|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Глава третья. Стихи ненатуральны, никто не говорит
Стихи ненатуральны, никто не говорит стихами, кроме бидля, когда он приходит со святочным подарком, или объявления о ваксе, или какого-нибудь там простачка. Никогда не опускайтесь до поэзии, мой мальчик.
Ч. Диккенс
"Алдан" чинили всю ночь. Когда я следующим утром явился в электронный зал, невыспавшиеся злые инженеры сидели на полу и неостроумно поносили Кристобаля Хозевича. Они называли его скифом, варваром и гунном, дорвавшимся до кибернетики. Отчаяние их было так велико, что некоторое время они даже прислушивались к моим советам и пытались им следовать. Но потом пришел их главный - Саваоф Баалович Один, - и меня сразу отодвинули от машины. Я отошел в сторонку, сел за свой стол и стал наблюдать, как Саваоф Баалович вникает в суть разрушений. Был он очень стар, но крепок и жилист, загорелый, с блестящей лысиной, с гладко выбритыми щеками, в ослепительно белом чесучовом костюме. К этому человеку все относились с большим пиететом. Я сам однажды видел, как он выговаривал за что-то Модесту Матвеевичу, а грозный Модест стоял, льстиво склонясь перед ним, и приговаривал: "Слушаюсь... Виноват. Больше не повторится..." От Саваофа Бааловича исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные магнитным полем. И в то же время он не был магом. Во всяком случае, практикующим магом. Он не ходил сквозь стены, никогда никого не трансгрессировал и никогда не создавал своих дублей, хотя работал необычайно много. Он был главой отдела Технического Обслуживания, знал до тонкостей всю технику института и числился консультантом Китежградского завода маготехники. Кроме того, он занимался самыми неожиданными и далекими от его профессии делами. Историю Саваофа Бааловича я узнал сравнительно недавно. В незапамятные времена С. Б. Один был ведущим магом земного шара. Кристобаль Хунта и Жиан Жиакомо были учениками его учеников. Его именем заклинали нечисть. Его именем опечатывали сосуды с джиннами. Царь Соломон писал ему восторженные письма и возводил в его честь храмы. Он казался всемогущим. И вот где-то в середине шестнадцатого века он воистину стал всемогущим. Проведя численное решение интегро-дифференциального уравнения Высшего Совершенства, выведенного каким-то титаном еще до ледникового периода, он обрел возможность творить любое чудо. Каждый из магов имеет свой предел. Некоторые не способны вывести растительность на ушах. Другие владеют обобщенным законом Ломоносова-Лавуазье, но бессильны перед вторым принципом термодинамики. Третьи – их совсем немного - могут, скажем, останавливать время, но только в римановом пространстве и ненадолго. Саваоф Баалович был всемогущ. Он мог все. И он ничего не мог. Потому что граничным условием уравнения Совершенства оказалось требование, чтобы чудо не причиняло никому вреда. Никакому разумному существу. Ни на Земле, ни в иной части Вселенной. А такого чуда никто, даже сам Саваоф Баалович, представить себе не мог. И С. Б. Один навсегда оставил магию и стал заведующим отделом Технического Обслуживания НИИЧАВО... С его приходом дела инженеров живо пошли на лад. Движения их стали осмысленны, злобные остроты прекратились. Я достал папку с очередными делами и принялся было за работу, но тут пришла Стеллочка, очень милая курносая и сероглазая ведьмочка, практикантка Выбегаллы, и позвала меня делать очередную стенгазету. Мы со Стеллой состояли в редколлегии, где писали сатирические стихи, басни и подписи под рисунками. Кроме того, я искусно рисовал почтовый ящик для заметок, к которому со всех сторон слетаются письма с крылышками. Вообще-то художником газеты был мой тезка Александр Иванович Дрозд, киномеханик, каким-то образом пробравшийся в институт. Но он был специалистом по заголовкам. Главным редактором газеты был Роман Ойра-Ойра, а его помощником - Володя Почкин. - Саша, - сказала Стеллочка, глядя на меня честными серыми глазами. - Пойдем. - Куда? - сказал я. Я знал куда. - Газету делать. - Зачем? - Роман очень просит, потому что Кербер лается. Говорит, осталось два дня, а ничего не готово. Кербер Псоевич Демин, товарищ завкадрами, был куратором нашей газеты, главным подгонялой и цензором. - Слушай, - сказал я, - давай завтра, а? - Завтра я не смогу, - сказала Стеллочка. - Завтра я улетаю в Сухуми. Павианов записывать. Выбегалло говорит, что надо вожака записать, как самого ответственного... Сам он к вожаку подходить боится, потому что вожак ревнует. Пойдем, Саша, а? Я вздохнул, сложил дела и пошел за Стеллочкой, потому что один я стихи сочинять не могу. Мне нужна Стеллочка. Она всегда дает первую строку и основную идею, а в поэзии это, по-моему, самое главное. - Где будем делать? - спросил я по дороге. - В месткоме? - В месткоме занято, там прорабатывают Альфреда. За чай. А нас пустил к себе Роман. - А о чем писать надо? Опять про баню? - Про баню тоже есть. Про баню, про Лысую гору. Хому Брута надо заклеймить. - Хома наш Брут - ужасный плут, - сказал я. - И ты, Брут, - сказала Стелла. - Это идея, - сказал я. - Это надо развить. В лаборатории Романа на столе была разложена газета - огромный девственно чистый лист ватмана. Рядом с нею среди баночек с гуашью, пульверизаторов и заметок лежал живописец и киномеханик Александр Дрозд с сигаретой на губе. Рубашечка у него, как всегда, была расстегнута, и виднелся выпуклый волосатый животик. - Здорово, - сказал я. - Привет, - сказал Саня. Гремела музыка - Саня крутил портативный приемник. - Ну что тут у вас? - сказал я, сгребая заметки. Заметок было немного. Была передовая "Навстречу празднику". Была заметка Кербера Псоевича "Результаты обследования состояния выполнения распоряжения дирекции о трудовой дисциплине за период конец первого - начало второго квартала". Была статья профессора Выбегаллы "Наш долг - это долг перед подшефными городскими и районными хозяйствами". Была статья Володи Почкина "О всесоюзном совещании по электронной магии". Была заметка какого-то домового "Когда же продуют паровое отопление на четвертом этаже". Была статья председателя столового комитета "Ни рыбы, ни мяса" - шесть машинописных страниц через один интервал. Начиналась она словами: "Фосфор нужен человеку как воздух". Была заметка Романа о работах отдела Недоступных Проблем. Для рубрики "Наши ветераны" была статья Кристобаля Хунты "От Севильи до Гренады. 1547 г.". Было еще несколько маленьких заметок, в которых критиковалось: отсутствие надлежащего порядка в кассе взаимопомощи; наличие безалаберности в организации работы добровольной пожарной дружины; допущение азартных игр в виварии. Было несколько карикатур. На одной изображался Хома Брут, расхлюстанный и с лиловым носом. На другой высмеивалась баня - был нарисован голый синий человек, застывающий под ледяным душем. - Ну и скучища! - сказал я. - А может, не надо стихов? - Надо, - сказала Стеллочка со вздохом. - Я уже заметки и так и сяк раскладывала, все равно остается свободное место. - А пусть Саня там чего-нибудь нарисует. Колосья какие-нибудь, расцветающие анютины глазки... А, Санька? - Работайте, работайте, - сказал Дрозд. - Мне заголовок писать. - Подумаешь, - сказал я. - Три слова написать. - На фоне звездной ночи, - сказал Дрозд внушительно. - И ракету. Еще заголовки к статьям. А я не обедал еще. И не завтракал. - Так сходи поешь, - сказал я. - А мне не на что, - сказал он раздраженно. - Я магнитофон купил. В комиссионном. Вот вы тут ерундой занимаетесь, а лучше бы сделали мне пару бутербродов. С маслом и вареньем. Или лучше десятку сотворите. Я вынул рубль и показал ему издали. - Вот заголовок напишешь - получишь. - Насовсем? - живо сказал Саня. - Нет. В долг. - Ну, это все равно, - сказал он. - Только учти, что я сейчас умру. У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности. - Врет он все, - сказала Стелла. - Саша, давай вон за тот столик сядем и все стихи сейчас напишем. Мы сели за отдельный столик и разложили перед собой карикатуры. Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стелла произнесла: - Таких людей, как этот Брут, поберегись - они сопрут! - Что сопрут? - спросил я. - Он разве что-нибудь спер? - Нет, - сказала Стелла. - Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы. Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись - они сопрут", в голову мне не лезло. - Давай рассуждать логически, - сказал я. - Имеется Хома Брут. Он напился пьяный. Дрался. Что он еще делал? - К девушкам приставал, - сказала Стелла. - Стекло разбил. - Хорошо, - сказал я. - Еще? - Выражался... - Вот странно, - подал голос Саня Дрозд. - Я с этим Брутом работал в кинобудке. Парень как парень. Нормальный... - Ну? - сказал я. - Ну и все. - Ты рифму можешь дать на "Брут"? - спросил я. - Прут. - Уже было, - сказал я. - Спрут. - Да нет. Прут. Палка такая, которой секут. Стелла сказала с выражением: - Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите Брута там и тут. - Не годится, - сказал Дрозд. - Пропаганда телесных наказаний. - Помрут, - сказал я. - Или просто - мрут. - Товарищ, пред тобою Брут, - сказала Стелла. - От слов его все мухи мрут. - Это от ваших стихов все мухи мрут, - сказал Дрозд. - Ты заголовок написал? - спросил я. - Нет, - сказал Дрозд кокетливо. - Вот и займись. - Позорят славный институт, - сказала Стелла, - такие пьяницы, как Брут. - Это хорошо, - сказал я. - Это мы дадим в конец. Запиши. Это будет мораль, свежая и оригинальная. - Чего же в ней оригинального? - спросил простодушный Дрозд. Я не стал с ним разговаривать. - Теперь надо описать, - сказал я, - как он хулиганил. Скажем, так. Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был человек, стал хулиган. - Ужасно, - сказала Стелла с отвращением. Я подпер голову руками и стал смотреть на карикатуру. Дрозд, оттопырив зад, водил кисточкой по ватману. Ноги его в предельно узких джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило. - Коленками назад! - сказал я. - Песенка! - "Сидел кузнечик маленький коленками назад", - сказала Стелла. - Точно, - сказал Дрозд, не оборачиваясь. - И я ее знаю. "Все гости расползалися коленками назад", - пропел он. - Подожди, подожди, - сказал я. Я чувствовал вдохновение. - Дерется и бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад. - Это ничего, - сказала Стелла. - Понимаешь? - сказал я. - Еще пару строф, и чтобы везде был рефрен "коленками назад". Упился сверх кондиции... Погнался за девицею... Что-нибудь вроде этого. - Отчаянно напился он, - сказала Стелла. - Сам черт ему не брат. В чужую дверь вломился он коленками назад. - Блеск! - сказал я. - Записывай. А он вламывался? - Вламывался, вламывался. - Отлично! - сказал я. - Ну, еще одну строфу. - Погнался за девицею коленками назад, - сказала Стелла задумчиво. - Первую строчку нужно... - Амуниция, - сказал я. - Полиция. Амбиция. Юстиция. - Ютится он, - сказала Стелла. - Стремится он. Не бриться и не мыться... - Он, - добавил Дрозд. - Это верно. Это у вас получилась художественная правда. Сроду он не брился и не мылся. - Может, вторую строчку придумаем? - предложила Стелла. - Назад-аппарат-автомат... - Гад, - сказал я. - Рад. - Мат, - сказал Дрозд. - Шах, мол, и мат. Мы опять долго молчали, бессмысленно глядя друг на друга и шевеля губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой. - Играет и резвится он, - сказал я наконец, - ругаясь как пират. Погнался за девицею коленками назад. - Пират - как-то... - сказала Стелла. - Тогда: сам черт ему не брат. - Это уже было. - Где?.. Ах да, действительно было. - Как тигра полосат, - предложил Дрозд. Тут послышалось легкое царапанье, и мы обернулись. Дверь в лабораторию Януса Полуэктовича медленно отворялась. - Смотри-ка! - изумленно воскликнул Дрозд, застывая с кисточкой в руке. В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким красным хохолком на макушке. - Попугайчик! - воскликнул Дрозд. - Попугай! Цып-цып-цып-цып... Он стал делать пальцами движения, как будто крошил хлеб на пол. Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как нос у Романа, черный клюв и хрипло выкрикнул: - Р-реактор! Р-реактор! Надо выдер-ржать! - Какой сла-авный! - воскликнула Стелла. - Саня, поймай его... Дрозд двинулся было к попугаю, но остановился. - Он же, наверное, кусается, - опасливо произнес он. - Вон клюв какой. Попугай оттолкнулся от пола, взмахнул крыльями и как-то неловко запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень похож на того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попугаев, подумал я. Дрозд отмахнулся кисточкой. - Еще долбанет, пожалуй, - сказал он. Попугай сел на коромысло лабораторных весов, подергался, уравновешиваясь, и разборчиво крикнул: - Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий! Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой. По-моему, он дрожал. Стелла быстро сотворила кусок хлеба с повидлом, отщипнула корочку и поднесла ему под клюв. Попугай не реагировал. Его явно лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку. - По-моему, он больной, - сказал Дрозд. Он рассеянно взял из рук Стеллы бутерброд и стал есть. - Ребята, - сказал я, - кто-нибудь раньше видел в институте попугаев? Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами. - Что-то слишком много попугаев за последнее время, - сказал я. - И вчера вот тоже... - Наверное, Янус экспериментирует с попугаями, - сказала Стелла. - Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде... Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли Роман Ойра-Ойра, Витька Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В комнате стало шумно. Корнеев, хорошо выспавшийся и очень бодрый, принялся листать заметки и громко издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредактора, исполняющий в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда за толстый загривок, согнул его пополам и принялся тыкать носом в газету, приговаривая: "Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман потребовал от нас готовых стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к шкафу и принялся с грохотом передвигать в нем разные приборы. Вдруг попугай заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан!" - и все замерли. Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выражение, словно его только что осенила необычайная идея. Володя Почкин отпустил Дрозда и сказал: "Вот так штука, попугай!" Грубый Корнеев немедленно протянул руку, чтобы схватить попугая поперек туловища, но попугай вырвался, и Корнеев схватил его за хвост. - Оставь, Витька! - закричала Стелла сердито. - Что за манера - мучить животных? Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал его, как голубя, Стелла гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал перья в хвосте. Роман посмотрел на меня. - Любопытно, - сказал он. - Правда? - Откуда он здесь взялся, Саша? - вежливо спросил Эдик. Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса. - Зачем Янусу попугай? - осведомился Эдик. - Ты это меня спрашиваешь? - сказал я. - Нет, это вопрос риторический, - серьезно сказал Эдик. - Зачем Янусу два попугая? - сказал я. - Или три, - тихонько добавил Роман. Корнеев обернулся к нам. - А где еще? - спросил он, с интересом озираясь. Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть его за палец. - Отпусти ты его, - сказал я. - Видишь, ему нездоровится. Корнеев отпихнул Дрозда и снова посадил попугая на весы. Попугай взъерошился и растопырил крылья. - Бог с ним, - сказал Роман. - Потом разберемся. Где стихи? Стелла быстро протараторила все, что мы успели сочинить. Роман почесал подбородок, Володя Почкин неестественно заржал, а Корнеев скомандовал: - Расстрелять. Из крупнокалиберного пулемета. Вы когда-нибудь научитесь писать стихи? - Пиши сам, - сказал я сердито. - Я писать стихи не могу, - сказал Корнеев. - По натуре я не Пушкин. Я по натуре Белинский. - Ты по натуре кадавр, - сказала Стелла. - Пардон! - потребовал Витька. - Я желаю, чтобы в газете был отдел литературной критики. Я хочу писать критические статьи. Я вас всех раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи. - Какое? - спросил Эдик. Корнеев немедленно процитировал: - "Я хочу построить дачу. Где? Вот главная задача! Только местный комитет не дает пока ответ". Было? Признавайтесь! - Мало ли что, - сказал я. - У Пушкина тоже были неудачные стихи. Их даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют. - А я знаю, - сказал Дрозд. Роман повернулся к нему. - У нас будет сегодня заголовок или нет? - Будет, - сказал Дрозд. - Я уже букву "К" нарисовал. - Какую "К"? При чем здесь "К"? - А что, не надо было? - Я сейчас умру, - сказал Роман. - Газета называется "За передовую магию". Покажи мне там хоть одну букву "К"! Дрозд уставясь в стену, пошевелил губами. - Как же так? - сказал он наконец. - Откуда же я взял букву "К"? Была же буква "К"! Роман рассвирепел и приказал Почкину разогнать всех по местам. Меня со Стеллой отдали под команду Корнеева. Дрозд лихорадочно принялся переделывать букву "К" в стилизованную букву "З". Эдик Амперян пытался улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку пульверизатора, необходимого для создания звездного неба. Потом пришла очередь самого Почкина. Роман приказал перепечатывать заметки на машинке с одновременной правкой стиля и орфографии. Сам Роман принялся расхаживать по лаборатории. Некоторое время работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд вариантов на банную тему: "В нашей бане завсегда льет холодная вода", "Кто до чистоты голодный, не удовлетворится водой холодной", "В институте двести душ, все хотят горячий душ" - и так далее. Корнеев безобразно ругался, как настоящий литературный критик. "Учитесь у Пушкина! - втолковывал он нам. - Или хотя бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не способны даже подражать ему... "Вот по дороге едет ЗИЛ, и я им буду задавим..." Какая физическая сила заключена в этих строках! Какая ясность чувства!" Мы неумело отругивались. Саня Дрозд дошел до буквы "И" в слове "передовую". Эдик починил пульверизатор и опробовал его на Романовых конспектах. Володя Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву "Ц". Все шло нормально. Потом Роман вдруг сказал: - Сашка, глянь-ка сюда. Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под весами, и глаза его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис. - Помер, - сказал Дрозд жалостливо. Мы снова столпились около попугая. У меня не было никаких особенных мыслей в голове, а если и были, то где-то в подсознании, но я протянул руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня: - Есть? - Есть, - сказал я. На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке было выгравировано: "Фотон" - и стояли цифры: "190573". Я растерянно поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный вид, потому что Витька Корнеев сказал: - А ну, рассказывайте, что вам известно. - Расскажем? - спросил Роман. - Бред какой-то, - сказал я. - Фокусы, наверное. Это какие-нибудь дубли. Роман снова внимательно осмотрел трупик. - Да нет, - сказал он. - В том-то все и дело. Это не дубль. Это самый что ни на есть оригинальный оригинал. - Дай посмотреть, - сказал Корнеев. Втроем с Володей Почкиным и Эдиком они тщательнейшим образом исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они не понимают, почему это нас так трогает. "Возьмем, скажем, меня, - предложил Корнеев. - Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?" Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу, открывшего рот Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все - про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и бросил его в корзину для мусора; и про то, как этого пера в корзине не оказалось, но зато на столе (на этом самом столе) объявился мертвый попугай, точная копия вот этого, и тоже не дубль; и про то, что Янус попугая узнал, пожалел и сжег в упомянутой выше электрической печи, а пепел зачем-то выбросил в форточку. Некоторое время никто ничего не говорил. Дрозд, рассказом Романа заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами. На лице его было явственно видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению, в этом учреждении случаются штучки и похлеще. Стеллочка тоже казалась разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их читался протест. Корнеев решительно сказал: - Врете. Причем неумело. - Это все-таки не тот попугай, - сказал вежливый Эдик. - Вы, наверное, ошиблись. - Да тот, - сказал я. - Зеленый, с колечком. - Фотон? - спросил Володя Почкин прокурорским голосом. - Фотон. Янус его Фотончиком называл. - А цифры? - спросил Володя. - И цифры. - Цифры те же? - спросил Корнеев грозно. - По-моему, те же, - ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа. - А точнее? - потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. - Повтори, какие тут цифры? - Девятнадцать... - сказал я. - Э-э...ноль два, что ли? Шестьдесят три. Корнеев заглянул под ладонь. - Врешь, - сказал он. - Ты? - обратился он к Роману. - Не помню, - сказал Роман спокойно. - Кажется, не ноль три, а ноль пять. - Нет, - сказал я. - Все-таки ноль шесть. Я помню, там такая закорючка была. - Закорючка, - сказал Почкин презрительно. - Ше Холмсы! Нэ Пинкертоны! Закон причинности им надоел... Корнеев засунул руки в карманы. - Это другое дело, - сказал он. - Я даже не настаиваю на том, что вы врете. Просто вы перепутали. Попугаи все зеленые, многие из них окольцованы, эта пара была из серии "Фотон". А память у вас дырявая. Как у всех стихоплетов и редакторов плохих стенгазет. - Дырявая? - осведомился Роман. - Как терка. - Как терка? - повторил Роман, странно усмехаясь. - Как старая терка, - пояснил Корнеев. - Ржавая. Как сеть. Крупноячеистая. Тогда Роман, продолжая странно улыбаться, вытащил из нагрудного кармана записную книжку и перелистал страницы. - Итак, - сказал он, - крупноячеистая и ржавая. Посмотрим... Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - прочитал он. Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами. - Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - упавшим голосом прочитал на кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стелла немедленно завизжала от удовольствия. - Подумаешь, - сказал Дрозд, не отрываясь от заголовка. - У меня однажды совпал номер на лотерейном билете, и я побежал в сберкассу получать автомобиль. А потом оказалось... - Почему это ты записал номер? - сказал Корнеев, прищурившись на Романа. - Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь? Может быть, у тебя и номер твоих часиков записан? - Блестяще! - сказал Почкин. - Витька, ты молодец. Ты попал в самую точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко! - Идиоты! - сказал Роман. - Что я вам - Выбегалло? Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши. - Иди к дьяволу! - сказал Роман. - Саша, ты только полюбуйся на них! - Ребята, - сказал я укоризненно, - да кто же так шутит? За кого вы нас принимаете? - А что остается делать? - сказал Корнеев. - Кто-то врет. Либо вы, либо законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется. Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и стал думать. Саня Дрозд спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди испуганными глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы. Первым заговорил Эдик. - Если даже никакие законы не нарушаются, - рассудительно сказал он, - все равно остается странным неожиданное появление большого количества попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность среди них. Но я не очень удивлен, потому что не забываю, что имею дело с Янусом Полуэктовичем. Вам не кажется, что Янус Полуэктович сам по себе прелюбопытнейшая личность? - Кажется, - сказал я. - И мне тоже кажется, - сказал Эдик. - Чем он, собственно, занимается, Роман? - Смотря какой Янус. У-Янус занимается связью с параллельными пространствами. - Гм, - сказал Эдик. - Это нам вряд ли поможет. - К сожалению, - сказал Роман. - Я вот тоже все время думаю, как связать попугаев с Янусом, - и ничего не могу придумать. - Но ведь он странный человек? - сказал Эдик. - Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один. Мы к этому так привыкли, что не думаем об этом... - Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком уважаем его. А ведь наверняка каждый из нас замечал за ним хоть одну какую-нибудь странность. - Странность номер один, - сказал я. - Любовь к умирающим попугаям. - Пусть так, - сказал Эдик. - Еще? - Сплетники, - сказал Дрозд с достоинством. - Вот я у него однажды просил в долг. - Да? - сказал Эдик. - И он мне дал, - сказал Дрозд. - А я забыл, сколько он мне дал. Теперь не знаю, что делать. Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал: - Известно ли вам, например, что каждый раз, когда мне приходилось работать с ним по ночам, ровно в полночь он куда-то уходил и через пять минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так или иначе старается узнать у меня, чем мы тут с ним занимались до его ухода? - Истинно так, - сказал Роман. - Я это знаю отлично. Я уже давно заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и говорил, что это у него рефлекторное, связанное с последствием сильной контузии. - Память у него никуда не годится, - сказал Володя Почкин. Он смял листок с вычислениями и швырнул его под стол. - Он все время пристает, виделся ты с ним вчера или не виделся. - И о чем беседовал, если виделся, - добавил я. - Память, память, - пробормотал Корнеев нетерпеливо. - При чем здесь память? Мало ли у кого плохая память... Не в этом дело. Что там у него с параллельными пространствами?.. - Сначала надо собрать факты, - сказал Эдик. - Попугаи, попугаи, попугаи, - продолжал Витька. - Неужели все-таки дубли? - Нет, - сказал Володя Почкин. - Я просчитал, это по всем категориям не дубль. - Каждую полночь, - сказал Роман, - он идет вот в эту свою лабораторию и буквально на несколько минут запирается там. Один раз он вбежал туда так поспешно, что не успел закрыть дверь... - И что? - спросила Стелла замирающим голосом. - Ничего. Сел в кресло, посидел немножко и вернулся обратно. И сразу спросил, не беседовал ли я с ним о чем-нибудь важном. - Я пошел, - сказал Корнеев, поднимаясь. - И я, - сказал Эдик. - У нас сейчас семинар. - И я, - сказал Володя Почкин. - Нет, - сказал Роман. - Ты сиди и печатай. Назначаю тебя главным. Ты, Стеллочка, возьми Сашу и пиши стихи. А вот я пойду. Вернусь вечером, и чтобы газета была готова. Они ушли, а мы остались делать газету. Сначала мы пытались что-нибудь придумать, но быстро утомились и поняли, что не можем. Тогда мы написали небольшую поэму об умирающем попугае. Когда Роман вернулся, газета была готова, Дрозд лежал на столе и поглощал бутерброды, а Почкин объяснял нам со Стеллой, почему происшествие с попугаем совершенно невозможно. - Молодцы, - сказал Роман. - Отличная газета. А какой заголовок! Какое бездонное звездное небо! И как мало опечаток!.. А где попугай? Попугай лежал в чашке Петри, в той самой чашке и на том самом месте, где мы с Романом видели его вчера. У меня даже дух захватило. - Кто его сюда положил? - осведомился Роман. - Я, - сказал Дрозд. - А что? - Нет, ничего, - сказал Роман. - Пусть лежит. Правда, Саша? Я кивнул. - Посмотрим, что с ним будет завтра, - сказал Роман.
Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.033 сек.) |