Надежда Андреевна Дурова кавалерист-девица

____________________________________________________________________________

Надежда Андреевна Дурова (известна также под именем Александра Андреевича Александрова; 17 сентября 1783 -21 марта(2 апреля) 1866) — первая в русской армии женщина-офицер (известна как кавалерист-девица) и писатель. Родилась в Киеве от брака гусарского ротмистра Дурова с дочерью малороссийского помещика Александровича. Ее отец, будущий дед Надежды, в порыве гнева проклял беглянку. Забеременев, она размечталась о сыне и собиралась сама кормить его грудью, учить, воспитывать. Увы, родилась девочка богатырского размера, с густыми черными волосами и сразу пронзительно закричала. Мать непроизвольно ее оттолкнула и отвернулась...Полк вышел из Киева к Херсону, когда девочке было четыре месяца. В карете ее, туго спеленутую, держала на коленях молодая горничная. Она же в пути кормила девочку из рожка коровьим молоком. На привалах ребенка вручали крестьянкам-кормилицам, каждый вечер — другой. Кормилицы распеленывали Надю, давали ей грудь и укладывали с собой ночевать.

Бодрая, крепкая девочка отличалась крикливостью (что неудивительно) и докричалась до того, что обезумевшая мамаша выбросила ее в окно кареты на ходу. Девочку, всю в крови, с виду неживую, подняли гусары. Подоспевший отец заплакал и взял ее к себе на седло.Тут ребенок ожил. Молодой жене ротмистр сказал: “Благодари Бога, что ты не убийца! Дочь наша жива, но я уже не отдам ее тебе во власть, я сам займусь ею”, — рассказывает в своих “Записках” Н. А. Дурова.С того дня отец вверил ребенка не столько промыслу Божию, сколько заботам правофлангового Астахова.

Надя росла. Сказывалось воспитание Астахова. Она до безумия любила лошадей, пистолеты, сабельный блеск. Бегая по дому, прыгала и командовала во все горло: “Эскадрон! Направо заезжай! С места марш-марш!” и тому подобное, а куклы не признавала. Все хохотали.

Отец был назначен городничим в Сарапул Вятской губернии, и все семейство обосновалось там. Мать принялась учить Надю всему, что должна уметь благородная барышня. Прежде всего — шить, вязать кружево, вышивать. А та мечтала ездить верхом на лошади и стрелять. Убегая в сад, она лазала по деревьям и прыгала через канавы.

Наде было двенадцать лет, когда отец купил себе верхового едва объезженного черкесского жеребца Алкида. Надя потихоньку ходила на конюшню и угощала коня хлебом, сахаром, солью, таскала для него у кучера овес. Она ласкала Алкида,разговаривала с ним и скоро добилась того, что бешеный жеребец привязался к ней.

Как-то ранним утром Надю на Алкиде увидел конюх Ефим. Он бросился придержать галопирующего коня, но тот мотал головой, поднимался на дыбы, брыкался. Ефим от ужаса потерял дар речи. И хорошо, а то всполошился бы весь дом. Между тем, Надя успокоила коня, и тот пошел шагом.

Надя с детства была бесстрашна. Верила вздору о леших и мертвецах, разбойниках и русалках, но в глухую полночь могла одна пойти на кладбище, в лес, войти в пустой темный дом, в пещеру. Она просто жаждала опасностей. Может, и нашла бы приключений на свою голову, если бы не постоянный контроль со стороны матери.

Зато как только ночью дом затихал и в комнате матери гас свет, Надя через заднее крыльцо пробиралась в конюшню, выводила Алкида во двор и верхом выезжала через проулок к берегу Камы.

Надя выросла и превратилась в высокую тонкую стройную девицу с ярким румянцем, блестящими глазами и черными бровями. Себе она, правда, не нравилась. Глядя в зеркало, находила черты своего лица неправильными, с неудовольствием рассматривала оспинки на щеках.

Не справляясь с воспитанием старшей дочери, мать отвезла ее на Украину, или, как было принято называть, Малороссию, к бабушке в село Великая Круча.

Почти все время она проводила в лесных угодьях и на речке Удай. Под ясным небом Малороссии Надя окрепла и загорела.

Весной в Великую Кручу приехала погостить еще одна тетка Нади, жившая возле города Лубны. Девочка ей понравилась, и она забрала ее к себе на лето. Женщина эта была строгих правил. Имела хорошего повара, задавала балы для окрестных помещиков. Впервые Надя почувствовала вежливое внимание к себе и угождение мужчин. Тетка модно одела свою гостью и постаралась свести с ее лица загар. Мечтание девушки о военных походах отступили на второй план. У нее появилась подружка — кузина. Барышни по утрам читали, рисовали, играли, а от обеда до чая резвились в саду и примыкавших к огромному саду левадах.

Тетка отличалась великой набожностью. По праздникам ездила к заутрене, обедне, вечерне и брала в церковь обеих девушек. Наде поначалу неочень-то нравилось вставать до свету и спешить к утренней службе. Но в церкви бывала их соседка-помещица, сопровождаемая своим двадцатипятилетним сыном. Чернобровый, черноокий, стройный молодой человек непременно подходил и беседовал с Надей до начала богослужения.В результате она так полюбила ездить к заутрене, что стала подниматься раньше всех. Тетка, естественно, обратила на это внимание и расспросила кузину Нади. Та не стала скрывать: молодой человек попросил у Нади колечко и сказал, что тогда, мол, сочтет себя вправе обратиться к ее тетушке. Тетка тотчас призвала Надю к ответу. Та хитрить не умела... “Не так ищут руку девицы! — рассердилась тетка.

— Нечего ему с тобой объясняться!”

Надю отослали к бабушке в Великую Кручу. Там она заскучала о молодом человеке, своей первой симпатии или, как она позже засвидетельствовала в “Записках”, первом увлечении.

Наконец, мать и отец пожелали возвращения Нади. Не хотелось ей расставаться с бабушкой и всей родней, малороссийским ласковым краем. Но делать нечего, пришлось отправляться в обратный путь.

Сверх ожидания, матушка приняла Надю ласково. За полтора года девушка на целую голову переросла ее, и вид у нее был уже не такой воинственный. Пока Надя находилась в отсутствии, ее отец, и прежде имевший слабость к нежному полу, завел в городе молодую любовницу. Мать ревновала его и послала за Надей, надеясь, что приезд любимой, почти взрослой дочери образумит отца. Не тут-то было. Он продолжал свое, а мать угасала на глазах. Через несколько лет она уехала в Пермь лечиться. Умерла она еще молодой.

Надя, между тем, выпросила у отца позволение ездить верхом. Более того, он приказал сшить дочке казачий чекмень и подарил ей Алкида. Сам стал учить Надю разным кавалерийским премудростям: красиво сидеть и цепко держаться в седле, решительно управлять лошадью.

В записках Н. А. Дуровой мельком упоминается, что в 1801 году в Сарапуле в возрасте восемнадцати лет ее выдали замуж за местного чиновника Чернова; через два года она родила сына, нареченного Иваном. И — точка. Но все же стоит иметь в виду, что в сентябре 1806 года Дурова покинула отчий дом не юной девицей, как это представлено в “Записках”, а женщиной двадцати трех лет.

Мать Н. А. Дуровой жила еще дома, когда в Сарапул пришел полк казаков. Отец сдружился с офицерами. Он приглашал их на обеды, выезжал с ними на верховые прогулки. Надежда в том не участвовала — она лелеяла некий замысел. Для исполнения ее плана, каким он представлен в “Записках”, не годилось показываться полковым офицерам в мужском платье, тем более — в казачьем чекмене.

Но пришел час: полк оставил город 15 сентября 1806 года и выступил в донские края. Первая дневка была назначена казаками верстах в пятидесяти.

В день своих именин, 17 сентября, Надежда проснулась до зари и села возле окна дожидаться солнышка. Она видела перст судьбы в том, что именно в этот день уйдет из дома и станет жить, как мечтала с раннего детства. Восходящее солнце осветило висевшую на стене отцовскую саблю. Надя сняла ее, поцеловала, вложила обратно в ножны и поклялась носить саблю с честью. День показался бесконечным. Мать подарила ей золотую цепь, отец — триста рублей и гусарское седло, маленький брат — свои золотые часы. Им и в голову не приходило, что снаряжают они Надежду в опасный и дальний путь.

В одиннадцать вечера мать с непривычной ласковостью поцеловала Надю в голову и сказала: “Поди с Богом”. Сроду не слыхавшая от матери добрых слов, Надежда поцеловала ей руку и вышла в слезах. Перед сном на полчасика зашел, как обычно, отец

Через полчаса обрезала перед зеркалом свои локоны и положила их в стол. Переоделась в казачью форму с папахой. Глядя в зеркало, удостоверилась, что в таком виде никто не сможет ее опознать. А Ефим на заднем дворе уже приготовил коня. Надежда велела ему вывести Алкида к опушке леса и ждать.

Офицеры завтракали у полковника. При появлении молоденького незнакомца в казачьей форме разговор смолк. Полковник спросил: “Какой ты сотни?” Надежда ответила, что не имеет чести служить в полку, но “я приехал”, — впервые сказала она в мужском роде, — чтобы просить оказать такую милость”. “Не понимаю, — молвил полковник. — Ты нигде не числишься?” Надежда объяснила, что не казак, хоть в казачьей одежде, а к полку просит причислить себя на время, пока казаки идут к армии. Там-де рассчитывает, что примут в какую-нибудь регулярную часть. А на военную службу решил пойти против воли и без ведома родителей. Вся эта история обескуражила полковника. Тут в разговор вступил седой есаул. “Да пусть едет с нами, — сказал. — А то в беду попадет, если его отошлете”. На том и порешили. Тем более, лошадь, оружие, форма — все у Надежды было свое.

Как же звать молодца? “Александр Васильевич”, — представилась она. Офицеры залюбовались конем и ловким всадником с тонкой, как девичьей,талией. Полковник определил ему место в строю при первой сотне. Квартировать и обедать приказал при себе.“Справа по три!” — раздалась команда, и полк пошел под любимую среди донских казаков строевую песню

Выйдя в донские степи, полк на короткое время расположился лагерем. После смотра казаков распустили по домам. Надежда собиралась отправиться к регулярной армии в одиночку. Не могла же она отступить от задуманного, уже отъехав от дома на две тысячи верст. Полковник,однако, предложил “Александру Васильевичу” побыть на Дону в его семье до скорого военного похода. Предложение нельзя было не принять.Дом полковника находился в станице Раздорской. Целыми днями она бродила по виноградникам и полям.

Казачий мундир не скрывал ее разительного отличия от коренных жителей Дона. Выглядела не так, разговаривала не так, смущалась, краснела... Когда она все же решила ехать одна и вернулась в дом, чтобы собраться и попрощаться с хозяйкой, то увидела множество экипажей, верховых лошадей и необычную суету. Оказалось, с толпой офицеров вернулся полковник. Когда Надежда приблизилась, он представил ее: “Рекомендую русского дворянина. Александр Васильевич будет нашим спутником до места”. Он объяснил, что получил Атаманский полк, назначенный в родненскую губернию, где расположились части регулярной армии. И завтра чуть свет — в дорогу.Достигнув Гродно, полк получил новый приказ: идти за границу. Надежда осталась.

В Гродно ее охотно взяли в Конно-польский уланский полк. Назвавшись дворянским сыном Дуровым Александром Васильевичем, Надежда полной мерой хватила прелестей солдатской службы

Полк перевели в Литву. Три недели взвод провел в голодной и грязной литовской деревне среди болот.

Когда полк двинулся в Пруссию, Надежда приободрилась, но и опечалилась. Очень уж хлебнула она лиха. Если ее убьют, что будет с отцом? Она написал ему, умоляя о прощении. Письмо было залито слезами. Впервые в крупном сражении Дурова участвовала 22 мая 1807 года и сразу же отличилась.

Уланы атаковали противника несколько раз, но полк не разом бросался в атаку, а поэскадронно. Надежда, исполненная отваги, присоединялась к каждому атаковавшему эскадрону, за что ей крепко влетело от командира. Он справедливо счел такое поведение безрассудным. Но душа рвалась в бой!

Когда она вдруг увидела, что русского офицера окружили и выстрелом вышибли из седла неприятельские драгуны, немедля понеслась туда. Возможно, сам вид улана, скачущего во весь опор с пикой наперевес, устрашил неприятеля, и драгуны дали деру.Офицер открыл глаза. Это был поручик Панин из Финляндского драгунского полка. Надежда спешилась, кое-как приподняла его, но на Алкида взгромоздить не смогла — не хватало сил. К счастью, рядом оказался однополчанин поручика. Этот солдат и взялся препроводить офицера ксвоим. Разумеется, на коне.

В полк Надежда побрела пешком. Ее мундир был перепачкан кровью спасенного офицера, ее сто раз могли убить или взять в плен. Потом она весь день искала Алкида.

В июне Надежда участвовала в кровопролитном сражении под Фридландом.

Там полегло более половины полка. А полки в панике отступали через Фридланд, бежали жители. Мимо прошла артиллерия. Под вопли “Спасайтесь!” Надежда пристроила, наконец, вновь потерявшего сознание улана на пушечный лафет и отправилась искать своих. Ночевала у казаков, потом прибилась к драгунам. Догнала полк через двое суток и тут получила выговор от самого генерала Каховского. Он, осерчав, отослал ее в Вагенбург, в лагерь обоза.

Все осложнялось тем, что у Надежды не было документов, удостоверявших дворянство улана “Александра Васильевича Дурова”. Хотя Надежда давным-давно запросила своего дядюшку, чтоб прислал дворянскую грамоту Дуровых. Тогда и “Александр Васильевич” получил бы первый офицерский чин.

После заключения мира в Тильзите войско вернулось в Россию. Вольности надлежало оставить. Надежде теперь приходилось становиться во фрунт при виде каждого офицера. На часах она производила движение “на караул” саблею вперед

Случилась беда с Алкидом. В очередной раз по пути с водопоя Надежда повела его в поводу, и внезапно он вырвался. Лошади застоялись и нервничали, особенно они безумствовали тем утром. Но только Алкид понесся в сторону, прыгая через низкие изгороди и плетни. В одном плетне острые колья торчали выше на целый аршин. Заостренный кол пропорол Алкиду брюхо и обломился. С обломком в кишках конь прискакал в конюшню.После этого он жил считанные минуты.

Прибыл унтер-офицер с приказом препроводить улана Дурова к генералу Каховскому в штаб. Надежда сдала в эскадрон свою новую лошадь, седло, пику, саблю, пистолеты, простилась с могилой Алкида и покинула полк.

В штабе она поняла, что генерал Каховский знал о ней более, чем выказал при встрече. Не прояснив ничего, он со своим адъютантом отправил Надежду к главнокомандующему Буксгевдену. Пришлось Надежде заехать в свой полк и вновь получить коня и оружие.В Витебске она пять дней ожидала приема.Граф Буксгевден ласково говорил с “уланом Дуровым” и объявил, что посылает его в Петербург к самому государю.

Но служба продолжилась. С самого начала кампании 1812 года Н. А. Дурова состояла офицером в другом уланском полку. Перед этим побыла в ординарцах у генералов Милорадовича, Коновницына... Полк отступал вместе с армией вглубь России, уланы участвовали в мелких стычках, затем в больших сражениях под Смоленском и при Бородино.

В том аду Надежда едва не оглохла от рева французских и русских орудий. Эскадрон несколько раз срывался в атаку и откатывался. У Надежды не было перчаток, а в атаках приходилось вынимать из ножен саблю и держать ее голой рукой на встречном ветру. В душе как всегда не было ни страха, ни робости, но северный ветер истязал Надежду. В сражении она думала об одном: как бы согреться и вновь почувствовать свои руки и ноги.

Увы, желание это исполнилось, когда Надежду контузило пролетевшим ядром. Вахмистр не дал ей упасть с лошади и отвел за строй. Левая нога на глазах распухала и чернела, боль сделалась нестерпимой. Но Надежда, столько раз побывавшая в схватках и битвах, не желала уступать. Не увидев крови на своей ноге, Дурова вернулась в строй.

Уланы до ночи выдерживали огонь неприятеля. Весь день не сходившая с лошади Дурова вконец обессилела и сказала ротмистру, что не может держаться в седле. Впервые за шесть лет воинской службы Н. А. Дурова добровольно отправилась в прежде столь презираемый ею обоз. Нога разрывалась от боли, холод проникал до костей.

Село Бородино было переполнено ранеными солдатами и офицерами. Дурова вошла в темную избу, забитую людьми, через силу взобралась на теплую печь и, кого-то тесня, улеглась на краю во всей амуниции, не сняла даже каску. Очнулась на заре, вышла во двор. Боль в ноге стала непереносимой. Сдерживая слезы, Надежда взобралась в седло, но проехав с полверсты, решила сойти и лечь в поле: будь что будет... К счастью, сопровождавший ее улан увидел вдали телегу, реквизировал ее, уложил Надежду на солому, взял ее коня на повод. Вот так Дурова въехала в Вагенбург. Там ее встретили добрые старые друзья, гостеприимный шалаш, теплый тулуп, стакан горячего чаю.

В полк она вернулась через два дня, приведя заодно два десятка улан в пополнение своему эскадрону.Армия, между тем, медленно отступала к Москве. В Москве Надежда Андреевна раздобыла теплую куртку. Самостоятельно добираясь оттуда до главной квартиры армии, она едва не попала в плен к французам.Наконец, прорвалась к самому Кутузову. Вот извлечение из “Записок”:

“— Что тебе надобно, друг мой? — спросил Кутузов...

— Я желал бы иметь счастие быть вашим ординарцем во все продолжение кампании и приехал просить вас об этой милости...”

Таков был разговор или нет, но факт, что, во-первых, тайна ее в ставке Кутузова была раскрыта, а во-вторых, Н. А. Дурова под именем “Александров” сделалась одним из нескольких ординарцев главнокомандующего. Несмотря на терзавшую ее лихорадку и последствия контузии, она отлично исполняла свои обязанности. Но иногда нога серьёзно подводила Надежду.Узнав это, Кутузов отправил ее домой в отпуск, подлечиться. Отец встретил Надежду со слезами. Он смеялся и плакал, рассматривая ее простреленную и прожженную шинель. Когда Надежда вполне оправилась и засобиралась обратно в армию, отец согласился отпустить с ней и своего младшего сына, ее брата.

Штаб-ротмистр, Георгиевский кавалер Александров, он же Н. А. Дурова, вышел в отставку в 1816 году.Около трех лет Надежда Андреевна жила в Петербурге в доме своего дяди. Недолго погостила она и у родственников в Малороссии. После вернулась в Сарапул, а в 1826 году поселилась у своего брата, назначенного в Елабугу городничим.Все эти годы она писала романы, повести, рассказы и мемуары.

В 1836 году Дурова отправилась в Петербург, чтобы издать “Записки кавалерист-девицы”. Она уже познакомилась по переписке с несколькими известными литераторами, вскоре узнала и влиятельных журнальных деятелей. В следующие пять лет — с 1836 по 1840 год, кроме “Записок” увидели свет многие произведения Дуровой. Их печатали “Современник”, “Библиотека для чтения”, “Отечественные записки” и другие крупные столичные журналы. Вышли несколько ее книг, четыре тома повестей и рассказов. Но все же именно “Записки” сделали Дуровой имя и славу одной из первых писательниц России. Когда в “Современнике” появился отрывок из этой автобиографической книги, В. Г. Белинский решил было, что автор публикации — Пушкин. В рецензии он написал: “Если это мистификация, то признаемся, очень мастерская... Если подлинные записки, то занимательные и увлекательные до невероятности”.

Через какое-то время Дуровой надоело светское общество и она уехала обратно в Елабугу.Последний раз ей пришлось побывать в Петербурге в 1840—1841 годах.

Дурова хорошо прижилась в Елабуге, на Московской улице, в одноэтажном трехоконном домике против каланчи. В городе ее называли “барин, его благородие Александр Александрович Александров”. Она носила мужское платье: черный сюртук, серые с лампасами брюки, заправленные в сапоги. Гуляла она в любую погоду. Бывало, как бы ненароком на ее пути возникали мальчишки с котятами и щенками. Тут разыгрывалась типичная сценка: “Куда?” — строго спрашивал “барин”. Мальчишки рапортовали: “Топить!” Дурова отбирала животных, несла домой, там их принимал старый слуга. Он как-то регулировал численность кошек и собак, но в доме все равно всегда их было полно.

В Елабуге Дурова совсем перестала писать. За то не чуралась женского рукоделия: вышивали бисером, а еще рисовала. По рассказам, старость не согнула Дурову. На восьмом десятке она ходила упруго, не задыхаясь. Скончалась Н.А. Дурова на восемьдесят третьем году, и хоронили ее с воинскими почестями. На Троицком кладбище Елабуги памятник Дуровой установили в самом начале прошлого века, а в 1962 году мраморный бюст кавалерист-девицы появился и в городском парке.

[i]

Жанна д`Арк земной ангел и небесная девушка.

_________________________________________

Жанна д`Арк родилась 6 января 1412.

Родилась она в деревушке Домреми (Франция). «В ночь на Рождество, когда народы имеют обыкновение в великом блаженстве чтить труды Христовы, вошла она в мир смертный. И петухи, cловно провозвестники новой радости, кричали тогда необыкновенным, до сих пор не слыханным криком. Видели, как они на протяжении более чем двух часов хлопали крыльями, предсказывая то, что суждено было этой малютке».

Об этом факте сообщает Персеваль де Буленвилье, советник и камергер короля в письме милонскому герцогу, которое может быть названо ее первой биографией. Но скорее всего это описание является легендой, т. к. об этом не упоминает ни одна хроника и рождение Жанны не оставило ни малейшего следа в памяти односельчан - жителей Домреми, выступавших в качестве свидетелей на процессе реабилитации.

Она жила в Домреми с отцом, матерью и двумя братьями, Жаном и Пьером. Жак д'Арк и Изабелла были, по местным понятиям "не очень богатыми".

"Неподалеку от деревни, где выросла Жанна, росло очень красивое дерево, у дерева по воскресеньям собирались деревенские юноши и девушки, они танцевали вокруг него и умывались водой из соседнего источника. Дерево называли деревом фей, говорили, что в незапамятной древности вокруг него танцевали чудесные существа, феи. Жанна также нередко ходила туда, только никогда не видела ни одной феи."

Когда исполнилось ей 12 лет, пришло к ней первое откровение. Внезапно перед очами ее возникло сияющее облако, из коего раздался голос:"Жанна, тебе пристало другим путем идти и чудесные деяния совершать, ибо ты - та, которую избрал Царь Небесный для защиты короля Карла.."

"Вначале я очень испугалась. Голос я услышала днем, это было летом в саду моего отца. За день до этого я постилась. Голос пришел ко мне с правой стороны, оттуда, где была церковь, и с этой же стороны шла великая святость. Этот голос всегда руководил мной. "

Позднее голос стал являться Жанне каждый день и настаивал, что нужно "идти и снять осаду с города Орлеан". Голоса называли ее "Жанна де Пюселль, дщерь Бога" - помимо первого голоса, который принадлежал, как думается Жанне, архангелу Михаилу, присоединились вскоре голоса Святой Маргариты и Святой Катарины. Всем тем, кто пытался преградить ей путь, Жанна напоминала древнее пророчество, которое говорило, что "Францию погубит женщина, а спасет девственница". (Первая часть пророчества сбылась, когда Изабелла Баварская заставила своего мужа, французского короля Карла VI, объявить своего сына Карла VII незаконным, в результате чего ко времени Иоанны Карл VII был не королем, а только дофином).

"Я пришла сюда в королевскую палату, для того, чтобы говорить с Робером де Бодрикуром, дабы он отвел к королю или приказал своим людям отвести меня; но он не обратил внимания ни на меня, ни на мои слова; тем не менее мне необходимо предстать перед королем в первой половине поста, пусть даже для этого я сотру себе ноги до колен; знайте, что никто - ни король, ни герцог, ни дочь шотландского короля, ни кто-либо другой - не сможет восстановить французское королевстве; спасение может прийти только от меня, и, хотя я предпочла бы остаться с моей бедной матушкой и прясть, не в этом мое предназначение: я должна идти, и я сделаю это, ибо моему Господину угодно, чтобы я действовала таким образом".

Трижды ей приходилось обращаться к Роберу де Бодрикуру. После первого раза ее отправили домой, а родители решили выдать ее замуж.Но Жанна через суд сама расторгла помолвку.

Время для нее тянулось медленно, "как для женщины, ожидающей ребенка", говорила она, да так медленно, что она не выдержала и в одно прекрасное утро в сопровождении своего дяди, преданного Дюрана Лаксара, жителя Вокулера по имени Жак Ален пустилась в путь; ее спутники купили для нее лошадь, которая стоила им двенадцать франков. Но далеко они не уехали: прибыв в Сен-Никола-де Сен-Фон, находившийся по дороге на Совруа, Жанна заявила: "Не так нам пристало удаляться", и путники вернулись в Вокулер.

В один прекрасный день прибыл гонец из Нанси от герцога Лотарингского. Герцог Карл II Лотарингский оказал Жанне милостивый прием. Он пригласил ее к себе в Нанси. Карл Лотарингский вовсе не был союзником Карла Валуа; напротив, он занимал по отношению к Франции позицию враждебного нейтралитета, тяготея к Англии.

Она сказала герцогу (Карлу Лотарингскому), чтобы он дал ей своего сына и людей, которые проводят ее во Францию, и она будет молить бога об его здоровье. Сыном герцога Жанна называла его зятя, Рене Анжуйского. "Добрый король Рене" (прославившийся впоследствии как поэт и покровитель искусств), был женат на старшей дочери герцога и его наследнице Изабелле… Эта встреча укрепила позиции Жанны в общественном мнении… Бодрикур (комендант Вокулера) изменил свое отношение к Жанне и согласился отправить ее к дофину.

Уже в Вокулере она одевает мужской костюм и отправляется через всю страну к дофину Карлу. Испытания продолжаются. В Шиноне под именем дофина ей представляют другого, но Жанна безошибочно из 300 рыцарей находит Карла и приветствует его. Во время этой встречи Жанна что-то сообщает дофину или показывает какое-то знамение, после которого Карл начинает ей верить.Рассказ самой Жанны Жану Паскерелю, ее духовнику: Когда король увидел ее, он спросил в Жанны ее имя, и она ответила: "Милый дофин, зовусь я Жанной Девой, и моими устами обращается к вам Царь Небесный и говорит, что вы примете миропомазание и будете коронованы в Реймсе и сделаетесь наместником Царя Небесного, истинного короля Франции". После других вопросов, заданных королем, Жанна вновь ему сказала:"Говорю тебе от имени всевышнего, что ты истинный наследник Франции и сын короля, и Он послал меня к тебе, дабы повести тебя в Реймс для того, чтобы ты был там коронован и миропомазан, если того захочешь". Услышав это король сообщил присутствовавшим, что Жанна посвятила его в некую тайну, которую никто кроме Бога, не знал и знать не мог; вот почему он ей полностью доверяет. Все это, - заключает брат Паскерель,

- я услышал из уст Жанны, так как сам при этом не присутствовал.

Но, тем не менее начинается расследование, собирается подробная информация о Жанне, которая в это время находится в Пуатье, где коллегия ученых богословов епископства Пуатье должна вынести свое решение. Полагая, что предосторожности никогда не излишни, король решил увеличить число тех, кому доверено допросить девушку, и выбрать из них самых достойных; а собраться они должны были в Пуатье. Жанну поселили в доме метра Жана Рабато, адвоката Парижского парламента, присоединившегося к королю двумя годами ранее. Нескольким женщинам было приказано наблюдать за Жанной и ее поведением.Франсуа Гаривель, советник короля, уточняет, что Жанну допрашивали неоднократно и следствие заняло примерно три недели.

Некий адвокат парламента Жан Барбон: "От ученых богословов, с пристрастием изучавших ее и задававших ей множество вопросов, я слышал, что отвечала она весьма осмотрительно, как если бы она была хорошим ученым, так что их повергли в изумление ее ответы. Они считали, что в самой ее жизни и ее поведении крылось нечто божественное; в конце концов, после всех допросов и расспросов, проведенных учеными, они пришли к заключению, что в ней нет ничего дурного, ничего противоречащего католической вере и что, принимая во внимание бедственное положение короля и королевства - ведь король и верные ему жители королевства пребывали в это время в отчаянии и не знали, на какую помощь еще надеяться, если только не на помощь Бога, - король может принять ее помощь".

В этот период она обретает меч и знамя.

По всей вероятности, дав Жанне право иметь личное знамя, дофин приравнял ее к так называемым "знаменным рыцарям", которые командовали отрядами своих людей.Жанна имела под своим началом небольшой отряд, который состоял из свиты, нескольких солдат и обслуги. В свиту входили оруженосец, духовник, два пажа, два герольда, а также Жан из Меца и Бертран де Пуланжи и братья Жанны, Жак и Пьер, которые присоединились к ней в Туре.Еще в Пуатье дофин поручил охрану Девы опытному воину Жану д'Олону, который стал ее оруженосцем. В этом храбром и благородном человеке Жанна нашла наставника и друга. Он обучал ее военному делу, с ним она провела все свои походы, он был рядом с ней во всех битвах, штурмах и вылазках. Они вместе попали в плен к бургундцам, но ее продали англичанам, а он выкупился на свободу и спустя четверть века, будучи уже рыцарем, королевским советником и, занимая видную должность сенешаля одной из южно-французских провинций, написал по просьбе реабилитационной комиссии очень интересные воспоминания, в которых рассказал о многих важный эпизодах истории Жанны д'Арк. До нас дошли также показания одного из пажей Жанны - Луи де Кута; о втором - Раймоне - мы ничего не знаем. Духовником Жанны был монах-августинец Жан Паскерель; ему принадлежат весьма подробные показания, но в них, очевидно, не все достоверно.В Туре для Жанны собрали военную свиту, как и полагалось военачальнику; назначили интенданта Жана д'Олона, который свидетельствует:Для ее охраны и сопровождения я был передан в ее распоряжение королем, господином нашим"; у нее также два пажа - Луи де Кут и Раймон.В ее подчинении оказались также два герольда - Амблевиль и Гийенн; герольды - это гонцы, одетые в ливреи, позволяющие опознать их.Герольды были неприкосновенны. Раз Жанне дали двух гонцов, значит, король стал относиться к ней как к любому другому воину высокого ранга, облеченному полномочиями и несущему персональную ответственность за свои действия.Королевские войска должны были собраться в Блуа… Именно в Блуа, пока там находилась армия, Жанна заказала хоругвь… Духовник Жанны растроган почти религиозным обликом выступающей армии: "Когда Жанна выступила из Блуа, чтобы идти в Орлеан, она попросила собрать всех священников вокруг этой хоругви, и священники шли впереди армии… и пели антифоны… так же было и на следующий день. А на третий день они подошли к Орлеану."

Карл медлит. Жанна его торопит. Освобождение Франции начинается со снятия осады Орлеана. Это первая военная победа войска, верного Карлу под предводительством Жанны, что является одновременно и знамением ее божественной миссии. Для освобождения Орлеана Жанне потребовалось 9 дней.

Солнце уже склонялось к западу, а французы все еще безуспешно сражались за ров передового укрепления. Жанна вскочила на коня и отправилась в поля. Вдали от взоров… Жанна погрузилась в молитву между виноградных лоз. Неслыханные выдержка и воля семнадцатилетней девушки позволили ей в этот решающий момент отвлечься от собственного напряжения, от охватившего всех уныния и изнеможения, теперь она обрела тишину внешнюю и внутреннюю - когда только и может возникать вдохновение..."

"...Но тут случилось невиданное: стрелы выпали из рук, приведенные в замешательства люди глядели в небо. Святой Михаил в окружении всего сонма ангелов, сияя, появился в мерцающем орлеанском небе. Архангел сражался на стороне французов."

Многие современные критики утверждают, что победу под Орлеаном можно отнести лишь на счет случайностей или же необъяснимого отказа англичан от боя. И все же Наполеон, основательно проштудировавший походы Жанны, заявил, что она была гением в военном деле, а никто не посмеет сказать, что он не разбирался в стратегии.

Английский биограф Жанны д'Арк В. Сэнквилл Уэст пишет уже в наши дни, что весь образ действия ее земляков, участвовавших в тех событиях, кажется ей до такой степени странным и медлительным, что это можно объяснить только сверхъестественными причинами: "Причинами, о которых мы в свете нашей науки двадцатого столетия - или, может быть, во тьме нашей науки двадцатого столетия? - ничего не знаем".

Для встречи с королем после снятия осады Жанна и Орлеанский Бастард отправились в Лош: "Она выехала навстречу королю, держа в руке свой стяг, и она встретились, - рассказывает немецкая хроника того времени, донесшая до нас много сведений. Когда девушка склонила голову перед королем так низко, как только могла, король тотчас велел ей подняться, и подумали, что он чуть было не поцеловал ее от радости, охватившей его". Это было 11 мая 1429 года.

Молва о подвиге Жанны облетела всю Европу, проявившую необычайный интерес к случившемуся. Автор процитированной нами хроники - некто Эберхард Виндекен - казначей императора Сигизмунда; очевидно, император выказал большой интерес к деяниям Жанны и повелел разузнать о ней.О реакции за пределами Франции мы можем судить по очень интересному источнику. Это "Хроника Антонио Морозини"… отчасти это собрание писем и донесений. Письмо Панкраццо Джустиниани своему отцу, из Брюгге в Венецию, от 10 мая 1429 г.: "Некий англичанин по имени Лоуренс Трент, человек почтенный и не болтун, пишет, видя, что говорится об этом в донесениях стольких достойных и заслуживающих доверия людей: "Это сводит меня с ума". Он сообщает, что многие бароны относятся к ней с почтением, равно как и простолюдины, а те, кто смеялся над ней, умерли плохой смертью. Ничто не является, однако, столь ясным, как ее бесспорная победа в диспуте с магистрами теологии, так что кажется, будто она - вторая святая Екатерина, сошедшая на землю, и многие рыцари, которые слышали, какие удивительные речи произносила она каждый день, считают это за великое чудо… Сообщают далее, что сия девица должна совершить два великих дела, а потом умереть. Да поможет ей бог… " Какой предстает она перед венецианцем эпохи Кварточенто, перед купцом, дипломатом и разведчиком, т. е. перед человеком совершенно иной культуры, иного психологического склада, нежели она сама и ее окружение?…Джустиниани растерян." После каждой битвы она оплакивает павших, перед каждой битвой она причащается Телом Господним - большинство воинов делает это вместе с ней, - и при этом она ничего не говорит. Из ее уст не исходит ни одного необдуманного слова - в этом она столь же зрелая, как и многие мужчины. Вокруг нее никто никогда не ругается, и людям это нравится, хотя все их жены остались дома. Нужно ли говорить о том, что она никогда не снимает доспехов, если спит рядом с нами, и тогда, несмотря на всю ее миловидность, ни один мужчина не испытывает к ней плотского желания."

Жан Алансон, который в те дни был главнокомандующим, много лет спустя вспоминал: "Она разбиралась во всем, что имеет отношение к войне: могла вонзить пику и провести смотр войска, выстроить армию в боевой порядок и разместить пушки. Все удивлялись, что она была столь осмотрительна в своих делах, как боевой командир с двадцати или тридцатилетним опытом."

Жанна была красивой и очаровательной девушкой, и все встречавшиеся с ней мужчины это чувствовали. Но это чувство было самое подлинное, то есть самое высокое, преображенное, девственное, возвращенное в то состояние "Божией любви", которое отметил Нуйонпон у себя самого."

" - Ее голос какой-то странный. Поверьте, я кое-что понимаю в голосах, но такого еще не слышал. Он нежный и тихий, как у ребенка, несмотря на то, в бою он заглушает весь грохот и вой."-

" - Это очень странно, и мы все можем об этом свидетельствовать: когда она едет с нами, птицы из леса слетаются и садятся к ней на плечи. В бою случается, голуби начинают порхать возле нее.

"Я припоминаю, что в протоколе, составленном моими коллегами о ее жизни, было написано, что у нее на родине в деревне Домреми хищные птицы слетались к ней, когда она пасла коров на лугу, и, садясь к ней на колени, клевали крошки, которые она отщипывала от хлеба. На стадо ее стадо ни разу не напал волк, а в ночь, кода она родилась - на Крещение - были замечены разные необычные вещи с животными… А почему бы и нет? Животные ведь тоже Божьи твари…

Кажется, что в присутствии Жанны воздух становился прозрачным для тех людей, кому жестокая ночь еще не омрачила разум, а в те годы таких людей было больше, чем принято считать сейчас.Ее экстазы протекали как бы вне времени, в обычной деятельности, но без отключения от последней. Она слышала свои Голоса среди боевых действий, но продолжала командовать войсками; слышала во время допросов, но продолжала отвечать богословам. Об этом может свидетельствовать и ее жесть, когда под Туреллями она вырвала из раны стрелу, перестав ощущать физическую боль во время экстаза. И надо добавить, что она отлично умела определять свои Голоса во времени: в такой-то час, когда звонили в колокола." Рупертус Гейер, тот самый "анонимный" клирик", понял личность Жанны правильно: если для нее и можно подыскать какую-то историческую аналогию, то лучше всего сравнить Жанну с сивиллами, этими пророчицами языческой эпохи, чьими устами говорили боги. Но между ними и Жанной была огромная разница. На сивилл воздействовали силы природы: серные испарения, одурманивающие запахи, журчащие ручьи. В состоянии экстаза они высказывали такие веще, о которых сразу же забывали, как только приходили в себя. В повседневной жизни они не имели никаких высоких прозрений, они были чистыми листами, на которых писали силы, неподдающиеся контролю. "Ибо присущий им пророческий дар подобен доске, на которой ничего не написано, он неразумный и неопределенный", - писал Плутарх.

Устами Жанны также говорили сферы, чьих границ никто не знал; она могла впадать в экстаз на молитве, при звоне колоколов, в тихом поле или в лесу, но это был такой экстаз, такой выход за пределы обычных чувств, которым она управляла и из которого могла выйти с трезвым рассудком и осознавая собственное "я", чтобы затем перевести увиденное и услышанное на язык земных слов и земных поступков. То, что языческим жрицам было доступно в отрешенном от мира затмении чувств, Жанна воспринимала в ясном сознании и разумной умеренности. Вместе с мужчинами она ездила верхом и сражалась, вместе с женщинами и детьми она спала, и, как и все они, Жанна могла смеяться. Просто и ясно,без недомолвок и тайн она рассказывала о том, что должно было случиться: "Подождите, еще три дня, тогда мы возьмем город"; "Потерпите,через час вы станете победителями". Дева намеренно сняла покрывало загадочности со своей жизни и поступков; загадкой оставалась лишь она сама.

Жанне д'Арк в те недели яснее, чем когда-либо, удалось доказать, что она несет ответственность за свои наделенные разумом слова пророчеств и что она высказывает их - или молчит, - находясь в здравом рассудке."

После снятия осады с Орлеана в Королевском совете начинаются споры о направлении похода. При этом Жанна была того мнения, что нужно идти на Реймс, чтобы короновать короля. "Она доказывала, что, как только король будет коронован и миропомазан, сила врагов будет все время убывать и в конце концов они не смогут более вредить не королю, ни королевству.

Коронация дофина в Реймсе становилась в этих условиях актом провозглашения государственной независимости Франции. Такова была основная политическая цель похода.Но придворные не советовали Карлу предпринимать поход на Реймс, говоря, что на пути из Жьена в Реймс расположено много укрепленных городов, замков и крепостей с гарнизонами из англичан и бургунцев. Решающую роль сыграл огромный авторитет Жанны в войске и 27 июня,дева повела авангард армии на Реймстр. Начался новый этап освободительной борьбы. При этом освобождение Труа решило исход всей кампании. Успех похода превзошел самые смелые ожидания: менее чем за три недели армия прошла почти триста километров и достигла конечного пункта, не сделав ни одного выстрела, не оставив на своем пути ни одной сожженной деревни, ни одного разграбленного города. Предприятие, которое поначалу представлялось столь трудным и опасным, превратилось в триумфальный марш.

В воскресенье 17 июля Карл был коронован в Реймском соборе. Жанна стояла в соборе, держа в руке знамя. Потом на суде у нее спросят: "Почему ваше знамя внесли в собор во время коронации в предпочтение перед знаменами других капитанов?" И она ответит: "Оно было в труде и по праву должно было находиться в почести"

Но дальше события разворачиваются менее триумфально. Вместо решительного наступления Карл заключает странное перемирие с бургунцами. 21 января армия вернулась на берега Лауры и тотчас же была распущена. Но Жанна продолжает сражаться, но при этом терпит одно поражение за другим. Узнав, что бургунцы осадили Компьень, она бросается на выручку. Дева входит в город 23 мая, а вечером, во время вылазки попадает в плен…..

"В последний раз в жизни вечером 23 мая 1430 года Жанна штурмовала неприятельский лагерь, в последний раз она сняла свои доспехи, у нее отняли штандарт с изображением Христа и ликом ангела. Борьба на поле брани окончилась. То, что начиналось теперь в ее 18 лет, было борьбой другим оружием и с другим противником, но, как и прежде, это была борьба не на жизнь, а на смерть.

Полгода пробыла Жанна в бургунском плену. Она ждала помощи но напрасно. Французское правительство ничего не сделало для того, чтобы выручить ее из беды. В конце 1430 бургунцы продали Жанну англичанам, и те немедленно предали ее суду инквизиции. Прошел год с того дня, когда Жанна попала в плен… Год и один день..

В четверг 24 мая, в 8 часов утра ее повезли на кладбище аббатства Сент-Уэн. И вот Жанну привезли на кладбище, окружили стражей, подняли над толпой, показали палача и начали читать приговор. Вся эта до мелочей продуманная процедура была рассчитана на то, чтобы вызвать у нее душевное потрясение и страх смерти. В какой-то момент Жанна не выдерживает и соглашается подчиниться воле церкви. "Тогда же, - сказано в протоколе, - на виду у великого множества клириков и мирян она произнесла формулу отречения, следуя тексту составленной по-французски грамоты, каковую грамоту собственноручно подписала. "Вероятнее всего формула официального протокола представляет собой подделку, цель которой заключается в том, чтобы распространить задним числом отречение Жанны на всю ее предыдущую деятельность. Возможно на кладбище Сент-Уэн Жанна не отреклась от своего прошлого. Она лишь согласилась подчиниться впредь предписаниям церковного суда.

Однако, политическая цель процесса была достигнута. Английское правительство могло оповестить весь христианский мир, что еретичка всенародно покаялась в своих преступлениях. Но, вырвав у девушки слова покаяния, организаторы процесса вовсе не полагали дело законченным. Оно было сделано лишь наполовину, ибо за отречением Жанны должна была последовать ее казнь.

Инквизиция располагала для этого простыми средствами. Нужно было лишь доказать, что после отречения она совершила "рецидив ереси": человек, повторно впавший в ересь, подлежал немедленной казни. Перед отречение Жанне обещали, что, если она покается, ее переведут в женское отделение архиепископской тюрьмы и снимут кандалы. Но вместо этого по приказу Кошона ее снова доставили в старую камеру. Там она переоделась в женское платье и ей обрили голову. Кандалы не сняли и английскую стражу не убрали.

Прошло два дня. В воскресенье 27 мая по городу распространились слухи, что осужденная вновь надела мужской костюм. У нее спросили, кто принудил ее сделать это. "Никто, - ответила Жанна. Я сделала это по своей доброй воле и без всякого принуждения." Вечером этого дня появился протокол последнего допроса Жанны - трагический документ, в котором сама Жанна рассказывает обо всем, что она пережила после отречения: об отчаянии, которое охватило ее, когда она поняла, что ее обманули, о презрении к самой себе из-за того, что она испугалась смерти, о том, как она проклинала себя за предательство, она сама произнесла это слово, - и о победе, которую она одержала, - о самой, пожалуй, трудной из всех ее побед, потому что это победа над страхом смерти.

Существует версия, согласно которой Жанну насильно заставили одеть мужской костюм.Во вторник 29 мая трибунал принял решение о выдаче Жанны светским властям..О том, что ее казнят, Жанна узнала на рассвете в среду 30 мая 1431 года. Ее вывели из тюрьмы, посадили на повозку и повезли к месту казни. На ней было длинное платье и шапочка….Только через несколько часов костру дали погаснуть.

….прошло Двадцать пять лет и наконец - после процесса, на котором были заслушаны сто пятнадцать свидетелей Была и её мать), - в присутствии папского легата Жанну реабилитировали и признали возлюбленнейшей дочерью Церкви и Франции. Всей своей короткой судьбой Жанна д'Арк, "земной ангел и небесная девушка", вновь и с небывалой силой объявила реальность Бога Живого и Небесной Церкви.

В 1920 году по Рождестве Христовом, на четыреста девяностом году после Костра, Римская Церковь причислила её к лику святых и признала истиной её миссию, исполняя которую, она спасла Францию.

[i][i][i]Энциклопедия Кругосвет.

_Википедия_____________________________

__Надежда Дурова _______Жанна д`Арк __________

Поиск по сайту: