Числа» и «Встречи»

«Числа», которые называли себя не журналом, а «сборниками», выходи­ли не очень регулярно. С 1930 по 1934 год вышло десять номеров по 250-300 страниц каждый, причем, благодаря двухстолбцовым страницам убористого шрифта в отделе заметок и рецензий, каждый номер умещал больше мате­риала, чем казалось на первый взгляд. Первые четыре номера редактирова­лись совместно Н.А.Оцупом и г-жой И.В. де Манциарли¹⁴, следующие шесть — одним Оцупом. И внешне, и по содержанию «Числа» не похожи были на другие зарубежные издания. Они печатались на хорошей бумаге, не скупились на поля, заботились о красивых шрифтах и вообще о внешности, давали большое количество репродукций (в том числе в красках) либо на отдельных листах, либо в виде вклеек, так что наружностью напоминали немного петербургский «Аполлон». Критиками не раз эта красивая внеш­ность ставилась «Числам» в вину. Это было, конечно, очень глупо, хотя в эстетизме «Чисел» была немалая доля снобизма. Но надо сказать, что эта

изысканно-эстетическая внешность «Чисел» плохо вязалась с их проповедью простоты и «человечности» в литературе и особенно в поэзии. Но дело тут было не только во внешности, айв чисто эстетическом интересе к передовым течениям в искусстве. Здесь мы подходим к тому, что по содержанию отличало «Числа» от других тогдашних зарубежных изданий. Это было, с одной стороны, изгнание политики из журнала, а с другой — внимание, наряду с литературой, к искусствам несловесным — к живописи и скульптуре, к музыке и танцу, и то место, которое уделялось современным течениям в искусстве Запада (включая литературу). Статьи о музыке Артура Лурье и Николая Набокова, о балете — Сергея Лифаря, о живописи — ряда известных французских художников и художественных критиков, не говоря о статьях на те же темы молодых русских поэтов и писателей (Поплавского — о живописи, Раевского — о музыке и т.д.), составляли отличительную черту «Чисел». Почти в каждом номере, в разнооб­разно, хотя немного и случайно составленном критико-библиографическом отделе, помещались отзывы о французских книжных новинках. Появлялись и общие статьи о западной литературе и искусстве (Юрия Фельзена о Прусте и Джойсе, Сергея Шаршуна о встрече с Джойсом, Цветаевой и М.Кантора о Гете, Г.П.Федотова о Вергилии, В.В.Вейдле о Ренуаре и т.п.). Журнал провел также несколько анкет среди писателей и художников, на которые отозвались, в числе других, Бунин, Шмелев, Ремизов, Алланов, Осоргин, Цветаева, Набоков-Сирин, Георгий Иванов. Темами анкет были: место Пруста в новейшей лите­ратуре и его значение для русской литературы, мнение писателей о собственном творчестве, «упадок» современной русской литературы, современная живопись, место Ленина в истории.

Изгнание политики из «Чисел» вызвало полемику внутри самого журнала: в защиту политики выступила З.Н.Гиппиус (и она, и Мережковский сначала очень благоволили к журналу), а ей отвечал как редактор Н.А.Оцуп. Этому же вопросу был посвящен один из вечеров «Чисел», на котором «политику» защи­щал Д.С.Мережковский, а среди возражавших ему был П.Н.Милюков. Среди молодых писателей аполитичность «Чисел» встречала сочувствие. Справа виде­ли в ней проявление советофильских настроений, но это было неверно: совето-фильства в «Числах» не было. В дальнейшем журнал последовательно воздер­живался от касания к текущей политике и напечатал лишь одну, но зато очень интересную, статью на общие философско-политические темы («По ту сторону правого и левого» СЛ.Франка). Но в отдельных литературных статьях про­скальзывала тенденция оправдать внесение политики в литературу.

По составу сотрудников «Числа» отличались от «Современных запи­сок», прежде всего поскольку в отделе беллетристики в них почти начисто отсутствовали «светила» зарубежной литературы и наиболее популярные у читателя писатели. Исключениями были Гиппиус (рассказ «Перламутровая трость»), Ремизов («Индустриальная подкова»), Мережковский (отрывки из двух его, правда, не чисто беллетристических книг) и Борис Зайцев, который поместил в «Числах» часть своего перевода дантевского «Ада». Зато не было ни Бунина, ни Куприна, ни Шмелева, ни Алданова, ни Осоргина, ни Набо­кова-Сирина¹⁵. Преобладали в отделе беллетристики молодые писатели, ко-

¹³ «Для кого писать», «Числа». 1931, № 5, стр. 284.

¹⁴ Никакого другого следа г-жа де Манциарли в зарубежной русской литературе не оставила. В
«Числах» было напечатано несколько коротких статеек ее — путевые очерки Индии, заметка о
Кришнамурти. По-видимому, она была теософкой и была связана с редакцией французского журнала
«Cahiers de 1'Etoile», который первое время значился издателем «Чисел» (потом он прекратился).
Отсюда, очевидно, шли первоначально средства, на которые издавались «Числа». Впоследствии
«Числа» выражали благодарность ряду частных лиц за материальную поддержку.

¹⁵ Все они были представлены, однако, в ответах на анкеты. Отзывы об их книгах были по большей части положительные, иногда даже преувеличенно и неискренне лестные. Только о Бунине появилась очень резкая и злая заметка (по поводу его вечера воспоминаний), подписанная неожиданным на страницах «Чисел» и подчеркнуто политическим именем В.И.Талина (он же Ст.Иванович, псевдоним С.И.Португейса, известного социал-демократического публициста, сотрудника «Последних новостей» и «Современных записок»). Да в № 2/3 был напечатан анонимный «Букет любителя прекрасного на грудь зарубежной словесности», где продернули и Бунина, и Ходасевича, и Степуна, и Вейдле за найденные у них языковые «перлы».

торые уже успели зарекомендовать себя на страницах других журналов или отдельными книгами (Газданов, Варшавский, Одоевцева, Яновский, Сосин­ский, Буткевич). Рассказы или отрывки из романов напечатали в «Числах» несколько авторов, известных до тех пор главным образом стихами (Ладин-ский, Поплавский, Раевский, Гингер, Бакунина). Но попадались и имена совсем или почти новые: Шаршун (отрывки из трех различных романов, из которых два вскоре были изданы), Фельзен (отрывки из «Писем о Лермон­тове»), Агеев (начало «Романа с кокаином»), Алфёров, Щербинский, Тати­щев, Валентин Самсонов (на редкость слабый рассказ, напечатание которого трудно понять и объяснить). Почти все эти новички хорошо были встречены критикой, особенно Агеев и Алфёров.

Отдел стихов, которым в каждом номере уделялось не меньше двадцати страниц, был тоже предоставлен главным образом «молодому» поколению (наряду с Гиппиус и некоторыми представителями поколения «среднего» — Георгием Ивановым, Адамовичем, Оцупом, Цветаевой). Не было Бальмонта, зато был Игорь Северянин, хотя в том же номере о его стихах эмигрантского периода был довольно жестокий отзыв самого редактора «Чисел». Среди молодых поэтов преобладали парижане, но попадались и иногородние — берлинские (Раиса Блох, М.Горлин), прибалтийские (Игорь Чиннов, Юрий Иваск, Н.Белоцветов), дальневосточные (Н.Щеголев).

В обширном отделе критики и философской публицистики участвовали З.Н.Гиппиус (и как Гиппиус, и как Антон Крайний), Адамович, Оцуп, Фе­дотов, Шестов, Бицилли, Вейдле, Георгий Иванов, Цветаева, Григорий Лан­дау (в том числе его очень известная и вызвавшая большие толки статья «Тезисы против Достоевского») и др. Но и в этом отделе приняли деятельное участие младшие поэты и беллетристы (Терапиано, Фельзен, Варшавский, Газданов, Яновский, Поплавский, Юрий Мандельштам, Кельберин, Раев­ский, Алфёров и др.) — как общими статьями о литературе, искусстве и философии, так и многочисленными и часто интересными рецензиями на русские и иностранные книги. Несомненные критические способности при этом обнаружили Терапиано и Фельзен, а среди непарижан обратил на себя внимание Н.Андреев (Таллинн-Прага), выдвинувшийся затем как критик уже после войны и в «Числах» отзывавшийся главным образом на советскую литературу, к которой в эти годы, отчасти с легкой руки Адамовича, отчасти под влиянием Слонима, парижане стали проявлять интерес.

«Числа» вызвали много откликов, как приветственных, так и поноси­тельных. О них писали, им посвящали собрания не только в Париже, но и в Праге, в Таллинне, в Шанхае и Харбине. Приветствовали их по преимуще­ству как «молодое» начинание, открывающее дорогу молодым. Обрушива­лись на них за их «упадничество», за их «снобизм», за их «аполитичность», за «распущенность» их прозы. Кое-что в этих упреках было справедливо. Но едва ли правильно было говорить о каком-то едином литературном лице «Чисел», как говорили и друзья и недруги их. Было в «Числах» много такого, что отличало их и от «Современных записок», и от «Воли России», но это были признаки скорее отрицательные. Был общий молодым сотрудникам полемический задор и довольно большое самомнение, но эта тенденция встречала осуждение со стороны старших сотрудников журнала (так, Адамо­вич назвал одну из статей Поплавского, в которой подводились итоги спора вокруг «Чисел», «хвастливой истерикой»). Единой положительной програм­мы, идейной или литературной, у «Чисел» не было. В редакционной вступи­тельной заметке к первому номеру говорилось в очень общих словах о ката­строфическом мироощущении нашего времени:

«Война и революция, в сущности, только докончили разрушение того, что кое-как еще прикрывало людей в XIXвеке. Мировоззрения, верования — всё, что между человеком и звездным небом составляло какой-то успокаи­вающий и спасительный потолок, — сметены или расшатаны,

"И бездна нам обнажена"».

В не менее общих выражениях намечалась вытекающая из этого миро­ощущения главная тема журнала:

«У бездомных, у лишенных веры отцов или поколебленных в этой вере, у всех, кто не хочет принять современной жизни такой, как она дается извне, обостряется желание знать самое простое и главное: цель жизни, смысл смерти. "Числам "хотелось бы говорить главным образом об этом».

Критики потом говорили, что о смерти говорилось в «Числах» гораздо больше, чем о цели жизни.

Не было в «Числах» и единства критических высказываний. Какое-то общее «направление» лишь смутно намечалось у некоторых авторов. Так, критики «Чисел» в общем сходились в отталкивании от творчества Набоко­ва-Сирина, которое они находили пустым и никчемным. Но в то время как более молодые — Терапиано и Варшавский — признавали при этом блестя­щее дарование Сирина, Георгий Иванов объявлял его пошляком и «само­званцем», а Зинаида Гиппиус — писателем «посредственным». Оглядываясь назад, принято говорить о «Числах» как о наиболее законченном выражении так называемой «парижской ноты» в поэзии. Но такой единой парижской ноты в природе не было, и «Числа» одинаково охотно печатали столь различ­ных парижских поэтов, как Ладинский и Поплавский, как Раевский и Мам-ченко, как Терапиано и Червинская, как Штейгер и Кнут. Но верно, что и в отделе стихов и в критике (как в «Комментариях» Адамовича, так и в крити­ческих заметках молодых сотрудников) сильно пробивался этот «парижский голос» (один из хора парижских голосов), из-за которого и возник упомяну­тый выше спор между Адамовичем и Ходасевичем.

«Встречи» возникли еще до закрытия «Чисел» и окончили свое сущест­вование почти одновременно с последними: последняя, десятая, книга «Чи­сел» вышла в июне 1934 года, а «Встречи» начались в январе и кончились в июне того же года. Это был журнал гораздо более скромный, без всяких претензий на программу, без иллюстраций, небольшого объема (страниц 50 в каждом номере), ежемесячный. Редактировали его Г.В.Адамович и М.Л.Кан­тор, бывший редактор «Звена». Журнал печатал стихи, рассказы, критиче­ские статьи, заметки о литературе, театре, живописи, музыке и кино. В каждом номере появлялись «Размышления Педанта» (Г.Л.Лозинского) — заметки о грамматике и языке вообще. Состав сотрудников был близок к составу сотрудников «Чисел», но более узок и однообразен. Поэзия была представлена главным образом «молодыми» парижскими поэтами и в прида­чу к ним — Цветаевой, Георгием Ивановым и Оцупом. Под рассказами тоже были подписи преимущественно младших писателей (из старших — только Ремизов и мемуарная проза Цветаевой), причем было и несколько новых имен (Л.Ганский, Кирилл Зноско-Боровский, П.Ставров, известный до того только стихами, и Р.Пикельный, который был и художественным критиком «Встреч»). В отделе литературной критики главными сотрудниками были Адамович, Бицилли, Вейдле и Кантор, но было и несколько заметок, напи­санных младшими писателями. Среди критических статей обращали на себя внимание статья В.В.Вейдле «Сумерки стиха» и две статьи М.Л.Кантора о

двух привлекавших внимание и кое в чем похожих друг на друга писателях: Набокове-Сирине и Борисе Темирязеве. Статья о Набокове была в общем хвалебная и содержала немало тонких и верных наблюдений о теме «памяти» в творчестве Набокова. Статья о Темирязеве (о его романе «Повесть о пустя­ках», о котором будет сказано ниже), озаглавленная «Волк в овечьей шкуре», поражала своей резкостью.

Особняком стояли во «Встречах» статьи З.Н.Гиппиус и Д.С.Мережков­ского в двух первых номерах. После этого ни тот, ни другая не появлялись больше в журнале, хотя статья Гиппиус предусматривала продолжение: она писала о воскресных встречах у них в доме в Петербурге и в Париже и о проникавшем их духе свободы. Статья Мережковского была озаглавлена «Антисемитизм и христианство» и содержала недвусмысленное осуждение антисемитизма. Начав с того, что вопрос об антисемитизме и христианстве может быть разрешен только в плоскости религиозной, Мережковский при­ходил к такому выводу: «Друг Израиля не может быть нехристианином; христианин не может быть врагом Израиля. Антисемитизм есть антихристи­анство абсолютное» («Встречи», 1934, 1, стр.15). Редакция «Встреч» обещала вернуться к этому вопросу в других статьях, но обещание это не было ис­полнено.

«Встречи», следуя примеру «Чисел», организовали среди своих сотруд­ников анкету по вопросу о личности и обществе, который — писала редак­ция — «поставлен сейчас самой жизнью с небывалой остротой». В № 3 «Встреч» были напечатаны ответы на эту анкету четырех молодых зарубеж­ных писателей: В.С.Варшавского, Б.Ю.Поплавского, Ю.К.Терапиано и Юрия Фельзена. Все в разных словах и с разной степенью ясности и отчет­ливости выступили в защиту личности против порабощения ее коллективом, будь то коммунизм или национал-социализм. Наиболее решителен был ответ Фельзена, который писал: «Я думаю, личность надо отстаивать против любых на нее посягательств — государства, толпы, корпораций и "вождей", и верю в конечную ее победу». Несколько иначе, но не менее ясно по существу выразился Терапиано: «Бороться с коллективом одиночка вправе лишь тогда, если он борется за то, чтоб сохранить в себе образ и подобие Божие». В ответе Варшавского прозвучала антикапиталистическая нотка и мотив бан­кротства демократии, а ответ Поплавского был, как всегда, высокопарен и немного сумбурен. Анкета должна была быть продолжена, но продолжения не последовало.

Поиск по сайту: