АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

КОРОЛЬ И ПРАВИТЕЛЬ 6 страница

Читайте также:
  1. IX. Карашар — Джунгария 1 страница
  2. IX. Карашар — Джунгария 2 страница
  3. IX. Карашар — Джунгария 3 страница
  4. IX. Карашар — Джунгария 4 страница
  5. IX. Карашар — Джунгария 5 страница
  6. IX. Карашар — Джунгария 6 страница
  7. IX. Карашар — Джунгария 7 страница
  8. IX. Карашар — Джунгария 8 страница
  9. IX. Карашар — Джунгария 9 страница
  10. Августа 1981 года 1 страница
  11. Августа 1981 года 2 страница
  12. Августа 1981 года 3 страница

 

ГЛАВА 15

 

Назгулы. Древний магический орден, деятельность которого издавна окружена самыми зловещими слухами. Черные призраки, якобы вхожие в высшие государственые сферы Мордора; им приписывались такие чудеса, в которые ни один серьезный человек никогда в жизни не поверит. Он и не верил — и теперь вот назгул явился по его душу... А мысленно выговорив эту расхожую фразу — «явился по его душу», он едва не прикусил себе язык. Халаддин, будучи скептиком и рационалистом, всегда при этом отчетливо сознавал: есть вещи, до которых не следует дотрагиваться пальцами — оторвет... И тут он услыхал голос — негромкий и глуховатый, с трудноуловимым акцентом, причем звук, похоже, исходил не из мрака под капюшоном, а откуда‑то со стороны... или сверху?

— Вы боитесь меня, Халаддин?

— Да как вам сказать...

— Так прямо и скажите — «боюсь». Видите ли, я мог бы принять какой нибудь... э‑э‑э... более нейтральный облик, но у меня осталось слишком мало сил. Так что придется уж вам потерпеть — это ненадолго. Хотя, наверное, с непривычки и вправду жутковато...

— Благодарю вас, — сердито ответил Халаддин, почувствовав вдруг, что страх его и в самом деле улетучился без остатка. — Между прочим, вам не мешало бы представиться — а то вы меня знаете, а я вас нет.

— Вы меня, положим, тоже знаете, хотя и заочно. Шарья‑Рана, к вашим услугам. — Край капюшона чуть опустился в легком поклоне. — Точнее сказать — я был Шарья‑Раной раньше, в предшествующей жизни.

— С ума сойти. — Теперь Халаддин нисколько не сомневался, что видит сон, и старался вести себя соответственно. — Личная беседа с самим Шарья‑Раной — не задумываясь отдал бы за такое пять лет жизни... Кстати, у вас довольно своеобразная лексика для вендотенийца, жившего больше века назад...

— Это ваша лексика, а не моя. — Он готов был поклясться, что пустота под капюшоном на миг структурировалась в усмешку. — Я просто говорю вашими же словами— для меня это не составляет труда. Впрочем, если вам неприятно...

— Да нет, отчего же... — Бред, совершеннейший бред! — А вот скажите, досточтимый Шарья‑Рана, болтают, будто все назгулы — бывшие короли...

— Есть среди нас и короли. Так же как королевичи, сапожники, портные... ну, и все прочие. А бывают, как вы видите, и математики.

— А правда, будто вы после опубликования «Натуральных оснований небесной механики» целиком посвятили себя богословию?

— Было и такое, но все это тоже осталось в той, предыдущей жизни.

— А уходя из этой самой «предыдущей жизни», вы просто расстаетесь со своею обветшалой плотью, обретая взамен неограниченные возможности и бессмертие...

— Нет. Мы долгоживущи, но смертны: нас действительно всегда девятеро — такова традиция, — но состав девятки обновляется. Что же до «неограниченных возможностей»... Это ведь на самом деле немыслимой тяжести бремя. Мы — магический щит, век за веком прикрывающий тот оазис Разума, в котором так уютно устроилась ваша легкомысленная цивилизация. А она ведь абсолютно чужда тому Миру, в коем нас с вами угораздило родиться, и Средиземье борется против этого инородного тела, обрушивая на него всю мощь своей магии. Когда нам удается принять удар на себя — мы развоплощаемся, и это просто очень больно. А вот если мы допускаем ошибку и удар все же достигает вашего мирка... Тому, что мы испытываем тогда, нет названия в человеческом языке; вся боль Мира, весь страх Мира, все отчаяние Мира — вот плата за нашу работу. Если бы вы только знали, как может болеть пустота... — Угли под капюшоном как будто подернулись пеплом. — Одним словом, вряд ли стоит завидовать нашим возможностям.

— Простите, — пробормотал Халаддин. — У нас ведь никто и не подозревает... болтают про вас невесть что... Я‑то сам думал, что вы — фантомы, которым нет дела до реального мира...

— Очень даже есть. Я, к примеру, хорошо знаком с вашими работами...

— Нет, вы это серьезно?!

— Вполне. Мои вам поздравления: то, что вы сделали в позапрошлом году по части исследования нервных волокон, откроет новую эпоху в физиологии. Не уверен, что вы попадете в школьный учебник, но в университетский курс — с гарантией... Если только, в свете последних событий, в этом Мире вообще будут существовать школьные учебники и университеты.

— Да‑а? — протянул Халаддин в некотором сомнении. Что и говорить, слышать такую оценку из уст Шарья‑Раны (если это и вправду Шарья‑Рана) было приятно — не то слово, однако великий математик, похоже, слабовато разбирается в чужой для него области. — Боюсь, что вы путаете. Я и впрямь кое‑чего достиг по части механизмов действия ядов и противоядий, но та работа по нервным волокнам — это же было просто минутное увлечение... пара остроумных экспериментов, гипотеза, которую еще проверять и проверять...

— Я никогда ничего не путаю, — холодно отрезал назгул. — Та небольшая публикация — лучшее, что вы сделали — и сделаете — за всю свою жизнь: во всяком случае, имя свое вы обессмертили. И я говорю это не потому, что так думаю, а потому что знаю. Мы обладаем определенными возможностями в предвидении будущего и изредка ими пользуемся.

— Ну да, вас же должно интересовать будущее науки...

— В данном случае нас интересовала не наука, а вы.

— Я?!

— Да, вы. Но кое‑что так и осталось неясным; вот я и явился сюда задать вам несколько вопросов. Почти все они будут... достаточно личными, и я прошу об одном: отвечайте с той степенью откровенности, которую вы находите допустимой, но не пытайтесь выдумывать... тем более что это бесполезно. И кстати — не вертите головой по сторонам! Вокруг вашей стоянки нет ни одного человека в радиусе... — назгул секунду помедлил, — в радиусе двадцати трех миль, а ваши товарищи будут спокойно спать, пока мы с вами не закончим... Ну так как — вы согласны отвечать на таких условиях?

— Насколько я понимаю, — криво усмехнулся Халаддин, — вы можете получить эти ответы и без моего согласия.

— Могу, — кивнул тот. — Но делать этого не стану — во всяком случае, с вами. Дело в том, что я собираюсь обратиться к вам с неким предложением, так что мы с вами должны как минимум доверять друг другу... Послушайте, да вы никак решили, будто я пришел покупать вашу бессмертную душу? — Халаддин пробурчал нечто невразумительное. — Оставьте, это ведь полнейший вздор!

— Что — вздор?

— Покупка души, вот что. Душу — да будет вам известно — можно получить в подарок, как жертву, можно безвозвратно потерять — это да, а вот купля‑продажа ее — дело абсолютно бессмысленное. Это как в любви: никакое «ты мне — я тебе» тут не проходит, иначе это просто никакая не любовь... Да и не так уж интересна мне ваша душа, по правде говоря.

— Скажите пожалуйста... — Смешно сказать, но он отчего‑то почувствовал себя уязвленным. — А что же вам тогда интересно?

— Для начала меня интересует, зачем блестящий ученый бросил работу, которая была для него не средством заработка, а смыслом жизни, и пошел военлекарем в действующую армию.

— Ну, например, ему было интересно проверить на практике кое‑какие свои соображения по механизмам действия ядов. Такая, знаете ли, бездна материала пропадает без пользы...

— Значит, раненные эльфийскими стрелами бойцы Южной армии были для вас просто подопытными животными? Вранье! Я ведь знаю вас как облупленого — начиная с этих ваших идиотских опытов на себе и кончая... Какого черта вы стараетесь казаться циничнее, чем вы есть?

— Так ведь занятия медициной вообще располагают к известному цинизму, а уж военной медициной — в особенности. Знаете, всем новичкам военлекарям дают такой тест... Вот вам привезли троих раненых — проникающее ранение в живот, тяжелое ранение бедра — открытый перелом там, кровопотеря, шок, все такое, — и касательное ранение плеча. Оперировать их ты имеешь возможность только поочередно; с кого будешь начинать? Все новички, естественно, говорят — с раненого в живот. А вот и не угадал — отвечает экзаменатор. Пока ты будешь с ним возиться — а он ведь все равно потом помрет с вероятностью 0,9, — у второго, с бедром, начнутся осложнения, и он в лучшем случае потеряет ногу, а скорее всего тоже сыграет в ящик. Так что начинать надо с самого тяжелого, но из тех, кого точно можно вытащить, — сиречь с раненного в бедро. А раненный в живот — что ж... дать ему обезболивающее, а дальше — на усмотрение Единого... Нормальному человеку все это должно казаться верхом цинизма и жестокости, но на войне, когда выбираешь лишь между «плохим» и «совсем плохим», только так и можно. Это, знаете ли, в Барад‑Дуре, за чаем с вареньем, хорошо было рассуждать о бесценности человеческой жизни...

— Что‑то не сходятся у вас концы с концами. Если тут все строится на голой целесообразности, отчего ж вы тогда волокли на себе барона, рискуя погубить весь отряд, вместо того чтобы сделать ему на месте «укол милосердия»?

— Не вижу противоречия. Ежу ясно, что товарища надо спасать до последнего краешка — хоть бы и самому на этом деле погореть дотла: сегодня ты его, завтра — он тебя. А насчет «укола милосердия» — не извольте беспокоиться: в случае нужды — сделали бы в наилучшем виде... Хорошо было раньше — о начале войны предупреждают загодя, крестьян эти дела вообще не касаются, а раненый может просто взять — и сдаться в плен. Ну, не выпало нам родиться в то идиллическое время — что ж тут поделаешь, только пусть‑ка кто‑нибудь из тогдашних оранжерейных персонажей посмеет кинуть в нас камень...

— Красиво излагаете, господин военлекарь, только вот осуществление укола вы бы ведь наверняка постарались перепихнуть на сержанта. Или нет?.. Ладно, тогда еще вопрос — все о той же целесообразности. Вам не приходило в голову, что один из ведущих физиологов, сидя в Барад‑Дуре и профессионально изучая противоядия, спасет неизмеримо больше людей, чем полковой врач с квалификацией фельдшера?

— Разумеется, приходило. Но просто бывают ситуации, когда человек, чтобы не утратить уважения к самому себе, обязан совершить очевидную глупость.

— Даже если это самое «уважение к себе» покупается в конечном счете ценою чужих жизней?

—...Н‑не знаю... В конце концов у Единого могут быть свои соображения на этот счет...

— Значит, решение принимаете вы, а отвечает за него вроде как Единый? Ловко придумано!.. Да вы ж ведь сами все это излагали Кумаю почти в тех же выражениях, что и я, — помните? Там, конечно, все ваши доводы пропали втуне: если уж троллю что‑нибудь втемяшилось в башку — полный привет. «Мы не имеем права оставаться в стороне, когда решается судьба Отечества» — и вот великолепный механик превращается в инженера второго ранга; поистине бесценное приобретение для Южной армии! А вам между тем начинает мерещиться, будто Соня смотрит на вас как‑то не так: как же, брат сражается на фронте — а жених тем временем как ни в чем не бывало режет кроликов у себя в Университете. И тогда вы не находите ничего умнее, как последовать примеру Кумая (верно говорят — глупость заразна), так что девушка остается и без брата, и без жениха. Я прав?

Халаддин некоторое время безотрывно глядел на язычки пламени, пляшущие над углями (странно: костер горит себе и горит, а назгул вроде бы ничего в него не подбрасывает). У него было явственное чувство, будто Шарья‑Рана и вправду уличил его в чем‑то недостойном. Какого черта!..

— Одним словом, доктор, в голове у вас, извините, полная каша. Решения принимать умеете — этого у вас не отнимешь, — а вот ни одну логическую конструкцию довести до конца не можете, съезжаете на эмоции. Впрочем, в нашем с вами случае это в известном смысле даже неплохо...

— Что именно — неплохо?

— Видете ли, решившись принять мое предложение, вы вступите в схватку с противником, который неизмеримо сильнее вас. Однако ваши действия зачастую совершенно иррациональны, так что предугадать их ему будет чертовски трудно. Вот в этом, возможно, и состоит наша единственная надежда.

 

ГЛАВА 16

 

— Любопытно, — обронил Халаддин после краткого раздумья. — Валяйте — что за предложение, я заинтригован.

— Обождите, не так вот сразу. Прежде всего имейте в виду: ваша Соня жива и здорова. И даже в относительной безопасности... Одним словом, вы можете уехать с нею — в Умбар или в Кханд. Продолжайте там свои исследования. В конце концов именно накопление и сохранение знаний...

— Слушайте, будет вам!.. — скривился он. — Никуда я отсюда не уеду... вы ведь это хотели услыхать, верно?

— Верно, — кивнул Шарья‑Рана. — Но у человека должен быть выбор — а для людей вроде вас это важно втройне.

— Вот‑вот! Чтоб вам потом можно было развести руками и заявить на голубом глазу: «Ты ведь сам влез в это дерьмо, парень, — никто тебя древком алебарды в спину не подпихивал!» А ну, как я сейчас и в самом деле пошлю вас на хрен со всеми вашими делами и свалю в Умбар — что тогда?

— Так ведь не свалите же!.. Вы только не подумайте, Халаддин, что я ловлю вас «на слабо»: здесь сейчас будет бездна работы, тяжелой и смертельно опасной, так что нам понадобятся все: солдаты, механики, поэты...

— А эти‑то зачем?

— "Эти" понадобятся как бы не более всех остальных. Нам ведь предстоит спасать все, что еще можно спасти на этой земле, но прежде всего — память о том, кто мы есть и кем были. Мы должны сохранить ее, как угли под пеплом — в катакомбах ли, в диаспоре, — а тут без поэтов никак не обойдешься...

— Так я буду участвовать в этих ваших «спасательных операциях»?..

— Вы — нет. Я должен открыть вам печальную тайну: вся наша нынешняя деятельность в Мордоре, по сути дела, ничего уже не в силах изменить. Мы проиграли самую главную битву в истории Арды — магия Белого Совета и эльфов одолела магию назгулов, — и теперь ростки разума и прогресса, лишенные нашей защиты, будут беспощадно выполоты по всему Средиземью. Магические силы перестроят этот Мир по своему вкусу, и отныне в нем не будет места технологическим цивилизациям, подобным мордорской. Трехмерная спираль Истории утеряет вертикальную составляющую и опадет в замкнутый цикл: минуют века и тысячелетия, но меняться будут лишь имена королей да названия выигранных ими битв. А люди... люди навсегда останутся жалкими, ущербными существами, не смеющими поднять глаза на владык Мира — эльфов: это ведь только в меняющемся мире смертный способен обратить свое проклятие в благословение и, совершенствуясь в череде поколений, превзойти бессмертных... Пройдут два‑три десятилетия, и эльфы обратят Средиземье в подстриженный и ухоженный газон, а людей — в забавных ручных зверушек; они отнимут у человека сущий пустяк — право на Акт творения, а взамен даруют ему бездну простых и незатейливых радостей... Впрочем, уверяю вас, Халаддин, — огромное большинство совершит этот обмен безо всякого сожаления.

— Это большинство меня не волнует — пускай оно позаботится о себе само. Так выходит, что наш главный враг — не гондорцы, а эльфы?

— Гондорцы — такие же жертвы, как и вы, и о них вообще речи нет. Собственно, и эльфы — не враги в обычном смысле; можно ли назвать человека врагом оленя? Ну, охотится на него — экая важность, так ведь и охраняет в королевских лесах: опять же — воспевает грациозную мощь старого рогача, млеет от бархатных глаз оленухи, кормит с ладони осиротевшего олененка... Так что нынешняя жестокость эльфов — штука временная, в некотором смысле — вынужденная. Когда Мир придет к неизменному состоянию, они наверняка станут действовать мягче; в конце концов, способность к Акту творения — это бесспорное отклонение от нормы, и таких людей можно будет лечить, а не убивать — как нынче. Да и незачем будет бессмертным мараться самим — найдутся свои, местные... Уже сейчас находятся... И, кстати сказать, тот, эльфийский, Мир будет по‑своему неплох: застойный пруд, конечно же, эстетически проигрывает ручью, но ведь цветущие на его поверхности кувшинки поистине восхитительны...

— Ясно. А как помешать им превратить все наше Средиземье в это самое... болото с восхитительными кувшинками?

— Сейчас объясню, только вот начать придется издалека. Жаль, вы не математик — так было бы проще... Если что будет непонятно — сразу спрашивайте, ладно? Так вот, любой из обитаемых Миров включает в себя две составляющих; фактически речь идет о двух различных мирах — они имеют свои собственные законы, но сосуществуют в единой оболочке. Их принято называть «физическим» и «магическим» миром, хотя названия эти довольно условны: магический мир вполне объективен (и в этом смысле физичен), а физический имеет ряд свойств, несводимых к физике, — их можно числить за магические. В случае Арды это будут, соответственно, Средиземье и Заокраинный Запад с населяющими их разумными расами — людьми и эльфами. Миры эти параллельны, а граница между ними воспринимается их обитателями не как пространственная, а как временная: любой человек прекрасно знает, что сейчас‑то волшебников, драконов и гоблинов уже не существует, но вот его прадеды всех их, несомненно, застали — ну, и так из поколения в поколение. И это не вымысел, как полагают многие, а вполне объективное следствие двухкомпонентной структуры обитаемых Миров; можно продемонстрировать вам соответствующие математические модели, но вы ведь в них все равно не разберетесь. Пока доступно?

— Вполне.

— Идем дальше. По неведомой причине (хотите — считайте это странным капризом Единого) в нашей с вами Арде — и только в ней! — возник прямой контакт между физическим и магическим мирами, который позволяет их обитателям взаимодействовать между собой в реальном пространстве‑времени... ну, попросту говоря — стрелять друг в дружку из луков. Существование этого межпространственного «коридора» обеспечивается так называемым Зеркалом. Оно некогда возникло в магическом мире (именно возникло, а не было там изготовлено!) вместе с семеркой «Видящих камней» — палантиров — и не может существовать отдельно от них: дело в том, что и Зеркало, и палантиры есть продукты разделения единой субстанции — Вековечного Огня...

— Постойте, палантир — это, кажется, система сверхдальней связи, нет?

— Ну, можно его использовать и так. А еще можно, к примеру, заколачивать им гвозди... хотя нет, неудобно — круглый, скользкий... Но вот уж в качестве грузила он точно бы сгодился! Понимаете, каждый из этих магических предметов имеет бездну свойств и применений, но для подавляющего большинства из них в здешнем мире нет даже названий. Вот и используют их черт знает для чего: палантиры для дальней связи. Зеркало — для примитивного предсказывания будущего...

— Ничего себе — «примитивного»!

— Уверяю вас, это сущая чепуха по сравнению с иными его возможностями... Да и потом. Зеркало ведь рисует не объективную картину будущего Арды, а варианты — именно варианты! — индивидуальной судьбы того, кто в него заглянул. Вам ли, ученому‑экспериментатору, не знать, что измерительный прибор прямо влияет на результаты измерения — а здесь‑то прибором служит не что‑нибудь, а человек, существо со свободой воли...

— Нет, что бы вы там ни говорили, а предсказание будущего — это впечатляет...

— Далось вам это «предсказание будущего», — досадливо отмахнулся Шарья‑Рана. — А нарушение закона причинности [2], к примеру, вас как, не впечатляет?

— Че‑его?!

— Того самого... Ладно, до закона причинности мы еще доберемся. Пока вам достаточно запомнить, что палантиры — в общем и целом — обеспечивают контроль над пространством, а Зеркало — над временем. Теперь идем дальше. Дело в том, что два мира Арды асимметричны по любому из параметров, так что «канал» между ними работает весьма избирательно. К примеру, множество магических существ чувствуют себя здесь как дома, а вот побывать на Заокраинном Западе — да и то ненадолго — удалось лишь считанному числу людей. Именно их и называют в Средиземье магами.

— А назгулы — тоже маги?

— Разумеется. Так вот, эту асимметрию уравновешивало одно важное обстоятельство. Сколь ни ничтожны возможности магов в том, соседнем, мире, но случилось так, что именно они сумели заполучить в свои руки Зеркало с палантирами и перетащили все это добро сюда, в Средиземье. В итоге: эльфы могут заселить Средиземье, тогда как люди не могут заселить Заокраинный Запад, но при этом контроль над межмировым «каналом» остается в руках магов — представителей здешнего мира. Контакты возможны, а вот чья‑либо экспансия — нет. Как видите, Единый создал исключительно продуманную систему...

— Ну да, принцип «двойного ключа»...

— Совершенно верно. Он не предусмотрел лишь одного: часть магов была настолько очарована Заокраинным Западом, что решила любой ценою перекроить Средиземье по тамошнему образу и подобию; они объединились в Белый Совет. Другие — сформировавшие впоследствии орден назгулов — были категорически против; ну можно ли, находясь в здравом уме и твердой памяти, разрушать свой собственный мир ради того, чтобы построить на его руинах ухудшенную копию чужого? У каждой из сторон были свои резоны, обе искренне желали сделать людей Средиземья счастливее...

— Все ясно...

— Вот‑вот. Когда между Белым Советом и назгулами началась борьба за будущее Средиземья, и те, и другие быстро нашли естественных союзников. Мы стали помогать динамичным цивилизациям центрального Средиземья — прежде всего Мордору, в какой‑то степени Умбару и Кханду, оплотом же Белого Совета стали традиционные социумы Севера и Заката, ну и, разумеется, Зачарованные леса. Поначалу белые ничуть не сомневались в победе. Ведь случилось так, что, когда разгорелась война, и Зеркало, и почти все палантиры находились в их руках; они фактически открыли Средиземье для эльфийской экспансии — с тем, чтобы мобилизовать против Мордора все магические силы, и местные, и пришлые. Белые маги не предвидели одного: наш путь, путь Свободы и Знания, оказался настолько привлекательным, что множество людей — самых лучших людей Средиземья — пришли, чтобы стать магическим щитом для Мордорской цивилизации. Один за другим развоплощались они под ударами магии Заката, но на смену им приходили новые. Одним словом, ваше спокойствие покупалось дорогою ценой, Халаддин, — дороже не бывает...

— Почему же мы сами ничего об этом не знали?

— А вас это и не должно касаться. Я и сейчас говорю об этом лишь за одним: вступая в борьбу, помните, пожалуйста, что вы сражаетесь и за них тоже... Впрочем, это все так, лирика... Короче говоря, расклад был крайне скверный, но мы таки сумели, ценою всех этих жертв, защитить Мордорскую цивилизацию, и та уже вышла из младенчества. Еще буквально лет пятьдесят—семьдесят — и вы завершили бы промышленную революцию, а после этого вам был бы уже сам черт не брат. С того времени эльфы, никому не мешая, сидели бы по своим Зачарованным лесам, а прочее Средиземье потихонечку отправилось бы по вашему пути. И тогда, поняв, что они проигрывают соревнование, маги Белого Совета решились на совершенно чудовищный шаг: начали против Мордора войну на уничтожение, впрямую вовлекли в нее эльфов, а в качестве платы за союз передали тем Зеркало.

— Передали Зеркало эльфам?!

— Да. Это было полнейшим безумием; сам глава Белого Совета Саруман (он достаточно дальновидный и проницательный человек) бился против этого плана до последней возможности, а когда тот все же был принят, покинул ряды белых магов. Совет возглавил Гэндальф — инициатор «Окончательного решения мордорского вопроса»...

— Постойте, это какой Саруман? Не король Изенгарда?

— Он самый. Этот вступил во временный союз с нами, поскольку сразу понял, чем кончатся для Средиземья игры с обитателями Зачарованных лесов: он ведь еще давным‑давно остерегал Белый Совет: «Использовать эльфов в нашей борьбе против Мордора — все равно что поджечь дом ради того, чтобы вывести тараканов...» Так оно и вышло. Мордор лежит в руинах, а Зеркало теперь в Лориене, у эльфийской владычицы Галадриэль; немного погодя эльфы смахнут Белый Совет, как крошки со скатерти, и будут править Средиземьем по своему разумению. Помните, я вам говорил про закон причинности? Так вот, главное, что отличает магический мир от нашего, — там этот закон не действует (точнее, его действие крайне ограничено). Как только эльфы разберутся в свойствах Зеркала (это не так просто даже для них — они ведь никогда раньше с ним не сталкивались) и поймут, что оно дает власть и над законом причинности, они немедленно — и навсегда — превратят наш мир в заплеванную обочину Заокраинного Запада.

— Так, значит, никакого выхода на самом деле нет? — тихо спросил Халаддин.

— Один есть. Пока еще есть. Средиземье можно спасти, лишь полностью изолировав его от магического мира. А для этого нужно уничтожить Зеркало Галадриэль.

— И мы можем это сделать? — в сомнении покачал головой доктор.

— Мы — если речь о назгулах — нет. Уже нет. А вот вы — военлекарь второго ранга Халаддин — можете. Именно вы, и никто другой, — от указующей на него руки Шарья‑Раны повеяло вдруг каким‑то нездешним холодом, — способны сокрушить самую основу магической силы эльфов и сохранить этот Мир таким, каков он есть.

 

ГЛАВА 17

 

Наступило молчание. Халаддин ошарашенно воззрился на назгула, ожидая разъяснений.

— Да, вы не ослышались, доктор. Понимаете, по всему Мордору сейчас множество прекрасных людей, и ваша Соня в их числе, делают наше общее дело. Сражаются в партизанах, уводят в безопасные места детей, создают на будущее тайные хранилища знания... Ежечасно рискуют головой в развалинах Барад‑Дура, хлебают дерьмо в оккупационной администрации, умирают под пытками. Они делают все, что в человеческих силах, — не думая о себе и не ожидая ничьей благодарности. Но от вас — понимаете, Халаддин, от вас одного — зависит, чем в итоге окажутся все эти жертвы — платой за грядущую победу или просто продлением агонии. Я и рад бы избавить вас от такого ужасного груза, но не могу. Это — ваше. Так уж выпало...

— Да нет же, это просто какая‑то ошибка! — Он протестующе замотал головою. — Вы там что‑то напутали... Вот вы говорите — «сокрушить магию эльфов», а я ведь ничего не смыслю в магии, совсем ничего! У меня никогда не было магических способностей... даже такую чепуху — спрятанный предмет найти при помощи рамки — и то не могу...

— Вы даже не подозреваете, насколько близки к истине! Такое полное отсутствие магических способностей, как в вашем случае, — штука немыслимо редкая, почти невозможная. Понимаете, природа начисто лишила вас стрел и меча, но снабдила взамен замечательным щитом: человек, абсолютно не способный к магии, и сам должен быть абсолютно невосприимчив к чужим магическим воздействиям. Эльфы теперь вошли в такую силу что без проблем сотрут в порошок любого чародея, но с вами им придется играть по правилам рационального мира — и тут козыри несколько уравниваются. Ну и плюс к тому — эта ваша склонность к непрогнозируемым эмоциональным решениям; тоже, между прочим, не подарок... Честно сказать, шансы на победу все равно невелики, но во всех иных вариантах их нет вовсе.

— Но поймите, я же не могу взяться за работу, в которой ни черта не смыслю. — Он был просто в отчаянии. — Сам‑то погибну — это ладно, но я ведь угроблю усилия стольких людей... Нет, не могу А потом — Соня! Вы ведь, помнится, говорили — она в безопасности, берите ее и езжайте себе в Умбар, а теперь выходит, что она тоже работает на вас. Как так?

— Насчет Сони не беспокойтесь — она у вас молодец. Я ведь видел ее тогда, в Барад‑Дуре... Город горел несколько дней кряду — так что закатные и сами не могли в него войти, в подвалах было полно народу — дети, раненые... А она как раз занималась поиском людей по развалинам и проделывала иной раз совершенно невозможные вещи. Да вы ведь и сами должны знать за ней этот дар — абсолютное бесстрашие: можно бояться за других, но только не за себя... Кстати, вы замечали, что женщины вообще бывают наделены этим даром несравненно чаще мужчин? Поймите, с человеком, который не боится, ничего случиться не может — недаром в том санитарном отряде ее почитали за живой талисман; это — настоящая древняя магия, а не какие‑нибудь дешевые заклинания, уж поверьте слову профессионала. Сейчас она в одном из наших укрытий в Пепельных горах — тридцать шесть ребятишек из Барад‑Дура и «мама Соня»: там‑то уж и вправду безопасно...

— Спасибо.

— Не за что; она просто на своем месте... Послушайте, Халаддин, я, кажется, совсем вас застращал всей этой патетикой. Не сидите вы с таким похоронным видом! Призовите на помощь свой здоровый цинизм и посмотрите на эту историю как на чисто научную теоретическую задачу. Эдакое, знаете ли, умственное упражнение — собирание головоломки.

— Вам, между прочим, — хмуро отвечал Халаддин, — должно быть известно, что ученый и пальцем не шевельнет, не будучи уверен, что у него в руках находятся все фрагменты головоломки и что она в принципе собираема. Искать в темной комнате черную кошку, которой там отродясь не было, — такими делами наука не занимается, с этим, пожалуйста, — к философам...

— Ну, на сей счет могу вас успокоить: в нашей с вами темной комнате черная кошка есть, это с гарантией, — вопрос в том, чтобы ее поймать. Итак, задача. Дано: крупноразмерный магический кристалл, условно называемый Зеркалом, пребывающий в самой середке Зачарованного леса, в Лориене, у эльфийской владычицы Галадриэль. Требуется: разрушить упомянутый кристалл. Попробуем?

— Параметры кристалла? — без особой охоты включился в игру Халаддин.

— Так спрашивайте!

— Н‑ну... Для начала — форма там, размеры, вес...


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.012 сек.)