АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Марксизм и первобытный коммунизм

Читайте также:
  1. Більшовизм та марксизм: порівняльний аналіз
  2. В марксизме главным фактором в развитии общества считаетсяСпособ производства материальных благ
  3. Відмінності між позитивізмом і соціологічною концепцією марксизму
  4. Вопрос 23. Методологическое значение концепций классического марксизма для современной ФП (учение об общественной экономической формации).
  5. Вопрос 24. Методологическое значение концепций классического марксизма для современной ФП (классовая структура общества и свобода человека).
  6. Вопрос 42. Философия марксизма
  7. Вызов марксизма
  8. Глава 5. ФИЛОСОФИЯ МАРКСИЗМА
  9. Диверсификация разновидности марксизма в 20 веке.
  10. Западный марксизм
  11. Идеи просвещения народных масс в немецкой классической философии и в марксизме.
  12. ИСТОРИИ МАРКСИЗМА

 

Основным в статье Э. Геллнера является тезис о том, что концепция первобытного коммунизма является важнейшей составной частью марксизма. "Ведь марксистское предсказание будущего, - пишет он, - основано на реконструкции прошлого, т. е. на том, что на ранних этапах истории существовало бесклассовое, свободное и гармоничное общество. Именно таким (и только таким!) образом можно показать, что коммунистические общественные отношения составляют реальный идеал человечества" (с. 37).

 

Думаю, что Э. Геллнер неправ. Марксизм и концепция первобытного коммунизма возникли совершенно независимо друг от друга.

 

Зачатки идеи первобытного коммунизма мы находим еще у Монтеня [28]. В зародышевой форме она присутствует в работах Морелли [29], Мабли [30], Дидро [31]. Но более или менее четкое выражение эта идея нашла в замечательной книге Фергюсона "Очерк истории гражданского общества" (1767 г.). Он выделил дикость, варварство и цивилизацию как последовательно сменяющиеся стадии поступательного развития человечества. Первая, по Фергюсону, характеризуется общественной собственностью на землю и продукты труда, распределением по потребностям и равенством людей [32]. Никто из названных авторов термина "коммунизм" не употреблял. Он появился только с началом 40-х годов XIX в., причем первоначально лишь для обозначения определенного социального движения того времени и его идеалов [33].

 

Марксизм при своем возникновении никак не был связан с концепцией первобытного коммунизма. В ранних работах Маркса и Энгельса, относящихся к 40-ым годам XIX в., идея первобытного коммунизма полностью отсутствует [34]. Это относится и к одной из первых работ уже зрелого марксизма - "Манифесту Коммунистической партии". В ней прямо утверждается, что "история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов" [35]. Этот факт отмечает Э. Геллнер, но почему-то совершенно не учитывает его в своих построениях.

 

И отсутствие идеи первобытного коммунизма ни в малейшей степени не мешало Марксу и Энгельсу обосновывать необходимость коммунистического переустройства общества. В дальнейшем они эту идею приняли и разработали, но она никогда не использовалась ими в качестве доказательства неизбежности смены капитализма новым коммунистическим обществом. У них была совершенно иная система аргументации, чем та, что приписывает им Э. Геллнер. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с "Капиталом" Маркса. Ценность концепции первобытного коммунизма они видели в том, что она свидетельствует о возможности существования общества без эксплуатации и классов, но не более того.

 

Не Маркс и не Энгельс ввели в употребление термин "первобытный коммунизм". При жизни Маркса не было опубликовано ни одной его работы, в которой этот термин использовался бы. Энгельс впервые употребил его в 1884 г. в книге "Происхождение семьи, частной собственности и государства". Но еще в 1877 г. Морган в "Древнем обществе" использовал термин "коммунизм" в применении к первобытности [36]. И в дальнейшем употребление этнографами термина "КОММУНИЗМ", а иногда и слова "социализм" для характеристики общественных отношений изучаемых ими народов чаще всего никак не было связано с марксизмом. Ни фон Эренрейх [37], ни Шренк [38], ни Кидд [39], ни Лопатин [40], ни Вановерберг [41], ни Расмуссен [42], ни Карстен [43] марксистами не были. Над ними не тяготели никакие доктрины, требующие употребления этих терминов. Они использовали данные понятия исключительно лишь потому, что видели в них адекватное выражение сущности изучаемых общественных отношений.

 

Исходя из того, что концепция первобытного коммунизма жизненно важна для марксизма, Э. Геллнер рисует любопытную картину. Какие-то очень высокие лица в руководстве КПСС, обнаружив, что теории возникновения первобытного коммунизма до сих нор не существует, дали указание срочно создать "Марксистскую книгу Бытия". Была подобрана группа ученых, которой и было поручено это ответственное дело. Результатом и явилась трехтомная "История первобытного общества" [44].

 

Должен разочаровать и Э. Геллнера, и читателей. Ничего подобного не было. Инициатором создания трехтомника был заведующий Сектором истории первобытного общества Института этнографии АН СССР А.И. Першиц. Его идея пришлась по душе работникам сектора и нашла поддержку у директора института Ю.В. Бромлея. Этим все и ограничилось. Представители же идеологических верхов, я думаю, не прочли ни одной строчки из написанных нами книг. Более того, они, вероятно, и не подозревали о существовании трехтомника.

 

Что же касается моей личности, то, по мнению Э. Геллнера, мною двигал не только научный интерес, но и стремление осмыслить окружающую меня социальную действительность. Как человек лояльный к строю, я не мог не приветствовать социалистическое переустройство общества. И в то же время, будучи мыслящим ученым, не мог не задумываться над природой наличествующих в этом преобразовании общества различного рода отрицательных явлений.

 

Именно исходя из этого, я, рисуя картину становления первобытного коммунизма, допускал не только неизбежность, но и нужность, полезность сохранения в этот период элементов старых животных отношений, в частности пережитков доминирования. "Весьма важно, - подчеркивает Э. Геллнер, - что эта концепция объясняет и оправдывает любые временные недостатки формирующегося общественного строя" (с. 47).

 

Опять должен разочаровать Э. Геллнера. Все сказанное им не имеет никакого отношения ни к моей концепции самой по себе, ни к причинам ее появления. Конечно, я не мог не исходить из того, что в период перехода от животного мира к человеческому обществу новые зарождающиеся социальные отношения неизбежно должны были сосуществовать со старыми, что в этот период неизбежными были прорывы зоологического индивидуализма. Но ничего полезного в последних я не видел. "...Прорыв зоологического индивидуализма в сфере распределения мяса, - писал я, - представлял для праобщества огромную опасность. Объединения, в которых данная норма (запрет отстранять кого бы то ни было из членов праобщины от мяса - Ю.С.) не восстанавливалась, с неизбежностью исчезали. Сохранялись и получали возможность дальнейшего развития только такие объединения, в которых данная норма возрождалась и утверждалась" [45].

 

Так обстоит дело с чисто фактической стороны. Нет ни одной строчки моей работы, в которой бы говорилось о нужности и полезности сохранения элементов доминирования в эпоху праобщества. Это во-первых. А во-вторых, у меня не было никаких оснований для того, чтобы, выражаясь словами Э. Геллнера, "провести параллели между положением человека в эпоху палеолитического коммунизма и в современном социалистическом обществе" (с. 48).

 

Конечно, когда-то я, как и большинство людей моего поколения, считал наше общество социалистическим и переживал, что в нем не все происходит так, как хотелось бы. Однако к 1980-м гг., когда создавалась обсуждаемая работа, я давно уже от этой иллюзии избавился. К началу 1970-х гг. мне было совершенно ясно, что никакого социализма ни в нашей стране, ни в соседних с ней не существует. За какой-то десяток лет, прошедших после 1917 г., у нас сформировалось общество, по многим своим признакам сходное с тем, что возникло в IV тысячелетии до н.э. в странах Древнего Востока и было первой формой исторического бытия классового общества.

 

Способ производства, который лежал в основе первых классовых обществ, К. Маркс именовал азиатским. Название не самое удачное, ибо формирующиеся и сформировавшиеся общества данного типа существовали и за пределами Азии - в Африке, Европе, Южной и Северной Америке и Океании. Поэтому я предпочитаю именовать этот способ производства политарным (от греч. полития - государство).

 

Особенность этого способа производства состоит в том, что частным собственником (полным или верховным в зависимости от варианта) средств производства является весь класс эксплуататоров в целом, а не его члены, взятые в отдельности. Этот способ, таким образом, основан на общеклассовой частной собственности, которая с неизбежностью принимает форму государственной. С этим связано совпадение в общем и целом класса эксплуататоров с государственным аппаратом. Эта характеристика в равной степени относится и к обществу Древнего Востока, и к советскому обществу 20-80-х гг. XX в. Но нельзя не видеть и различия между ними. Общество Древнего Востока было аграрным, наше - индустриальным. Таким образом, существуют две основные разновидности политаризма, которые соответственно можно было бы назвать агрополитаризмом и индустрополитаризмом. Можно спорить о том, являются ли они двумя вариантами одного способа производства или двумя самостоятельными способами производства, но их близость друг к другу неоспорима.

 

В 1972-1973 гг. я написал большую статью, в которой был дан детальный анализ экономической и политической структуры агрополитарного общества. По отношению к ней действительно можно говорить о проведении параллелей между тем, что было в прошлом, и тем, что существовало в нашей стране. Причем это не требовало и не предполагало внесения в картину агрополитарного общества каких-либо добавлений или же изъятия из нее тех или иных моментов. Наоборот, эти параллели вырисовывались тем более отчетливо, чем ближе к истине была нарисованная картина.

 

Эти параллели были столь очевидными, что после сдачи в издательство статья была исключена бдительным его руководством из состава сборника "Становление классов и государства", для которого она предназначалась. Мне срочно пришлось писать для сборника другую статью. Только после этого сборник увидел свет. Это произошло в 1976 г. Что же касается крамольной статьи, то она продолжала лежать в ящике письменного стола, пока благодаря титаническим усилиям экономиста-востоковеда В.Г. Растянникова не была опубликована в 1980 г. в сборнике "Государство и аграрная эволюция в развивающихся странах Азии и Африки". Правда, для этого статью пришлось значительно сократить и дать ей сугубо академическое название "Об одном из типов традиционных социальных структур Африки и Азии: прагосударство и аграрные отношения". Но зато в результате бдительность начальства была притуплена.

 

Таким образом, когда я в начале 1980-х гг. писал главы для "Истории первобытного общества", то никакими идеологическими мотивами не руководствовался. Меньше всего я думал о необходимости обоснования социализма. Вообще, на мой взгляд, вопрос о том, существовал или не существовал первобытный коммунизм, не имеет прямого отношения к проблеме будущего развития человечества. Это чисто научная проблема, и она должна решаться чисто научными методами.

 

Проблемой становления человеческого общества я занимался давно. В 1962 г. вышла моя монография "Возникновение человеческого общества", которая в существенно переработанном виде была переиздана в 1966 г. под названием "Как возникло человечество". От многого из того, что было сказано в этих книгах, я не отказываюсь и сейчас. Но концепция становления социально-экономических отношений в них отсутствовала. И это не случайно. В конце 1950-х - начале 1960-х гг. наука не располагала материалом для конкретных суждений по этому вопросу.

 

За последние двадцать лет положение изменилось. Во-первых, впервые в истории науки было проведено множество систематических исследований поведения обезьян, включая человекообразных, в естественных условиях, были детально изучены отношения в их объединениях. Во-вторых, получила развитие научная дисциплина, которая за рубежом именуется экономической антропологией, а у нас - экономической этнологией (этнографией). Огромный материал, собранный ею, дал возможность реконструировать первоначальную форму первобытных производственных отношений и выявить объективную логику их эволюции. Все это вместе взятое сделало возможным перекинуть мост от объединений животных к человеческому обществу, раскрыть внутренний механизм зарождения и формирования социально-экономических отношений.

 

Э. Геллнер характеризует меня как марксиста. И он прав. Я был и остаюсь марксистом. Но само понятие марксизма нуждается в уточнении. Прежде всего нужно отличать марксизм, каким он был до 1917 г., и марксизм, каким он стал в нашей стране отчасти уже в 1920-х, но в основном в 1930-х гг. и позднее.

 

К концу 1920-х гг. в нашей стране в основном сформировалось классовое общество политарного типа. Ни один господствующий эксплуататорский класс не обходился без идеологии, без учений, оправдывающих существующий порядок. Идеология господствующего класса всегда носила иллюзорный характер. Идеологические иллюзии были средством маскировки существующих экономических отношений. В идеологии, причем, разумеется, иллюзорной, нуждался сформировавшийся в СССР класс политаристов.

 

Для этой цели был приспособлен марксизм. Усиленно навязывалась мысль, что в нашей стране было создано то самое справедливое общество, о котором веками мечтали угнетенные, стал реальностью тот социализм, путь к которому был намечен Марксом и Энгельсом. Когда марксизм стал средством маскировки существующих отношений, средством оправдания несправедливого порядка, когда он перестал говорить правду о действительности, он внутренне коренным образом изменился. Из стройной системы взглядов, в целом более или менее адекватно отражавшей действительность, он превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. С тех пор начали существовать два марксизма: собственно марксизм и псевдомарксизм.

 

Известный русский философ, историк и публицист Г.П. Федотов в своих статьях, относящихся к 1930-м гг., отмечает парадоксальное явление. С одной стороны, марксизм в СССР является официально признанной идеологией, а с другой - подвергается разгрому во всех областях [46]. Возвеличивался псевдомарксизм, разгрому подвергался марксизм. Яркую картину уничтожения марксизма и утверждения псевдомарксизма в области философии нарисовал И. Яхот в работе "Подавление философии в СССР (20-30-е годы)", которая недавно увидела свет и у нас [47]. Подлинный марксизм, и прежде всего марксистская философия, всегда преследовались в период существования нашего политаризма.

 

Иногда говорят, что в эти годы от всех ученых требовали руководствоваться в своих исследованиях марксистским методом познания. Ничего подобного. От человека требовали лишь покорности властям и соблюдения приличий: нужно было клясться в верности марксизму и приводить к месту и не к месту цитаты из работ основоположников марксизма и генеральных секретарей ЦК. Марксистским методом познания почти никто никогда не пользовался. А тот, кто делал это, неизбежно сталкивался с трудностями. Он неизбежно выходил за рамки официально разрешенного и вступал в конфликт с идеологическими руководителями, в лучшем случае его не печатали. Наши идеологические церберы могли пропустить любое недомыслие, но подлинной марксистской мысли доступ на печатные страницы был навсегда запрещен. Именно невозможность публиковать результаты своих исследований в области философии вообще, философии истории в частности, заставила меня обратиться к проблемам первобытности. Здесь существовала некоторая возможность сказать свое собственное слово.

 

Предлагая различать марксизм и псевдомарксизм, я не собираюсь настаивать на истинности всех положений марксизма. Марксизм, как известно, состоит из философии, политической экономии капитализма и концепции научного социализма. И это все. Концепция первобытного коммунизма, равно как и концепции рабовладения, феодализма, в него никогда не входила.

 

Для меня марксизм - это прежде всего философия, включающая в себя материалистическое понимание истории. Вполне понятно, что философия марксизма вообще, материалистическое понимание истории нуждается в творческом развитии, обновлении. Но все ее ключевые положения, сформулированные основоположниками марксизма, остаются, на мой взгляд, в силе. Я их принимаю и поэтому считаю себя марксистом. Что же касается марксистской политэкономии, то в ней многое сохранило значение, а многое - устарело. Жизнь ушла вперед, а учение осталось таким, каким оно было создано в XIX в. И больше всего устарела марксистская концепция социализма, прежде всего содержащееся в ней учение о путях социального переустройства капиталистического общества.

 

Таким образом, марксизм для меня - это прежде всего философия, т.е. определенный метод научного исследования явлений мира вообще, общественных явлений в частности. Этот метод представляется мне наилучшим из всех существующих. Равного ему я не знаю. Он прекрасно работает и позволяет давать ответ на такие вопросы, с которыми не может сладить никакой другой метод. В частности, он дает возможность правильно подойти к вoпpocу о сущности человека.

 


1 | 2 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.006 сек.)