Пер. с англ. Т. Н. Замиловой. Под общ. ред. И. П. Щерова Смоленск, «Русич» при участии ТОО «Харвест», Минск, 1996 1 страница

В книге современного английского историка дается новая трактовка образа одного из самых известных монархов, годы правления которого пришлись на первую половину XV века. Под пером Д. Сьюарда Генрих V предстает не просто тривиальным тираном, но также и талантливым дипломатом и полководцем. Данное исследование дает достаточно ясное представление о личности английского короля на фоне бурных событий далекой эпохи, приближает читателя к разгадке «феномена» Генриха V.

Восстание Глендоуэра.

Северо-Западная Франция. 1415-22.

Права Генриха V на трон Франции

Дети и внуки Эдуарда III

Дом Ланкастеров и Бофоров

Хронология.
Введение.

Глава первая. Узурпаторы.

Глава вторая. Принц Генрих и принц Оуэн.

Глава третья. «Он мог бы узурпировать корону».

Глава четвертая. «Никакого права».

Глава пятая. Английская армада.

Глава шестая. «Наш город Гарфлер».

Глава седьмая. «Тот жуткий день Азенкура».

Глава восьмая. «Научить французов учтивости».

Глава девятая. Падение Кана.

Глава десятая. Падение Руана.

Глава одиннадцатая. Нормандское завоевание — наоборот.

Глава двенадцатая. Убийство Жана Бесстрашного.

Глава тринадцатая. «Наследник и регент Франции».

Глава четырнадцатая. Падение Парижа в 1420 году.

Глава пятнадцатая. Ланкастерская Нормандия.

Глава шестнадцатая. «Обирая каждого человека в королевстве».

Глава семнадцатая. Падение Мо.

Глава восемнадцатая. Ланкастерская Франция.

Глава девятнадцатая. Смерть.

Эпилог.

Иллюстрации (в книге на вклейке)

Введение

«Я — бич Божий» Генрих V

«Я — англичанин, а значит, твой враг»

19 октября 1449 года торжествующая толпа открыла ворота Руана, столицы Нормандии, и под крики радости в город въехал король Франции — Карл VII, когда-то лишенный наследства дофин, а теперь «Победоносный король Карл». Руан был оккупирован англичанами на протяжении тридцати лет. Но не пройдет и года, как они будут изгнаны из всей Нормандии. Это был не только конец английского владычества в Нормандии, но и англо-французской двойной монархии. Еще это был конец мечты одного человека. Этим человеком был Генрих V, оставивший после своей смерти в 1422 году несчастливое наследство, пережить которое нам не удалось еще и сегодня.

Никто не может отрицать всей сложности отношений между французами и англосаксами. Известна и былая недоверчивость ко всем, кто говорит по-английски. Одной из первых, но немаловажных причин возникновения этой подозрительности стало поведение английских войск во второй половине Столетней войны, войны, которая продолжалась благодаря Генриху V. Можно [13] не сомневаться в том, что французские войска тоже вели себя не лучшим образом, но во Франции они были французами, а не оккупантами, говорящими на иностранном языке. Англичане завоевали северо-западную Францию, воспользовавшись гражданской войной. Ситуацию можно было бы сравнить с тем, как, если бы во времена Войны Роз французский король вступил в сговор с Йорками, оккупировал юго-восточную Англию и разместил в Лондоне французский гарнизон, при этом объявив себя наследником английского престола, превратив одновременно Кент в отдельное англо-французское княжество, конфисковав в нем и раздав французам более 500 поместий, поселив в Дувре более 10000 колонистов.^a) Забыть такое унижение и жестокости было бы трудно. У французов была цепкая память.

Генрих V является одним из героев Англии. Победитель при Азенкуре, он был возведен в идолы еще при жизни. Память о нем вдохновила Шекспира на написание одной из самых волнующих (если не сказать великих) пьес. Викторианцы считали его идеальным христианином. «Он был религиозен, чист помыслами, умерен в поведении, либерален, осторожен и просто великолепен, — сказал о нем епископ Стаббс, — милосерден, правдив, честен, не бросался словами, дальновиден в совете, благоразумен в суждениях, внешне скромен, великодушен в поступках, истинный англичанин». Уже [14] в нашем веке сэр Уинстон Черчилль назвал его «сиятельным королем».

Блестящий историк, специалист по английскому средневековью, покойный К. Б. Мак Ферлейн считал Генриха «величайшим из людей, кто когда-либо правил Англией». Его достижения были необыкновенными. У себя в стране он не только усмирил Уэльс, уничтожив Оуэн Глендоуэра, но и вернул раздираемому распрями королевству закон и порядок. За Ла-Маншем он завоевал одну треть Франции, женился на дочери французского короля и был признан наследником и регентом Франции. Столь велико обаяние этой личности, что не было такого историка, который не восхитился бы его гением и динамизмом и не закрыл бы глаза на некоторые его недостатки. Любую критику со стороны французских ученых их английские коллеги склонны приписывать англофобии.

Тем не менее, его завоевание Франции и притязание на престол сопровождалось грабежами, массовыми убийствами, поджогами и насилиями. По всей Англии шла бойкая распродажа французского добра. Все это было похоже на нормандское завоевание Англии, только наоборот, и длилось оно всего тридцать лет. Подобно Вильгельму the Bastard (незаконнорожденный), он захватил земли французской знати и роздал их своим солдатам.^b) На протяжении трех десятилетий английские торговцы, зачастую щеголявшие французскими [15] титулами, распродали не одну сотню французских поместий, начиная от мелких усадеб и кончая некоторыми крупными графствами. Однако жизнь их постоянно была в опасности, а благополучие зависело от английских стрелков. Он прогнал из своих замков не только французскую знать, но и лишил дома простых людей. Из завоеванных Генрихом V территорий бежали бесчисленные толпы французов всех классов и сословий. Когда его упрекнули в том, что во Франции он погубил столько христианских душ, он ответил: «Я — бич Божий, посланный людям Богом в наказание за их грехи».¹⁾

Несчастья, которым подвергли военные кампании Генриха французов, неоспоримы. В северо-западной Франции любой местный историк может показать вам город, замок, аббатство или церковь, разграбленную его солдатами. Жизнь в сельских районах превратилась в ночной кошмар. Когда англичане делали налеты на вражеские территории, они убивали все, что двигалось, уничтожали урожай и продовольствие, угоняли домашний скот, стремясь ослабить своего противника за счет доведения до голода гражданского населения. Положение на оккупированных землях было немногим лучше из-за вымогательства, которое проводили английские гарнизоны. Деревни были вынуждены платить непомерные дани провизией и вином, а также деньгами. В случае отказа следовали расправы, казни и поджоги.

Все же амбиции Генриха подогревались чем-то более сложным, чем простое стремление к завоеванию. В нем жила потребность доказать, что он был настоящим королем Англии. Отец его узурпировал трон и, как это показали Йорки во время Войны Роз, существовали другие кандидаты на английский престол с более [16] весомыми правами перед законом. Если бы он сумел реализовать мечту своего прапрадеда Эдуарда III — завоевать трон Франции, то в борьбе бы показал, что Бог подтверждает его право на английскую корону.

В девятнадцатом веке французские «патриотически настроенные» историки с однозначной суровостью относились к Столетней войне, давая столь же искаженный портрет Генриха V, как и английская миниатюра. В англосаксах пятнадцатого века они видели первых «бошей». В свою очередь, английские историки на этот ксенофобический взрыв отреагировали с неменьшим шовинизмом, который сочетался у них с холодным допущением объективности (хотя найдется немного авторов, которые в неменьшей степени позаботились бы о том, чтобы скрыть свою неприязнь ко всему французскому, чем это сделали высокочтимые Вили и Во в своем колоссальном труде об эпохе короля). Даже сегодня у англичан и французов на этот счет имеются разные суждения. Харрисс считает, что Генрих «понимал», что французская корона «могла надежно оставаться в руках только того человека, которого французы примут как короля в том смысле, как это понимают англичане... будь в его распоряжении годы, то он со своей энергичностью и везением мог бы придать развитию обеих наций новое направление точно также, как за короткое время ему удалось добиться определенной удачи в Англии».²⁾ Напротив, Эдуард Перруа приписывает успехи Генриха «его преждевременной смерти в самом расцвете его беспримерной славы, которая вознесла его так высоко, даже слишком высоко в глазах потомства». Он говорит также о его лицемерном фанатизме, двурушничестве, притворстве в соблюдении [17] законности и заглаживании обид, к которым он прибегал только для того, чтобы добиться своих целей». Таким образом, равновесие сохраняется.³⁾

В английских исследованиях, посвященных этому королю, в основном, игнорируются французские хронисты за некоторым исключением той дани, что была отдана ему уже после его смерти. Следует, однако, не забывать о том, что некоторые из их хроник были заимствованы друг у друга, а некоторые были сделаны уже годы спустя после смерти короля. Тем не менее, все они жили во время его правления (Жювеналю дез Юрсену, монаху из Сен-Дени, и Монстрелею в момент смерти короля было за тридцать) и разговаривали с теми людьми, которым довелось быть участниками описываемых ими событий. И если эти летописцы были настроены против короля, то английские историки, напротив, были лишены объективности к Генриху V. Обычно люди предпочитают в большей степени доверять свидетельствам оккупированных, а не оккупантов. Также и события во Франции 1940—1944 годов предпочитают рассматривать с точки зрения французов, а не немцев.

Английские историки отказываются воспринимать Столетнюю войну в пятнадцатом веке как конфликт между французами и англичанами. Свою точку зрения они аргументируют тем, что, если у англичан имелось развитое национальное чувство, то у французов отсутствовала единая общность людей, а были только отдельные группы, населявшие те или иные районы Франции. Несмотря на то, что Франция в те дни не воспринималась такой, какой она воспринимается сегодня, тем не менее идея французского государства все же существовала и выражалась фразой «честь цветка лилии». К [18] пятнадцатому веку национализм французов развился до такой степени, что своих соседей за проливом Ла-Манш они воспринимали как своих кровных врагов. Если сам Генрих не мыслил национальными категориями, для него вся Франция была «моим наследством», то его подчиненные, наоборот, мыслили именно этими категориями, отчего и родилась ксенофобия. Большая часть несчастий Франции этого периода была вызвана французами, но все же все французские хронисты едины в одном: их лютыми врагами были англичане. Если к тому времени, когда Генрих вторгся в их страну, французы обладали слабым чувством национального самосознания, то в борьбе с ним это чувство получило стремительное развитие. Короля они воспринимали именно так, как он и говорил: «Я — бич Божий», разве что считая его скорее бичом Дьявола, а не Бога. [19]

Глава первая.
Узурпаторы

«Бог ведает какими, милый сын, Извилистыми, темными путями
Достал корону я, как весь мой век. Она мне лоб заботой тяжелила».

Шекспир, «Король Генрих IV»

«[ Генрих IV ], чтобы завладеть честью и славой короны упомянутого королевства Англии, в прошлые времена, пустив в ход некие бесчестные средства, лишил этого звания своего первого кузена Ричарда, короля Англии.

Энгеррац де Монстреле, «Хроники»

Существует легенда, согласно которой в сентябре 1387 года Генрих Болингброк, граф Херфорд, — будущий король Англии Генрих IV, — спешил из Виндзора в Уэльс, чтобы успеть к рождению своего первенца. Когда он переплывал через реку Уай возле Волфорда, паромщик сообщил ему о том, что его жена родила сына. Его радость была так велика, что он тотчас дал этому человеку право на все паромные пошлины и сборы.

Мальчик родился в надвратной башне замка Монмута в Южном Уэльсе. (По иронии судьбы человек, которому было суждено принести столько несчастья валлийцам, родился в Гвенте.) Его отец был сыном [20] Джона Гонта, герцога Ланкастерского, который, в свою очередь, был третьим сыном Эдуарда III; следовательно, Болингброк был первым кузеном короля Ричарда II, отцом которого был Черный Принц, старший сын Эдуарда. Все же ребенку не дали имя Ричарда или Эдуарда, а назвали, как и Болингброка, Генрихом. По всей вероятности, это было следствием брака Гонта с наследницей графов Ланкастерских, которые являлись младшей ветвью Плантагенетов, потомков Генриха III. Как в тесном кругу утверждал Гонт, они являлись правомочными наследниками трона Англии.

Мать маленького Генриха, Мэри Боган, была одной из двух невероятно богатых наследниц последнего графа Херфорда. Первоначально ей была уготована участь быть заточенной в монастыре, но Гонт не мог допустить, чтобы такой лакомый кусок уплыл из его рук и попросил ее руки для своего сына, которому был гарантирован титул его покойного тестя. Мэри подарила Болингброку еще трех сыновей и двух дочерей. В 1394 году в возрасте всего 24 лет она скончалась.

Она принадлежала к одному из наиболее августейших семейств средневековой английской знати. Боганы имели нормандское происхождение и прибыли в Англию вместе с Завоевателем из Богони в Нормандии.^a) С Плантагенетами их связывали различные брачные связи. Мэри была потомком Эдуарда I. Ее отец имел передаваемый по наследству титул высшего коннетабля^b) Англии, он был графом Херфордом, графом Нортгемптоном и графом Эссексом. Он вступил в брак с дочерью графа Арунделя и был самым тесным образом [21] связан с каждым благородным домом страны. Ее сестра была замужем за младшим братом Гонта, Томасом Вудстоком, герцогом Глостерским, который был дядей мужа Мэри. Все огромное наследство Боганов было поделено между двумя девушками: все валлийские поместья отошли к Мэри, по этой причине Болингброк был графом Херфордом и Генрих родился в Монмуте. Воспоминания о ней сына были весьма смутными, но, тем не менее, став королем, он немедленно приказал на могиле матери в Лестере поставить ее скульптурное изображение. Это было, по-видимому, реакцией на то, что за скульптурой его отца в Кентерберийском соборе возлежала величественная фигура его мачехи.

Кроме короля из «Дома Ланкастеров» (именно такое прозвище он получит в скором времени) происходила еще одна видная родовая ветвь — Бофоры. Это было левостороннее ответвление семейства — дети Гонта от его третьей жены, Екатерины Роелт (обычно называемой Екатериной Суинфорд), появившиеся на свет задолго до того, как их родители сочетались браком. Имя «Бофор» они получили по названию замка Гонтов во Франции. Их было три довольно способных сына — Жан, Генрих и Томас, и дочь, Джоан, ставшая женой богатого, могущественного и тщеславного герцога Вестморланда.

В «тихие годы» буйного правления короля Ричарда жизнь Генриха Монмутского была довольно спокойной. У него и братьев была одна спальня и одна воспитательница на всех, хотя в более поздние годы они жили раздельно. Еще у него была нянька, к которой он был очень привязан. Заняв место на троне, он установил для нее приличное содержание. До 1419 года была жива его бабка, Джоан, графиня Херфорд, которую он [22] очень любил и часто навещал. В завещании, которое ему пришлось составить в 1415 году, он дважды упоминал ее, называя «наша дражайшая бабушка». Нам известно, что в детском возрасте, когда ему было восемь лет, в Лестере он перенес, по крайней мере, одну опасную болезнь. Каких-либо других подробностей о его раннем детстве, кроме некоторых деталей, не сохранилось, поскольку никто не видел в нем будущего короля Англии. Единственным исключением, пожалуй, был Гонт, его не слишком везучий дед, который, несмотря на тонкий расчет в женитьбе и постоянное участие в интригах, все же не сумел, как предполагал, обеспечить себе трон Кастилии или Португалии.

Нет никаких сомнений в том, что внук часто навещал Гонта в его загородном дворце в Кенилуорте в Йоркшире. Герцог из-за того, что ему некуда было тратить свои огромные богатства, перестроил массивный замок из красного песчаника. Несмотря на то, что он был частично разрушен во время Гражданской войны, все же уцелевшие стены обеденного зала дают нашему современнику представление о том, каким величественным зданием был замок в дни Генриха V. К сожалению, давно ушел в небытие балочный банкетный зал, известный под названием «The Plesaunce» (радость, удовольствие), что располагался на территории поместья рядом с озером. Во времена своего правления Генрих часто с двором наведывался в Кенилуорт, который, несомненно, был его любимой резиденцией.

Главным наставником Генриха стал его богато одаренный молодой дядя Генрих Бофор. Однако достоверных сведений о том, что он находился в Оксфорде в то время, когда Бофор был в университете почетным ректором, не имеется. Согласно Вестминстерским [23] хроникам мальчик получал все развлечения, в которых участвовала знать того времени. Особенно ему нравились разведение охотничьих птиц и соколиная охота, страсть к которой он сохранил на всю жизнь. Очевидно, его обучали также и военному искусству. Кроме того, он учился играть на арфе и гитаре. В отчетах герцогства Ланкастерского имелась статья о расходах на струны для его арфы, что составляло 8 пенсов. Отсюда началась его любовь к музыке (известно, что он играл на арфе во времена военных кампаний во Франции).¹⁾ Он умел читать и писать по-английски и по-французски. В возрасте восьми лет он также начал изучать латынь. Предполагается, что подобно другим мальчикам своего круга, видеться с отцом ему приходилось нечасто.

В октябре 1398 года одиннадцатилетний «лорд Генрих Монмутский» был призван своим кузеном Ричардом II ко двору. Несмотря на то, что мальчик получил «королевский дар» в 500 фунтов, он фактически был заложником и жизни его грозила опасность. Его отец Болингброк был изгнан за роль, которую он сыграл в уничтожении любимцев Ричарда за десять лет до этого, а также потому, что был наследником Джона Гонта, богатейшего человека Англии. Всего один год прошел с тех пор, как в тюрьме в Кале по распоряжению Ричарда был убит его дядя, герцог Глостерский. Он, несмотря на «кроткие и смиренные» мольбы о милосердии, был задушен в своей пуховой постели. Поэтому молодой Генрих не слишком уютно себя чувствовал рядом с троном.

Его отец, Генрих Болингброк, граф Дерби и герцог Херфорд, был красивым, хорошо сложенным мужчиной, носил завитые усы и небольшую раздвоенную бороду на королевский манер. Он родился в 1367 году [24] и был всего на три месяца моложе Ричарда. Как мы уже говорили, в его роду было две ветви Плантагенетов. Несмотря на то, что Генрих никогда не отказывал своим желаниям и был дамским любимцем, он одновременно оставался хорошим солдатом, который прекрасно умел фехтовать и любил рыцарские поединки, участвовал в крестовых походах. Он посещал госпитальеров^c) на Родосе и находившееся в осаде королевство Кипр. На стороне тевтонских рыцарей сражался в Пруссии и Литве против последних язычников в Европе. Пожалуй, из всех Плантагенетов ему довелось путешествовать больше, чем кому бы то ни было. Он побывал в Венеции, Милане, Вене и Праге. Куда бы он ни ехал, всегда брал с собой домашний оркестр, состоявший из барабанщиков, трубачей и волынщиков (дудочников). Сам он тоже был настоящим музыкантом. Кроме того, он был на удивление хорошо начитан. Ему были знакомы английские и французские книги, хотя предпочтение он отдавал французскому языку. Иногда он цитировал что-нибудь из латыни.

Несмотря на все эти изысканные манеры, у Болингброка мало было общего с королем Ричардом, который так и не простил графу участие в мятеже против него в 1387 году, а также то, что в 1388 году тот участвовал в сражении против армии его фаворитов при Редкоут [25] Бридж, где все они были уничтожены. Кроме того, у короля были подозрения, что Болингброк строил планы свержения его с трона. Несмотря на факт, что Ричард в 1398 году дал графу титул герцога Херфорда, он был преисполнен решимости не позволить Болингброку завладеть бесчисленными богатствами Гонта. В тот же год, немного погодя, Болингброк посредством Гонта сообщил королю, что герцог Норфолкский предупредил его о том, что король не простил им участия в событиях при Редкоуте. Тогда же в присутствии короля он обвинил Норфолка в предательстве. Герцог с выдвинутыми против него обвинениями не согласился, и Ричард передал спор на рассмотрение парламентского комитета. Комитет, который, как всем было известно, находился под контролем короля, вынес решение разрешить спор в единоборстве.

Поединок должен был состояться в Ковентри в день Св. Ламберта (16 сентября) 1398 года и стать важным событием года. Болингброк был фаворитом из-за своей силы и мастерства. В назначенный день он появился в доспехах на белом боевом коне, покрытом синими и зелеными роскошными бархатными попонами, на которых золотой нитью были вышиты лебеди и антилопы. Боевая лошадь его противника была украшена алым бархатом, расшитым серебряными львами и тутовыми деревьями. Но король, бросив со своего помоста жезл, остановил поединок. Он осудил герцога Норфолкского на пожизненное изгнание, а Болингброка — на десять лет. Ему не нужна была победа ни одного из них, он хотел уничтожить их обоих.

Любой мальчик, доведись его отцу принимать участие в таком единоборстве, почувствовал бы священный трепет. Несомненно, молодой Генрих Монмутский [26] испытал немалое разочарование по поводу того, что поединок не состоялся. Несомненно, изгнание отца не могло не удручить юношу. С другой стороны, именно оно послужило причиной его призвания ко двору.

Король Ричард был опасной фигурой, нервным и властным, недоверчивым и не вызывающим доверия, подверженный приступам яростного гнева. Расправы над дядей мальчика — Глостером ему показалось мало и он в том же 1398 году без суда и следствия приказывает обезглавить в Тауэре графа Арундела. Кроме того, он приговаривает к вечному изгнанию архиепископа Кентерберийского (брата Арундела) и графа Уорвика. Последнему удалось спасти собственную жизнь только благодаря тому, что он валялся в ногах короля и молил о прощении. Все они, как и Генрих Болингброк, принимали участие в мятеже 1388 года. С Болингброком король еще до конца не рассчитался. В этот период правления Ричарда бывали дни, когда он сидел в короне на троне с обеда, который начинался в 9 часов утра, и до сумерек. Такой порядок мог продолжаться изо дня в день, в полной тишине и при всем дворе. Любой, кто попадался ему на глаза, должен был падать на колени. Вот уже целый год длились дебаты о провозглашении его императором Священной Римской империи (вместо императора Венцеля Пьяницы, которого должны были в скором времени сместить). Эстет, чей двор считался в Европе одним из самых элегантных, с его утонченными манерами, несомненно, не мог не изумить юного заложника. Удивительным было и начало применения при дворе носовых платков — «маленьких кусочков (ткани), предназначавшихся для того, чтобы король мог носить их в руке и по мере надобности вытирать и прочищать свой нос». Но деликатные манеры короля никогда не [27] останавливали его против кровопролития. Несмотря на то, что внешне Ричард как будто полюбил юного Генриха, мальчик не мог не испытывать волнения и беспокойства в присутствии этой внушающей священный страх коронованной и помазанной на царство особы. Мальчик, осознававший свое собственное величие, не мог не понимать, что эта особа была врагом его, Генриха Монмутского, сына изгнанного отца.

Несмотря на то, что Ричард проявлял все признаки мании величия, он был далеко не глупым, более того, он был довольно умен, особенно в вопросах, когда речь шла о его собственном благе. Это хорошо просматривается по его отношению к Столетней войне, в которой себе снискали славу и его дед, и его отец. Конфликт между Англией и Францией разгорелся еще в начале века. Он возник при попытке французской монархии распространить свою власть на герцогство английских королей Гиень в юго-западной Франции, столицей которого был город Бордо. Частично причиной его послужили также притязания Эдуарда III на французский трон, обоснованные тем, что он был наследником своего деда по материнской линии Филиппа IV Красивого. После нескольких ошеломляющих побед Эдуард согласно мирному договору 1360 года в Бретиньи утвердил за собой власть над большей частью юго-западной Франции. Кроме Гиени, под его владычество подпадали Пуату и Лимож, а также некоторые другие районы. За эти земли он согласился отказаться от своих притязаний на французский трон. Однако ему не удалось отвоевать во Франции все земли, в которых в XII веке правил его предшественник Генрих II. Особенно заметной была потеря герцогства Нормандского. Более того, тонкий расчет Карла V и коннетабля дю Дюгеклена^d) быстро [28] помогли вернуть Франции все территории, потерянные в Бретани.

Ричард вскоре понял, что Англия просто не может себе позволить продолжать войну, поскольку расходы на нее были источником ослабления английской монархии. В восьмидесятые годы XIV века парламент неоднократно отказывался вводить налоги, необходимые для ее содержания, проявляя тем самым нескрываемое желание в большей степени контролировать центральную власть. Он восхищался французской цивилизацией и французской роскошью, проявляя странное для его возраста безразличие к воинской славе. Он был совершенно прав, полагая, что сравнительно бедная Англия с ее немногочисленным населением не должна была пускаться в заморские авантюрные завоевания. Тем не менее, он явно переоценивал силу Франции, иллюзорное представление о которой создавалось блеском и богатством монархов Валуа^e) и французской знати. Последняя была не только куда богаче и независимее своего короля, который к тому же страдал продолжительными приступами безумия, случавшимися с ним все чаще и чаще. Вследствие этого во Франции не было сильного национального руководства. Ведутся даже споры о том, что в этот период своего развития Франция была не единой нацией, а собранием отдельных национальностей. Однако, несмотря на обилие всевозможных диалектов и традиций, это все же преувеличение. Несмотря на свою независимость, высшая знать, тем не менее, как и остальное дворянство, взирала на короля [29] как на главную политическую фигуру в стране, хотя во Франции и не существовало такой тесной связи между ними, какая была между короной и парламентом в Англии. Ричард был настолько серьезно настроен на установление мира между Францией и Англией, что обдумывал вопрос об отделении Гиени от английской короны, посадив там независимым совереном своего дядю — герцога Джона Гонта. Его план ничего не дал. Однако английскому королю удалось добиться компромисса — двадцативосьмилетнего перемирия. В доказательство своей доброй воли он даже женился на дочери французского короля, Изабель. Более того, он пошел еще дальше, пытаясь заставить английскую церковь порвать с папой Урбаном VI в Риме и подчиниться папе Клименту VII в Авиньоне, поскольку французы поддерживали последнего.

Ричард был крайне непопулярен во всех кругах Англии, разве что за исключением отдельных районов страны. Особое негодование вызывали его попытки освободить монархию от диктата палаты лордов и общин, его властное обращение с высшей знатью и лондонским Сити, его беспомощное правление и личная экстравагантность, но более всего — его своевольное обложение налогами, что в конце концов привело к крестьянскому восстанию. Его профранцузская политика, хотя она могла привести к облегчению налогообложения, была ненавистна. Его убитый дядя, герцог Глостерский, возглавлял антифранцузское лобби, которое, несмотря на то, что принимало участие в крестовом походе, немало порадовалось, услышав, что в 1396 году при Никополе турки устроили «этим редким хвастунам французам» кровавую бойню. Англичане с гордостью вспоминали завоевания Эдуарда III и Черного Принца, [30] победы при Креси и Пуатье, когда был пленен и доставлен в Лондон король Франции. Они также с острой ностальгией вспоминали о награбленном добре и выкупах, которые потекли обратно через пролив; теперь больше не существовало перспективы, открытой ранее для всех слоев общества, — разбогатеть на французской добыче. Более того, теперь достаточно было прочитать Чосера (чьи стихи особенно были популярны при дворе и кто родился всего на полвека раньше Генриха), чтобы понять, что французский язык перестал быть языком правящих классов и даже ученых, хотя в официальных кругах в некоторых формальных случаях его все же использовали. Когда королем был Генрих, вся его переписка велась по-английски. Слишком широко распространилась ненависть и отвращение ко всему французскому. В одном из произведений поэта этого времени Юсташа Дешама английский солдат кричит: «Французский пес, ты ничего не делаешь, лишь только весь день напролет пьешь вино!»²⁾

Существовал также и элемент страха. Французские пираты постоянно преследовали английские суда и совершали налеты на южное побережье острова. По сообщению Фруассара, англичане открыто заявляли о том, что их может погубить их собственный король: «у него такое французское сердце, что он не может скрывать это, но придет день, и ему придется сполна заплатить за все».³⁾

Неудавшийся план Ричарда сделать из Гонта независимого герцога Гиенского основывался до некоторой степени на надежде, что тот покинет Англию и обоснуется в Бордо. Он был опасно близок к престолонаследию. Детей у короля не было, и в 1398 году его жене, Изабель Французской, было всего девять лет, в то [31] время, как предполагаемому наследнику трона, Эдмунду Мортимеру, графу Марчу, потомку сына Эдуарда III по материнской линии, было семь. В то время ходил слух о том, что Гонт изготовил фальшивую хронику, из которой явствовало, что у его сына были все права на трон. Жена Гонта, Бланка Ланкастер, была старшей из потомков Эдмунда Горбатого, графа Ланкастера, который, как считалось, был вторым сыном Генриха III и младшим братом Эдуарда I. На самом же деле, по слухам, Эдмунд был старшим сыном Генриха III, который был представлен младшим только из-за своего уродства. Следовательно, все правившие Англией короли с тех пор были незаконными, а настоящим, законным престолонаследником был Генрих Болингброк. Хардинг указывает также на то, что копии поддельной хроники Гонт поместил во многие влиятельные монастырские библиотеки. Мы не знаем, был ли Гонт действительным автором этой версии, тем не менее в 1399 году такая легенда, несмотря на ее абсурдность, действительно была в ходу.⁴⁾

Поиск по сайту: