ A. I. Ai/er, The Philosophy of Science. «Scientific Thought in the Twentieth Century», p. 6—7.

Ill

средство, при помощи которого доказывается, что наше познание распространяется лишь на область явлений, что непосредственно не воспринимаемая сущность предме­тов является для нас непознаваемой. Язык и языковый анализ является для них средством, при помощи которо­го доказывается, что абстракции являются фикциями, что основные и важнейшие вопросы философии (отношение мышления к бытию, а также вопросы об объективном существовании времени, пространства и причинности) объявляются вопросами, не имеющими смысла для науки.

Из приведенных выше рассуждении А. Айера следует, что учения неопозитивизма, объявляющие единственной реальностью наш опыт, происхождение и характер кото­рого мы не можем якобы выяснить посредством единич­ного, осуществляемого в личном опыте эксперимента, объявляющие вопросы материалистического или субъек­тивно-идеалистического истолкования нашего опыта псев­допроблемой, являются не чем иным, как воспроизведе­нием учений махизма о нейтральности опыта. Учения нео­позитивизма повторяют махистские положения, несостоя­тельность которых блестяще выяснена В. И. Лениным в его произведении «Материализм и эмпириокритицизм». В. И. Ленин показал, что попытки подняться над мате­риализмом и идеализмом означают на деле замаскирован­ное стремление позитивистов защитить субъективный идеализм. Попытки неопозитивистов устранить из фило­софии основной философский вопрос, доказать, что об­ласть познания — это область непосредственно наблюда­емых явлений (для реализации этих попыток они исполь­зуют лингвистический анализ — единственное, что их отличает в данном вопросе от махизма), являются сред­ствами завуалированной борьбы с материализмом, поскольку борьба против материализма с позиций от­кровенного идеализма в настоящее время не пользуется успехом, ибо откровенно субъективно-идеалистический взгляд на мир находится в вопиющем противоре­чии с развитием науки, с практикой повседневной жизни.

Софизм же неопозитивистов, которым они пользуются при обосновании своего взгляда на опыт, как на единст­венную реальность,— взгляда, согласно которому бессмы­сленно ставить вопрос об объективном существовании

материи, причинности, времени и пространства, о суще­ствовании абстракции, состоит в том, что они отрицают доказательства, основанные на общественной практике че­ловека, основанные на обобщении опыта развития науки. Общественно-историческая практика человека, опыт раз-| вития всех наук доказывает, что именно материалистиче­ской точке зрения на мир, которую принимает всякий человек в процессе своей трудовой, преобразующей мир деятельности и которая подтверждается успехами кон­кретных наук, человечество обязано своим прогрессом. Что же касается стремлений современных позитивистов (так называемых семантических идеалистов) реформиро­вать национальные языки по образцу «языков», применя­емых в точных науках, то эта замена невозможна по сле­дующим соображениям:

1. «Языки» формул в точных науках служат узким целям выражения объективных связей, изучаемых той или иной дисциплиной. Сфера применения этих языков (точнее, вспомогательных языковых средств) крайне ограничена: они создаются и используются применитель­но к определенной области предметов, изучаемых той или иной научной дисциплиной.

2. При помощи обычных языков мы выражаем не толь­ко объективные связи между предметами окружающего нас мира, но и наше отношение к различным предметам, наши эмоции, наши волевые побуждения, а «языки науки» способны выражать лишь объективные связи между изу­чаемыми предметами действительности.

3. Звуковой язык есть исторически сложившееся явле­ние, и развитие его как общественного явления не зависит от воли членов общества. Подобно тому как новое поко­ление, вступая в жизнь, застает уже готовые, созданные предшествующими поколениями производительные силы и производственные отношения и должно на первое время принять их и прилаживаться к ним, чтобы получить воз­можность производить материальные блага, так каждый человек, воспитываясь в обществе, усваивает исторически сложившийся язык данного общества. Поэтому можно сказать, что развитие языка представляет собой естествен­но-исторический процесс, а законы его развития имеют объективный характер. Названные же выше вспомога­тельные средства общения создаются обычно по воле и желанию людей. Так, например, значение знаков в исчис-

5 Мышление

лениях математической логики меняется 'по мере надоб­ности.

4. Язык является непосредственной действительностью мысли. Мысль материализуется в языке; язык, «языковая материя» есть средство формирования мысли. Ранее ука­занные вспомогательные средства общения не являются непосредственной действительностью мысли. Значение различных знаков в исчислениях устанавливается через посредство звукового языка.

5. В обычных исторически сложившихся языках функция обозначения предметов (номинальная функция) и функция выражения мыслей об этих предметах высту­пают в органическом единстве.

Это означает, что, читая книгу или слушая чужую речь, мы не только узнаем, о чем говорит человек, но и узнаем, что думает человек о тех или иных обозначаемых им словами предметах. На языке формул лишь обозна­чаются объекты и их связи и взаимоотношения. Что же думает человек об объектах, зафиксированных в форму­лах, оперируя с ними,— об этом в языке формул ничего прочитать нельзя.

6. Что же касается того факта, что в обычных нацио­нальных языках встречаются многозначные слова и суще­ствуют различные способы для выражения одной и той же грамматической связи, то необходимо подчеркнуть, что эти факты не препятствуют общению, взаимопонима­нию между людьми. Язык как система исторически сло­жившихся явлений и норм всегда в практике общения вы­ступает в виде живой речи, где слова и грамматические связи даны в контексте. Контекст позволяет всегда произ­вести соответствующие уточнения и добиться полного взаимопонимания между людьми.

Одновременно необходимо указать, что использование в специальных науках языка формул (символов) как вспомогательного языкового средства чрезвычайно по­лезно. Оно позволяет в сокращенной форме фиксировать различные соотношения между изучаемыми объектами. Так, вместо того чтобы формулировать один из законов сложения на обычном языке («сумма складываемых чисел не зависит от того, в каком порядке мы их складываем»), мы можем его записать в виде краткой формулы:

а -}- b == Ь -{- а.

Вместо того чтобы структуру общеутвердительного суждения формулировать на обычном языке («в обще­утвердительном суждении каждому предмету опреде­ленного множества, отраженного в понятии субъекта, принадлежит свойство, отраженное в понятии пре­диката»), мы пользуемся краткой формулой «все S суть Р».

Зная значение вводимых символов, мы по виду той или иной формулы «языка символов» можем судить о ха­рактере отношений между изучаемыми объектами, за­фиксированными в этой формуле. Если мы имеем ряд мыслей, записанных на обычном языке, например «книга моего брата», «Das Buch meines "Bruders», «The book of my brother», то по виду и по расположению сочетаний зна­ков в этих выражениях мы ничего не можем сказать о ха­рактере и отношениях предметов, отраженных в мысли об этих предметах. В данном случае сочетания и вид зна­ков в каждом из предложений различен, а мысль, ими вы­ражаемая,— одна и та же. В формулах же Н^О, а-\- Ь == b -\- а, «все 5 суть Р» и т. п. сам вид формулы говорит, какие отношения между предметами в пределах той или иной науки здесь выражены. Это связано с тем, что в обычных языках письменный знак обозначает звук или сочетания звуков (например, слово), тогда как в «языке символов» знаки обозначают изучаемые объекты, их свойства, отношения и операции над ними. Так, в фор­муле а -\- b == Ь -\- а буквы а и Ь обозначают числа, «4-» — операцию сложения, «=» — отношение равенства. В формуле «все S суть Р» символ S обозначает понятие логического субъекта, Р — понятие логического преди­ката.

В формулах «языка символов» мы зачастую выра­жаем и готовый результат, и одновременно тот путь, сле­дуя по которому можно получить этот результат. Так, формула СаО -\- Н^О = Са(ОН)г выражает результат определенной химической реакции (Са(ОН)а) и указы­вает одновременно, каким образом можно получить этот результат (а именно: соединяя окись кальция с водой).

Аналогично запись «если суждение «некоторые 5 суть Р» истинно, то истинно и суждение «некоторые Р суть S»» выражает и результат определенного логического процес­са (нами получено в качестве заключения истинное

5*

суждение «некоторые Р суть S») и указывает один из воз­можных путей, каким его можно получить (а именно:

можно поменять местами 5 и Р в истинном суждении, имеющем структуру «некоторые 5 суть Р»).

Все сказанное о «языках» точных наук означает, что «языки» формул, несмотря на их большую роль для спе­циальных точных наук, не только не могут заменить обыч­ные национальные языки, но и не могут быть образцом, «идеалом» для обычных языков, поскольку и природа их, и цели их существенным образом различны.

Поиск по сайту: