ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА

Ф. ЭНГЕЛЬСА

*ОБ АССОЦИАЦИИ БУДУЩЕГО⁴⁴¹

Существовавшие до сих пор ассоциации, естественно сложившиеся или же искусственно созданные, служили, в сущности, экономическим целям, но эти цели были завуалированы и

а " 442

скрыты идеологическими аксессуарами. Античный полис442, средневековый город или цех, феодальный союз дворян-землевладельцев — все имели побочные идеологические цели, святость которых они чтили и которые у патрицианского родового союза и у цеха возникали из воспоминаний, традиций и символов родового общества в не меньшей степени, чем у ан­тичного полиса. Только капиталистические торговые общества — совершенно трезвы и практичны, но зато и вульгарны.

Ассоциация будущего соединит трезвость последних с заботой древних ассоциаций об общем благе членов общества и таким путем достигнет своей цели.

Написано в 1884 г. Печатается по рукописи

Впервые опубликовано на русском языке Перевод с немецкого

в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т. XVI, ч. I.1937 г.

*О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ ⁴⁴³

В то время как неистовые битвы господствующего феодального дворянства заполняли средневековье своим шумом, незаметная работа угнетенных классов подрывала феодальную систему во всей Западной Европе, создавала условия, в которых феодалу оставалось все меньше и меньше места. Правда, в деревне благородные господа хозяйничали еще вовсю, истязали крепостных, роскошествовали за счет их пота, копытами своих лошадей вытапты­вали их посевы, насиловали их жен и дочерей. Но кругом уже поднялись города: в Италии, Южной Франции, на Рейне возродились из пепла древнеримские муниципии; в других мес­тах, особенно внутри Германии, создавались новые города; всегда обнесенные защитными стенами и рвами,, они представляли собой крепости гораздо более мощные, чем дворянские замки, так как взять их можно было только с помощью значительного войска. За этими сте­нами и рвами развилось средневековое ремесло, — правда, достаточно пропитанное бюргер­ски-цеховым духом и ограниченностью, — накоплялись первые капиталы, возникла потреб­ность в торговых сношениях городов друг с другом и с остальным миром, а вместе с потреб­ностью в торговых сношениях постепенно создавались также и средства для их защиты.

В XV веке городские бюргеры стали уже более необходимы обществу, чем феодальное дворянство. Правда, земледелие было все еще главной отраслью производства, в нем была занята громадная масса населения. Но небольшое количество отдельных свободных кресть­ян, уцелевших еще кое-где вопреки посягательствам дворянства, достаточно убедительно доказы-

____________ О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦ. ГОСУДАРСТВ_________ 407

вало, что в земледелии самым главным является не тунеядство и вымогательства дворянина, а труд крестьянина. Да к тому же потребности и самого дворянства настолько выросли и из­менились, что даже ему стали необходимы города: ведь свое единственное орудие производ­ства — свои доспехи и свое оружие — оно получало из городов! Сукна, мебель и украшения местного производства, итальянские шелка, брабантские кружева, северные меха, арабские благовония, восточные фрукты, индийские пряности — все, за исключением мыла, оно по­купало у горожан. Развилась в некотором роде мировая торговля; итальянцы плавали по Средиземному морю и за его пределами вдоль берегов Атлантического океана до Фландрии; ганзейцы, несмотря на усиливающуюся конкуренцию со стороны голландцев и англичан, все еще господствовали на Северном и Балтийском морях. Между северными и южными цен­трами морской торговли связь поддерживалась по суше; пути, по которым осуществлялась эта связь, проходили через Германию. В то время как дворянство становилось все более и более излишним и мешало развитию, городские бюргеры стали классом, который олицетво­рял собой дальнейшее развитие производства и торговых сношений, образования, социаль­ных и политических учреждений.

Все эти успехи производства и обмена имели, правда, по теперешним понятиям очень ог­раниченный характер. Производство оставалось скованным формами чисто цехового ремес­ла, следовательно, само сохраняло еще феодальный характер; торговля шла в пределах евро­пейских вод и не распространялась дальше левантийских прибрежных городов, в которых происходил обмен на продукты более отдаленных стран Востока. Но как бы мелки и ограни­ченны ни были ремесла, а вместе с ними и бюргеры-ремесленники, у последних хватило си­лы совершить переворот в феодальном обществе, и они, по крайней мере, находились в дви­жении, в то время как дворянство коснело в неподвижности.

Притом у городского бюргерства было могучее оружие против феодализма — деньги. В образцовом феодальном хозяйстве раннего средневековья для денег почти вовсе не было места. Феодал получал от своих крепостных все, что ему было нужно, или в форме труда или в виде готового продукта; женщины пряли и ткали лен и шерсть и шили одежду; мужчины обрабатывали поля, дети пасли скот господина, собирали для него грибы и ягоды, птичьи гнезда, подстилку для скота; кроме того, вся семья должна была доставлять еще зерно, пло­ды, яйца, масло, сыр, птицу, молодняк скота и многое

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 408

другое. Каждое феодальное хозяйство само удовлетворяло свои нужды целиком, даже воен­ные поставки взыскивались продуктами. Торговых сношений, обмена не было, деньги были излишни. Европа была низведена до такого низкого уровня, ей настолько приходилось начи­нать все сначала, что деньги обладали тогда в гораздо меньшей мере общественной функци­ей, чем чисто политической: они служили для уплаты налогов и добывались главным обра­зом грабежом.

Теперь все это совершенно изменилось. Деньги снова стали всеобщим средством обмена, и в силу этого масса их значительно увеличилась. И дворянство тоже уже не могло обхо­диться без них. А так как у него очень мало или даже вовсе ничего не было для продажи и так как грабить теперь стало тоже не очень-то легко, — то ему приходилось решаться брать взаймы у городского ростовщика. Еще задолго до того, как стены рыцарских замков были пробиты ядрами новых орудий, их фундамент был подорван деньгами. Фактически порох был, так сказать, простым судебным исполнителем на службе у денег. Деньги были великим средством политического уравнивания в руках бюргерства. Всюду, где личное отношение было вытеснено денежным отношением, а натуральная повинность — денежной, там место феодального отношения заступало буржуазное. Правда, в большинстве случаев в деревне продолжало существовать старинное грубое натуральное хозяйство; но были уже целые об­ласти, где, как, например, в Голландии, Бельгии, на Нижнем Рейне, крестьяне вместо барщи­ны и оброка натурой платили господам деньги, где господа и подданные сделали уже первый решительный шаг к превращению в землевладельцев и арендаторов, где, следовательно, и в деревне политические учреждения феодализма теряли свою общественную основу.

До какой степени в конце XV века деньги уже подточили и разъели изнутри феодальную систему, ясно видно по той жажде золота, которая в эту эпоху овладела Западной Европой. Золото искали португальцы на африканском берегу, в Индии, на всем Дальнем Востоке; зо­лото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан в Америку; золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег. Но эта тяга к далеким путешествиям и приключениям в поисках золота, хо­тя и осуществлялась сначала в феодальных и полуфеодальных формах, была, однако, уже по самой своей природе несовместима с феодализмом; основой последнего было земледелие, и завоевательные походы его по существу имели целью приобретение

_____________ О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦ. ГОСУДАРСТВ_________ 409

земель. К тому же мореплавание было определенно буржуазным промыслом, который нало­жил печать своего антифеодального характера также и на все современные военные флоты.

В XV веке во всей Западной Европе феодальная система находилась, таким образом, в полном упадке; повсюду в феодальные области вклинивались города с антифеодальными интересами, с собственным правом и с вооруженным бюргерством. Повсюду они уже отчас­ти поставили феодалов с помощью денег в зависимость от себя в общественном, а кое-где даже и в политическом отношении; даже в деревне, там, где в силу особо благоприятных ус­ловий земледелие достигло более высокого уровня, старые феодальные путы стали ослабе­вать под воздействием денег; только во вновь завоеванных землях, как например, в ост-эльбской Германии, или в иных отсталых, удаленных от торговых путей областях продолжа­ло процветать старое господство дворян. Но повсюду, как в городах, так и в деревне, увели­чилось количество таких элементов населения, которые прежде всего требовали, чтобы был положен конец бесконечным бессмысленным войнам, чтобы прекращены были раздоры ме­жду феодалами, приводившие к непрерывной междоусобной войне даже в тех случаях, когда в стране был внешний враг, чтобы прекратилось это состояние непрерывного и совершенно бесцельного опустошения, которое неизменно продолжалось в течение всего средневековья. Будучи сами по себе еще слишком слабыми, чтобы осуществить свое желание на деле, эле­менты эти находили сильную поддержку со стороны главы всего феодального порядка — в королевской власти. И здесь мы подходим к тому пункту, когда рассмотрение общественных отношений ведет нас к рассмотрению отношений государственных, когда мы из области экономики переходим в область политики.

Из смешения народов, происходившего в раннем средневековье, постепенно развивались новые национальности, процесс, при котором, как известно, в большинстве бывших римских провинций побежденное население, крестьяне и горожане, ассимилировало победителя — германского властелина. Следовательно, современные национальности также являются про­дуктом угнетенных классов. Каким образом в одном месте происходило слияние, в другом — размежевание, об этом нам дает наглядное представление карта округов средней Лота­рингии, составленная Менке*. Стоит только проследить

Spruner-Menke. «Hand-Atlas fur die Geschichte des Mittelalters und der neueren Zeit». 3. Aufl., Gotha, 1874, Karte № 32 [Шпрунер- Менке. «Учебный атлас по истории средних веков и нового времени». 3 изд., Гота, 1874, Карта №32].

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 410

на этой карте границу между романскими и германскими названиями мест, чтобы убедиться, что она в Бельгии и Нижней Лотарингии в общем совпадает с существовавшей сотни лет границей между французским и немецким языком. Кое-где еще встречается узкая спорная территория, где оба языка борются за преобладание; но в общем совершенно ясно, что долж­но остаться германским, что романским. Древненижнефранкская и древневерхненемецкая форма большинства названий мест на карте доказывает, что они относятся к IX, самое позд­нее к X веку, что, следовательно, граница в главных чертах была проведена уже в конце ка­ролингского периода. На романской стороне можно найти, в особенности поблизости от языковой границы, смешанные названия, составленные из германского собственного имени и романского обозначения местности, например западнее Мааса, близ Вердена: Eppone curtis, Rotfridi curtis, Ingolini curtis, Teudegisilo-villa, ныне Иппекур, Рекур-ле-Крё, Амбленкур-сюр-Эр, Тьервиль. Это были франкские поместья феодалов, мелкие германские колонии на ро­манской земле, которые рано или поздно подверглись романизации. В городах и в отдельных сельских местностях находились более крупные германские колонии, которые более про­должительное время сохраняли свой язык; из такой колонии, например, еще в конце IX века вышла «Песнь о Людовике»⁴⁴⁴; однако то, что еще раньше большая часть франкских феода­лов была романизирована, доказывают формулы клятвы верности королей и знати от 842 г.,

„. „, 445

в которых романский язык уже выступает как официальный язык Франкского королевства

Как только произошло разграничение на языковые группы (оставляя в стороне поздней­шие завоевательные и истребительные войны, которые велись, например, против полабских

446\ «г

славян), стало естественным, что эти группы послужили определенной основой образова­ния государств, что национальности начали развиваться в нации. Насколько силен был этот стихийный процесс уже в IX веке, доказывает быстрый распад смешанного государства Ло­тарингия⁴⁴⁷. Правда, в течение всего средневековья границы распространения языка далеко не совпадали с границами государств; но все же каждая национальность, за исключением, пожалуй, Италии, была представлена в Европе особым крупным государством, и тенденция к созданию национальных государств, выступающая все яснее и сознательнее, является одним из важнейших рычагов прогресса в средние века.

В каждом из этих средневековых государств король представлял собой вершину всей феодальной иерархии, верховного

____________ О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦ. ГОСУДАРСТВ_________ 411

главу, без которого вассалы не могли обойтись и по отношению к которому они одновре­менно находились в состоянии непрерывного мятежа. Основное отношение всего феодаль­ного порядка — отдача земли в ленное владение за определенную личную службу и повин­ности — даже в своем первоначальном, простейшем виде давало достаточно материала для распрей, в особенности когда столь многие были заинтересованы в том, чтобы находить по­воды для усобиц. А каково было во времена позднего средневековья, когда ленные отноше­ния во всех странах образовывали клубок прав и обязанностей, пожалованных, отнятых, сно­ва возобновленных, отобранных за проступки, измененных или как-либо иначе обусловлен­ных, — клубок, который невозможно было распутать? Карл Смелый, например, был в одной части своих земель ленником императора, а в другой — ленником короля Франции; с другой стороны, король Франции, его сюзерен, был в то же время в известных областях ленником Карла Смелого, своего собственного вассала. Как тут было избежать конфликтов? — Вот в чем причина той длившейся столетия переменчивой игры силы притяжения вассалов к коро­левской власти как к центру, который один был в состоянии защищать их от внешнего врага и друг от друга, и силы отталкивания от центра, в которую постоянно и неизбежно превра­щается эта сила притяжения; вот причина непрерывной борьбы между королевской властью и вассалами, дикий шум которой в течение этого долгого периода, когда грабеж был единст­венным достойным свободного мужчины занятием, заглушает решительно все; вот причина той бесконечной, непрерывно продолжающейся вереницы измен, предательских убийств, отравлений, коварных интриг и всяческих низостей, какие только можно вообразить, всего того, что скрывалось за поэтическим именем рыцарства, но не мешало ему постоянно твер­дить о чести и верности.

Что во всей этой всеобщей путанице королевская власть была прогрессивным элементом, — это совершенно очевидно. Она была представительницей порядка в беспорядке, предста­вительницей образующейся нации в противовес раздробленности на мятежные вассальные государства. Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же, как королевская власть тяготела к ним. Союз королевской власти и бюргерства ведет свое начало с Х века; нередко он нару­шался в результате конфликтов, — ведь в течение всех средних веков развитие не шло не­прерывно в одном направлении, — и вновь возобновлялся, становясь все крепче, все могу-ще-

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 412

ственнее, пока, наконец, он не помог королевской власти одержать окончательную победу, а королевская власть в благодарность за это поработила и ограбила своего союзника.

Как короли, так и бюргеры нашли могущественную поддержку в нарождавшемся сосло­вии юристов. Когда было вновь открыто римское право, установилось разделение труда ме­жду попами — юридическими консультантами феодальной эпохи — и учеными юристами, не имевшими духовного звания. Эти новые юристы, разумеется, по самому существу своему принадлежали к бюргерскому сословию; да к тому же и то право, которое они изучали сами, которому учили других и которое применяли, по характеру своему было в сущности анти­феодальным и в известном отношении буржуазным. Римское право является настолько клас­сическим юридическим выражением жизненных условий и конфликтов общества, в котором господствует чистая частная собственность, что все позднейшие законодательства не могли внести в него никаких существенных улучшений. Но бюргерская собственность средних ве­ков была еще сильно переплетена с феодальными ограничениями, состояла, например, глав­ным образом из привилегий. Таким образом, в этом смысле римское право по сравнению с тогдашними гражданскими отношениями ушло далеко вперед. Дальнейшее историческое развитие бюргерской собственности могло состоять, однако, только в том, что она, как это и случилось, стала превращаться в чистую частную собственность. И это развитие должно бы­ло найти могучий рычаг в римском праве, в котором содержалось уже в готовом виде все то, к чему бюргерство позднего средневековья стремилось пока еще только бессознательно.

Правда, во множестве отдельных случаев римское право давало предлог к еще большему угнетению крестьян дворянством, тогда, например, когда крестьяне не могли представить никаких письменных доказательств своей свободы от обычных повинностей, — но по суще­ству это не меняло дела. Дворянство и без римского права нашло бы сколько угодно таких предлогов и ежедневно их находило. Во всяком случае, огромным прогрессом было введение в действие такого права, которое абсолютно не признает феодальных отношений и которое полностью предвосхитило современную частную собственность.

Мы видели, каким образом в обществе позднего средневековья феодальное дворянство в экономическом отношении начало становиться излишним, даже прямой помехой; каким об­разом и политически оно так же являлось препятствием развитию городов и национального государства, которое

____________ О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦ. ГОСУДАРСТВ_________ 413

тогда было возможно только в монархической форме. Несмотря на все это, его поддержива­ло то обстоятельство, что за ним до сих пор сохранялась монополия в военном деле, что без него невозможно было вести войны, невозможно было давать сражения. Это тоже должно было измениться; надо было сделать последний шаг, чтобы показать феодальному дворянст­ву, что наступил конец периоду его господства в обществе и в государстве, что в нем не ну­ждаются больше даже и на поле битвы в качестве рыцарей.

Вести борьбу против феодальных порядков с помощью войска, которое само было фео­дальным, в котором солдаты были более тесно связаны со своими непосредственными сюзе­ренами, чем с командующими королевской армией, — это, очевидно, означало вращаться в порочном кругу и не сдвинуться с места. С начала XIV века короли стремятся поэтому осво­бодиться от этого феодального войска, создать собственное войско. С этого времени мы в королевских армиях встречаем постоянно увеличивающуюся часть, состоящую из навербо­ванных или нанятых войск. Сначала — это по большей части пехота, состоявшая из город­ских подонков и беглых крепостных: ломбардцев, генуэзцев, немцев, бельгийцев и т. д.; их использовали в качестве гарнизонов городов и для ведения осады; в открытом бою они вна­чале были мало пригодны. Но уже к концу средних веков мы встречаем также рыцарей, ко­торые, вместе со своими, неизвестно каким путем набранными дружинами, поступали на службу к иностранным государям, что было признаком окончательного крушения феодаль­ной военной системы.

Одновременно в лице горожан и свободных крестьян, там, где последние еще имелись или стали вновь появляться, создавалось основное условие для образования способной вести войну пехоты. До тех пор рыцари вместе со своими конными дружинниками составляли не столько ядро войска, сколько самое войско; толпы крепостных пеших ратников, сопровож­давших их в походе, в счет не шли; на поле битвы они находились, казалось, только для того, чтобы обращаться в бегство или грабить. Пока продолжался период расцвета феодализма, до конца XIII века, кавалерия вела все сражения и решала их исход. С этого момента дело меня­ется и притом в различных местах одновременно. Постепенное исчезновение крепостничест­ва в Англии создало многочисленный класс свободных крестьян, землевладельцев (йоменов) или арендаторов — сырой материал для новой пехоты, умевшей владеть луком, английским национальным оружием того времени. Появление этих стрелков из лука, которые сражались всегда пешими, независимо от того, пользовались

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 414

ли они во время переходов лошадьми или нет, послужило толчком к существенному измене­нию в тактике английского войска. Начиная с XIV века, английское рыцарство предпочитало сражаться в пешем строю там, где местность и прочие условия это допускали. Позади стрел­ков из лука, которые начинают сражение и вносят расстройство в ряды врага, замкнутая фа­ланга спешившихся рыцарей выжидает вражеской атаки или подходящего момента для того, чтобы самой обрушиться на врага, тогда как только часть рыцарей остается на конях, чтобы фланговыми атаками оказывать поддержку в решающий момент. Непрерывные победы анг­личан во Франции⁴⁴⁸ в то время в значительной степени были обусловлены как раз тем, что в войске восстановлен был элемент обороны. Сражения эти по большей части были оборони­тельными, сочетавшимися с наступательным контрударом, подобно сражениям Веллингтона в Испании и Бельгии. С того времени как французы усвоили новую тактику, — по-видимому, с тех пор как наемные итальянские арбалетчики стали у них играть роль англий­ских стрелков из лука, — победам англичан был положен конец.

Точно так же в начале XIV века пехота фландрских городов отваживалась — и часто с ус­пехом — выступать против французского рыцарства в открытом бою, а император Альбрехт своей попыткой предательски отдать вольных имперских крестьян Швейцарии в руки эрц­герцога австрийского, которым он сам же был, впервые дал толчок к созданию современной пехоты, завоевавшей себе славу во всей Европе⁴⁴⁹. В результате тех побед, которые одержали швейцарцы над австрийцами и в особенности над бургундцами, пехота нанесла окончатель­ное поражение закованным в латы рыцарям, конным или спешенным, только что возникшее современное войско разбило наголову феодальное войско, горожанин и свободный крестья­нин победили рыцаря. И швейцарцы, для того чтобы с самого начала подтвердить буржуаз­ный характер своей республики, первой независимой республики в Европе, сейчас же обра­тили в деньги свою военную славу. Все политические соображения исчезли; кантоны пре­вратились в конторы по вербовке наемников для поступления на службу к тому, кто больше платит. Треск барабанов вербовщиков раздавался и в других местах, особенно в Германии, но цинизм швейцарского правительства, которое существовало как бы только для торговли своими подданными, не имел себе равного до тех пор, пока во времена глубочайшего нацио­нального унижения Германии его не превзошли немецкие князья.

____________ О РАЗЛОЖЕНИИ ФЕОДАЛИЗМА И ВОЗНИКНОВЕНИИ НАЦ. ГОСУДАРСТВ_________ 415

Далее, в том же XIV веке, арабы через Испанию ввели в Европе употребление пороха и артиллерии. До конца средних веков ручное огнестрельное оружие не имело большого зна­чения, что понятно, так как лук английского стрелка при Креси стрелял так же далеко, как и гладкоствольное ружье пехотинца при Ватерлоо, а может быть, даже более метко, хотя и не с

„ 450 т-г

одинаковой силой действия450. Полевые орудия также находились еще в своем младенческом состоянии; напротив, тяжелые пушки уже много раз пробивали бреши в ничем не прикрытых каменных стенах рыцарских замков и возвестили феодальному дворянству, что с появлением пороха пришел конец его царству.

Распространение книгопечатания, возродившийся интерес к изучению античной литера­туры, все культурное движение, которое с 1450 г. становится все более сильным, все более всеобщим, — все это послужило на пользу бюргерству и королевской власти в борьбе про­тив феодализма.

Совместное действие всех этих причин, которое усиливалось из года в год вследствие их возрастающего взаимного влияния друг на друга, все более ускорявшего развитие в одном и том же направлении, обеспечило во второй половине XV века победу над феодализмом, хотя еще и не бюргерства, но королевской власти. Повсюду в Европе, вплоть до отдаленных ок­раин, которые не прошли еще до конца через феодальный строй, повсюду королевская власть восторжествовала одновременно. На Пиренейском полуострове два тамошних народа, принадлежащих к романской языковой группе, объединились в королевство Испанское, и

А 451

говоривший по-провансальски Арагон подчинился кастильскому литературному языку; третий народ объединил область (за исключением Галисии), в которой был распространен его язык, в королевство Португальское, в иберийскую Голландию; оно отделилось от осталь­ной части страны и своей деятельностью на море доказало свое право на отдельное сущест­вование.

Во Франции Людовику XI после падения бургундского промежуточного государства⁴⁵² удалось, наконец, на тогда еще очень урезанной французской территории, настолько восста­новить национальное единство, представителем которого была королевская власть, что уже

* г 453

его преемник* был в состоянии вмешаться в итальянские смуты453, и единство это всего лишь однажды, вследствие реформации, на непродолжительное время было поставлено под вопрос⁴⁵⁴.

' — Карл VIII. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 416

Англия прекратила, наконец, свои донкихотские завоевательные войны во Франции, в ко­торых она, если бы они продолжались дольше, истекла бы кровью; феодальное дворянство попыталось вознаградить себя войнами Роз455 и получило больше, чем искало: оно было ис­треблено в междоусобной борьбе, и на трон была возведена династия Тюдоров, которая мо­гуществом своей власти превзошла и всех своих предшественников и всех своих преемни­ков. Скандинавские страны были объединены уже давно. Польша, королевская власть кото­рой еще не ослабела, со времени своего объединения с Литвой⁴⁵⁶ шла навстречу периоду своего блеска, и даже в России покорение удельных князей шло рука об руку с освобождени­ем от татарского ига, что было окончательно закреплено Иваном III. Во всей Европе остава­лись еще только две страны, в которых не было ни королевской власти, ни немыслимого то­гда без нее национального единства, или они существовали только на бумаге: этими страна­ми были Италия и Германия.

Написано в конце 1884 г. Печатается по рукописи

Впервые опубликовано на русском языке Перевод с немецкого

в журнале «Пролетарская революция» №6, 1936 г.

К «КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЕ» ⁴⁵⁷

Реформация — лютеранская и кальвинистская — это буржуазная революция № 1 с Кре­стьянской войной в качестве критического эпизода. Разложение феодализма, а также разви­тие городов; оба процесса вызывали децентрализацию, отсюда возникла прямая необходи­мость в абсолютной монархии как в силе, скрепляющей национальности. Она должна была быть абсолютной именно вследствие центробежного характера всех элементов. Но ее абсо­лютистский характер нужно понимать не в вульгарном смысле; [она развивалась]* в посто­янной борьбе то с сословным представительством, то с мятежными феодалами и городами; сословия нигде не были ею упразднены; таким образом, ее следует обозначать скорее как сословную монархию (все еще феодальную, но разлагающуюся феодальную и в зародыше буржуазную).

Революция № 1, — которая была более европейской, чем английская, и стала европейской гораздо быстрее, чем французская, — победила в Швейцарии, Голландии, Шотландии, Анг­лии, а также в известной мере в Швеции, уже при Густаве Ваза, и в Дании — здесь, в орто­доксально-абсолютистской форме, только в 1660 году.

I**. Причины в Германии. История Германии от начала. После героических времен пере­селения народов Германии

Пояснительные слова в квадратных скобках принадлежат редакции. Ред.

** Текст, обозначенный Энгельсом римской цифрой I, расположен в рукописи после текста, обозначенного цифрой II. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 418

пришел конец. Только от Франции исходило ее восстановление, осуществленное Карлом Ве­ликим. Вместе с этим — идея римской империи. Вновь вызвана к жизни Оттоном. Она — в большей мере не немецкая, чем немецкая. Разорение Германии при Гогенштауфенах в ре­зультате этой политики — грабежа итальянских городов. Вследствие этого усиливается раз­дробленность — excepto casu revolutionis*. Развитие Германии в период от «междуцарст­вия»458 до XV века. Расцвет городов. Упадок никогда не достигавшей в Германии полного развития феодальной системы под гнетом князей (император в качестве владетельного князя — противник имперских рыцарей, но как император — их сторонник). Постепенное осво­бождение крестьян, вплоть до начала обратного процесса в XV веке. В экономическом от­ношении Германия вполне на уровне современных ей стран. — Решающим явилось то, что в Германии, раздробленной на провинции и избавленной на длительный срок от вторжений, не ощущалось вследствие этого такой сильной потребности в национальном единстве, как во Франции (Столетняя война), в Испании, которая только что была отвоевана у мавров, в Рос­сии, недавно изгнавшей татар, в Англии (война Роз); решающим было также и то, что импе­раторы как раз в это время были в таком жалком положении.

II. [Начать] с Возрождения в том виде, какой оно приняло в Европе на основе всеобщего
упадка феодализма и расцвета городов. Потом абсолютные национальные монархии — по­
всюду, за исключением Германии и Италии.

III. Характер Реформации как единственно возможного популярного выражения общих
стремлений и т. д.

Написано в конце 1884 г. Печатается по рукописи

Впервые опубликовано на русском языке Перевод с немецкого

в «Архиве Маркса и Энгельса», т. X, 1948 г.

— не говоря уже о случаях мятежей. Ред.

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ

Написано в конце декабря 1887 — марте 1888 г.

Впервые опубликовано в журнале

«Die Neue Zeit», Bd. I, №№ 22-26,

1895— 1896 г.

Печатается по рукописи (в той части,

где рукопись не сохранилась, —

по тексту журнала)

Перевод с немецкого

Применим теперь нашу теорию к современной немецкой истории и к ее насильственной практике крови и железа. Мы ясно увидим из этого, почему политика крови и железа должна была временно иметь успех и почему она в конце концов должна потерпеть крушение.

Венский конгресс в 1815 г. так поделил и распродал Европу, что весь мир убедился в пол­ной неспособности монархов и государственных мужей. Всеобщая война народов против Наполеона была ответной реакцией национального чувства, которое Наполеон попирал но­гами у всех народов. В благодарность за это государи и дипломаты Венского конгресса еще более грубо попрали это национальное чувство. Самая маленькая династия имела большее значение, чем самый большой народ. Германия и Италия были снова раздроблены на мелкие государства. Польша была в четвертый раз разделена, Венгрия осталась порабощенной. И нельзя даже сказать, что с народами поступили несправедливо: почему они это допустили и зачем приветствовали русского царя* как своего освободителя?

Но так долго продолжаться не могло. С конца средних веков история ведет к образованию в Европе крупных национальных государств. Только такие государства и представляют нор­мальную политическую организацию господствующей европейской буржуазии и являются вместе с тем необходимой предпосылкой для установления гармонического интернацио­нального

— Александра I. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 422

сотрудничества народов, без которого невозможно господство пролетариата. Чтобы обеспе­чить международный мир, надлежит прежде всего устранить все, какие только возможно, национальные трения, каждый народ должен обладать независимостью и быть хозяином в своем собственном доме. И действительно, с развитием торговли, земледелия, промышлен­ности, а вместе с тем и социального могущества буржуазии, начинался повсюду подъем на­ционального чувства, а раздробленные и угнетенные нации требовали объединения и само­стоятельности.

Революция 1848 г. везде, кроме Франции, была направлена поэтому на удовлетворение национальных требований наряду с требованиями свободы. Но позади буржуазии, которая в результате первого штурма оказалась победительницей, везде уже поднималась грозная фи­гура пролетариата, руками которого фактически была одержана победа, и это толкнуло бур­жуазию в объятия только что побежденного врага, в объятия монархической, бюрократиче­ской, полуфеодальной и военной реакции, от которой революция и потерпела поражение в 1849 году. В Венгрию, где обстоятельства сложились иначе, вступили русские и подавили революцию. Не довольствуясь этим» русский царь приехал в Варшаву и стал вершить там суд в качестве арбитра Европы. Он назначил свою послушную креатуру, Кристиана Глюкс-бургского, наследником датского престола. Он так унизил Пруссию, как она еще никогда не бывала унижена, запретив ей даже самые робкие поползновения к использованию в своих интересах стремлений немцев к единству, заставив ее восстановить Союзный сейм и подчи­ниться Австрии460. Весь итог революции свелся, таким образом, на первый взгляд к тому, что в Австрии и Пруссии установился конституционный по форме, но старый по духу образ правления и что русский царь стал властелином Европы в большей мере, чем когда-либо раньше.

В действительности, однако, революция могучим ударом выбила буржуазию из старой традиционной рутины даже в раздробленных странах, особенно в Германии. Буржуазия по­лучила известную, хотя и скромную долю политической власти, а каждый свой политиче­ский успех она использует для промышленного подъема. «Безумный год»461, благополучно оставшийся позади, наглядно доказал буржуазии, что старой спячке и апатии должен быть раз и навсегда положен конец. Вследствие калифорнийского и австралийского золотого дож­дя и других обстоятельств наступило небывалое расширение мировых торговых связей и не­виданное оживление в делах — следовало только не упускать случая и обеспечить себе свою

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 423

долю. Крупная промышленность, основы которой были заложены с 1830 и особенно с 1840 г. на Рейне, в Саксонии, в Силезии, в Берлине и в отдельных городах Юга, стала теперь быстро развиваться и расширяться; домашняя промышленность сельских округов получала все большее распространение, шло ускоренными темпами железнодорожное строительство, а возросшая при этом до огромных размеров эмиграция создала германское трансатлантиче­ское пароходство, не нуждавшееся ни в каких субсидиях. Немецкие купцы стали в больших, чем когда-либо ранее, масштабах обосновываться на всех заморских рынках, начали играть все большую роль в мировой торговле и постепенно обслуживать сбыт не только англий­ских, по и немецких промышленных изделий.

Но для этого могучего подъема промышленности и связанной с ней торговли раздроблен­ность Германии на мелкие государства, с их самыми разнообразными торгово-промышленными законодательствами, должна была скоро превратиться в невыносимые око­вы. Через каждые несколько миль иное вексельное право, иные условия для промышленной деятельности, повсюду каждый раз особые придирки, бюрократические и фискальные рогат­ки, а часто еще и цеховые барьеры, против которых не помогали даже официальные патен­ты! А к тому же еще многочисленные различные законодательства о правах местных уро­женцев⁴⁶² и ограничения в выдаче видов на жительство, лишавшие капиталистов возможно­сти перебрасывать находящуюся в их распоряжении рабочую силу в достаточном количестве туда, где наличие руды, угля, водной энергии и других благоприятных естественных условий само побуждало основывать промышленные предприятия! Возможность беспрепятственной массовой эксплуатации отечественной рабочей силы была первым условием промышленного развития, но повсюду, куда патриотический фабрикант стягивал рабочих со всех концов, по­лиция и попечительство о бедных противились водворению пришельцев. Единое общегер­манское гражданство и полная свобода передвижения для всех граждан страны, единое тор­гово-промышленное законодательство были теперь уже не патриотическими фантазиями эк­зальтированных студентов, а необходимым условием существования промышленности.

К тому же в каждом, в том числе и карликовом, государстве были разные деньги, разные системы мер и весов, часто даже по две и по три системы в одном государстве. И из всех этих бесчисленных разновидностей монет, мер и весов ни одна не была признана на мировом рынке. Неудивительно поэтому, что купцам и фабрикантам, имевшим дело с мировым рын­ком

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 424

или вынужденным конкурировать с импортными товарами, приходилось наряду с большим числом своих монет, мер и весов пользоваться еще и иностранными; что хлопчатобумажная пряжа развешивалась на английские фунты, шелковые материи отмеривались на метры, сче­та для заграницы составлялись в фунтах стерлингов, долларах и франках! И как же могли возникнуть крупные кредитные учреждения на основе валютных систем с таким ограничен­ным распространением? Здесь — банкноты в гульденах, там — в прусских талерах, рядом золотой талер, талер «новые две трети», банковская марка, марка, находящаяся в обращении, двадцатигульденовая монетная система, двадцатичетырехгульденовая монетная система, — и все это при бесконечных перерасчетах и колебаниях курса⁴⁶³.

Если даже и удавалось в конце концов все это преодолеть, то сколько тратилось при всех этих трениях усилий, сколько терялось денег и времени! Между тем, и в Германии начали, наконец, понимать, что в наши дни время — деньги.

Молодая германская промышленность должна была показать себя на мировом рынке: вы­расти она могла только на экспорте. Но для этого она должна была пользоваться на чужбине защитой международного права. Английский, французский, американский купец мог за гра­ницей позволить себе даже больше, чем дома. За него вступалось его посольство, а в случае необходимости и несколько военных кораблей. А немец? Австриец мог еще до известной степени рассчитывать на свое посольство на Ближнем Востоке — в других местах оно ему не очень-то помогало. Когда же прусский купец обращался на чужбине к своему послу с жало­бой на причиненную обиду, то почти всегда получал ответ: «Так вам и надо! Чего вы здесь ищете? Сидели бы спокойно дома!» А подданный какого-нибудь мелкого государства и во­все был повсюду совершенно бесправен. Куда бы ни приезжали немецкие купцы, они везде прибегали к иностранному покровительству — французскому, английскому, американскому — или должны были поскорее натурализоваться на новой родине*. Впрочем, даже если бы их послы и пожелали вступиться за них, какой был бы от этого толк? С самими-то немецки­ми послами в заморских странах обходились, как с чистильщиками сапог.

Отсюда видно, что стремление к единому «отечеству» имело весьма материальную подо­плеку. Это уже не были туманные порывы членов буршеншафтов на вартбургском праздне-

464 "

стве464, когда «отвагой души немцев пламенели» и когда, как поется

Пометка Энгельса на полях карандашом: «Веерт». Ред.

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 425

на французский мотив, «стремился юноша в кипучий бой, чтоб голову сложить за край род-

* ной»*, за восстановление романтического величия средневековой империи, — а на склоне

лет сей пламенный юноша превращался в самого обычного ханжу, в преданного абсолютиз­му холопа своего государя. Это не был также уже гораздо более земной призыв к единству, провозглашенный адвокатами и прочими буржуазными идеологами гамбахского празднест­ва⁴⁶⁵, которые воображали, что любят свободу и единство ради них самих, и не видели, что превращение Германии в кантональную республику по швейцарскому образцу, к чему сво­дились идеалы наиболее трезвых из них, так же невозможно, как и гогенштауфенская импе­рия⁴⁶⁶ вышеупомянутых студентов. Нет, это было выросшее из непосредственных деловых потребностей стремление практического купца и промышленника вымести весь исторически унаследованный хлам мелких государств, стоявший на пути свободного развития торговли и промышленности, устранить все излишние помехи, которые немецкому коммерсанту прихо­дилось преодолевать у себя дома, если он хотел выступить на мировом рынке, и от которых были избавлены все его конкуренты. Германское единство сделалось экономической необ­ходимостью. И люди, которые его теперь требовали, знали, чего они хотят. Они воспитыва­лись на торговле и для торговли, умели торговать и сторговываться. Они знали, что нужно побольше запрашивать, но и с готовностью идти на уступки. Они распевали об «отечестве немца» вместе со Штирией, Тиролем и «Австрийской державой, богатой победами и сла­вой»**, а также:

«От Мааса и до Мемеля, От Эча и до Бельта самого Германия всего превыше, На свете выше ты всего»***.

Но за уплату наличными они готовы были уступить изрядную долю — процентов 25—30 — того самого отечества, которое должно было становиться все шире⁴⁶⁷. План объединения был у них готов и мог быть немедленно осуществлен.

Но единство Германии было не только германским вопросом. Со времени Тридцатилет­ней войны уже ни одно общегерманское дело не решалось без весьма ощутимого иностран­ного вмешательства****. Фридрих II завоевал в 1740 г. Силезию

Обе цитаты взяты из стихотворения Н. Хинкеля «Песнь Союза». Ред.

** Из стихотворения Э. М. Арндта «Отечество немца». Ред.

'" Из «Песни немцев» Гофмана фон Фаллерслебена. Ред.

**** Пометка Энгельса на полях карандашом: «Вестфальский и Тешенский мир»⁴⁶⁸. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 426

с помощью французов⁴⁶⁹. Реорганизация Священной римской империи в 1803 г., проведен­ная по решению имперской депутации, была буквально продиктована Францией и Росси­ей470. Затем Наполеон установил в Германии такие порядки, которые отвечали его интере­сам. И, наконец, на Венском конгрессе* под влиянием прежде всего России, а также Англии и Франции, она была снова раздроблена на тридцать шесть государств, включавших в себя двести с лишним обособленных больших и малых клочков земли, причем немецкие монархи, совсем как на Регенсбургском имперском сейме 1802—1803 гг.⁴⁷¹, добросовестно помогали этому и еще более усилили раздробленность страны. Вдобавок, отдельные куски Германии были отданы иноземным государям. Германия оказалась, таким образом, не только бессиль­ной и беспомощной, раздираемой внутренними распрями, обреченной на жалкое прозябание в политическом, военном и даже промышленном отношении, но, что еще гораздо хуже, Франция и Россия в силу укоренившегося обычая приобрели право на расчленение Герма­нии, точно так же как Франция и Австрия присвоили себе право следить за тем, чтобы Ита­лия оставалась раздробленной. Этим мнимым правом и воспользовался царь Николай в 1850 г., когда, бесцеремоннейшим образом воспрепятствовав всякому самовольному измене­нию конституции, заставил восстановить Союзный сейм, этот символ бессилия Германии.

Итак, единство Германии приходилось завоевывать не только в борьбе против германских монархов и других внутренних врагов, но и против заграницы. Или же — с помощью загра­ницы. Каково же было тогда положение за пределами Германии?

Во Франции Луи Бонапарт использовал борьбу между буржуазией и рабочим классом, чтобы с помощью крестьян подняться на президентское кресло, а затем с помощью армии — на императорский престол. Однако новый, возведенный на престол армией император Напо­леон в границах Франции 1815 г. — это была мертворожденная затея. Воскресшая наполео­новская империя означала расширение Франции до Рейна, осуществление традиционной мечты французского шовинизма. Но на первых порах захват Рейна был не по силам Луи Бо­напарту: всякая попытка в этом направлении привела бы к образованию европейской коали­ции против Франции. Между тем, представился удобный случай поднять престиж Франции

В рукописи над этой строчкой рукой Энгельса написано: «Германия — Польша». Ред.

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 427

и покрыть армию новыми лаврами, предприняв с одобрения почти всей Европы войну про­тив России, которая использовала революционный период в Западной Европе для того, что­бы втихомолку оккупировать Дунайские княжества и подготовить новую завоевательную войну против Турции. Англия заключила союз с Францией, Австрия доброжелательно отно­силась к обеим, и только героическая Пруссия продолжала целовать русскую розгу, которой ее еще вчера секли, и сохраняла дружественный России нейтралитет. Но ни Англия, ни Франция не хотели серьезной победы над противником, и война закончилась поэтому лишь незначительным унижением России и образованием русско-французского союза против Ав­стрии*.

Крымская война сделала Францию руководящей европейской державой, а авантюриста Луи-Наполеона — героем дня, для чего, правда, не слишком много требовалось. Но Крым­ская война не принесла Франции увеличения территории и была поэтому чревата новой вой­ной, в которой Луи-Наполеону предстояло осуществить свое истинное призвание — стать «приумножателем земель империи»**. Эта новая война уже

* Крымская война была единственной в своем роде колоссальной комедией ошибок, в которой перед каждой новой сценой спрашиваешь себя: кто же на этот раз будет обманут? Но эта комедия стоила несметных затрат и более миллиона человеческих жизней. Едва началась война, как Австрия вступила в Дунайские княжества; рус­ские отступили перед австрийцами, и, таким образом, пока Австрия оставалась нейтральной, война с Турцией на сухопутной русской границе сделалась невозможной. Однако привлечь к войне на этой границе Австрию в качестве союзника было бы возможно только в том случае, если бы война велась серьезно, с целью восстано­вить Польшу и надолго отодвинуть назад западную границу России. Тогда вынуждена была бы примкнуть и Пруссия, через которую Россия еще получала все свои импортные товары; Россия оказалась бы блокированной и с суши, и с моря и скоро была бы побеждена. Но это не входило в расчеты союзников. Они были, наоборот, довольны тем, что миновала всякая опасность серьезной войны. Пальмерстон предложил перенести театр воен­ных действий в Крым, чего желала сама Россия, и Луи-Наполеон очень охотно пошел на это. Война в Крыму могла остаться лишь показной, и в таком случае все главные участники были бы удовлетворены. Но император Николай вбил себе в голову мысль о необходимости вести там войну серьезную, забыв при атом, что если это место было наиболее благоприятным для показной войны, то для серьезной воины оно было самым неблаго­приятным. То, что составляет силу России при обороне — огромная протяженность ее редко населенной, без­дорожной и бедной вспомогательными ресурсами территории, — при всякой наступательной войне России об­ращается против нее самой и нигде это не проявляется в большей степени, чем именно в направлении Крыма. Южнорусские степи, которые должны были стать могилой вторгшегося неприятеля, стали могилой русских армий, которые Николай с жестокой и тупой беспощадностью гнал одну за другой в Севастополь вплоть до середины зимы. И когда последняя, наспех собранная, кое-как снаряженная и нищенски снабжаемая продо­вольствием армия потеряла в пути около двух третей своего состава (в метелях гибли целые батальоны), а ос­татки ее оказались не в силах прогнать неприятеля с русской земли, тогда надменный пустоголовый Николай жалким образом пал духом и отравился. С этого момента война опять превратилась в показную и вскоре закон­чилась миром.

** Энгельс употребляет здесь выражение «Mehrer des Reiches», являвшееся частью титула императоров Свя­щенной римской империи в средние века. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 428

была подготовлена во время первой тем, что Сардинии разрешено было примкнуть к союзу западных держав в качестве сателлита императорской Франции и специально в качестве ее форпоста против Австрии; война была, далее, подготовлена при заключении мира соглаше­нием Луи-Наполеона с Россией472, которой больше всего хотелось наказать Австрию.

Луи-Наполеон стал теперь кумиром европейской буржуазии. Не только за совершенное им 2 декабря 1851 г. «спасение общества», которым он, правда, уничтожил политическое господство буржуазии, но лишь для того, чтобы спасти ее социальное господство; не только потому, что он показал, как всеобщее избирательное право можно при подходящих условиях превратить в орудие угнетения масс; не только потому, что в его правление торговля и про­мышленность, а особенно спекуляция и биржевые махинации достигли небывалого расцвета. А прежде всего потому, что буржуазия признала в нем первого «великого государственного мужа», который был плотью от ее плоти, костью от ее кости. Он был выскочкой, как и вся­кий настоящий буржуа. «Прошедший сквозь огонь и воду» заговорщик-карбонарий в Ита­лии, артиллерийский офицер в Швейцарии, обремененный долгами знатный бродяга и спе­циальный констебль в Англии⁴⁷³, но всегда и везде претендент на престол, — он своим аван­тюристским прошлым и тем, что морально скомпрометировал свое имя во всех странах, под­готовил себя к роли императора французов и вершителя судеб Европы, подобно тому как классический образец буржуа — американец — рядом подлинных и фиктивных банкротств готовит себя в миллионеры. Став императором, он не только подчинил политику интересам капиталистической наживы и биржевых махинаций, по и в самой политике всецело придер­живался правил фондовой биржи и спекулировал на «принципе национальностей»474. Раз­дробленность Германии и Италии была для прежней французской политики неотчуждаемым сеньориальным правом Франции; Луи-Наполеон тотчас же приступил к розничной распро­даже этого сеньориального права за так называемые компенсации. Он готов был помочь Италии и Германии избавиться от раздробленности при условии, что Германия и Италия за каждый свой шаг к национальному объединению заплатят ему территориальными уступка­ми. Это не только давало удовлетворение французскому шовинизму и приводило к посте­пенному расширению империи до границ 1801 г., но и снова ставило Францию в исключи­тельное положение просвещенной державы, освободительницы народов, а Луи-Наполеона — в положение защитника угнетенных национальностей. И вся

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 429

просвещенная, воодушевленная национальной идеей буржуазия, — поскольку она была жи­во заинтересована в устранении с мирового рынка всех препятствий для торговли, — едино­душно приветствовала эту просвещенную деятельность, несущую освобождение всему миру.

Начало было положено в Италии*. Здесь с 1849 г. неограниченно властвовала Австрия, а Австрия была в то время козлом отпущения для всей Европы. Жалкие результаты Крымской войны приписывались не нерешительности западных держав, желавших только показной войны, а колеблющейся позиции Австрии, позиции, в которой, однако, никто не был более виновен, чем сами западные державы. Россия же была так оскорблена продвижением авст­рийцев к Пруту — благодарность за русскую помощь в Венгрии в 1849 г. (хотя именно это продвижение и спасло ее), — что была рада всякому нападению на Австрию. Пруссию не принимали больше в расчет и уже на Парижском мирном конгрессе ее третировали en ca­naille**. Итак, война за освобождение Италии «до Адриатики», затеянная при содействии России, была начата весной 1859 г. и уже летом закончена на Минчо. Австрия не была вы­брошена из Италии, Италия не стала «свободной до Адриатики» и не была объединена, Сар­диния увеличила свою территорию, но Франция приобрела Савойю и Ниццу и тем самым достигла своих границ с Италией 1801 года⁴⁷⁶.

Но это не удовлетворило итальянцев. В Италии тогда еще господствовало чисто мануфак­турное производство, крупная промышленность была в пеленках. Рабочий класс был далеко не полностью экспроприирован и пролетаризирован; в городах он владел еще собственными орудиями производства, в деревне промышленный труд был побочным промыслом мелких крестьян-собственников или арендаторов. Поэтому энергия буржуазии еще не была подор­вана существованием противоположности между нею и современным, осознавшим свои классовые интересы пролетариатом. А так как раздробленность Италии сохранялась только в результате иноземного австрийского владычества, под покровительством которого злоупот­ребления монархических правительств дошли до крайнего предела, то и крупное землевла­дельческое дворянство и городские народные массы стояли на стороне буржуазии как пере­дового борца за национальную независимость. Но иноземное владычество в 1859 г. было сброшено повсюду, кроме Венеции; дальнейшему

Пометка Энгельса на полях карандашом: «Орсини». Ред. * — без всякого стеснения. Ред.

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 430

вмешательству Австрии в итальянские дела был положен конец Францией и Россией, — ни­кто этого больше не боялся. А в лице Гарибальди Италия имела героя античного склада, спо­собного творить и действительно творившего чудеса. С тысячей волонтеров он опрокинул все Неаполитанское королевство, фактически объединил Италию, разорвал искусную сеть бонапартовой политики. Италия была свободна и по существу объединена, — но не проис­ками Луи-Наполеона, а революцией.

Со времени Итальянской войны внешняя политика Второй империи уже ни для кого не была тайной. Победители великого Наполеона должны были понести кару, но l'un apres l'au­tre — один после другого. Россия и Австрия уже получили свою долю, на очереди стояла те­перь Пруссия. А Пруссию презирали теперь больше, чем когда-либо раньше; ее политика во время Итальянской войны была трусливой и жалкой, совсем как во время Базельского мира 1795 года⁴⁷⁷. «Политика свободных рук»⁴⁷⁸ довела Пруссию до того, что она оказалась со­вершенно изолированной в Европе, что все ее большие и малые соседи только радовались, предвкушая, как она будет разбита наголову, и что руки у нее оказались свободными только для того, чтобы уступить Франции левый берег Рейна.

Действительно, в первые годы после 1859 г. повсюду, и в первую очередь на самом Рейне, было распространено убеждение в том, что левый берег Рейна безвозвратно перейдет к Франции. Правда, перехода этого не очень-то желали, но его считали неотвратимым, как рок, и, откровенно говоря, не особенно боялись. У крестьян и городских мелких буржуа воскре­сали старые воспоминания о временах французского владычества, которое действительно принесло им свободу; а в рядах буржуазии финансовая аристократия, особенно кёльнская, была уже сильно запутана в мошеннических операциях парижского «Credit Mobilier»⁴⁷⁹ и других дутых бонапартистских компаний и громко требовала аннексии*.

Однако потеря левого берега Рейна означала бы ослабление не только Пруссии, но и Гер­мании. А Германия была расколота в еще большей мере, чем когда-либо. Отчужденность между Австрией и Пруссией достигла крайней степени из-за нейтралитета Пруссии во время Итальянской войны; мелко-княжеское отребье боязливо и вместе с тем с вожделением по­сматривало на Луи-Наполеона как на будущего покровителя

* Что таково было тогда всеобщее настроение на Рейне, в этом Марксу и мне не раз приходилось убеждаться на месте. Левобережные рейнские промышленники спрашивали меня, между прочим, как отразится на их пред­приятиях переход к французскому таможенному тарифу.

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 431

возобновленного Рейнского союза⁴⁸⁰, — таково было положение официальной Германии. И это в такой момент, когда только объединенные силы всей нации в состоянии были предот­вратить опасность раздробления.

Но как объединить силы всей нации? Три пути оставались возможными после того, как попытки 1848 г., почти все без исключения носившие туманный характер, потерпели неуда­чу, и в силу именно этой неудачи туман несколько рассеялся.

Первый путь был путем подлинного объединения, посредством уничтожения всех отдель­ных государств, то. есть это был открыто революционный путь. Такой путь только что при­вел к цели в Италии; Савойская династия присоединилась к революции и таким образом присвоила себе итальянскую корону. Но на столь смелый шаг наши немецкие савойцы, Го-генцоллерны, и даже их наиболее решительные Кавуры a la Бисмарк были абсолютно неспо­собны. Все пришлось бы совершить самому народу, — ив войне за левый берег Рейна он, конечно, сумел бы сделать все необходимое. Неизбежное отступление пруссаков за Рейн, длительная осада рейнских крепостей и предательство южногерманских государей, которое затем, без сомнения, последовало бы, — этого было бы достаточно, чтобы вызвать такое на­циональное движение, перед которым разлетелся бы в прах весь этот династический поря­док. И тогда Луи-Наполеон первым вложил бы шпагу в ножны. Вторая империя могла вое­вать только с реакционными государствами, по отношению к которым она выступала как преемница французской революции, как освободительница народов. Против народа, который сам был охвачен революцией, она была бессильна; к тому же победоносная германская рево­люция могла дать толчок к низвержению всей Французской империи. Это был бы наиболее благоприятный случай; в худшем же случае, если бы владетельные князья оказались во главе движения, левый берег Рейна был бы временно отдан Франции, активное или пассивное пре­дательство монархов было бы разоблачено перед всем миром, и создалось бы критическое положение, из которого для Германии не оставалось бы другого выхода, кроме революции, изгнания всех государей и установления единой германской республики.

При существовавших условиях на этот путь объединения Германия могла бы вступить только в том случае, если бы Луи-Наполеон начал войну за установление границ по Рейну. Но этой войны не произошло — по причинам, о которых будет сказано ниже. А вместе с тем и вопрос о национальном объединении переставал быть неотложным жизненным вопросом,

________________________ ИЗ РУКОПИСНОГО НАСЛЕДСТВА Ф. ЭНГЕЛЬСА___________________ 432

который следовало разрешить немедленно, под страхом гибели. Нация могла до поры до времени ждать.

Второй путь заключался в объединении под главенством Австрии. Австрия с готовностью сохранила в 1815 г. свое положение государства с компактной, округленной территорией, навязанное ей наполеоновскими войнами. Она не претендовала более на свои прежние отде­ленные от нее владения в Южной Германии и довольствовалась присоединением старых и новых территорий, которые можно было географически и стратегически связать с уцелев­шим еще ядром монархии. Обособление немецкой Австрии от остальной Германии, начатое введением Иосифом II покровительственных пошлин, усиленное полицейским режимом Франца I в Италии и доведенное до крайних пределов ликвидацией Германской империи481 и образованием Рейнского союза, фактически сохранялось еще в силе и после 1815 года. Мет-терних создал между своим государством и Германией настоящую китайскую стену. Тамо­женные пошлины не пропускали материальной немецкой продукции, цензура — духовной; невероятнейшие паспортные ограничения сводили личные сношения до крайнего минимума. Внутри страна была застрахована от всякого, даже самого слабого, политического движения абсолютистским произволом, единственным в своем роде даже в Германии. Таким образом, Австрия оставалась совершенно чуждой всему буржуазно-либеральному движению Герма­нии. В 1848 г. рухнули, в большей своей части, по крайней мере, духовные преграды между ними; но события этого года и их последствия отнюдь не могли способствовать сближению Австрии с остальной Германией; наоборот, Австрия все более и более кичилась своим поло­жением независимой великой державы. И поэтому, хотя австрийских солдат в союзных кре­постях⁴⁸² любили, а прусских ненавидели и осмеивали, и хотя на всем преимущественно ка­толическом Юге и Западе Австрия все еще была популярна и пользовалась уважением, никто все-таки серьезно не думал об объединении Германии под австрийским главенством, кроме разве нескольких коронованных правителей из мелких и средних германских государств.

Да иначе и не могло быть. Австрия сама ничего другого не хотела, хотя втихомолку и продолжала лелеять романтические мечты об империи. Австрийская таможенная граница стала с течением времени единственной материальной преградой, уцелевшей внутри Герма­нии, и тем острее она ощущалась. Политика независимой великой державы не имела никако­го смысла, если она не означала принесения в жертву интересов

РОЛЬ НАСИЛИЯ В ИСТОРИИ____________________________ 435

Германии специфически австрийским, то есть касающимся Италии, Венгрии и т. д. Как до революции, так и после нее Австрия оставалась самым реакционным государством Герма­нии, наиболее неохотно вступавшим на путь современного развития; к тому же она была единственной сохранившейся специфически католической великой державой. Чем больше

Поиск по сайту: