АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Глава 14. Завтрак, приготовленный Элизабет, избавил Яна от голода и даже больше: теперь сама мысль о еде вызывала у него содрогание

Читайте также:
  1. Http://informachina.ru/biblioteca/29-ukraina-rossiya-puti-v-buduschee.html . Там есть глава, специально посвященная импортозамещению и защите отечественного производителя.
  2. III. KAPITEL. Von den Engeln. Глава III. Об Ангелах
  3. III. KAPITEL. Von den zwei Naturen. Gegen die Monophysiten. Глава III. О двух естествах (во Христе), против монофизитов
  4. Taken: , 1Глава 4.
  5. Taken: , 1Глава 6.
  6. VI. KAPITEL. Vom Himmel. Глава VI. О небе
  7. VIII. KAPITEL. Von der heiligen Dreieinigkeit. Глава VIII. О Святой Троице
  8. VIII. KAPITEL. Von der Luft und den Winden. Глава VIII. О воздухе и ветрах
  9. X. KAPITEL. Von der Erde und dem, was sie hervorgebracht. Глава X. О земле и о том, что из нее
  10. XI. KAPITEL. Vom Paradies. Глава XI. О рае
  11. XII. KAPITEL. Vom Menschen. Глава XII. О человеке
  12. XIV. KAPITEL. Von der Traurigkeit. Глава XIV. О неудовольствии

 

Завтрак, приготовленный Элизабет, избавил Яна от голода и даже больше: теперь сама мысль о еде вызывала у него содрогание. Покончив с едой, он отправился в сарай смотреть ногу Майки. На полдороге он заметил сидевшую на пригорке Элизабет. Она сидела, обхватив руками колени и положив на них голову, а вокруг нее цвели колокольчики. Ослепленный блеском ее золотых волос, Ян все же не мог не заметить, что поза девушки выражает глубокое уныние. Сначала он хотел уйти и оставить ее грустить в одиночестве, но потом, тяжело вздохнув, направился к ней.

Подойдя ближе, Ян увидел, что ее плечи содрогаются от рыданий, и удивленно нахмурился. Поскольку притворяться, что завтрак был хорош, явно не имело смысла, он шутливо сказал:

– Я аплодирую вашей гениальности: просто застрелить меня было бы слишком гуманно.

При звуке его голоса Элизабет испуганно вскинулась и отвернула свое заплаканное лицо.

– Вам что-нибудь нужно?

– Десерт, – усмехнулся он, наклоняясь вперед и пытаясь заглянуть ей в лицо. Ему показалось, что ее губы тронула слабая улыбка, и он добавил: – Я подумал, что можно взбить немного сливок и положить их на печенье. Потом мы можем взять все, что осталось, смешать с недоеденной яичницей и использовать как дранку для крыши.

Элизабет рассмеялась сквозь слезы и прерывисто вздохнула. Все еще не глядя на него, она сказала:

– Меня удивляет, что вы так терпимо к этому отнеслись.

– Не вижу смысла оплакивать подгоревшую ветчину.

– Я плакала не из-за нее, – сказала она, чувствуя себя ужасно глупо. Перед ней возник белоснежный носовой платок, девушка с благодарностью взяла его и вытерла мокрое лицо.

– Тогда из-за чего вы плакали?

Элизабет подняла голову и, сжимая в руках платок, посмотрела на простирающиеся перед нею холмы, заросшие боярышником и колокольчиками.

– Я плакала из-за собственной несостоятельности и неспособности управлять своей жизнью, – призналась она.

Слово «несостоятельность» навело Яна на мысль, что для легкомысленной искательницы приключений у нее слишком изысканный лексикон. Она перевела на него взгляд, и он не смог оторваться от ее глаз цвета мокрой листвы. Слезы, сверкающие на длинных загнутых ресницах, волосы, завязанные в детский хвост и пышная грудь, не умещающаяся в тесном лифе платья, являли собой сочетание обольстительной невинности. Ян отвел глаза от ее груди и сказал:

– Я пойду нарублю дров, чтобы было чем растопить вечером камин. А потом отправлюсь на рыбалку – может быть, удастся поймать что-нибудь на ужин. Полагаю, вы сумеете занять себя в мое отсутствие.

Удивленная его неожиданно сухим тоном, Элизабет кивнула и встала на ноги, не замечая, что он даже не подал ей руки. Уже отойдя на некоторое расстояние, он вдруг обернулся и добавил:

– И не вздумайте заниматься уборкой. К вечеру вернется Джейк и приведет специально нанятых для этого людей.

После его ухода Элизабет вошла в дом и поискала, чем бы заняться, чтобы отвлечься от грустных мыслей и встряхнуться. Для начала она решила убрать остатки завтрака и помыть посуду. Оттирая сковороду, она услышала во дворе ритмичный стук топора. Откинув прядь волос со лба, Элизабет выглянула в окно и, покраснев, отпрянула назад. Ян Торнтон, обнаженный до пояса, рубил дрова. Элизабет ни разу в жизни не видела даже обнаженной мужской руки, не говоря уж о торсе, и теперь вид полуобнаженного мужчины одновременно привлекал и отталкивал ее. Она отвела завороженный взгляд от окна, борясь с искушением смотреть дальше. Ее удивило, что он так ловко обращается с топором. До сих пор ей казалось, что вся жизнь Яна Торнтона состоит из игры и посещения светских приемов. Но как ни странно, он одинаково естественно смотрелся во фраке на балу у Черайз и здесь, с топором в руках, на фоне дикой природы Шотландии. Во всем его облике чувствовались природная жизненная сила и неуязвимость, которые как нельзя лучше соответствовали духу этой непокорной страны.

Элизабет вдруг вспомнилось, с какой непринужденной грацией он танцевал с ней. Очевидно, Ян обладал великолепной приспособляемостью к любой обстановке, в которую попадал. Ей не хотелось им восхищаться, но она чувствовала, что снова теряет способность судить о нем трезво. Впервые за прошедшую неделю Элизабет позволила себе восстановить в памяти то, что произошло между нею и Яном Торнтоном, – не сами события, а их причины. До сих пор единственное, что помогало ей выносить бесчестье, обрушившееся на ее голову, было категоричное обвинение во всем случившемся Яна Торнтона, как это сделал Роберт.

Теперь, столкнувшись с ним один на один и став старше и мудрее, Элизабет уже не считала его вину бесспорной. Даже его неприязненное отношение к ней не могло служить достаточным основанием для того, чтобы полностью возложить на него вину.

Медленно перемывая посуду, она вспоминала, какой глупой и неосторожной была тогда, как в порыве своего увлечения забыла про все приличия.

Стараясь быть объективной, Элизабет заново пересмотрела свои действия. И его тоже. Первой ее ошибкой тогда было безумное желание защитить его… и побыть хоть немного под его защитой. Во-вторых, в то время как семнадцатилетней девушке полагалось страшиться даже мысли остаться наедине с мужчиной, она всего лишь боялась поддаться тем не объяснимым никакой логикой чувствам, которые Ян Торнтон пробуждал в ней своим голосом, взглядом, прикосновениями.

В то время как ей следовало бояться его, она, видите ли, боялась себя, боялась, что забудет ради него о Роберте и Хэвенхёрсте. «И я сделала бы это», – с горечью подумала Элизабет. Если бы она провела с ним еще один день, хотя бы несколько часов, то поступилась бы всем, что ей дорого, и вышла бы за него замуж. Она и тогда это поняла, потому и послала за Робертом.

Нет, поправила себя Элизабет, ей никогда не грозила опасность стать женой Яна Торнтона. Хотя он и сказал ей тогда, что хочет на ней жениться, в действительности он не собирался этого делать, в чем и признался Роберту.

И как раз в тот момент, когда в ней снова начала закипать злость, Элизабет вдруг вспомнила нечто, что произвело на нее неожиданно успокаивающее действие: впервые за эти два года она вспомнила предупреждение Люсинды перед ее дебютом. Люсинда придавала особое значение умению девушки всегда и во всем дать понять мужчине, что ожидает от него поведения джентльмена. Очевидно, она полагала, что, хотя мужчины, с которыми будет встречаться Элизабет, условно считаются джентльменами, при случае они могут вести себя не по-джентельменски.

Допуская, что Люсинда была права, Элизабет начала задумываться, а не виновата ли она сама в том, что случилось в тот уик-энд. В конце концов с самой первой их встречи она никак не производила впечатление гордой недоступной леди, которая ожидает уважительного к себе отношения. Более того, она обратилась к нему с просьбой пригласить ее на танец. И, может быть, любой другой джентльмен при подобных обстоятельствах вел бы себя точно так же, как Ян? Возможно, Ян посчитал, что она уже опытная женщина, и решил немного развлечься. Теперь, с высоты своего возраста, Элизабет увидела, что Ян Торнтон вел себя ничуть не хуже любого из светских волокит. Она видела, как замужние женщины флиртуют на балах и даже была невольной свидетельницей украдкой сорванных поцелуев, но самым большим наказанием, которое за это получал мужчина, был легкий шлепок веером и шутливое предупреждение, чтобы он не делал этого впредь. Элизабет улыбнулась. За свое вольное поведение Ян получил не легкое похлопывание веером по руке, а пулю из пистолета. Улыбка ее была вызвана не злорадным удовлетворением, а просто осознанием иронии самой ситуации. До нее вдруг дошло, что, если бы их не увидели тогда в оранжерее, этот уик-энд остался бы в ее памяти только как легкое увлечение. Яном Торнтоном. Воспоминание о нем немного помучило бы ее, но и только. Теперь Элизабет уже стало казаться, что все ее беды были следствием ее собственной наивности.

Как ни странно, но ей почему-то стало легче от этих мыслей, она словно сбросила с себя тяжкий груз, который носила два года, и теперь ощущала необычайную легкость, почти невесомость.

Элизабет снова взялась за полотенце, но остановилась, подумав, не ищет ли она оправданий для него. «Но с чего бы мне делать это?» – спросила она себя, медленно вытирая глиняные тарелки. Ответ заключался в том, что, избавившись от враждебности к Яну Торнтону, она, возможно, легче справится со своими собственными проблемами. Объяснение казалось настолько разумным и вероятным, что Элизабет посчитала его правильным.

Расставив посуду по местам, она выплеснула воду из кастрюли на улицу и стала бродить около дома, размышляя, чем бы себя занять. Потом поднялась в свою комнату, достала письменные принадлежности и спустилась с ними вниз. Устроившись за кухонным столом, она начала письмо Александре, но через несколько минут оставила его, чувствуя, что больше не может оставаться в доме. На улице было так чудесно, Ян, должно быть, ушел на рыбалку – стук топора уже давно прекратился. Отложив перо, Элизабет вышла из дома, наведалась в сарай посмотреть больную лошадь и наконец решила прополоть небольшой садик позади дома. Садик был в запущенном состоянии, сорняки совсем задушили немногочисленные цветы. Она вернулась в коттедж, разыскала пару мужских перчаток и полотенце, чтобы подложить его под колени.

Решительно и безжалостно Элизабет вырывала сорняки, не пускавшие к свету храбрые маленькие анютины глазки. К тому времени, как солнце начало клониться к закату, она уже выполола большую часть сорняков и, накопав на холме колокольчиков, пересадила их в сад, расположив ровными красивыми рядами.

Время от времени Элизабет останавливалась передохнуть и смотрела вниз, в долину, где сквозь деревья была видна тонкая голубая лента воды. Иногда она видела там небольшое движение – это Ян забрасывал удочку. Все остальное время он просто стоял, слегка расставив ноги, и смотрел на высившиеся на севере скалы.

Элизабет не знала, сколько прошло времени. Она сидела на корточках и любовалась колокольчиками, которые пересадила. Рядом с ней лежала кучка компоста, который она сделала, перемешав прошлогодние листья с остатками кофейных зерен.

– Ну вот, – сказала она цветам, подбадривая их, – теперь у вас есть и воздух, и еда. Не пройдет и дня, как вы у меня будете совсем хорошенькие и счастливые.

– Вы разговариваете с цветами? – спросил у нее за спиной Ян. Элизабет обернулась и смущенно засмеялась.

– Они любят, когда с ними разговаривают. – Зная, что это звучит несколько необычно, она добавила: – Видите ли, наш садовник говорил, что каждому живому существу необходима любовь, и цветы не исключение. – Она опять повернулась к клумбе и разбросала вокруг цветов компост. Затем встала и отряхнула руки. Утренние размышления настолько ослабили ее враждебность к Торнтону, что теперь она могла смотреть на него совершенно спокойно. Однако Элизабет понимала, что ему может показаться странным, что его гостья занимается черной работой и копается в земле. – Надеюсь, вы не против, – – сказала она, кивая на клумбу. – Эти сорняки так задушили цветы, что им совсем нечем было дышать. Они просто кричали, чтобы им дали немного пространства и света.

На лице Яна появилось непередаваемое выражение.

– Вы это слышали?

– Нет, конечно, – засмеялась Элизабет. – Я взяла на себя смелость приготовить им кое-какую еду – она называется компостом. В этом году он им не очень поможет, но на следующий год они будут чувствовать себя намного лучше…

Девушка умолкла, заметив вдруг, с каким сочувствием он стал смотреть на цветы, после того, как она произнесла слово «еда». – Можете не смотреть на них так, словно они сейчас поникнут прямо у вас на глазах, – успокоила она его. – В отличие от нас им эта еда не повредит. Должна признаться, что садовник из меня куда лучший, чем повар.

Ян отвел глаза от клумбы и посмотрел на нее с каким-то странным задумчивым выражением.

– Пожалуй, я пойду в дом и приведу себя в порядок, – сказала Элизабет и быстро направилась к коттеджу. Если бы она оглянулась, то увидела бы, что Ян Торнтон повернулся на сто восемьдесят градусов и смотрит ей вслед.

 

Элизабет налила в кувшин воды, которая подогревалась на плите, и поднялась к себе. Ей пришлось спускаться за водой четыре раза, чтобы как следует промыть волосы. После вчерашнего путешествия и сегодняшней работы в саду ей казалось, что она не мылась уже целую вечность.

Вымыв голову, Элизабет надела простое персиковое платье с короткими пышными рукавами и узким пояском под грудью. Сев на кровать, она стала расчесывать мокрые волосы, чтобы они поскорее высохли, сожалея, что все ее наряды так не вяжутся с этим простым шотландским домом. Когда волосы высохли, она встала перед зеркалом и зачесала их кверху, собрав в небрежный узел, который рассыпался бы при малейшем дуновении ветерка. Пожав плечами, Элизабет опять распустила волосы, решив ничего с ними не делать. Весь день у нее было какое-то приподнятое настроение, и она чувствовала, что таким оно теперь будет все время.

Ян с пледом в руках выходил из дверей дома, когда Элизабет сошла вниз.

– Поскольку они еще не вернулись, – сказал он, – я подумал, что надо приготовить что-нибудь поесть. У нас еще остались сыр и хлеб.

Элизабет заметила, что он переоделся в чистую белую рубашку и светло – бежевые брюки, а выходя за ним на улицу, увидела, что его темные волосы еще не высохли после купания.

Ян расстелил плед на траве, и она присела на край, оглядываясь по сторонам.

– Как вы думаете, сколько сейчас времени? – спросила Элизабет, когда он сел рядом с ней.

– Где-нибудь около четырех.

– А разве им еще не пора вернуться?

– Возможно, оказалось не так просто найти женщин, которые захотели бы бросить свои собственные дома и заняться нашим.

Элизабет кивнула н отдалась созерцанию великолепного вида, открывавшегося перед ними. Коттедж располагался на ровном плато, и в том месте, где кончался задний двор, плато резко сбегало вниз, к долине, где между деревьями бежал быстрый ручей. С трех сторон долина была окружена скалами, уступами поднимавшимися вверх. Скалы были, как ковром, устланы мелкими дикими цветами. Элизабет долго сидела молча, очарованная этой дикой первозданной красотой, чувствуя, как в душе ее воцаряются покой и умиротворение. Вдруг ей пришла в голову мысль, которая заставила ее озабоченно посмотреть на Яна.

– Вы что-нибудь поймали?

– Несколько рыбешек. Я их уже почистил.

– Да, но вы сможете их приготовить? – с надеждой поинтересовалась она.

Он не удержался от улыбки.

–Да.

– Господи, как вы меня обрадовали,

Вытянув одну ногу, Ян облокотился о колено и с неподдельным любопытством взглянул на нее.

– Скажите, а с каких это пор наряду с прочими светскими премудростями дебютанток начали обучать садоводству?

– Я уже давно не дебютантка, – ответила Элизабет. Видя, что он ждет более пространного объяснения, тихо добавила: – Я слышала, что мой дедушка с материнской стороны был страстным садоводом, и, наверное, от него я унаследовала такую любовь к цветам и растениям. Наши сады в Хэвенхёрсте – дело его рук. А я их еще больше расширила и добавила некоторые новые сорта астений.

При упоминании о Хэвенхерсте лицо ее смягчилось, а зеленые глаза засияли каким-то чудесным волшебным светом. Яну захотелось услышать побольше о предмете, который, очевидно, имел для нее такое большое значение.

– А что из себя представляет этот Хэвенхёрст?

– Это мой дом, – сказала она с тихой улыбкой. – Он принадлежит нашей семье уже семь столетий. Сначала это был замок, построенный неким графом. Замок был так прекрасен, что многим хотелось отнять его и четырнадцать раз его осаждали и пытались взять штурмом, но попытки эти ни разу не увенчались успехом. Однако несколько веков спустя замок был разрушен до основания его новым владельцем, который хотел построить особняк в греческом стиле. Затем последующие шесть графов производили в нем улучшения на свой вкус, расширяли и модернизировали его. Иногда мне становится даже страшно, когда я думаю, что на мне лежит ответственность за его сохранность, – призналась Элизабет.

– Мне кажется, ответственность за это лежит на вашем дяде или брате, но только не на вас.

– Нет, Хэвенхёрст – мой.

– Как он может быть вашим? – спросил Торнтон, заинтригованный тем, что она говорит об этом месте как о чем-то самом дорогом в своей жизни.

– По документам Хэвенхёрст должен переходить к старшему сыну. Если нет сына, он переходит к дочери, а от нее – к ее детям.

Мой дядя не может унаследовать его, так как он младший сын. Наверное, поэтому он никогда не заботился о Хэвенхёрсте и так скупо выдает средства на его содержание.

– Но у вас есть брат.

– Роберт приходится мне сводным братом по матери, – сказала Элизабет, настолько убаюканная притихшей природой, что заговорила с ним совсем свободно. – Моя мать овдовела, когда ей был всего двадцать один год. Роберт был еще совсем маленьким. Вскоре она вышла за моего отца. Он усыновил Роберта, но прав на наследство он, конечно, не получил. По правилам наследования наследник может продать собственность целиком, но не может передать никому из родственников право владения ею. Это было сделано для того, чтобы предотвратить вражду между членами семьи и ее ветвями, а также уберечь наследника от обманщиков и охотников за чужой собственностью. Нечто подобное случилось с моей прапрабабушкой в пятнадцатом веке, и тогда по ее настоянию был добавлен этот пункт. Ее дочь влюбилась в юношу из Уэльса, который оказался изрядным негодяем, – с улыбкой продолжила Элизабет. – Ему был нужен Хэвенхёрст, а не девушка, и, чтобы он не смог заполучить его, родители добавили в завещание последнее уточнение.

– Какое же? – спросил Ян, которому ее рассказ показался весьма занимательным.

– Оно гласит, что, если наследницей является женщина, – она не может выйти замуж без согласия своего опекуна. Теоретически это было сделано, чтобы оградить женщин семьи от посягательств явных негодяев. Видите ли, не всякая женщина умеет удержать свою собственность при себе.

Но Ян видел только, что прекрасная девушка, которая когда-то с такой нежной страстью отвечала на его поцелуи, теперь не менее страстно говорит о своей привязанности не к мужчине, а к какой-то груде камней. Два года назад, узнав, что она графиня, он пришел в ярость. А то, что она была еще и помолвлена, окончательно оттолкнуло его от нее. Ян решил, что Элизабет – презренная маленькая кокетка, которая, не успев обручиться с каким-то щеголем, в жилах которого течет не кровь, а бледная водица, сразу начала оглядываться по сторонам в поисках кого-нибудь погорячее, чтобы согреть свою постель. Но сейчас ему стало не по себе от того, что она так и не вышла за своего щеголя. Он уже собрался спросить, почему она этого не сделала, но Элизабет заговорила первой.

– Шотландия оказалась совсем не такой, какой я ее себе представляла.

– И какой же она оказалась?

– Более дикой, примитивной. Я знала, что у некоторых джентльменов есть здесь охотничьи домики, но я думала, что в них существуют какие-то удобства, прислуга. А каким был ваш дом?

– Диким и примитивным, – ответил Ян. Элизабет подняла на него удивленный взгляд, но он не ответил на него, а стал собирать остатки еды с одеяла. Потом легко вскочил на ноги и добавил с иронией: – Собственно, в нем вы сейчас и находитесь.

– Где? – она машинально поднялась вслед за ним.

– В моем доме.

Они молча смотрели друг на друга, и Элизабет почувствовала, как жаркий румянец начинает заливать ее щеки. Она смотрела, как ветер перебирает его темные волосы, на его суровое красивое лицо, отмеченное печатью гордости и чувства собственного достоинства, ощущала грубую природную силу, исходящую от его стройного гибкого тела, и думала, что он и сам так же опасен и суров, как мрачные скалы его родины. Она открыла рот, собираясь извиниться, но вместо этого вдруг высказала вслух свои мысли:

– Вы подходите друг другу, – тихо сказала она. Элизабет застыла, глядя в его бесстрастное лицо. Ее золотые волосы тоже трепал ветер, и на фоне его высокой крепкой фигуры она казалась совсем маленькой и хрупкой. Свет и тьма, хрупкость и сила, упрямая гордость и железная решимость – как отличались они друг от друга! Когда-то эти различия свели их вместе, теперь они их разъединяли. Они стали старше, мудрее и были твердо уверены в том, что достаточно сильны, чтобы противостоять этому притяжению, которое постоянно возникало между ними и которое с новой силой потянуло их друг к другу сейчас, на этом заросшем травой утесе.

– Зато он не подходит вам, – так же тихо ответил он.

Его слова разорвали невидимые нити, протянувшиеся между ними.

– Да, – не обидевшись, ответила Элизабет, сознавая, каким тепличным цветком она должна ему казаться со своими непрактичными платьями и тряпичными туфельками.

Элизабет наклонилась и стала сворачивать плед. Ян пошел в дом и начал готовить ружья к завтрашней охоте. Она посмотрела, как он снимает ружья, развешанные над камином, потом на свое незаконченное письмо Александре. Ей все равно не удастся отправить его раньше, чем она вернется домой, так что нет особых причин торопиться: Но, подумав, что заняться ей больше нечем, она села к столу и снова взялась за письмо.

Она дописала письмо до середины, когда на улице раздался выстрел, и девушка испуганно вскочила из-за стола. Не представляя, во что он мог стрелять совсем рядом с домом, Элизабет подошла к двери, выглянула на улицу и увидела Яна, перезаряжающего пистолет. Он поднял его, куда-то прицелился и выстрелил. Затем снова зарядил и опять выстрелил. Наконец любопытство выманило ее на улицу, и она сделала несколько шагов по направлению к Торнтону, чтобы посмотреть, что же он там такое подстрелил.

Боковым зрением Ян уловил светлое пятно ее платья и обернулся.

– Попали? – спросила она, слегка смущенная тем, что он поймал ее за подсматриванием.

–Да.

Поскольку Яну было известно, что Элизабет выросла в деревне и, судя по всему, умеет стрелять, правила вежливости требовали от него устроить ей небольшое развлечение.

– Не хотите попробовать сами?

– Это зависит от размера мишени, – ответила она, но сама уже чуть ли не бегом припустилась к нему, довольная, что может заняться чем-нибудь еще, кроме писания писем. Элизабет всегда считала, хотя и не хотела признаться в этом даже самой себе, что, когда у Яна хорошее настроение, находиться в компании с ним необыкновенно приятно.

– Кто научил вас стрелять? – спросил он, когда она встала рядом с ним.

– Наш кучер.

– Ну уж лучше кучер, чем ваш братец, – усмехнулся Ян, передавая ей заряженный пистолет. – Цель – вон та ветка почти без листьев.

Элизабет немного покоробило его саркастическое замечание о дуэли с Робертом.

– Мне очень жаль, что все так вышло, – сказала она и на секунду переключила внимание на маленькую ветку.

Прислонившись плечом к дереву, Ян с интересом наблюдал, как она обеими руками подняла тяжелый пистолет и, кусая губы, прицелилась.

– Ваш брат оказался очень плохим стрелком, – заметил он.

Элизабет выстрелила и попала в черенок листка.

– А я – нет, – с довольной улыбкой сказала она и, поскольку дуэль была уже делом прошлым, лукаво добавила: – И должна вам сказать, что если бы на его месте была я…

Он удивленно приподнял брови.

– Надеюсь, вы дождались бы сигнала стрелять?

– – Ну разумеется, – ответила Элизабет, но улыбка уже слетела с ее губ.

Глядя на Элизабет, Ян почему-то поверил, что она дождалась бы сигнала. Несмотря на все, что он знал о леди Кэмерон, находясь рядом с ней, он видел только пылкую, мужественную девушку. Она отдала ему пистолет, и он передал ей другой, уже заряженный.

– Ну что ж, выстрел был не так уж плох, – сказал Торнтон, оставив без продолжения разговор о дуэли. – Однако целью является ветка, а не листья. Кончик ветки, – уточнил он.

– По ветке вы, должно быть, и сами промазали, – сказала она, поднимая пистолет и тщательно прицеливаясь, – раз она до сих пор на месте.

– Верно, но, когда я начинал стрелять, она была длиннее. Элизабет мгновенно забыла о цели и, не веря своим ушам, уставилась на него.

– Вы хотите сказать, что отстреливали ее по кусочку?

– Совершенно верно.

Она снова прицелилась и отстрелила еще один лист.

– Неплохо, – похвалил он.

Она была прекрасным стрелком, и, когда он вручал ей заряженный пистолет, его улыбка говорила о том, что он признает это.

Элизабет покачала головой.

– Нет, я бы хотела посмотреть, как это делаете вы.

– Вы мне не верите?

– Ну, скажем, я просто немного скептически настроена.

Взяв пистолет, Ян быстро поднял его и, не прицеливаясь, выстрелил. Двухдюймовый кусочек ветки отвалился и упал на землю. На Элизабет это произвело такое сильное впечатление, что она засмеялась и захлопала в ладоши.

– А знаете, – воскликнула она с восхищенной улыбкой, – до этого момента я не верила, что вы в самом деле целились в шнурок на ботинке Роберта!

Ян улыбнулся и передал ей пистолет.

– Вообще-то меня страшно подмывало выбрать целью более уязвимое место.

– Я не верю, что вы говорите это серьезно, – сказала она, принимая пистолет и поворачиваясь к ветке.

– Отчего вы так в этом уверены?

– Вы сами говорили, что не считаете возможным убивать людей только за то, что они в чем-то не согласны с вами. – Она подняла пистолет, прицелилась, выстрелила и вообще не попала в цель. – У меня очень хорошая память.

Ян подобрал второй пистолет.

– Мне странно это слышать, – медленно проговорил он, поворачиваясь к цели, – особенно после того, как вы забыли о собственной помолвке. Кстати, а кто был тот пижон, с которым вы были обручены? – безразличным тоном спросил он. Потом прицелился, выстрелил и попал точно в цель.

Элизабет в это время перезаряжала пистолет и потому немного задержалась с ответом. Его вопрос, заданный невзначай, только подтвердил ее мысль, что флирт не воспринимается в свете серьезно, и люди, которые ранее состояли в связи, потом могут спокойно вспоминать о ней и даже поддразнивать друг друга. Пока Ян заряжал остальные пистолеты, Элизабет стояла и думала, насколько же приятнее говорить об этом в легком шутливом тоне, чем лежать по ночам без сна, изнывая от тоски и горечи. Какой же она была глупой. И как же глупо она будет выглядеть сейчас, если не сможет говорить об этом легко и спокойно. Есть даже что-то забавное в том, чтобы говорить на эту тему, перемежая вопросы и ответы грохотом выстрелов.

– Виконт Мондвэйл был кем угодно, только не пижоном, – наконец ответила она, улыбаясь.

Он был явно удивлен, однако голосом этого не выдал.

– Это был Мондвэйл?

– М-м-м. – Элизабет отстрелила кончик ветки и засмеялась от удовольствия. – Я попала! Три – один, в вашу пользу.

– Шесть – один, – поправил он.

– Все равно – я попала, так что берегитесь!

Он передал ей пистолет, и она опять прицелилась.

– Почему вы так и не вышли за него?

Элизабет на мгновение напряженно застыла, потом постаралась расслабиться и ответить в том же легком тоне:

– Виконту Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста проводит свободное время, уединяясь с Яном Торнтоном в коттеджах и оранжереях.

– И сколько претендентов в этом сезоне? – поинтересовался он, протирая пистолет.

Она знала, что он имеет в виду претендентов на ее руку, и гордость не позволила ей ответить, что в этом сезоне у нее нет ни одного претендента, так же, как и в прошлом, и в позапрошлом.

– Ну… – протянула она, стараясь не выдать выражением лица своего отношения к пожилому любителю херувимов. Полагая, что Ян вряд ли бывает в высших кругах, она решила, что он не должен его знать.

– Ну, например, сэр Фрэнсис Белховен.

На этот раз он задержался с выстрелом и долго прицеливался. – Белховен – старик. – Ян выстрелил, и ветка стала короче еще на один дюйм.

Когда Торнтон взглянул на нее, Элизабет показалось, что взгляд его стал более прохладным, словно его мнение о ней изменилось к худшему. Она сказала себе, что это ей только показалось, и решила не отходить от установившегося между ними шутливого тона. Подошла ее очередь стрелять, и она подняла пистолет.

– Кто еще?

Радуясь, что он не сможет придраться к возрасту ее спортсмена-отшельника, Элизабет несколько вызывающе и свысока улыбнулась ему.

– Лорд Джон Марчмэн, – сказала она и выстрелила.

Смех Яна потонул в грохоте выстрела.

– Марчмэн! – воскликнул он, когда она сердито взгляну на него и ткнула ему в грудь пистолет. – Вы, должно быть, шутите!

– Вы испортили мне выстрел, – строго сказала она.

– Попробуйте еще раз, – сказал он, глядя на нее насмешливо, недоверчиво и удивленно.

– Нет, я не могу стрелять, когда вы смеетесь. Я буду вам очень признательна, если вы прекратите этот дурацкий смех. Лорд Марчмэн очень хороший человек.

– Я это знаю и сам, – сказал Ян, помрачнев. – И вам чертовски повезло, что вы так любите стрельбу, поскольку он спит с ружьем и удочкой под подушкой. Выйдя за него, вы проведете всю оставшуюся жизнь, таскаясь по лесам и рекам.

– А я люблю рыбалку, – заявила Элизабет, с трудом владея собой. – Что касается сэра Френсиса, то, возможно, он и старше меня, но зато старые мужья бывают более добры и терпимы к своим женам, чем молодые.

– О-о, полагаю, вашему мужу нужно быть либо очень терпимым, либо чертовски хорошим стрелком, – грубовато бросил Ян, снова переключая внимание на цель.

Элизабет рассердила его внезапная атака на нее именно тогда, когда она решила не принимать всерьез того, что было между ними в прошлом.

– Ну, знаете, я бы не назвала вас очень последовательным! Ян нахмурился, чувствуя, что их краткое перемирие подходит к концу.

– Как, черт возьми, это понимать?

Элизабет сдержалась и посмотрела на него так, как и полагалось смотреть настоящей аристократке, – пренебрежительно и надменно.

– Это надо понимать так, – спокойно и холодно пояснила она, – что у вас нет морального права вести себя таким образом, словно я причинила вам какое-то зло, раз уж вы называете случившееся между нами случайным развлечением. Это ваши собственные слова, и не пытайтесь отрицать этого!

Торнтон перезарядил пистолет и только после этого заговорил. В отличие от потемневшего лица голос его звучал совершенно бесстрастно.

– Очевидно, память мне изменяет. Кому я это говорил?

– Во-первых, моему брату, – отчеканила Элизабет, возмущенная его притворством.

– Ах, да, досточтимому Роберту, – с ударением на слове «досточтимый» ответил он. Он снова выстрелил, но пуля пролетела далеко от цели.

– Вы не попали даже в дерево, – удивленно констатировала Элизабет. – Мне казалось, вы собирались почистить оружие, – добавила она, видя, что Ян методично убирает пистолеты в кожаные чехлы.

Когда он поднял голову и посмотрел на нее, ей показалось, что он уже забыл о ее присутствии.

– Я решил сделать это завтра.

Ян вернулся в дом, машинально развесил пистолеты над камином, потом в задумчивости подошел к столу, открыл бутылку мадеры и налил немного в стакан. Nн говорил себе, что ему безразлично, какое чувство она испытала, услышав от брата эту ложь. Во-первых, тогда она уже была помолвлена, а во-вторых, как она сама призналась, для нее их отношения были просто легким флиртом. Возможно, ее гордости был нанесен удар (кстати, вполне заслуженный), но и только. К тому же, подумал Ян, я уже почти обручен с красивой женщиной, которая слишком хороша, чтобы он продолжал думать об Элизабет Камерон.

«Виконту Мондвэйлу показалось немного странным, что его невеста проводит свободное время, уединяясь с Яном Торнтоном в коттеджах и оранжереях», – вспомнил он слова Элизабет.

Ян почувствовал смутное чувство вины из-за того, что ее бросил жених. Он бессознательно налил себе еще мадеры, подумав, что надо бы предложить и Элизабет. Рядом с бутылкой лежало начатое письмо. «Моя дорогая Алекс…», – начиналось оно. Но Торнтона поразил не сам текст письма, а почерк, которым оно было написано. Четкий, ясный и красивый. Такой почерк бывает у церковнослужителей. Это были не те корявые детские каракули, которые ему долго пришлось расшифровывать, пока он наконец понял, что она будет ждать его в оранжерее. Качая головой, он снова взял письмо, и почувствовал угрызения совести. Ян вспомнил, как наступал на нее в той проклятой оранжерее, и чувство горького раскаяния буквально оглушило его.

Он залпом осушил бокал, словно вино могло смыть его недовольство собой, и медленно вышел из дома. Элизабет стояла на краю плато, в нескольких ярдах от того места, где они стреляли. По деревьям пробежал ветерок и взметнул ее волосы, окружив лицо сияющим ореолом. Ян остановился в нескольких шагах от девушки, не отрывая от нее глаз, но перед мысленным взором его проплывали видения той, какой он знал ее когда-то: вот она, точно прекрасная юная богиня, спускается по лестнице – такая далекая и недоступная в своем царственно простом синем платье, вот, словно разгневанный ангел, встает на его защиту в карточной комнате, а вот обольстительная искусительница стоит у камина и приподнимает мокрые волосы, чтобы они поскорее просохла, и под конец – испуганная девушка, которая сует ему в руки цветочный горшок, удерживая от поцелуя.

Он глубоко вздохнул и засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы не подойти и не обнять ее.

– Здесь великолепный вид, – сказала она, поворачиваясь к нему.

Ян сделал еще один долгий вдох и отрывисто спросил:

– Я бы хотел, чтобы вы еще раз рассказали мне, что случилось той ночью. Как вы оказались в оранжерее? Элизабет подавила раздраженный вздох.

– Вы знаете, как я там оказалась. Вы послали мне записку. Я подумала, что она от Валери – сестры Черайз – и пошла в оранжерею.

– Элизабет, я не посылал вам записки, я сам получил ее. Элизабет пожала плечами и прислонилась к дереву.

– Я не понимаю, к чему нам обсуждать все это снова. Вы не верите мне, а я не верю вам.

Она ожидала услышать в ответ какой-нибудь оскорбительный выпад, но вместо этого Ян сказал:

– Я верю вам. Я видел на столе в коттедже ваше письмо. У вас замечательно красивый почерк.

От его серьезного тона и неожиданного комплимента Элизабет растерялась.

– Спасибо, – зачем-то сказала она.

– Каким почерком была написана полученная вами записка?

– – Ужасным. Кстати, вы сделали ошибку в слове «оранжерея». Его губы дрогнули в невеселой улыбке.

– Уверяю вас, я знаю, как пишется это слово. И, может быть, у меня не такой красивый почерк, как у вас, но каракулями его тоже не назовешь. Если вы мне не верите, я буду счастлив доказать вам это, как только мы вернемся в дом.

Элизабет видела, что он не лжет, и ею постепенно начало овладевать предчувствие какого-то ужасного предательства. Его последние слова окончательно укрепили ее подозрения.

– Мы оба получили записки, которых никто из нас не писал. Значит, кому-то было нужно, чтобы мы встретились там и чтобы все об этом узнали.

– Нет, люди не могут быть так жестоки! – воскликнула Элизабет, качая головой. Ее сердце отказывалось верить тому, что разуму казалось очевидным.

– Как видите, могут.

– Нет, не говорите так, – закричала она, не в силах вынести еще одно предательство. – Я все равно не поверю! Это, должно быть, какая-то ошибка, – упорно твердила Элизабет, но сцены из прошлого представали перед ее мысленным взором: Валери настаивает, чтобы именно Элизабет уговорила Яна Торнтона пригласить ее на танец…. Валери расспрашивает, где Элизабет укрылась от дождя… лакей передает ей записку и говорит, что она от Валери. Валери, которая была ее подругой. Валери с хорошеньким личиком и глазами, которые преследовали ее повсюду…

Боль осознания этого предательства была такой сильной, что Элизабет обхватила себя руками и закачалась, чувствуя, что разрывается на части.

– Это была Валери, – еле выговорила она. – Я спросила тогда у лакея, кто дал ему эту записку, и он сказал, что Валери. Столь низкое злодеяние не укладывалось у нее в голове.

– Позже я решила, что вы доверились ей и попросили передать мне эту записку.

– Я бы никогда не сделал ничего подобного, – резко ответил

Торнтон. – Я знал, что вы придете в ужас, если о наших отношениях кто – нибудь узнает.

Даже Ян не смог отнестись к поступку Валери со своей обычной! невозмутимостью. Элизабет закрыла глаза и вспомнила Валери, катающуюся в парке с виконтом Мондвэилом. Ее жизнь была разбита – и все из-за того, что та, которую она считала своей подругой, возжелала ее жениха. Слезы защипали ей глаза.

– Это была интрига. Она разрушила мою жизнь, – надломленным голосом сказала Элизабет.

– Но почему? – спросил Ян. – Почему она так поступила с вами?

– Я думаю, она хотела заполучить Мондвэйла и… – Элизабет почувствовала, что расплачется, если скажет еще хоть слово, и, покачав головой, сделала попытку уйти, чтобы выплакаться где-нибудь в одиночестве.

Чувствуя, что не может дать Элизабет уйти, даже не попытавшись утешить, Ян схватил ее за плечи и притянул к своей груди, не обращая внимания на слабое сопротивление.

– Не надо, пожалуйста, – прошептал он ей в волосы. – Не уходите. Она не стоит ваших слез.

Оказавшись в его объятиях, Элизабет испытала потрясение не меньшее, чем от своего несчастья, и все это вместе парализовало ее волю. Опустив голову, она стояла, не шевелясь, из ее глаз текли слезы, тело вздрагивало от сдерживаемых рыданий.

Ян еще крепче обхватил ее руками, как будто тем самым мог взять на себя ее боль. Но когда и это не оказало успокоительного Действия, он в совершенном отчаянии попытался ее рассмешить.

– Если бы она знала, какой вы хороший стрелок, она ни за что не осмелилась бы на это, – прошептал он и поднес руку к ее щеке, стирая слезы. – И потом, вы всегда можете вызвать ее на дуэль. – Узенькие плечи Элизабет вздрагивали уже не так сильно, и Ян попытался закрепить успех. – А еще лучше, если вместо вас стреляться с ней будет Роберт. Он, может быть, и не так хорошо стреляет, зато гораздо быстрее…

У нее вырвался смех сквозь слезы, и Ян продолжил:

– Но с другой стороны, если вы будете стрелять сами, вам будет нелегко сделать выбор…

Он замолчал, и Элизабет прерывисто вздохнула.

– Какой выбор? – прошептала она ему в грудь.

– Куда стрелять, – засмеялся он, поглаживая ее по спине. – Роберт носил ботинки со шнурками, поэтому я выбрал своей целью шнурок. Ну, а вы, полагаю, могли бы отстрелить бант с ее платья.

Элизабет наконец подняла голову и рассмеялась.

Не осознавая, что делает, Ян осторожно провел пальцем по ее нижней губе, но вдруг спохватившись, убрал руку.

Элизабет заметила, как неожиданно посуровело его лицо. Она сделала глубокий прерывистый вздох, чувствуя, что еще немного и он поцеловал бы ее, но в последний момент почему-то передумал. После всего, что она выяснила за последние несколько минут, Элизабет уже не знала, кто ей друг, а кто враг, она понимала только, что чувствует себя в безопасности рядом с Яном Торнтоном, но его лицо вдруг снова стало отчужденным, и он попытался разомкнуть руки. Не зная, что сказать и не уверенная в том, чего же она действительно хочет, Элизабет заглянула ему в глаза и дрожащим голосом прошептала одно-единственное слово, выразив в нем все свое смятение и мольбу понять ее…

– Пожалуйста…

Ян вопросительно приподнял брови.

– Я… – начала она, смутившись под его понимающим взглядом.

–Да?

– Я не знаю, как это сказать… – призналась Элизабет. Она была уверена только в одном: ей хочется еще хоть несколько минут побыть в его объятиях.

– Элизабет, если вы хотите, чтобы я вас поцеловал, вам достаточно прижаться своими губами к моим.

– Что?!

– Вы слышали меня.

– Вы самый…

Он с ласковым упреком покачал головой.

– Только избавьте меня от этих девических протестов. Если вам, как и мне, захотелось вдруг проверить, действительно ли тогда нам было так хорошо вместе, как кажется в ретроспективе, скажите об этом прямо. – Ян сам поразился своему нахальству, но, поскольку предложение было уже сделано, он не видел особого вреда в том, чтобы обменяться несколькими поцелуями, если ей так этого хочется.

Упоминание о том, что «им тогда было хорошо вместе», приглушило ее гнев, усилив беспомощность. Элизабет смотрела на него как зачарованная, чувствуя, как его руки обхватили ее немного крепче. Ее взгляд бессознательно переместился на его красиво очерченные губы, которые слегка раздвинулись в легкой вызывающей улыбке. Она чувствовала, что он дюйм за дюймом притягивает ее все ближе и ближе.

– Вы боитесь? – спросил Ян хрипловатым голосом, который околдовал ее когда – то и который точно так же действовал на нее сейчас. Его руки легли на изгиб ее талии. – Ну, решайтесь, – прошептал он, и, охваченная тоской и желанием, Элизабет не выразила протеста, когда он склонил к ней голову. Она вздрогнула от прикосновения его мягких теплых губ. Оцепенев, она ждала той опустошающей страсти, с которой он целовал ее когда-то, не понимая, что его страсть была в значительной мере вызвана ее ответной реакцией. Замерев от напряжения, она ждала, когда на нее снова нахлынет оглушающая волна наслаждения… ей так хотелось вновь испытать это чувство… хотя бы один раз… хотя бы на мгновение, как вдруг поняла, что он целует ее, едва дотрагиваясь своими губами ее губ, слегка поглаживая их… он дразнил ее!

Элизабет оттолкнула его, и он разочарованно посмотрел ей в лицо.

– Да, это не совсем то, что я помнил, – насмешливо протянул он.

– И я тоже, – ответила она, не понимая, что он имеет в виду недостаток участия с ее стороны.

– Может, попробуем еще раз? – предложил Ян, еще не утратив желания насладиться несколькими минутами разделенной страсти, тем более что чувствовал себя в состоянии контролировать ситуацию.

Спокойный интерес, прозвучавший в его голосе, вызвал у нее опасение, что для него это только игра, своего рода соревнование.

– Это что – соревнование? – спросила она, шокированная его цинизмом.

– А вам хочется, чтобы это было соревнование? Элизабет отрицательно покачала головой. Ее воспоминания о бурной страсти и нежности были такой же иллюзией, как и все остальное. Чувствуя пустоту в душе, она взглянула на него и с грустью сказала:

– Не думаю.

– Отчего так?

– Вы играете в какую-то игру, правил которой я не знаю, – устало ответила она.

– Правила остались те же. Это та же самая игра, в которую мы уже играли, я целую вас, а вы, – он сделал многозначительную паузу, – целуете меня.

Откровенное напоминание о том, что в прошлый раз она сама целовала его, страшно смутило Элизабет и одновременно вызвало желание дать ему пощечину, но он одной рукой придержал ее руки, а другой начал нежно поглаживать шею.

– Покажите мне, как вы запомнили это, – дразнил он, приблизив к ней свои губы. Наконец, не выдержав, Ян сам припал к ее губам и, несмотря на насмешливый тон, поцелуй его был нежным и требовательным. Элизабет качнулась к нему и наконец ответила на поцелуй, ее рука скользнула вверх и замерла у него на груди, она почувствовала, как его руки сжали ее талию, потом он раздвинул ей губы, ее сердце забилось сильными гулкими толчками, и она радостно приняла это вторжение.

Кровь зашумела у Яна в голове, он говорил себе, что должен немедленно отпустить ее, и даже попытался сделать это, но Элизабет бессознательно притянула к себе его голову, пытаясь хотя бы еще немного продлить те невыразимо прекрасные ощущения, которые будил в ней его поцелуй. Наконец Ян заставил себя оторваться от этих колдовских губ и резко поднял голову.

– Ч-ч-черт! – прошептал он, но руки помимо его воли еще крепче обвились вокруг ее тела.

Сердце Элизабет билось как маленькая пойманная птичка, она посмотрела в его глаза, полыхавшие тайным огнем, и он притянул к себе ее голову, их губы слились в поцелуе. С яростной настойчивостью он раздвинул ей губы, и Элизабет вдруг прильнула к нему, переполненная какими-то незнакомыми чувственными желаниями, обняв его руками за шею, она откровенно ответила на его поцелуй. Она не стала протестовать, когда его язык начал ласкать ее рот. Ее податливость вызвала у Яна новый взрыв неудержимого желания, он изо всех сих притянул ее к себе, чего-то дико и настойчиво требуя.

Она сделала незаметное движение, приспосабливаясь к нему и неосознанно распаляя его желание.

Его руки машинально скользнули к ее груди, но вдруг осознав, что он делает, Ян отдернул руки и, оторвавшись от ее рта, поднял голову и посмотрел пустым взглядом куда-то над ее головой, не зная, целовать ли ее дальше или попытаться обратить все в шутку. Еще ни одна женщина не возбуждала в нем такого желания всего после нескольких поцелуев.

– Это было так, как я помнила, – прошептала Элизабет, потрясенная силой охватившего ее чувства.

Это было даже лучше, чем помнил он. На этот раз страсть была сильнее, неистовей… И она не поняла этого только благодаря тому, что он сумел устоять перед искушением и не поцеловал ее еще раз. Он только что отверг эту мысль как безумную, и вдруг они услышали позади себя мужской голос:

– Боже правый! Что здесь происходит?

Элизабет рванулась в безумной панике и увидела бегущего к ним седого мужчину средних лет. Ян успокаивающе положил ей руку на талию, и она осталась стоять, окаменев от шока.

– Я слышал стрельбу… – человек прислонился к дереву, держась одной рукой за сердце, грудь его тяжело вздымалась. – Я слышал ее все время, пока поднимался из долины, и подумал…

Он замолчал, глядя на пунцовую, со спутанными волосами Элизабет. Потом его взгляд переместился на руку Яна, лежащую на ее талии.

– И что ты подумал? – спросил Ян. Для человека, застигнутого в столь пикантной ситуации, и не кем-нибудь, а шотландским викарием, его голос звучал поразительно спокойно.

Викарий наконец оценил ситуацию, и лицо его стало жестким. Он отделился от дерева и направился к ним, стряхивая с рукава прилипшие кусочки коры.

– Я подумал, – с иронией сказал он, – что вы тут убиваете друг друга. Мисс Трокмортон-Джонс, – продолжил он уже более мягко, останавливаясь перед Элизабет, – считала это вполне вероятным, когда откомандировала меня сюда.

– Люсинда? – ахнула Элизабет, все еще не придя в себя. – Вас послала сюда Люсинда?

– Совершенно верно, – сказал викарий, опуская укоризненный взгляд на руку Яна, покоившуюся на ее талии. Элизабет наконец с ужасом осознала, что все еще стоит в этом полуобьятии и, оттолкнув руку Яна, поспешно отступила в сторону. Она приготовилась выслушать грозную обвинительную тираду относительно своего греховного поведения, но викарий только хмурил седые кустистые брови и продолжал вопросительно смотреть на Яна. Чем дольше они молчали, тем невыносимей становилось это молчание и, чувствуя, что не в силах больше его выносить, Элизабет умоляюще посмотрела на Яна. Но к ее величайшему удивлению, вместо стыда лицо Торнтона выражало только веселость и некоторое сожаление, что им помешали.

– Ну? – спросил наконец викарий, глядя на Яна. – Что ты можешь мне сказать?

– Добрый день, – весело произнес Ян. – Я не ожидал встретиться с тобой раньше завтрашнего дня, дядя.

– Я это вижу, – с нескрываемой иронией ответил викарий.

– Дядя! – вырвалось у Элизабет. Не веря своим ушам, она подняла взгляд на Яна. Словно прочитав ее мысли, викарий посмотрел на Элизабет – в его карих глазах тоже искрился смех.

– Забавно, не правда ли, моя дорогая? Это лишний раз убеждает меня в том, что Господь не лишен чувства юмора.

Истерический смешок вырвался из груди Элизабет. Ян тоже начал понемногу утрачивать свою невозмутимость, по мере того как его дядя ударился в перечисление всех горестей, которые принесло ему это родство:

– Вы и представить себе не можете, какая пытка утешать плачущих девушек, которые безуспешно расставляют свои сети в надежде поймать его, – сказал он Элизабет. – Но это не идет ни в какое сравнение с тем случаем, когда он выставил на бега свою лошадь, и один из моих прихожан решил, что именно я буду принимать ставки!

Смех Элизабет отозвался в горах музыкальным эхом, и викарий, не обращая внимания на недовольный взгляд Яна, безжалостно продолжил:

– У меня уже мозоли на коленях – столько часов, недель, месяцев я молился за спасение его бессмертной души…

– Дункан, когда ты закончишь перечисление моих грехов, перебил его Ян, – я представлю тебя моей гостье.

Викария ничуть не возмутил легкомысленный тон Яна, наоборот, он казался очень довольным.

– Конечно, Ян, при любых обстоятельствах нужно соблюдать Приличия.

В эту минуту Элизабет поняла, что вместо гневной тирады, которую она ожидала услышать, викарий высказал свое мнение относительно их поведения в мягкой, но достаточно ясной форме. Ей только показалось странным, что все упреки он адресовал только Яну. Но даже не зная причины такой снисходительности, она была благодарна ему за то, что он избавил ее от дальнейшего унижения.

Ян, очевидно, тоже это понял, он пожал дяде руку и суховато бросил:

– А ты неплохо выглядишь, Дункан, несмотря на мозоли на коленях. И хочу тебя заверить, – добавил он, – что твои проповеди всегда производят на меня неизгладимое впечатление, независимо от того, сижу я или стою.

– Это оттого, что у тебя прослеживается прискорбная тенденция засыпать на их середине, – с легким укором сказал викарий, отвечая на рукопожатие Яна.

Ян повернулся к Элизабет.

– Позволь представить тебе леди Элизабет Камерой мою гостью.

Элизабет подумала, что быть представленной таким образом еще хуже, чем быть застигнутой в его объятиях, и отрицательно замотала головой.

– Это не совсем так. Я здесь… а-а…

От волнения мысли ее разбегались, и викарий снова пришел ей на помощь.

– Вы здесь вынужденная гостья, – подсказал он. Улыбаясь, он взял ее руки в свои. – Я прекрасно понимаю ваше положение, поскольку имел удовольствие познакомиться с мисс Трокмортон-Джонс. Она же и направила меня сюда, как я вам уже говорил. Я обещал ей пробыть здесь до завтра или до послезавтра – в общем, до ее возвращения.

– До завтра или до послезавтра? Но они собирались вернуться сегодня.

– Дело в том, что произошел несчастный случай – совсем незначительный, – поторопился успокоить ее викарий. – Джейк говорит, что ей попалась очень строптивая лошадь, которая все время норовит лягнуть ее.

– Люсинда сильно пострадала? – спросила Элизабет, готовая в ту же минуту помчаться к ней на помощь.

– Лошадь лягнула мистера Уайли, – объяснил викарий, – поэтому пострадали только его гордость и… нижняя часть тела. Однако мисс Трокмортон-Джонс, справедливо полагая, что некоторые дисциплинарные меры могут призвать лошадь к порядку, воспользовалась единственным средством воздействия, которое было в ее распоряжении, поскольку зонтик в этот момент лежал на земле. Она тоже лягнула лошадь, в результате чего эта достойнейшая леди сильно повредила себе лодыжку. Ей дали лауданум, и мой конюший занялся ее лечением. Через день, самое большее два, она уже встанет на ноги.

Повернувшись к Яну, викарий сказал:

– Ян, я прекрасно понимаю, что ты не ожидал моего появления. Однако если твоя месть не будет.заключаться в том, что ты лишишь меня своей прекрасной мадеры, я готов остаться здесь и после возвращения мисс Трокмортон-Джонс.

– Я пойду и принесу стаканы, – сказала Элизабет, понимая, что следует оставить их одних. Направляясь к дому, она слышала, как Ян сказал:

– Если ты надеялся хорошо поесть, то выбрал не то место. Мисс Кэмерон уже пыталась сегодня утром принести себя в жертву на алтарь домашнего хозяйства, в результате чего мы чудом избежали смерти. Ужин за мной, но нет никакой гарантии, что он будет лучше завтрака.

– Я попробую помочь вам, – добродушно отозвался викарий. Когда Элизабет ушла в дом, Ян тихо спросил:

– Как сильно пострадала та женщина?

– Трудно сказать. Она была настолько вне себя от ярости, что почти не чувствовала боли. А может быть, это все из-за лауданума.

– Что все?

Викарий помолчал немного, наблюдая за птичкой, шныряющей в листве над их головами, потом сказал:

– Она находилась в очень странном состоянии. Страшно рассерженная и возмущенная. С другой стороны, она боялась, что ты опять начнешь «нежничать» с мисс Кэмерон. Когда я прибыл сюда, мне стало ясно, что она имела в виду. Однако у нее были и другие опасения: она боялась, что молодая леди попытается пристрелить тебя, как уже было однажды. Вот почему я так испугался, когда услышал выстрелы, и помчался сюда со всех ног.

– Мы стреляли по мишени.

Викарий кивнул, потом пристально посмотрел на Торнтона.

– Тебя что-то беспокоит? – спросил Ян, заметив его хмурый взгляд.

Викарий поколебался, затем слегка покачал головой, будто не соглашаясь с чем-то.

– Мисс Трокмортон-Джонс сказала мне кое-что еще, но я отказываюсь в это верить.

– Наверное, сказалось действие лауданума, – пожав плечами, ответил Ян, не выразив желания узнать, что же такое она сказала.

– Возможно, – ответил викарий, нахмурив брови. – Но я не принимал лауданума, и тем не менее мне кажется, что ты собирался объявить о своей помолвке с одной молодой женщиной по имени Кристина Тэйлор.

– Да, это так.

Лицо викария еще более посуровело.

– В таком случае, какие извинения ты можешь найти тому, что я увидел здесь несколько минут назад?

– Это было помешательство, – коротко ответил Ян. Они вошли в дом: викарий – молчаливый и задумчивый, Ян – мрачный, как туча. Неожиданный приезд Дункана его не беспокоил, его волновало безумное влечение к Элизабет, которое он испытал, целуя ее. Кем бы ни была она в действительности, в его объятиях она становилась обольстительным ангелом. Слезы, которые Элизабет проливала сегодня, были вызваны предательством подруги. Но два года назад она сама без малейших угрызений совести изменила Мондвэйлу, а сейчас спокойно говорит о браке с Aелховеном или Джоном Марчмэном. При атом уже через час она страстно прижимается к нему и с жаром отвечает на его поцелуи. Злость Яна сменилась отвращением. Ей действительно следует выйти за Белховена, мрачно усмехнувшись, подумал он. Старый развратник – это то, что ей нужно, получится идеальная пара, если не считать разницы в возрасте. А Марчмэн заслуживает лучшего, чем ее видавшее виды неразборчивое тело. Она превратит его жизнь в ад.

Несмотря на ангельское личико, Элизабет Кэмерон осталась тем же, чем и была: бессердечной кокеткой, в которой было больше плотской страсти, чем настоящего чувства.

 

В чернильном небе мерцали звезды. Со стаканом виски в руке Ян стоял у небольшого костерка и следил, как жарится рыба. Ночная тишина и виски успокоили его. Сейчас, глядя на маленький веселый костер, он сожалел уже только о том, что приезд Элизабет лишил его мира и покоя, в которых он так нуждался. Весь год он работал в страшном напряжении и, отправляясь в этот дом, надеялся успокоиться и отдохнуть, как это бывало всегда, когда он возвращался сюда.

Еще подростком он знал, что когда-нибудь покинет родительский дом и пойдет по жизни своей дорогой. Но добившись всего, о чем мечтал, Ян все время возвращался сюда, словно именно здесь надеялся обрести то, чего ему не хватало, нечто неуловимое, иллюзорное, но, как ему казалось, способное дать успокоение его неприкаянной душе. Теперь он вел жизнь, соответствующую его богатству и власти, и во многом эта жизнь устраивала его. Он уже слишком много повидал и слишком сильно изменился сам, чтобы сделать это место своим постоянным домом. Он смирился с этим, когда принял решение жениться на Кристине. Она ни за что не согласится жить здесь, но зато в его роскошных особняках будет смотреться прекрасно.

Кристина Тэйлор была красивой, страстной и утонченной. Они идеально подходили друг другу, иначе он просто не сделал бы ей предложение. Прежде чем решиться на это, он обдумал все так же тщательно, как обдумывал свои финансовые операции, – опираясь исключительно на здравый смысл и никогда не подводившее его деловое чутьё. Фактически за все последние годы он поступил необдуманно только один раз – когда безумно увлекся Элизабет и сделал ей предложение.

– Как нехорошо было с вашей стороны заставлять меня готовить, когда вы сами прекрасно справляетесь с этим, – с улыбкой сказала Элизабет, перемывая оставшуюся после ужина посуду.

– Это не совсем так, – мягко ответил Ян. Он налил себе и Дункану бренди и пересел ближе к камину. – Я умею готовить только рыбу и только одним способом. – Он открыл крышку небольшого ящичка, стоявшего на столе, и достал оттуда тонкую сигару. Эти сигары ему сделали на заказ в Лондоне. Он взглянул на Элизабет и на всякий случай спросил: – Не возражаете?

Элизабет посмотрела на сигару, улыбнулась и покачала головой. Ей вдруг вспомнилось, как она встретила Яна два года назад в саду. Он вот так же собирался раскурить сигару, когда увидел ее. Ей так ясно вспомнилась эта сцена, что она даже увидела, как оранжево-золотое пламя спички осветило его чеканные черты, когда он сложил руки лодочкой, закрывая огонь от ветра. При этом воспоминании слабая улыбка озарила ее лицо, и она перевела взгляд с незажженной сигары на лицо Яна, мысленно спрашивая, помнит ли и он этот момент.

Их взгляды встретились, он посмотрел на свою сигару, потом снова на нее, и в глазах его отразился вежливый вопрос. Она поняла, что он не помнит.

– Нет, я нисколько не возражаю, – ответила Элизабет, пряча разочарование за улыбкой.

Викарий, наблюдавший этот обмен взглядами и предшествующую ему светлую улыбку на лице Элизабет, подумал, что все это чрезвычайно загадочно, так же как и непонятное поведение Яна за ужином. Дункан еще ни разу не видел, чтобы Ян так вел себя с женщиной.

Дункан уже привык к тому, что все женщины находят Яна неотразимым и что он никогда не отказывается от того, что ему с такой готовностью предлагают. Он смеялся над их капризами и относился к ним со спокойной снисходительностью. И даже после того как он утрачивал к женщине интерес, он продолжал относиться к ней с неизменным восхищением и галантностью – будь то деревенская девчонка или дочь графа.

Поэтому неудивительно, что Дункану показалось странным и даже подозрительным, что Ян практически не замечает девушку, хотя два часа назад он держал Элизабет Кэмерон в своих объятиях так, словно в ней заключалось счастье всей его жизни. Он был вежлив и предупредителен к своей гостье, но как женщину – не замечал.

Дункан стал наблюдать за Яном, ожидая, что тот бросит на нее взгляд хотя бы украдкой, но его племянник взял книгу и стал читать ее с таким видом, словно и вовсе забыл о существовании Элизабет Кэмерон.

– Насколько я понимаю, в этом году у тебя дела идут хорошо? – спросил викарий, чтобы как-то завязать разговор. Ян оторвался от книги и с улыбкой ответил:

– Не так хорошо, как я рассчитывал, но достаточно прилично.

– Твои рискованные предприятия еще не принесли свои плоды?

– Не все.

Элизабет замерла на мгновение, затем с прежней старательностью стала вытирать тарелки. Два года назад Ян говорил, что, если дела у него пойдут хорошо, он будет достаточно богат, чтобы обеспечить ее. Очевидно, его надежды не оправдались, вот почему он и поселился в этом коттедже. Ее сердце преисполнилось сострадания – он строил такие грандиозные планы, и ничего не вышло. Но с другой стороны, не так уж и плохо жить в окружении этой дикой горной природы с ее первозданной красотой, в таком уютном доме, окна которого выходят на долину.

Конечно, этот коттедж не идет ни в какое сравнение с Хэвенхёрстом, но в нем тоже есть свое очарование. К тому же на его содержание не требуется такой уймы денег и столько слуг, как для Хэвенхёрста, и это тоже говорит в его пользу. Это она служила Хэвенхёрсту, а не он ей. И с этой точки зрения хорошенький маленький домик с соломенной крышей и просторными комнатами был просто замечательным. Он не требовал от тех, кому он давал кров и тепло, бессонных ночей в думах о том, во сколько обойдется починка одиннадцати дымоходов и заделка щелей в стенах.

Ян просто не знает, как ему повезло, иначе не стал бы проводить столько времени в клубах, пытаясь нажить состояние игрой. Он жил бы здесь, в этом суровом и прекрасном крае, который находился в такой гармонии с ним самим. Она настолько увлеклась этими размышлениями, что уже почти жалела, что не может здесь жить.

Покончив с посудой, Элизабет решила подняться к себе. Из разговора за ужином она поняла, что дядя с племянником давно не виделись, и решила дать им возможность обсудить свои дела наедине.

Она повесила полотенце на крючок, сняла импровизированный фартук и пожелала мужчинам спокойной ночи. Викарий улыбнулся и пожелал ей приятных сновидений. Ян едва взглянул на девушку и рассеянно бросил:

– Спокойной ночи.

После того как Элизабет поднялась к себе, Дункан какое-то время сидел, наблюдая за склоненным над книгой племянником и вспоминая, как давал ему уроки, когда тот был мальчиком. Как и отец Яна, Дункан имел университетское образование, но к тринадцати годам племянник уже «проглотил» все его университетские книги и требовал, чтобы его учили дальше. Его тяга к знаниям не имела границ, а ум был настолько блестящим, что его отец и дядя испытывали невольный благоговейный трепет. Ян умел мгновенно производить сложнейшие математические расчеты в уме, и пока Дункан думал, как подступиться к решению задачи, Ян уже выдавал ответ.

Эта способность сильно помогала ему в игре: с поразительной точностью он мог рассчитать, каковы его шансы на взятку или на какой сектор укажет стрелка рулетки, Дункан считал это бездарным растрачиванием гениальности, дарованной ему Господом. От знатных британских предков Ян унаследовал спокойную холодную надменность, а от шотландцев – горячий гордый нрав и упрямство. В результате получился человек, который решал все сам и уж если принимал решение, то никто и ничто не могло заставить его от него отказаться. Да и зачем ему было отказываться, мрачно подумал викарий, не зная, как подступиться к предмету, который собирался обсудить с племянником. В большинстве вопросов суждение Яна оказывалось верным, и Дункан полагался на его мнение, как ни на чье другое.

Только в одном вопросе, на взгляд Дункана, ясность мысли ему изменяла – когда дело касалось его английской родни. Одно упоминание о герцоге Стэнхоупском приводило племянника в ярость, и Дункан долго колебался, прежде чем решиться в очередной раз обсудить с ним этот предмет. Несмотря на все уважение и глубокую привязанность, которые Ян питал к Дункану, викарий знал, что, если кто-то сильно заденет его самолюбие или станет лезть к нему в душу, Ян может навсегда порвать с этим человеком.

Дункан нахмурился, вспомнив, как девятнадцатилетний Ян вернулся из своего первого путешествия. Родителям Яна вместе с его младшей сестренкой так не терпелось поскорее увидеть его, что они решили сделать ему сюрприз и поехали в Херлок встречать корабль.

За две ночи до того, как корабль Яна вошел в порт, маленькая гостиница, в которой остановилось счастливое семейство, сгорела до основания, и все трое погибли в огне. По дороге домой Ян проехал мимо обугленных развалин, не подозревая, что здесь покоится прах его родителей.

Он приехал в дом, где его ждал Дункан, чтобы сообщить ему ужасную весть.

– А где все? – спросил Ян, бросив на пол свое снаряжение, и быстро обошел дом, заглядывая в пустые комнаты. Его Лабрадор был единственным, кто встретил его дома, – с сумасшедшим лаем он ворвался в коттедж и замер у ног Яна. Тень – это имя он получил не за темный цвет шерстив а за свою безграничную преданность хозяину, которого боготворил с щенячьего возраста.

– Я тоже скучал по тебе, малыш, – сказал Ян, ласково потрепав пса. – У меня есть для тебя подарок.

Собака терлась головой о его ноги, прижимаясь к его боку, и не отрывала от лица хозяина своих умных внимательных глаз. Дункана всегда поражало это почти сверхъестественное понимание между человеком и боготворившей его собакой.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 | 36 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.072 сек.)