АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

И. Г. Юнг-Штиллинг

 

А спириты говорят часто, что современники – грубые материалисты, особенно естествоиспытатели, не признают их гипотезу, потому что ее боятся – она рушит будто бы все. Натуралистам, однако, не чуждо, а напротив, вполне свойственно допущение гипотез на первый взгляд бездоказательных, фантастических, духовных, предвзятых; так, например, они признали жизнь во всем мертвом, движение в каждом твердом теле, в каждой малейшей частице жидкости, чрезвычайно быстрые поступательные движения в атоме газа. Для них оживотворено то, что в общежитии считается неподвижным. Им немыслимо ныне представление о малейшей частице материи, находящейся в покое. Со времен самого Ньютона они не довольствуются даже допущением притяжения на расстояниях, ищут для его объяснения посредствующей среды. Они свободно принимают и обсуждают самые разнообразные допущения, могущие осветить понятие о притяжении и отталкивании. В частичке вещества химик видит, как бы ощущает отдельные части, независимые органы и общую связь частей; словом для него это есть целый организм, живущий, движущийся и вступающий во взаимодействие. Все работы химиков этим проникнуты, и они знают, однако, что не доберутся до того, чтобы выделить и видеть эту частичку, как выделяют растительную клетку. И это все отвлечения, не менее далекие от обычных явлений, чем то, по которому воображают существование духов. Следовательно, не из-за грубости фантазии, не из-за прошлого резонерства, – которое гласит часто: «Вынь да положь – тогда поверю», – естествоиспытатели отвергают гипотезу духов. Одни гипотезы они признают, проверяют, в их смысле работают, другие резко отвергают. Гипотезу об истечении световой жидкости как о причине световых явлений отвергли и заменили ее другою, гипотезою колебаний невесомой, не знаемой, всюду находящейся жидкости, хотя за первую говорил Ньютон, а за вторую только менее известный его современник – Юнг. Та и другая одинаково фантастичны, и в этом отношении одинаково подобны гипотезе хоть бы спиритов. А как часто приходится слышать упреки натуралистам в грубом материализме!

Признать ту или другую гипотезу или ее отвергнуть волен всякий, но не всякий ученый и не каждый раз говорит – как наука. Наука существует отдельно от ученых, живет самостоятельно, есть сумма знаний, вырабатываемых всею массою ученых, подобно тому как известное политическое устройство страны вырабатывается массою лиц, живущих в ней.

Авторитетна наука, но не отдельные ученые. Ученый только тогда может и должен пользоваться авторитетом, когда он следует за наукою, подобно тому как в благоустроенном государстве авторитетом власти пользуется только то лицо, которое блюдет законы.

Для объяснения данного явления всегда возможно составить много гипотез, и признание той или другой из них тем или иным ученым есть дело личного вкуса; но в науке укрепляются, т. е. научными гипотезами становятся и затем незаметно переходят в жизнь, в школу, в литературу только те, которые обставлены целым рядом исследований, принятых массою ученых, подобно тому, как законом становится то, что приобрело в стране известную формальную обстановку. Гипотезу о духах наука отвергает, хотя есть такие ученые, которым она пришлась по вкусу.

Пусть медиумические стуки раздаются, – пусть они реальны, составляют факт несомненный. От этого спиритическое учение ни на волос не двигается вперед. Спиритам, утверждающим, что эти звуки производятся духами, да им, а никому другому, должно затем доказать, что ни органическая, ни механическая, ни магнитная гипотезы не пригодны для объяснения причины медиумических звуков, что в них нет ни самообмана, ни обмана и затем, что спиритическая гипотеза состоятельна, фактам удовлетворяет – ничему известному не противоречит, составляет шаг познания вперед. Так должно было бы идти спиритам, если бы они желали следовать по пути действительного научного прогресса. А они взяли путь, каким распространяются суеверия: «Поверь, я говорю не лживо. Не думай, а признавай – остальное придет само; истина прекрасна. Не мечтай о себе много – ты еще ничего не знаешь». Этот кодекс слышали люди и прежде, услышат и еще не раз. Он чужд науке. Она не рвется к тому, чтобы ее признали. К ней идут, ее ищут – она ни в ком не нуждается. Ее адепты – люди со всеми их свойствами, а она, хоть и их дело – чужда людских пороков, не гонится за признанием. «Не верите – ваше это дело, у меня есть свое поле, придет время – узнаете и сами. Затворитесь – я пройду. Мне не надо ни мучеников, ни апостолов. Только размышляйте, не живите как растения». – Вот что гласит наука. И этого – держится масса ученых. Тут есть еще следы затворничества. От этого-то и мало популяризации истинной науки. Уверен, что дело со временем изменится, но это будет еще не скоро, многое до того изменится – раньше, много до той поры должно пропасть суеверий.

Итак, современная наука отвергла гипотезу духов не потому, что боится ее, не из-за ее бойкости, а от того, что спириты хоть и ставят ее, но ничем не доказывают, не связывают с готовым уже запасом знаний, стройность развития которых такова, что лозунгом наук стало понятие о единстве сил природы.

Прямо противоположна гипотезе спиритов гипотеза обмана, по которой причиною спиритических явлений служит обман, производимый медиумами в сеансах. Сами спириты помогают распространению этой гипотезы, потому что окружают медиума мистическою обстановкой: темнотою, полутьмою, удаляют, когда вздумается, наблюдателей, в особенности не доверяющих спиритизму, – считают спиритические явления капризными, редкими, трудно уловимыми, так сказать духовными. Ученый любит капризные явления, редкости – уники. Он стремится проникнуть в их тайну и бережно до поры до времени сам блюдет ее, ревниво закрывает от других, пока не добьется ее раскрытия.8

По гипотезе обмана объясняли стуки снарядом, спрятанным под платьем медиума, или движением, нарочно производимым каким-либо другим образом, например трением рук о прикасающиеся предметы или движением стула или стола по полу и т. п. Это кажется иным очень пошлым, чересчур обыденным, оттого ненаучным. Надо заметить, однако, что наука не прихотлива – ничем не брезгует. Снятие фотографических портретов с духов умерших объяснилось подлогом, производимым фотографом, снимающим на одну пластинку двукратные изображения. Звон колокольчика, появление рук и целых человеческих фигур, по этой гипотезе, есть дело такой же ловкости, какою отличаются фокусы и тому подобные магические представления. Существование этой гипотезы основывается на множестве общеизвестных фактов, когда спиритические медиумы были изловлены в обмане. Известны, вероятно, вам многие процессы, в которых обман медиумов был изобличен на суде.

Гипотеза обмана выводит из себя спиритов; они говорят: «Да, мы видим, мы свидетельствуем, что обмана нет, мы сами следим за медиумами, мы также не упускаем из виду возможности обмана; но его нет в тех медиумических явлениях, которые мы описываем, хотя обман и возможен в сеансах». Просят обыкновенно указать – да как же делается то-то и то-то? Требуют на то доказательств. Забывая, что сами должны доказывать, – они становятся обвинителями. Те же из спиритов, которые действовали на каком-либо ученом поприще, обыкновенно при этом прибавляют: «Ведь верите же вы тому, что я открыл то-то и то-то, хотя сами этого не поверяли; отчего же вы не верите тому, что я утверждаю на этот раз?» При этом смешивается признание факта и объяснение, ему придаваемое. Факт может быть совершенно верен, т. е. стуки могут быть, стол может качаться и подниматься, и это спирит, верящий духам, рассказывает совершенно точно; но из этого, однако, вовсе не следует, чтобы верно было и то его заключение, что обмана нет, что спиритические явления составляют научную новость. Утверждают, что обманывает медиум стучащий, медиум-фотограф или братья Эдди или Уильямс, а не те ученые, которые описывают виденное. Эти только не видят обмана. Требуют доверия к умозаключению, а выставляется на вид недоверие к свидетельству чувств. В среде ученых есть обычай вовсе не говорить об обмане – и этот обычай блюдется строго. Ведь наука – поприще свободное, ведь никто не толкает на него, зачем же обманывать или подозревать обман в свободном деятеле. Но бывает и здесь обман. Однако ученые сами были чаще всего жертвами обмана, и никто этого им в порок не ставит и ставить не должен. Медиумов между учеными никого неизвестно. Неужели и на медиумов перенести привилегию ученых?

Допускают гипотезу обмана чаще всего только потому, что она проста, и к обстановке спиритизма совершенно подходит, не требует натяжек, словом, естественна.

Спириты приводят два возражения против гипотезы обмана. Это – личный опыт и существование медиумов, которые за сеансы денег не берут. О личных опытах много писано. Есть показания совершенно достоверные, но тогда много – что столы двигались, да слышны стуки, а это за спиритизм не говорит, ведь каждый может то же сделать; другое же подходит под шестую гипотезу, о которой дальше. Что же касается до вольнопрактикующих медиумов, то вспомните только лиц, каждому из вас известных, которые любят лечить, с апломбом спорят подчас с медиками; есть истинные любители лганья, есть ведь и такие, которые если чему-нибудь поверили, так поверят уж нацело, всей натурой, так отчего же не стать и медиумом? А главное то: разве не лестно быть посредником между сим и тем миром? Читайте, кроме того, Диксона – он умеет все это рассказать. В его сочинении «Духовные жены» дело спиритизма и тому подобных суеверий написано в образах. Тут они-то и нужны, в них виднее правдивость доказательств, будто бы отвергающих гипотезу обмана.

Как бы для противовеса двум общим доказательствам, часто приводимым спиритами противу гипотезы обмана, можно привести для ее подтверждения два общих соображения. Во-первых, замечательна безвредность медиумических опытов для испытывающих медиумическую силу, для зрителей. Исследование незнаемых сил природы, а тем паче производимое людьми малосведущими, весьма часто приводило к неудобствам, несчастьям и т. п. Ведь силы природы лишены людской деликатности, осторожности: медикам часто достается терпеть от больных, сколько знаменитых химиков – об одном глазе, сколько пострадало и сильнее. От громовых искр, от взрывов при опытах – погибло немало жертв науки. На представлениях фокусников этого не бывает. Не слышно этого и про медиумические сеансы. А дело здесь, говорят, идет о духах. Они вдруг оказываются такими же деликатными, как и живые люди; они как будто боятся привлечь суд, публику, полицию. В самом деле, на медиумических сеансах дело делается прилично, осторожно. Вынут платок, дернут его, возьмут кольцо и возвратят, материя, говорят, творится – дарят ее, но не пропадает, не рвется; слышны удары, но не очень громкие, а когда в сеансе дамы, тогда не гадают о числе прожитых лет. Да и совершается-то все на сеансах ожидаемое, редко бывают сюрпризы. Не таковы неведомые силы природы, они не деликатничают с дамой, действуют нежданно.

Другим общим соображением, подтверждающим тождество медиумов с фокусниками, служит специальность медиумов. Там и тут нужно определенное лицо, знающее нечто в совершенстве. У иного медиума дело делается пред занавеской, и из-за нее вылетает колокольчик, у других этого не выходит, а для убеждения в правдивости требуется темнота и связывание, третьи искусились над подбрасыванием столов незаметным образом, четвертые умеют незаметно брызгать слюнями. Точь в точь, как иные фокусники показывают опыты с картами и голубями, другие с монетами и шляпами и т. д. Да не будет это сравнение в обиду господ фокусников. Они, впрочем, поняли, что спиритические медиумы их соперники, могущие с гипотезою о духах отвлекать от истинных, честных фокусников их зрителей, и потому всюду ведут открытую войну с медиумами, сами показывают все, что выделывают медиумы. У иных, например, отлично столы подбрасываются, просто летают неведомо как. Но, кажется, что фокусники не дошли еще до всего, – и это их сердит.9

Очень характерно, что одна дама, забыл только имя, – слышал в Англии, – сперва показывала фокусы, а потом стала медиумом. Спириты не только ей верят, они даже говорят по этому поводу, что есть много фокусников, которые все делают медиумическими силами, только это скрывают, зная всеобщее предубеждение против медиумизма.

Для гипотез органической, механической и магнитной нет точных научных доказательств, есть, однако, возможность; для гипотезы обмана – есть доказательства юридические, одни возможно точные здесь. Для гипотезы спиритов нет никаких доказательств, мало и для шестой гипотезы о самообмане, галлюцинации, экстазе верования, предвзятой идее и тому подобных понятиях. Согласно ей иных спиритических явлений нет вовсе, а они только кажутся тем, кто их ждет. Так, описывая сеанс с Юмом, Суворин пишет: «Дамы вообще любят преувеличивать вещи; холод, чувствуемый на поверхности рук, я приписываю чисто воображению, обману чувств, который в подобных сеансах, по моему мнению, играет весьма значительную роль. В этом всего легче было убедиться на моих соседках, из которых одна… постоянно бралась за лицо свое и говорила, что чувствует к нему прикосновение чьих-то пальцев». Эта гипотеза субъективна и при современных приемах науки не может быть обставлена надлежащими прямыми доказательствами, потому что, по сущности, представляет абстракт, а мы еще не умеем доказывать их объективно.10

Скажите соседке Суворина, что ее никто не трогал. Она с полным правом будет утверждать противное. Она могла видеть того самого духа, который трогал ее, – другие только не видали, и вы ее ничем не уверите, что духа не было. Она, пожалуй, вас же будет еще жалеть, что ваша натура настолько груба, что духовного видеть не может.

На гипотезу самообмана могут с одинаковым правом опереться как те, которые признают спиритизм, так и те, которые, его отвергают. Недавно Н. П. Вагнер утверждал, что нечто, виденное мною в медиумическом сеансе, было моею галлюцинациею, зависящею будто бы от предвзятой моей идеи на счет того, что медиумических явлений не существует. Оставаясь на подобном поле, легко впасть в тот род идей, по которому внешнего мира не существует, он только представляется нашему уму. Замечу, однако, что гипотеза самообмана почти не имеет веса при наблюдении данного явления сразу многими наблюдателями, а особенно при наблюдении с помощью приборов, которые, преобразуя известное явление, дают некоторое другое, оставляющее след.

Естествоиспытатели стараются всегда обставить свои наблюдения и опыты такими условиями, уменьшающими шанс самообмана. Я не стану более возвращаться к гипотезе самообмана. За нее есть авторитеты, но для практики изложения она неудобна. Одно видоизменение этой гипотезы, однако, может применяться. Предубеждение, экстаз, и это, несомненно, могут помрачать не глаза, а разум. Это может быть показано с очевидностью. Немало этому видим примеров в развитии спиритизма и у нас.11

Итак, есть спиритические явления и шесть родов гипотез, их объясняющих. Хотя спириты тесно связали свою гипотезу с самым существованием спиритических фактов, утверждая, что видевшие спиритические явления не могут подыскать ничего лучше их объясняющего, чем гипотеза духов, однако, разбирая спиритизм вообще, должно ясно отличать факты от гипотез. Спиритическая гипотеза может быть совершенно неверною, а спиритические факты могут быть самостоятельны, не зависеть ни от обмана, ни от самообмана, происходить, например, от нервных токов или согласно гипотезе органической или механической. Можно восставать, бороться против гипотезы, но мириться с фактами; но можно также быть спиритом по духу и не признавать спиритических фактов; есть и долго еще будут люди, верящие в чертей и отвергающие спиритические факты.

Отлично выставлено подобное положение вопроса о спиритизме г-ном Достоевским в его № 1 «Дневника». Когда же рассматривается спиритизм, с чьей бы ни было стороны, – нельзя избежать связи между фактами и их объяснением. Допустим, что все эти факты – обман или самообман, должно отвергнуть самые факты, как реальные. Допустим духов, способных принимать материальные формы, производить стук и другое движение материи (стола, колокольчика и т. п.), – должно исключить самообман и обман. Можно притом думать, что одни явления действительны, другие кажущиеся, третьи обманные, четвертые физические, что есть и органические и т. д. Констатировать факт как медиумический, не значит просто описать виденное и признать одну из четырех первых гипотез, а значит непременно отвергнуть две последние. Следовательно, рассматривая спиритизм, необходимо вдаться в поле гипотез: одни отвергнуть, другие признать; иначе нет и рассмотрения.

Предлагая в мае прошлого года в Физическом обществе учреждение Комиссии для рассмотрения спиритических явлений, я был проникнут этими последними мыслями. Желание комиссии при учреждении состояло именно в том, чтобы снять со спиритизма путем исследования печать таинственности, выделить, коли найдутся, между медиумическими явлениями не подложные, такие, которые достойны дальнейшего исследования ученых при современном состоянии науки. Первое подробное, со всеми мотивами, известие об учреждении комиссии дал в газетах Александр Николаевич Аксаков, напечатавший целиком мое заявление, сделанное в Физическом обществе. Двенадцать членов этого общества, образовавшие комиссию, не были спиритами ни со стороны фактической, ни со стороны гипотезы, т. е. фактов они не видели или видели мало, многие из них им казались подозрительными; в спиритическую же гипотезу никто не верил. Путь, который был избран комиссиею для достижения своей цели, состоял в том, что пригласили (на то было уже предварительное согласие) трех всем известных представителей у нас спиритизма, г-д Аксакова, Бутлерова и Вагнера, показать пред лицом комиссии те спиритические явления, которые они считают за несомненные.12 Они рекомендовали обратиться к медиумам. А. Н. Аксаков обещал доставить таких лиц. Должно было думать, что в явлениях, которые будут производимы медиумами пред лицом комиссии, не будет подложных, не будет и тени возможности для подлога; что спириты сами позаботятся устранить всякий повод к допущению гипотезы обмана и самообмана; что они позаботятся облегчить расследование спиритических явлений, освещение их со всех сторон, нужное для рассмотрения. Мы собрались не смотреть, а рассмотреть медиумические явления, и эту цель свою выразили кратко в названии комиссии. Различие рассмотрения от простого смотра, конечно, каждому понятно.

В прошлой публичной лекции, бывшей в декабре 1875 г., я имел честь изложить результаты четырех сеансов с медиумами Петти, привезенными г-ном Аксаковым из Нью-Кэстля. В их присутствии происходили так называемые медиумические явления. Напрасно думают многие, что явлений, называемых медиумическими, совсем не было; правда, что они неоднократно, против ожиданий, не совершались; но были случаи, что они и происходили: вылетел колокольчик из-за занавески, было слышно шуршание как бы по бумаге, и медиум прямо говорил, что это дело духов, какого-то Чико, присутствующего около медиумов, Уильяма и Джозефа; было перемещение клетки, звон в ней колокольчика; являлись капли на бумаге, положенной на стол перед медиумом, утверждавшим, что эти капли произведены не им, что это есть медиумическое явление – значит материализация. Явления эти, по свидетельству наших спиритов, повторялись не только у нас, но и у них в домашних сеансах и составляют пример медиумических, достойных изучения.

Из всего виденного комиссиею у братьев Петти не оказалось, однако, при рассмотрении ни одного факта, требующего для своего объяснения какой-либо из вышеприведенных четырех первых гипотез.

Представьте себе положение людей, которым обещают показать нечто новое, интересное, положим, хоть медиумический свет, а показывают зажженную свечу и говорят: «Да это-то и есть то, что мы считаем новым, достойным изучения, особого внимания». Все до одного так называемые спиритические факты у Петти оказались притом делом не хитрым, потому что самые простые меры, принятые на первый раз комиссиею, изобличили природу каждого из фактов, считаемых за медиумические. Не стану повторять того, что сообщил в прошлом публичном чтении, и прямо скажу, что братья Петти оправдали пятую гипотезу и признаны были комиссиею обманщиками.

 

Копия из рукописи Д. И. Менделеева «Материалы для суждения о спиритизме». 1876 г.

«…Я решился бороться против суеверия… Тут я много действовал… Мое хорошо высказано в публич[ных] лекциях 15 декабря 1875[г.] и 24 и 25 апр[еля] 1876 г., особенно в последней. Противу профессорского авторитета – следовало действовать профессорам же. Результат должный: бросили спир[итизм]. Не каюсь, хлопотал много».

 

Поджигателя не видели с факелом в руках, а поджигателем признали. Таков суд современности, приговор – дело совести.

Но это не должно было бросить тени на остальных медиумов; остальные могли быть совершенно свободны от обмана. Медиумов братьев Петти должно было признать обманщиками, но из этого не следовало, что и все медиумы таковы; подобно тому, как в каждом сословии, в каждой профессии есть честные люди и обманщики. Одно только надо было признать, сверх пятой гипотезы, что наши спириты очевидный обман не видят. Они не стремились облегчить дело разъяснения, а требовали сеансов или в совершенной темноте, или в полутьме, требовали завода музыкального ящика, звуки которого мешали уху руководить наблюдателей в темноте; они прямо выставляли, как доказательства действительного существования спиритических явлений, производимых братьями Петти, такие как бы научные факты, которые этого характера вовсе не имеют; так, например, за доказательство того, что капли, являвшиеся перед одним из братьев Петти, не образованы слюною этого последнего, они выставили то обстоятельство, что под микроскопом в этих каплях не оказалось слюнных телец, как будто бы слюнные тельца составляют всегдашнюю принадлежность выделений слюнных желез. Мало того, вскоре после моего декабрьского публичного чтения, в котором я старался воздержаться от всякого личного суждения, читал протоколы, они перешли к обвинению всей комиссии в предвзятом предубеждении против медиумизма и на этом основании затем свой отказ в содействии. Дело превратилось из научного исследования, могущего привести к разъяснению, в борьбу убеждений. Не мы тому виною. Не мы начали дело порицания по газетам и журналам. Иль было молчать? Того хотели и прямо говорили: «Ничего не видели, – ну и молчите». Не стану я здесь полемизировать – дело сложно и мало содержательно. Перейду к существу дальнейших дел комиссии. Однако для ясности сделаю некоторое отступление.

 

Отто фон Герике. Гравюра XVII в.

 

Представим себе, что некто явился бы с изобретением новой машины и стал бы утверждать про нее, что никакой затраты не только в денежном, но и в физическом смысле она не требует. Взялись бы иные ее исследовать и не заметили бы тех затрат, стали бы на сторону изобретателя и подняли бы курс утверждаемого. Но сколько бы таких лиц ни было, в науку не взошло бы утверждаемое изобретателем и его последователями, пока они этого не доказали бы чем-нибудь другим, кроме своих заверений, пока они не опровергли бы существующего в науке, не объяснили бы причины общего заблуждения. Это потому, что в науке твердо стоит, основанное на множестве фактов, то представление, что работа не может образоваться иначе, как при затрате какого-либо другого рода движения, какой-либо другой работы, в физическом смысле. Но может быть утверждаемое наукой не верно? Ведь есть же прогресс в науке; есть же эпохи, когда признаются в науке за истину положения неверные. Таково ли или нет положение вопроса о сохранении сил, – это, наверное, решил бы спор между последователями изобретателя и теми, которые держатся обычного, утвердившегося в науке представления; первые были бы в одном лагере, вторые – в другом. Таков обычный путь научного прогресса. В старину противники вели бы силлогистический спор, они только и делали бы, что упрекали бы друг друга в предубеждении, в предвзятой идее, в нелогичности ее хода, писали бы и все бы писали. Вот тогда-то, когда господствовал подобный прием в разборе явлений, тогда-то и жили твердо ложные учения и суеверия, не подвигалось научное знание вперед. Ныне же, вот лет уже 200, действуют иначе; предмет научного спора в науках стараются обследовать фактически: в истории – по документам, в филологии – по живым и мертвым языкам, в опытах науки – на опыте. При этом главная работа выпадает, конечно, на долю тех, кто утверждает нечто новое. Они всеми силами стремятся доказывать утверждаемое на опыте тем, которые отвергают. Они вызывают, они рады испытанию, – к тому побуждает их сила убеждения. Проповедники новых идей относятся к недоверию с признательностью, потому что, если они убеждены в истине, они тем большую получат славу, когда покажут справедливость утверждаемого ими на опыте, пред лицом людей, не верящих новому открытию. И вот наши изобретатели предстают во всеоружии пред лицом людей, готовых видеть, но готовых и сомневаться. Изобретателя вызывали. Они заверяли. Им говорят: «Покажите». Согласились, стали показывать и сами видят, выходит неладно, ничего не показывается, и те, кто взялись смотреть, не видят ничего нового. Представьте же теперь далее, что изобретатель и все последователи его взяли бы, да и бросили все дело, сказали: не хочу, добирайтесь сами. Вот это и вышло затем в комиссии с нашими изобретателями новой системы научных мостов. Разве Отто Герике отказался бы от опыта, когда бы кто-либо стал утверждать, что его два магдебургских полушария, из которых выкачан воздух, удерживаются между собою не воздушным движением, а при помощи подлога, хотя бы, например, склеивания. Он был необычайно рад этому: это предубеждение против возможности действия воздушного давления на полушария было для него чрезвычайно полезно; он с радостью встретил лиц, которые сомневались, ибо ему легко было доказать их ошибку и справедливость того, что он не склеивает полушарий, что не клей и ни другой какой-либо способ скрепления, а воздушное давление составляет силу, удерживающую магдебургские полушария друг с другом с такою крепостью, что потребовалось двадцать лошадей для того, чтобы разорвать два между собой сложенные, необыкновенно большие, им нарочно приготовленные полушария, из которых был выкачан воздух. Герике сделал свой опыт на площади – созвал всех смотреть.

Таким понимали мы и положение наших спиритов; им представился случай доказать пред лицом неверящих не только справедливость спиритических фактов, но и верность спиритической гипотезы. Мы думали, что спириты приготовили для нас что-либо разительное, несомненное, изгоняющее сомнение с очевидностью. Таковы были, в самом деле, и первые шаги спиритов в комиссии. Они охотно пошли на дело исследования. Они уже устранили Петти, медиумов, оказавшихся обманщиками, доставили затем следующего сильного медиума, обещали целый десяток, требовали много, много времени для наблюдений. Судите сами: вот что заявляет от 2 января 1876 г. Александр Николаевич Аксаков, извещая комиссию о прибытии нового медиума.

«Велись переговоры с одною частною особою, известною в лондонских кружках по своим медиумическим способностям. Эта особа есть та самая дама, с которою были произведены опыты Круксом, описанные им в его статьях и приведенные на с. 128 брошюры “Спиритизм и наука”: “Эта дама не медиум по профессии, она согласна, однако же, ради исследования, предложить свои услуги всякому человеку науки, мною (пишет Крукс) ей представленному”. Такой отзыв г-жа Клайер оправдала, – продолжает Аксаков, – изъявив согласие приехать сюда, чтобы предложить свои услуги комиссии».

Следовательно, Крукс ей рекомендовал поездку сюда. Далее г-н Аксаков пишет:

«Специальность г-жи Клайер составляют сеансы за столом при свете. Обычные явления при этом: движения стола и других предметов при прикосновении и без прикосновения, изменение тяжести предметов, стуки в столе, полу и других частях комнаты, а через них и весь ряд диалогических явлений. Медиумизм г-жи Клайер совершенно подходил, сколько я могу судить (пишет Аксаков) по личному опыту, для испытаний манометрического стола. Произведенный с нею Круксом опыт инструментального констатирования объективности звуковых медиумических явлений едва ли не первый, удавшийся в этом роде; имею основание думать, что Комиссия не упустит настоящий случай, чтобы повторить его».

Итак, дама, г-жа Клайер, явившаяся теперь как медиум перед комиссиею для показания медиумических явлений, не есть наемный, профессиональный медиум, а есть любительница истины, ради ее достижения прибывшая к нам из Англии. Ничего лучшего нельзя было ожидать. Мы не думали допускать дам, – но на этот раз приняли. Не могло и быть в мыслях, что здесь будет подлог; нельзя было и думать, что обстановка сеансов будет подобна той, какая была у братьев Петти. Надо было ожидать, как и пишет г-н Аксаков, что дело исследований с г-жою Клайер пойдет весьма легко и верно, что приборы могут быть применены как бесстрастные указатели. Комиссия и занялась приборами. Первое, что нужно было сделать в этом отношении, это исследовать природу тех движений стола, которые происходят в присутствии медиума. Для этой цели в комиссии устроено было уже несколько столов, предполагалось устройство и разных других. Таковы, например, стол манометрический и стол с косыми ножками или пирамидальный.

Манометрический стол имеет вид обыкновенного, небольшого ломберного стола на 4 прямых ножках; неподвижная, приделанная к ножкам, столешница у него имеется только по краям в виде двух узких полосок; между этими полосками кладется подвижная столешница, на которую предполагается помещать руки присутствующих. Между этою подвижною частью столешницы, покрытою сукном, и столом нет прямого сообщения, а столешница давит, при помощи косых брусков, под нею прикрепленных, на резиновые трубки, наполненные жидкостью, так что всякое давление, производимое на подвижную часть столешницы, передается, прежде чем столу, жидкости, заключающейся в трубках. От этих резиновых трубок, принимающих давление, производимое на столешницу, идут тонкие резиновые же трубки к стеклянным трубкам, или манометрам. Помещенные в другой комнате или вообще вдали от стола манометры эти указывают меру и направление давления, прилагаемого к столешнице. В стеклянных трубках манометров находится та же жидкость, как и в резиновых трубках. Когда на столешницу давить, резиновые трубки сдавливаются, и жидкость в стеклянных манометрах поднимается, и чем больше давление, производимое на подвижную часть столешницы, тем больше перемещение жидкости. Резиновые трубки так расположены, что сжимаются и при прямом и при боковом давлении, и притом в последнем случае сжимаются различные трубки, смотря по тому, в которую сторону направляется давление. Если мы станем двигать стол за ножку или за краевую неподвижную часть столешницы, жидкость не будет нисколько перемещаться, но всякое, даже слабое, давление, произведенное на подвижную часть столешницы, отражается в манометрах значительным перемещением жидкости. При помощи этого манометрического стола можно было производить исследование над давлением рук присутствующих. Таким образом, положение и движение жидкости в манометрах дает меру приложенного давления и направление бокового давления. Чувствительность прибора видна из того, что каждому дыханию лица, сидящего за столом, отвечает заметное колебание жидкости.

С этим манометрическим столом можно было ожидать демонстрации и в пользу и против спиритизма. В пользу медиумизма могли служить, конечно, все те случаи скольжения стола по полу, при которых устранена возможность присутствующим касаться чего-либо другого, кроме подвижной части столешницы. Если в этом условии стол сдвинулся бы со своего места вбок и манометры не дали бы показания, или дали бы противоположное тому, которое отвечает давлению рук, производящему движение стола, должно было бы признать существование некоторой другой причины, кроме мускульной силы, производящей столодвижение. Только такой опыт был бы против допущения особой медиумической силы, когда бы стол в медиумическом сеансе двинулся и манометры при этом дали некоторое показание, а затем если бы произвести такое же показание манометров искусственным давлением (гирями, пружинами, руками) на столешницу, и стол опять бы также двинулся, как в присутствии медиума. Значит, манометрический стол давал бесконечное число шансов за спиритизм и только один шанс против него.

Хотя спириты и утверждают, что из 8 лиц есть один медиум в большей или меньшей мере, я в своих предварительных опытах с манометрическим столом перепробовал 15 лиц, и ни при одном не произошло никакого движения, отвечающего спиритическим понятиям. Весьма было бы поучительно, если бы пред лицом комиссии с манометрическим столом, при надлежащих предосторожностях, совершилось бы движение, необъяснимое мускульным давлением. При устройстве манометрического стола была еще и та мысль, что должно исследовать преимущественно столодвижение, как тот род спиритических опытов, который чаще всего практикуется, легче всего воспроизводится и который объясняется, помимо спиритических представлений, прямым, хотя иногда и не произвольным, мускульным движением и давлением рук на столешницу. Следовательно, манометрический стол был устроен для того, чтобы показать, есть или нет повод объяснять, обычное в медиумических сеансах скольжение стола по полу чем-либо другим, кроме мускульного действия, сознательного или бессознательного, – это все равно. Идя понемногу, можно было надеяться дойти до чего-нибудь. Пришлось бы, может быть, дальше что-либо изменить в конструкции прибора, но на первый раз можно было и так ждать результатов за или против.

И вот сели раз в комиссии с г-жою Клайер за манометрический стол тотчас после того, как простой столик и скользил, и качался, и подскакивал. Это указывало на заряд медиумической силы. С нашим столом никаких движений не было. А потом – сколько раз ни просили посидеть за манометрическим столом – все получали отказ: «Нет, станем сидеть за обыкновенным столиком», – говорили нам.

Взяли, наконец, свидетели-спириты стол к себе, говорят: «Попробуем дома, тогда сядем». Взяли, а там и отказались от всяких заседаний, говорят: «Вы подозреваете обман, а наш медиум выше подозрений». Мало того. Теперь пишут – манометрический стол у них качается, о том печатают. Да забывают, что он и не назначен для исследования качаний, подъемов и тому подобных медиумических явлений. Для этой цели был устроен другой стол, а именно стол с косыми, расходящимися в рознь ножками. Устроил его профессор Петров. Столешница его без закраины и прямо переходит в подстольник, наклоненный так, что между ним и столешницею образуется тупой угол, значит верх стола подобен дну ящика. В таком же направлении, как подстолье или обвязка к столешнице, идут и 4 ножки, так что получается стол пирамидальный, паукообразной формы. Ножкам придан такой уклон, что усилие рук, приложенное на столешницу, как бы оно велико ни было, не может заставить стол ни приподняться, ни наклониться. С обыкновенным столом это легко делается. Отсутствие закраины и наклонная форма подстольника делают сверх того невозможным намеренное или ненамеренное захватывание этого стола за край, а отдаленное положение ножек от лиц, сидящих перед столом, не позволяет незаметно подвести ногу сидящего под ножку стола. Такой стол с косыми ножками был, однако, настолько легок, что его легко можно было качать рукой, взявшись за ножку стола; весь вес стола был не больше многих из тех столов, которые, по описаниям спиритов, приводятся в движение спиритическими силами в присутствии медиумов, а именно менее 11 кг. Следовательно, если бы существовала некоторая медиумическая сила, действующая иным образом, чем мускулы рук и ног медиума, то этот стол с косыми ножками мог бы качаться и подниматься. Если же столодвижение в медиумических сеансах есть результат давления рук и мускульных их движений, то и медиум не поднимет стола, держа руки на его поверхности. Однако скольжению этого стола по полу ничто не препятствовало. В этом отношении он равен обыкновенному столу. Положивши руки на такой стол, легко заставить его двигаться по полу.

В три вечера не раз садилась г-жа Клайер за этот пирамидальный стол, стояла даже за ним. Он двигаться двигался по полу, но медиумических качаний и подъемов не выполнял. И надо было записывать в протоколы, что ползал стол этот по полу. И записано. Там и объяснений никаких не дано, а вам, конечно, и без них ясно, что движения по полу этого стола медиумической силы не показывают. «Да зачем же записывали?» – спросите вы. Да свидетели видели в этом спиритическую манифестацию и записи желали. Для них не подлежало сомнению, что мисс Клайер не двигала стола, что он скользил действием медиумической силы. Это записать было и полезно.

В том-то и дело, что стол – назначенный для изучения скольжения – не скользит, а стол, препятствующий поднятию, – не поднимается. Так и следовало быть в смысле гипотезы обмана. Когда брали стол, назначенный для чашки чаю или для подсвечника и который к медиумическим сеансам не подготовлен, – тот и скользит, и качается, и взлетает, – все делает. Подумаете вы, может быть, что устройство наших столов, качество их устраняло приложение к ним медиумической силы – ну не проводили они тока медиумического – что ли. Нет, это предположение не годится к делу. Стол манометрический не скользил, а пишут, что качался13, стол пирамидальный не качался, а скользил под руками медиума. Следовательно, медиумическая сила прилагаться могла.

Что же касается обыкновенного столика, тот не только скользил – это-то у каждого сделается, – при доброй воле или от остатка, – тот и качался и взлетал. Качания – ничего против приложения мускульной силы, в пользу спиритизма, не говорят. Столики, подобные употребленным в наших сеансах, легко качать и от себя, и к себе, и набок. «Так зачем же брали такие?» – спросите, быть может, вы. Да, помилуйте, мы это-то все время и говорили и медиуму и его свидетелям; говорили: «Садитесь за приготовленные столы и другие приборы». – «Нет, – говорят они, – необходимо сидеть за простым столом, за приборы рано». Мы ждали. Аксаков и свой столик привез для этой цели. Столик как столик, на 4 ножках. Качать его можно. Он и качался, и требовали, чтобы все это точно было записано в протоколы. И подниматься на всех ножках вверх – столики поднимались. Это как же? Да попробуйте, вытяните вашу ногу и поставьте на ее носок одну ножку столика, и руки положите на столешницу. И у вас тоже будут поднятия стола. «Да ведь ногу-то под ножкой стола видно, ведь так нельзя?» – подумаете. Нет, не будет видно, если кругом сидят, да еще около ножки юбка, да заставят приблизиться, а сбоку попросят не смотреть. «А зачем вы не смотрели, зачем не видели?» Нет, видели: подлинно своими глазами. Н. А. Гезехус видел ножку мисс Клайер под ножкой столика г-на Аксакова. Вот и все опыты с мисс Клайер.

Вам бы, скажете дальше, уж коли на то пошло, надобно было доказать подлинно. Подумайте сами и увидите, что возможность была, но были и трудности. Первое – дама с интересом к науке, для нас же из Англии и приехала; второе – да ведь и то пишут, что мы взяли на себя роль следователей, оно хоть и не обидно, а все же как-то неловко, потом, третье, – надо было найти подходящий случай. А тут-то и сказали нам, что мы пристрастны и подозреваем даму, что ее от нас берут, не хотят таких исследований спиритизма.

Тем и дело кончилось. Изобретатели моста отказались доказывать утверждаемое. Думайте, дескать, как знаете. Теперь, что бы там ни было, одного спириты сказать не могут, что их фактов боится наука, что от того-то никто и не хочет их изучать. Эта часть – покрова таинственности – навсегда свалилась в Лету.14

После четырех заседаний Комиссии, в которых присутствовала г-жа Клайер, свидетели-спириты вначале приостановили, а затем и вовсе прекратили свое содействие комиссии и удалили медиума. Не стану вступать здесь в прения со свидетелями по поводу мотивов их отказов, не буду излагать и тех результатов, которых достигла комиссия, окончившая свои занятия вскоре после отказа свидетелей. Первого я не делаю потому, что не хочу утруждать вашего внимания всеми теми мелочами и силлогистическими построениями, на которых основываются отказы свидетелей. Второго же я не делаю по той причине, что в газете «Голос» вы, вероятно, уже читали заключительное заявление от комиссии, учрежденной для рассмотрения медиумических явлений; оно появилось в № 85, от 25 марта. Заключительные слова нашего приговора вы, может быть, и помните: «Спиритические явления происходят от бессознательных движений или от сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие». Все мельчайшие подробности дела, т. е. протоколы и их приложения, вы узнаете затем из книги, которая уже печатается и скоро выйдет. Там будут и заметки на заявления г-д свидетелей-спиритов, которые поместили уже в газетах мотивы своих отказов и кой-какие другие статьи. Зачем мне нарушать интерес книги, тем более что выручка с нее пойдет на устройство аэростата, назначенного для изучения метеорологических явлений верхних слоев атмосферы.

Вместо этого я хочу обратить ваше внимание на то, как отнеслась наша литература к спиритическому движению.

Кажется, не было ни одного органа литературы, который бы не отозвался, так или иначе, о спиритизме. В массе взятая, вся литература в совокупности была против спиритизма; да оно и понятно, потому что между литературой и наукой, по существу, нет различия; истине служат с одинаковым правом и искусство, и наука, и литература, и суд, и школа, хотя для того средства и приемы у них различны. Но при этом однообразии общего направления проявились в литературе и характерные особенности, – я не хочу говорить здесь о тех немногих, почти единичных литературных заявлениях, которые были прямо в пользу спиритизма; мне хочется только сказать о том оттенке, изменении, которое легко заметить в суждениях многих литераторов о спиритизме, изменении, происшедшем в самое последнее время.

Когда явился в Петербург Юм, к нему отнеслись с одной насмешкой; над спиритическими сеансами шутили, думали, что это просто забава и больше ничего. Тогда еще не знали, что спиритизму сочувствуют у нас и некоторые ученые. Когда же узнали, что за спиритизм профессора – Бутлеров и затем Вагнер, оттенок мнений переменился. Имя г-на Бутлерова пользуется заслуженною доброю известностью не только в небольшом кружке русских ученых, но и среди ученых всего мира, потому что его труды получили обширную известность вследствие их отчетливости и ясного, совершенно определенного и передового направления. В литературе стали появляться тогда отзывы, носящие переходный характер, оттенок сомнения, вопросы. Достаточно упомянуть в этом отношении талантливый фельетон г-на Суворина, или «Незнакомца», в «С.-Петербургских ведомостях» за 1872 г.; он появился и в его «Очерках и картинах», во 2-м томе. Суворин видит, что многие явления, признаваемые спиритами, происходят от самообмана, он подсмеивается над спиритами, говорит, что в спиритизме видит «залог тишины и спокойствия», но ничего определенного о спиритизме не высказывает, перед ученым мнением – молчит, он следует приглашению и просто-напросто констатирует факты и никакого о них твердого мнения не высказывает. Этого-то и желали бы спириты; им хочется, чтоб факты были констатированы, а что из этого вытечет, то подскажет затем няня, то готово у всякого: не отрицайте только фактов, а остальное – придет. Это увидели в фельетоне Суворина и неоднократно ставили ему в упрек. Вот он недавно взял издание «Нового времени», и как будто бы в ответ на справедливость упрека, в № от 1 марта появилась там статья «Спиритические подвиги», где констатируются спиритические факты без всякого к ним дальнейшего объяснения, кроме разве следующей прибавки редакции: «Мы оставляем за собою полную свободу мнений о спиритизме, распространение которого объясняем, прежде всего, отсутствием в обществе более живых и серьезных интересов». Это относится к 1 марта. Почитайте же теперь в том же «Новом времени», в № от 13 апреля, что приведено вслед за выпиской из статьи г-на Вагнера; там сказано: «Мы остаемся (да, так и написано «остаемся») при убеждении, что исследовать нужно не медиумические явления, а тех, кому эти явления представляются, и в особенности тех, кому они кажутся “мировыми вопросами”».

В промежуток времени от 1 марта до 13 апреля явилось заявление комиссии для рассмотрения медиумических явлений.

Г-н Достоевский в своем талантливом «Дневнике писателя», в январском номере, посвятил спиритизму несколько страниц и, подобно тому, как г-н Суворин в своем первом фельетоне, проходится на счет спиритизма, только берет дело поглубже, но все же с оттенком неуверенности. Так, например, на с. 29 он пишет: «Умный и достойный всякого постороннего уважения человек стоит, хмурит лоб и долго добивается: „Что же это такое?” Наконец машет рукой и уж готов отойти, но в публике хохот пуще и дело расширяется так, что адепт поневоле остается из самолюбия».

 

В. Г. Перов. Портрет писателя Федора Михайловича Достоевского. 1872 г.

 

Г-н Достоевский кладет на спиритизм отпечаток чертовщины; но оттенок сомнения и у него остается. Это было в феврале. Читайте теперь мартовский номер его «Дневника», появившийся к апрелю, где также говорится о спиритизме. Здесь вы не видите и тени сомнения; в первых строках написано: «Наш возникающий спиритизм, по-моему, грозит в будущем чрезвычайно опасным и скверным обособлением».

И здесь ясно, что труды комиссии оказали свое влияние на мнение литератора о спиритизме, хотя г-н Достоевский, как и многие другие, не очень сочувствует трудам комиссии, видит их недостатки и старается их выставить. За это ему можно бы сказать спасибо, если бы у него было поменьше «обособлений».

То же самое проявляется у г-на Боборыкина. Прочитайте его воскресный фельетон от 21 декабря 1875 г. В нем пишется о нападках отовсюду и из ученого мира на г-д Вагнера и Бутлерова, указывается на личности, проявившиеся в отношении к ним, на то, что г-н Боборыкин нигде не видит вражды между наукой и спиритическим учением; что противники медиумического направления стремятся поскорее заручиться настроением публики, что это прием не научный. Кстати сказать, он забыл должно быть про то, когда явились статьи Вагнера и Бутлерова. Словом, у г-на Боборыкина проявляется с ясностью беспристрастие к спиритизму и колкое отношение к противникам спиритизма. Вы, вероятно, читали затем, в последнее время, три статьи г-на Боборыкина в той же газете, озаглавленные «Ни взад – ни вперед», где ведется рассказ о сеансах с г-жою Клайер, о спиритизме вообще, о его литературе и пр. Теперь уже все сводится к сомнительности спиритических явлений и к ненаучности занятий спиритизмом. Переворот в литературном мнении и здесь очевиден. Но особенно он ясен в заключительных словах третьей статьи Боборыкина (30 марта 1876 г., «С.-Петербургские ведомости»). В ней говорится и о приговоре комиссии. Приводя ее слова: «Спиритическое учение есть суеверие», Боборыкин восклицает: «Мы это и без нее знали!!»

Попала весть о комиссии и за границу, благодаря «Journale de St.-Petersbourg» (30 марта). Там взглянули уже чересчур благоприятно на возможные плоды трудов комиссии.

Так, например, хроникер парижской газеты «Le Temps» (18 апреля 1876 г., н. ст.) сомневается даже в жизненности спиритизма, думает, что не поправится он от нанесенного удара. Это сказано чересчур. Что за дело суеверию до рассмотрения? Кто за него, явно там или тайно, – того не убеждает ничто. Мы думали, составляя наш отчет, о тех только, кто шатался, а поднимать мы не умеем.

А спириты, видно, поняли влияние литературы на судьбу их вопроса, заботились о том, чтобы у литераторов составилось личное мнение о спиритизме. Г-н Лесков в «Гражданине» от 29 февраля описывает, что его, г-на Боборыкина и г-на Достоевского пригласили к г-ну Аксакову для сеанса с г-жою Клайер. Раньше звали и многих других – пишущих. Лесков описывает этот сеанс, констатируя факты так, как это именно и желательно спиритам.

После того как комиссия заявила о результатах своих занятий с медиумами, – это она раз только и сделала – нигде еще не встретилось ничего подобного. Конечно, с 25 марта по сие время прошел только месяц, и медиум г-жа Клайер уже уехала, констатировать новых фактов, значит, не приходится, но тем не менее сомнение можно было бы заявить с большою и полною свободою. Писал, правда, г-н Вагнер, да что-то это не действует. Сомненья в результатах комиссии нет. Пусть осуждают комиссию, но ей верят. Через затворенные двери, помимо симпатий, истина взяла свое; и не заметили, как проникла она, как будто бы сами придумали то, что говорят.

Так, спокойно, но верно добывается правда. И доверие должно было родиться. Всякий поймет, что 12 членов комиссии не имели ровно никакого интереса ни скрывать медиумических фактов, ни составлять о них неосновательное мнение. Вот здесь-то и проявляется целесообразность учреждения комиссии. Внимание к спиритизму обязано участию в нем двух профессоров, двух ученых, имена которых русская литература знает и справедливо уважает. Комиссия учредилась для того, чтобы вместо обаяния имен действовать убеждением, очевидностью, рассмотрением медиумических явлений.

Если бы в комиссии произошли подлинные медиумические явления, их, конечно, выставили бы на вид15, но при этом постарались бы провести резкую границу между бездоказательною гипотезою о духах и естественными явлениями, так или иначе происходящими в присутствии медиумов. Если бы никакого из медиумических явлений не произошло в комиссии, – и это было бы уже гибелью спиритизма, в научном смысле, потому что в комиссии были медиумы, приглашенные самими спиритами. Но факты произошли, констатированы, только стало очевидно, что нет ей одного факта, из совершающихся в присутствии медиумов, требующего допущения новых незнаемых сил. Своим отказом спириты явно подкрепили справедливость наших заключений. Как они там ни станут поворачивать, дело-то всякий увидит.

Если бы некто стал утверждать, что в некотором общеизвестном растении находится – ну хоть хинин, многие, может быть, заинтересовались бы этим, ибо это было бы не лишено своего значения. Попробовали бы они добыть хинин из названного растения – не получили бы. Пригласили бы автора показать действительность присутствия хинина в этом растении. И представьте себе, что он согласился бы показать, но при всем старании не мог бы добыть хинина из растения в присутствии посторонних лиц. Всякий имел бы право сказать, что автор ошибся, и он сам должен был бы в том, наконец, признаться. Просто – в том сосуде, который употреблял автор при своих первых исследованиях, мог быть хинин, этого он не замечал, нашел и обрадовался, оповестил. Тогда он говорил правду, и теперь должен бы сказать правду. Но, милостивые государи, если бы он ошибся насчет хинина, вы ведь не стали бы думать, что он везде ошибался; можно ошибиться в постановке некоторого вопроса, в некотором исследовании, и это ничуть не касается других исследований, других постановок вопроса.

Так и в отношении наших ученых спиритов к медиумизму, несомненно, видна ошибка суждения, которая, однако, ничуть не касается до остальной деятельности их как ученых. Крукс проявил талант, открыв талий, изобретя радиометр – это тот самый прибор, который вращается от падения на него лучей теплоты – его вы теперь повсюду видите в окнах оптических магазинов. Но Крукс нехорошо экспериментировал в пользу спиритизма; он неудовлетворительно объяснил свой радиометр, полагая, что вращение происходит прямо от действия лучей. Это ему показали. Ведь и у Ньютона были ошибки.

При учреждении комиссии для рассмотрения медиумических явлений можно было думать, благодаря свидетельству ученых, что между множеством вздора, рассказываемого спиритами, есть там нечто своеобразное, особенное, достойное научного изучения, ну хоть бы нечто подобное той животно-магнетической жидкости, которую допускает Шевиллар, истекающей из пальцев медиума, когда происходят медиумические стуки. Ныне, я думаю, что ничего такого там нет. Тем не менее не отрицаю, что есть научный интерес в исследовании спиритизма только не для физиков, а для психиатров, которые уже стали вникать в то нервное состояние «транса», в которое впадают медиумы. И я думаю – они найдут средства, если займутся делом, отличить притворный транс от болезненного. Им будут интересны и те непроизвольные движения, которые играют огромную роль в так называемых спиритических сеансах, происходящих без медиумов, в домашних кружках, где двигаются столы, где ножка стола стучит и выстукивает буквы и ответы на предлагаемые вопросы. Найдут, может быть, иные некоторый научный интерес даже в том, подобном мании, отношении, которое проявляется у спиритов при обсуждении спиритизма.

Вы знаете, конечно, что существует уже целое учение о невменяемости многих человеческих действий, совершаемых под влиянием бессознательных впечатлений, ведущих иногда к действиям вредным. Невменяемость проповедуют часто, руководясь добытыми в психиатрии сведениями о мономании. Признаки чего-то подобного часто встречаются у людей науки. Они замечаются и у спиритов. Приведу один пример. В сеансах 25 и 27 ноября с г-жою Клайер за небольшим квадратным столом, доставленным г-ном Аксаковым, несколько раз этот столик наклонялся от медиума в противоположную сторону, когда руки медиума лежали плашмя на столе и когда другие лица, сидящие за столом, движения стола не производили. А. Н. Аксаков в своих частных заявлениях, поданных в комиссию, с особенною силою налегает на то обстоятельство, что комиссия не занесла в протоколы такого рода движений, замеченных ею, потому что он считает такие движения «невозможными» при обычных условиях, т. е. полагает, что нельзя наклонить столика от себя, держа руки на столешнице ближе ее середины. Но что чрезвычайно легко делается в действительности; просто, севши за стол и положив на него руки, всякому можно необычайно легко наклонить такой столик от себя; это я проделывал множество раз, и еще недавно, со столиком г-на Аксакова.

Вероятно, он сам даже не попробовал этого, и только вследствие того ему кажется такой факт сколько-нибудь говорящим в пользу медиумизма г-жи Клайер, а потому в том обстоятельстве, что во всех протоколах комиссии о направлении качаний стола не говорится особо, ему чудится пристрастное действие комиссии. А она записала и подъемы все счетом. На качанья же столика Аксакова не обратила особого внимания; просто сказано: качался – можно ли было думать, что и их сочтут за спиритическую манифестацию? Отчего же тогда не счесть за нее ну хоть чихание? Если б в качаниях столика видеть присутствие силы спиритов, то мы все – медиумы, потому что, держа руки на столе, можем качать столик г-на Аксакова во все стороны. Доказать это публично я готов на таких условиях: сбор – в пользу герцеговинцев, и если я не наклоню стол, как г-жа Клайер наклоняла в комиссии, то обяжусь ничего не печатать ни за, ни против медиумизма после того, как издам отчеты комиссии. Если же я наклоню, то требую от А. Н. Аксакова, чтоб он затем не печатал, ну хоть два-три года, ничего ни за, ни против16 спиритизма.

 

Планшетка для спиритических сеансов

 

Чтобы затем уяснить дальнейшее отношение науки к спиритизму, замечу прежде всего, что различие мнений о спиритизме не должно и даже не может служить поводом к научной полемике, подобно тому, как нет нужды вступать в полемику с д-ром Шепфером по поводу его лекции, читанной в Берлине и озаглавленной в русском переводе так: «Окончательные выводы науки: земля неподвижна». Шепфер, конечно, действует во имя успехов науки. А те, кто не возражает ему, а возражать могут, молчат по той же причине. Шепферу кажется неудовлетворительным существующее объяснение опытов Фуко, качаний маятника в воздухе и сжатия земли у полюсов. Для объяснения последнего он говорит, что на экваторе теплее, а у полюсов холоднее; он пишет далее: «…так как солнечный свет чрезвычайно ярок, то и размеры солнца должны казаться неизменными по величине на необычайно далеком расстоянии, и может быть, что солнце в действительности немногим разве больше того, как оно представляется нам вдали».

Люди науки привыкли с интересом читать творения, подобные произведению Шепфера. Подобное занятие составляет приятное развлечение и даже полезно, особенно для педагогов. И в мыслях ни у кого не будет обвинять или стеснять д-ра Шепфера. Он говорит свое по крайнему разумению, а остальных пред публикой не клеймит сразу – ретроградами и трусами. Те времена уже прошли, когда между приемами науки и суеверия не было никакого различия. Суеверие то бы не стерпело: «Молчи, – сказало бы, – нет логики» и тому подобное. Мой сотоварищ и друг П. Л. Чебышев отлично определяет научное значение исследований, говоря, что те из них имеют важное значение, которые попадут в элементарные курсы наук, в учебники, в руководства. Доводы Шепфера против движения земли, по крайней мере, теперь, скоро не попадут в учебники; не попадут туда и понятия спиритов.17 Но это не потому, что катехизис наук утвердился окончательно и не подлежит никакому дальнейшему изменению – всякий волен составлять какой угодно учебник, – а потому, что, при составлении руководства, нельзя обойти изложения важнейших доказательств; надо кратко и ясно выставить основные положения, нельзя только уличать, переливать из пустого в порожнее, необходимо опереться на что-нибудь прочное. А все незрелое тем и характеризуется, что не подлежит такого рода изложению. Таков и спиритизм.

Многие его адепты чрезвычайно часто заявляют, что они не держатся никаких гипотез для объяснения спиритических явлений, а тем более не имеют никаких теорий, объясняющих совокупность известного им, по отношению к спиритизму. Утверждая это, они отстаивают, однако, что есть некоторая новая сила, управляющая явлениями, называемыми спиритическими, что явления эти не объясняются известными поныне силами. Такое допущение может быть принято в науке только тогда, когда спиритами строго будет доказана для каждого спиритического явления невозможность его объяснения известными до сих пор силами и средствами; пока этого не сделано, в спиритизме нет существенного содержания для научного исследования, наука с полным правом станет не обращать никакого внимания на спиритизм.

В самом деле, помимо гипотез, вся литература спиритизма состоит из описания виденного и ничем не отличающегося от любого рассказа, в роде Габорио или Коллинза, нисколько до науки не относящегося, да малой доли явлений медико-физиологического характера. Для того, чтобы это показать еще раз, я сделаю краткий обзор известным до сих пор спиритическим явлениям. Скажу, какими они мне представляются ныне.

Первое место между медиумическими явлениями занимает столодвижение и сходные с ним движения различных других предметов, когда к ним прикасаются руки медиумов.18 Спиритами ни разу не было доказано, что такого рода явления происходят не от толчков вольных или невольных, сообщаемых ногами и руками, не от колебаний, происходящих в предметах, до которых касаются, не от механических напряжений, зарождающихся в предмете от суммы механических же сил, сообщенных ему прикасающимися живыми существами. Люди, совершенно верящие точности описания столодвижений, многократно показали возможность произведения этих и им подобных движений при помощи приложения мускульных сил лиц, сидящих за столом. Фарадей, знаменитый английский физик, а за ним и много других лиц, придумали немало опытов, ясно доказывающих существование незаметных для глаза и совершенно бессознательных сотрясений, результаты которых проявляются в ясно видимых механических перемещениях.

Приведу один опыт подобного рода. Он удается каждому и особых приспособлений не требует, легко повторяется. Возьмите линейку, лучше с острым металлическим краем или, вместо того, прямой нож, приготовьте затем проволоку, например разогнутую обыкновенную дамскую шпильку, и один ее конец загните крючком. Ребро линейки или ножа поверните кверху и наденьте на него приготовленный крючок, а затем, взяв линейку за концы в руки, уприте руки в стол так, чтобы линейка была параллельна столу и на таком расстоянии от него, чтобы нижний свободный конец нацепленной проволоки чуть-чуть, но непременно, упирался об гладкую поверхность стола, еще лучше – о стекло или тарелку. Проволочка будет двигаться сама собою вдоль по линейке, и, как бы вы ни старались твердо держать линейку, движение будет; устанете – они усилятся, проволочка просто пробежит и все будет идти в одну сторону, хотя бы ей даже пришлось подниматься для того немного в гору.

Для спиритов это должно быть слабым медиумическим явлением, для иных последователей Шевиллара – истечением магнитной жидкости. Для вас, если вы вникнете в разбор явления – рассмотрите его, это будет преобразование мелких мускульных сокращений в заметное механическое движение. Так и капля долбит камень, так ударом песчинок делают гравюры, прорезают стекло и камни. В руках, в линейке, в крючке происходят поднятия и опускания для глаза не заметные, быстро следующие друг за другом. Глаз не поспевает увидеть, а проволочка успеет упасть на сторону, когда линейка опустится. Вот вершина проволочки и подвинулась. А когда линейка поднимется на незаметную для глаза высоту кончик проволочки подвинется по тарелке или столу. Это повторяется часто, и вы видите один результат – проволочка движется по краю линейки. Опыт этот способен не только занять, но и разрушить страх, находящий на многих при разговоре о спиритизме. Немало есть людей, которым страшно трогать спиритизм. Не боятся этого люди науки. Поглядите как просто и смело относятся к этим вопросам наши ученые – представители спиритизма. За это честь им и слава. Они верны тому лозунгу науки, который гласит: «Не бойся истины». Я понимаю, что они ее ищут.

Чрезвычайно близко к простому столодвижению стоит столописание, когда в столешницу стола или в его ножку вделывается карандаш, а под стол кладется бумага, на стол – руки и получаются письмена. Г-н Квитка, рассмотрев возможные движения стола в этих условиях, приходит к такому заключению, что самые разнообразные формы движений могут совершенно невольно сообщаться столику, и выражает в своей статье затем следующее: вот почему ножка стола, к которой прикреплен карандаш, описывает самые причудливые фигуры; «это подало повод лицам, занимающимся спиритизмом, видеть в начертанном нечто написанное, а при сильном желании и терпении можно в написанном видеть нечто желаемое, подобно тому как люди, выливающие расплавленный воск в холодную воду, находят затем леса, горы и гусаров». У меня есть один номер армянской газеты «Мамул», присланный г-ном Азнавуром из Константинополя. Там описан сеанс г-на Азнавура и приложена фигура, нарисованная в течение его. Она отлично отвечает представлению г-на Квитка о природе карандашных спиритических манифестаций. Рисовал ее сам г-н Азнавур во время сеанса. По словам духа, беседовавшего с ним, Ксенофонта Антуана, фигура эта изображает жителя планеты «мужчин и женщин, движущейся между кругами Солнца и Меркурия» и называемой г-ном Азнавуром планетою «Изоле». Фигура та, на мой взгляд, больше напоминает обыкновенную утку.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.019 сек.)