АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

И СЕКСУАЛЬНОЕ НАЛОЖЕНИЕ

Читайте также:
  1. Аппендэктомия. Наложение Z-образного шва.
  2. В «гурукулах» царила страшная эксплуатация, жесточайшие наказания, сексуальное насилие над детьми
  3. Второй способ: наложение параметров списка после набора текста.
  4. Зачем регулировать сексуальное поведение
  5. Наложение ареста на имущество
  6. Наложение взыскания при совершении нескольких правонарушений.
  7. НАЛОЖЕНИЕ ВО ВРЕМЕНИ
  8. Наложение гипсовой лонгеты.
  9. Наложение жгута
  10. Наложение зажима
  11. Наложение косыночных повязок

Мы уже выяснили, что проявление тазового панциря легко переводится на язык слов, и высвобождающаяся в этот момент эмоция говорит сама за себя. Однако это верно лишь для эмоций панциря. А вот с выразительными движениями, которые возникают после исчезновения тревоги и ярости, дело обстоит иначе. Они представляют собой мягкие движения таза вперед, которые отчетливо выражают желание. Они напоминают ритмичные движения хвостового конца насекомых, например пчел или ос, их также можно увидеть во время спаривания стрекоз или бабочек. Основная форма этого движения представлена на рис. 9.

Рис. 9

 

Движение выражает отдавание. Субъективное восприятие говорит нам, что такой позе соответствует влечение. Но: влечение к чему? отдавание чему?

Язык слов выражает цель влечения и функцию отдавания так: когда в организме возникает оргастический рефлекс, влечение к «удовлетворению» заставляет его недвусмысленно проявиться. Цель ясна: половой акт. В половом акте человек «отдается» ощущению удовольствия; он «отдается» партнеру.

Слова вроде бы недвусмысленно описывают этот естественный феномен, но это только видимость. Поскольку вербальный язык представляет собой лишь перевод выразительного языка живого, мы не знаем, выражают ли на самом деле слова «половой акт» и «удовлетворение» функцию оргастического рефлекса. Кроме того, экспрессию оргастических конвульсий невозможно перевести на язык слов. Давайте еще раз усомнимся в том, что язык слов пригоден для непосредственного понимания естественного феномена, и после некоторых рассуждений мы убедимся, что слова часто затуманивают, а не объясняют процессы. И тогда перед нами встанет следующий вопрос.

В чем же причина огромной значимости генитального влечения? Никто не сомневается в его стихийной силе, никто не может его избежать. Ему подвержен весь живой мир. Копуляция и связанное с ней биологическое функционирование формируют основу функционирования живого, гарантирующее продолжение его существования. Копуляция является базовой функцией «зародышевой плазмы», по бессмертному — в полном смысле этого слова — выражению Вайссмана. Человеческий род только отрицает эту мощную природную силу, но отнюдь не упраздняет. Нам известны страшные трагедии, произошедшие по этой причине.

Живое обязано своим существованием наложению двух оргонотических систем разного пола. Необходимо усвоить, что у нас нет ответа на самые простые вопросы: каково происхождение этого наложения двух влекомых друг к другу организмов противоположного пола? каково значение и «смысл» этого наложения? почему продолжение существования живой природы принимает такую форму движения, а не какие-то другие?

Самая распространенная форма движения сексуального наложения представлена на рис. 10.

 

Рис. 10

 

Сексуальное наложение сопровождается оргонотическим свечением (lumination) клеток тела, проникновением и слиянием двух орго-нотических энергетических систем в одно функциональное целое. На пике возбуждения (=свечения) две оргонные системы, ставшие единым целым, разряжают свою энергию в клонических конвульсиях. В этом процессе высоко заряженная субстанция (клетки спермы) разряжается, что в свою очередь продолжает функцию наложения, проникновения и слияния.

Процесс сексуального наложения нельзя объяснить словами. Он возникает из организмических ощущений, которые вызывают наложение и сопровождают его. «Влечение», «желание», «копуляция», «удовлетворение» и т.д. — это только описания естественного процесса. Для того чтобы его понять, необходимо найти первичные естественные процессы, которые имеют гораздо большее значение, чем сексуальное наложение организмов; они намного глубже органических ощущений, для которых подобраны соответствующие понятия вербального языка.

Оргастический рефлекс безусловно следует естественным законам, он неизменно возникает в каждом случае успешного излечения, когда сдерживающие панцирные сегменты окончательно разрушены. Сексуальное наложение также происходит по естественным законам, оно имеет место всегда, когда свободно проявляется оргастический рефлекс и если нет никаких социальных препятствий.

Прежде чем мы поймем выразительный язык живого в оргастическом рефлексе и при наложении, нам необходимо накопить достаточное количество фактов, свидетельствующих о естественных проявлениях. Непригодность словесного языка в этом случае свидетельствует о том, что естественное функционирование выходит за пределы сферы живого. Здесь имеется в виду не мистика, а функциональная связь между живой и неживой природой.

Мы должны усвоить, что язык слов способен описать только те проявления жизни, которые можно выразить в терминах органических ощущений и соответствующей экспрессии: «гнев», «удовольствие», «тревога», «досада», «горе», «самоотдача» и т.д. Органические ощущения и выразительные движения, однако, ни в коем случае не первичны. В определенный момент естественный закон неживой субстанции неизбежно должен проникнуть в живое и проявиться в нем. Иначе не может быть, ведь живое возникает из неживого и возвращается в него. Ощущения организма, соответствующие только живому, можно перевести на язык слов, но выразительные движения живого, а именно те, которые имеют отношение к сфере неживого, словами выразить нельзя. Итак, поскольку живое возникло из неживого, а неживая материя — из космической энергии, то можно предположить, что в живом функционирует космическая энергия. И тогда непереводимые выразительные движения оргастического рефлекса в сексуальном наложении могут представлять собой космическое оргонное функционирование.

Я знаю, насколько невероятна такая рабочая гипотеза, но тем не менее это так. Оргастическое влечение, то есть влечение к наложению, всегда идет рука об руку с космическим стремлением и космическими ощущениями, и представляет собой клинический факт. Мистические представления очень многих религий, вера в загробную жизнь и переселение душ возникли из космического стремления и функционально зафиксированы в выразительных движениях оргастического рефлекса. В момент оргазма живое является Не чем иным, как частицей пульсирующей природы. В конце концов, идея о том, что человек как животное является «частицей природы», достаточно широко распространена и общеизвестна. Но легче использовать фразу, чем понять с научной точки зрения: в чем конкретно состоит функциональная идентичность живого и природного составов. Нельзя просто заявить, что устройство локомотива в своей основе идентично устройству примитивной телеги; необходимо показать, как на протяжении тысячелетий телега превращалась в локомотив.

Мы обнаружили, что проблема выразительного языка живого поднимает сложные вопросы. Теперь пришло время выделить общие черты, связывающие высокоорганизованные формы жизни с низкоорганизованными.

Техника оргонной терапии показала, что функционирование животного или человека имеет много общего с функционированием червя; на это ясно указывает сегментарная структура панцирных колец. Разрушение этих сегментов высвобождает выразительные движения и плазматические потоки, которые не зависят от анатомии мускулов и нервов. Они гораздо ближе к движениям перистальтики кишечника, червя или простейших. До сих пор существует мнение, что человек, несмотря на свое развитие из филогенетически более ранних форм, представляет собой живое существо нового вида, не связанное с теми формами, от которых он произошел. В сегментах позвоночника и в ганглии угадывается сегментарный характер и ясно выраженная червеобразная биологическая система. Однако, эта система является сегментарной не только морфологически, то есть в своей жесткой форме. Оргонное функционирование и панцирные кольца тоже представляют собой функциональные сегменты, но при этом нельзя сказать, что это последние «пережитки» мертвого прошлого в живом настоящем. Скорее всего они представляют собой наиболее активный и функционально важный аппарат, ядро всякого биологического функционирования как животного, так и человека. Из сегментарного функционирования рождаются биологически важные органические ощущения и эмоции: удовольствие, тревога и гнев. Расширение и сокращение как функции удовольствия и тревоги представлены от амебы до человека. Мы задираем голову от удовольствия и опускаем ее вниз, испытывая тревогу так же, как это делает червь. Если амеба и червь продолжают жить в человеке как базовый аспект эмоционального функционирования, то было бы справедливо связать базовый биологический рефлекс оргастического наложения с простейшей плазматической функцией для того, чтобы его понять.

Мы уже говорили, что конечности — это лишь продолжение грудного и тазового сегментов. Наиболее важный и самый большой ганглионарный аппарат локализован в середине торса, ближе к спине.

Каждый из нас видел кошку, которую берут на руки. Когда ее поднимают, тело у нее перегибается, голова сближается с тазом, передние и задние лапы вяло обвисают, приблизительно как на рис. 11:

Рис. 11.

 

Можно вспомнить множество других животных в такой позе, человек тоже не составляет исключения. Во всех случаях, когда тело занимает определенную позу, налицо экспрессия. Нелегко сразу понять, что выражает выбранная нами поза. После небольшого расследования мы наткнулись на образ медузы со щупальцами.

Биофизикам необходимо научиться отличать формы движения от телесных форм и экспрессию от формы движения. Несколько позже я подробнее рассмотрю этот вопрос, сейчас же сравнения с медузой будет достаточно, так как, взяв на вооружение такую аналогию, можно двигаться дальше. Центральный нервный аппарат медузы локализован в области поясницы, как солнечное сплетение позвоночных. Когда медуза передвигается, концы ее тела ритмично сближаются и удаляются друг от друга. Это наталкивает нас на следующее заключение: выразительные движения оргастического рефлекса функционально идентичны живой, плывущей медузе. Окончания тела, то есть торса, движутся навстречу друг другу, будто в стремлении соприкоснуться. Их сближение демонстрирует сокращение, а максимальное расхождение — расширение или ралаксацию оргонотической системы. Это — самая примитивная форма биологической пульсации. Если эта пульсация становится интенсивней, то принимает клоническую форму, и перед нами предстает выразительное движение оргастической конвульсии (см. рис. 12).

Рис. 12.

 

Изгнание икры у рыб и семени у высших животных происходит при плазматической конвульсии всего тела. Оргастические конвульсии сопровождаются высоким возбуждением, которое мы переживаем как «пик» удовольствия. Выразительное движение оргастического рефлекса представляет собой, таким образом, мобилизацию наиболее важной на сегодняшний день биологической формы движения, которая берет начало от медузы. Следующий рисунок показывает колоколообразную или медузоподобную форму движения.

При более близком рассмотрении функциональная идентичность движения медузы и оргастической конвульсии уже не кажется столь странной. Если мы признаем, что сегментарная структура панцирных колец и функциональное возбуждение напоминают нам червя в человеке, то неудивительно, что через конвульсию всего тела выражается функционирование медузы. Нам необходимо понять, что это не мертвые, архаичные «пережитки» филогенетического прошлого, а современная, биоэнергетически значимая функция высокоразвитых организмов. Самые примитивные и самые высокоразвитые плазматические функции аналогичны. Развитие усложняет жизнедеятельность организма «высшими» функциями, как мы их называем, не изменяя сущности или функции «медузы в человеке». Именно эта «медуза в человеке» представляет собой его единство с низшим животным миром. Подобно тому, как дарвиновская теория определяет происхождение человека от низших позвоночных, так и оргонная физика редуцирует эмоциональные функции человека еще дальше, к формам движения моллюсков и простейших.

То, что мы называем «природой человека», таким образом, можно изъять из области мистики и поэтических фантазий и перевести на конкретный естественно-научный язык. Мы имеем дело не с метафорами и аналогиями, не с чувственным восприятием, а с конкретным, видимым и ощутимым процессом живого.


ГЛАВА XVI

ШИЗОФРЕНИЧЕСКОЕ РАСЩЕПЛЕНИЕ [****************]

«ДЬЯВОЛ» В ПРОЦЕССЕ ШИЗОФРЕНИИ

Идея «дьявола» — истинное проявление искажения человеческой природы. Нет другого такого человеческого переживания, которое позволило бы так хорошо изучить «дьявола», как шизофрения. Мир шизофреника в чистом виде представляет собой смесь мистицизма и человеческого эмоционального ада, проницательного и все же искаженного видения, Бога и Дьявола, это извращенный секс и исковерканная мораль, рассудок в высшей степени гениальный и глубочайшее сумасшествие, сведенные воедино в ужасающих переживаниях. Я рассуждаю здесь о заболевании, которое в классической психиатрии называется «dementia paranoides» или «ргаесох», а не о так называемом «кататоническом ступоре» или «процессе гебефрении»**. Если ддя кататонии типичен тотальный уход от реальности и тотальный мышечный панцирь, а гебефренический процесс в основном состоит в вялотекущем ухудшении биофизического функционирования, то начальная фаза параноидной шизофрении, особенно в пубертате, характеризуется странными идеями, мистическими переживаниями, мыслями о преследовании и галлюцинациями, утратой силы рационального ассоциирования, потерей фактического смысла слов и медленным разрушением организма, то есть целостного функционирования.

Я ограничусь теми происходящими при шизофрении процессами, которые имеют отношение к главной линии нашего исследования: «Дьяволу» как символу извращения человеческой природы. Это область вторичных, извращенных и антисоциальных влечений, которые редко проявляются у надежно закованных в панцирь невротиков; область первичных биофизических ощущений, потоков протоплазмы и переживаний, возникающих при столкновении с космическим функционированием, переживаний, которые почти полностью блокированы у так называемого нормального человеческого существа; и, наконец, это идеи преследования как переживание, хотя и наиболее сензитивной, но больной биосистемы.

В мире шизофреника смешиваются воедино все переживания, которые у homo normalis тщательно отделены. «Хорошо приспособленный» нормальный человек переживает то же самое, что и шизофреник. Глубинная психиатрия не оставляет в этом сомнений. Homo normalis отличается от шизофреника только тем, что дифференцирует одно от другого. Днем он хорошо приспособленный, социально ориентированный торговец или клерк; внешне с ним все в порядке. Вечером им движет вторичное извращенное влечение, и он выходит из дома или офиса, чтобы нанести визит в какой-то отдаленный городской район и посетить подходящую садистскую или сексуальную оргию. Это — «второй пласт» его существования, четко отделенный от внешнего, показного. Он верит в существование божественной сверхъестественной силы и ее противоположности -дьявола и ада, представляющих содержание третьего пласта, который опять же четко отделен от первых двух. Три основные группы не смешиваются друг с другом. Нормальный человек забывает о Боге, когда ведет нечестный бизнес. Это истолковывалось бы священником на воскресной проповеди как «грех». Homo normalis не признает дьявола, занимаясь наукой; он не имеет никаких извращений, когда выступает в роли кормильца своей семьи, но напрочь забывает свою жену и детей, когда позволяет дьяволу увлечь себя в публичный дом.

Некоторые психиатры отрицают существование этих фактов. Другие их не отрицают, но говорят, что «именно так и должно быть», что подобная форма резкого разграничения дьявольского мира от социального лоска только на пользу, ибо обеспечивает безопасность социального функционирования. Но истинно верующий в Бога выразит протест в связи с этим. Он может сказать, что все, связанное с дьяволом, должно быть отвергнуто и нельзя отгородившись тут, открыться там. Моралист по этому поводу может возразить, что истинная добродетель не в отсутствии порока, а в сопротивлении дьявольским искушениям.

Мне бы не хотелось принимать участие в этом споре. Я уверен, что в рамках такого образа мышления и существования каждая сторона может быть по-своему права. Я бы хотел остаться вне этого порочного круга, чтобы понять дьявола так, как он представлен в повседневной жизни шизофреника.

Должен сказать, что обычный шизофреник гораздо честнее, нежели homo normalis, если принять во внимание прямоту его выражений за индикатор честности. Любой хороший психиатр знает, что шизофреник шокирующе честен. Это человек, который, как принято говорить, входит в «глубококий контакт» с происходящим. Шизоид не лицемерит и ничего не скрывает. Он превосходно усваивает эмоциональную суть происходящего и этим резко отличается от homo normalis. Я выделяю эти черты шизофреника для того, чтобы стало понятно, почему homo normalis так не выносит шизоидный разум.

Объективная обоснованность этого превосходства шизоидной рассудительности проявляется еще и на практике. Когда человек хочет постичь истину о социальной действительности, он изучает «сумасшедших» Ибсена или Ницше, а не произведения хорошо адаптированного дипломата или резолюции конгрессов коммунистических партий. Мы обнаруживаем волновой характер и свечение оргонной энергии на удивительных полотнах Ван Гога, которая совершенно отсутствует у его современников. Мы узнаем основные черты генитального характера из картин Гогена, которых нет у homo normalis. И Гоген, и Ван Гог стали психотиками. Если мы хотим постичь мир человеческих эмоций и глубинных человеческих переживаний, мы, как биопсихиатры, обращаемся к шизофреникам, а не к homo normalis, потому что именно шизофреник откровенно расскажет, что он думает и чувствует, в то время как homo normalis не скажет ничего и вынудит нас годами заниматься «раскопками», прежде чем раскроет свое внутреннее содержание. Поэтому я утверждаю, что шизофреник гораздо честнее, чем homo normalis.

Такое положение дел выглядит весьма печально. Где-то рядом должен быть другой путь. Если homo normalis действительно так нормален, как он считает, если он претендует на то, что самореализация и истина являются важнейшими задачами здорового индивида и здоровой социальной жизни, то ему потребуется гораздо больше решимости и воли для того, чтобы раскрыть для себя самого и для своего доктора, что он «сумасшедший». В структуре homo normalis должно быть что-то ложное в самом основании, если ему так трудно дается правда. Заявлять вслед за адаптировавшимися психоаналитиками, что все идет так, как должно, потому что иначе невозможно выдержать напора всех эмоций, все равно, что полностью согласиться с утверждением о том, что выздоровление зависит от того, какой жребий выпал человеку. Мы не можем надеяться на улучшение состояния, расширяя знания о душе человека и одновременно защищая его нежелание раскрыть себя. Либо одно, либо другое — либо мы придерживаемся тактики расширения границ знания о человеке, и тогда нам необходимо осудить обычную позицию избегания homo normalis, либо мы защищаем эту позицию и отказываемся от попыток познать человеческое сознание. Других альтернатив нет.

Для того, чтобы понять homo normalis и противоположный ему шизоидный характер, нужно выйти за рамки мышления и того, и другого. Homo normalis полностью блокирует восприятие базового оргонотического функционирования благодаря своему жесткому панцирю; у шизофреника же, напротив, панцирь почти полностью отсутствует и, таким образом, биосистему захлестывают глубокие переживания, исходящие из биофизического ядра, с которыми та не может справиться. Поэтому понятно, что закованный в панцирь homo normalis испытывает тревогу, когда чувствует угрозу оргономических открытий, в то время как шизоидный характер принимает их мгновенно и легко и чувствует их притягательность. По этой же причине мистик, который структурно близок шизоидному характеру, как правило, принимает оргонотические факты, но только как отражение в зеркале, а вот ригидный механистичный человек смотрит на все научные достижения в области эмоций с высокомерным презрением и называет их «ненаучными».

Я полагаю, что нам следует изучить относящиеся к делу детали этих важнейших человеческих функций на примере конкретного случая параноидной шизофрении. Это обрисует нам картину дьявольского гораздо лучше, чем любые теоретические абстракции психиатрического клинического опыта.

Мир шизофренических переживаний безграничен и настолько богат, что мы должны ограничиться теми деталями, которые имеют отношение к нашему основному предмету исследования: как шизофреник переживает свое биофизическое ядро? почему его эго расщепляется таким типичным образом?

Я хочу изложить историю болезни человека, страдающего параноидной шизофренией. Как это принято в клинической психиатрии, в моем описании нельзя будет узнать конкретного человека, но в нем будут ясно отражены типичные механизмы заболевания.

Это был первый случай шизофрении, который мне пришлось лечить с помощью оргонной терапии. Мой подход в этом случае основывался на нескольких важнейших теоретических положениях, которые возникли в результате моего прежнего опыта работы с шизофрениками, а именно:

1. Психоаналитическое видение психических функций соответствует трем большим сферам — эго, суперэго и ид, и его необходимо четко отличать от биофизического видения жизнедеятельности всего организма, соответствующего следующим функциональным сферам: биоэнергетическое ядро (плазматическая система), периферия (кожная поверхность) и оргонно-энергетическое поле, расположенное за пределами поверхности тела. Эти две теории по-разному описывают различные природные сферы. Одно описание невозможно приложить к другой сфере функционирования организма, и наоборот. Есть только одна точка соприкосновения двух теоретических схем — в психоаналитической теории это «ид», область, где заканчивается психология и начинается биофизика.

2. Наиболее эффективным терапевтическим подходом ко всякому эмоциональному (^биофизическому) заболеванию, если оно вообще существует и если его можно определить, является отведение биоэнегии от биопатических симптомов. Для того, чтобы разрушить психоневротические или психотические симптомы, не нужно и даже вредно углубляться во все детали бесчисленных патологических разветвлений; вместо этого надо раскрыть ядро биосистемы и установить сбалансированную энергетическую экономику, которая автоматически снимет симптомы, поскольку с энергетической точки зрения они возникли в результате нарушения энергетического метаболизма этой биосистемы.

3. Когда панцирь начинает разрушаться, невротики, как и психотики, чувствуют большую опасность. Чтобы руководить этим процессом, необходимы максимальная осторожность и медицинские навыки. Поэтому практическое применение медицинской оргонной терапии ограничивается работой хорошо подготовленных терапевтов. Мы понимаем свою ответственность лучше, чем кто бы то ни был, и не должны допускать до этой работы тех, кто мало знаком с оргонной терапией.

Мне заранее было хороню известно, что у пациентки может и даже непременно произойдет срыв, когда ее панцирь будет полностью разрушен. Но вероятность того, что она выдержит процедуру, была достаточно велика, и я решился на эксперимент. Пациентка несколько раз лежала в психиатрической клинике, и лечение каждый раз занимало больше года. Ей ставили диагноз «шизофрения», и, согласно записям, болезнь прогрессировала. Предполагалось, что окончательный срыв неминуем, поэтому риск в данном случае был не слишком велик, а перспектива достаточно многообещающа, чтобы удовлетворить совесть терапевта-экспериментатора.

Пациентка — тридцатидвухлетняя девушка, ирландка, которую привели родственники, наслышанные о моих медицинских приемах при работе с биопатиями. Я объяснил им, насколько опасно вызвать срыв. Они готовы были рискнуть, и дали письменную расписку в этом. Я сказал им, что существует риск внезапного приступа дест-руктивности. Поскольку по прежнему опыту я был хорошо знаком с такими деструктивными приступами, то чувствовал, что и в данном случае следует ожидать чего-то подобного. Поэтому я проводил эксперимент вне клиники, в условиях строгого надзора сиделки или родственников, которые были обязаны все время находиться около пациентки и при первых признаках беспокойства и намеков на деструкцию должны были обратиться в клинику. Было еще одно условие - пациентка, которую иногда на время выписывали, должна была регулярно встречаться с лечащим ее терапевтом. Кроме того, существовала договоренность, что все контрольные встречи будут проходить в институте, где она прежде лечилась, чтобы была возможность немедленного помещения ее в клинику в случае возможного срыва. Я так же поддерживал связь с лечащим психиатром и мог скооперироваться с ним, если бы возникла такая необходимость.

Подобные меры предосторожности необходимы, если мы хотим лечить шизофреника вне стен клиники. Следует сделать выбор в пользу клиники, которая руководствуется экспериментальной оргонной терапией. Ведь психиатрические клиники, к сожалению, за очень редким исключением не восприимчивы к новым, перспективным медицинским методам лечения шизофрении. Есть метод шоковой терапии, который с легкостью применяется для подавления активности шизофреника, и есть большое количество психотиков, испытавших на себе такую помощь от множества терапевтов. Для подробных и глубоких научных исследований времени не хватает. Я понимаю такую позицию, хотя и не могу ее принять. Вместо использования шока при работе с шизофренией проведение основательных исследований нескольких случаев могло бы в отдаленной перспективе сохранить обществу миллионы долларов. На мой взгляд, это слишком важно и требует соблюдения такой предусмотрительности. Известно, что психиатрические лечебницы слишком похожи на тюрьмы для душевнобольных, медицинская помощь там минимальна, налицо дефицит средств и в большинстве из них вообще не проводится никаких исследований. Более того, некоторые администраторы таких лечебниц не желают предпринимать никаких серьезных попыток для улучшения состояния своих пациентов, иногда они проявляют явную нетерпимость к такого рода усилиям.

Краткое описание социальной ситуации может дать достаточное объяснение моим размышлениям и желанию рискнуть. Я осознавал всю опасность своего предприятия, но надежда на то, что мои усилия будут не напрасны и я буду вознагражден, тоже была достаточно велика. В дальнейшем мне не пришлось испытать разочарования: пациентка, которая многие годы провела в психиатрической клинике и состояние которой к тому времени, когда я принял ее для экспериментального лечения, ухудшилось, спустя шесть лет после проведения курса лечения продолжала оставаться вне стен лечебных учреждений. Она снова стала работать; ее социализация во многих отношениях прошла успешно.

Трудно предсказать, получат ли мои начинания дальнейшее развитие. Я надеюсь, что получат. Научные и медицинские возможности здесь велики: оргонную терапию можно успешно применять при определенных видах шизофрении, для которых другие методы оказываются непригодными. Результат оправдывает риск. Более того, оргономическая теория получила подтверждение ряда своих основных гипотез и приняла определенные поправки. Появилось множество совершенно новых фактов о базовом функционировании биосистемы человека, и впервые в истории медицины и психиатрии были получены ответы на некоторые центральные вопросы, касающиеся природы паранойяльных механизмов шизофрении.

Я опишу терапевтический эксперимент так, как он развивался в течение трех месяцев от сессии к сессии. Я тщательно отмечал наиболее важные детали и делал это непосредственно по окончании каждой встречи, а также вел специальные записи основной линии развития, для того чтобы обнаружить, если представится такая возможность, последовательность или закономерность развития событий и состояния пациентки. Сам по себе случай не представлял ничего нового с точки зрения проявлений или симптоматологии шизофренического больного. Новым здесь стало то, что проявилось как отклик на оргонно-терапевтическое воздействие. Именно оно выявило некие ранее неизвестные связи между типичной деятельностью шизоида и тем, что раскрылось как новое глубинное функционирование биосистемы, имеющее огромное значение для понимания человеческой биологии вообще.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 | 37 | 38 | 39 | 40 | 41 | 42 | 43 | 44 | 45 | 46 | 47 | 48 | 49 | 50 | 51 | 52 | 53 | 54 | 55 | 56 | 57 | 58 | 59 | 60 | 61 | 62 | 63 | 64 | 65 | 66 | 67 | 68 | 69 | 70 | 71 | 72 | 73 | 74 | 75 | 76 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.008 сек.)