Глава IV ЦЕРКОВЬ

Религия всегда составляла и составляет существенную при­надлежность человеческих обществ. Понятие об абсолютном, как уже было объяснено выше, искони присуще человеческому разуму как необходимое предположение и как связь всего по­знаваемого. Относительное немыслимо без абсолютного. Но это понятие не ограничивается одним разумом; оно охватывает и чувство и волю человека. Если есть абсолютное, то оно не может быть понято иначе, как в виде разумного существа, ибо сам человеческий разум есть нечто относительное, предпола­гающее бытие абсолютного разума, а потому и одаренного им существа, ибо высший разум немыслим без самосознания. Если же есть абсолютное разумное существо, то все относительное находится от него в зависимости, а потому и во взаимодейст­вии с ним. Вследствие этого ограниченное разумное существо, которое носит в себе сознание абсолютного, естественно стре­мится к живому общению с ним; оно возносит к нему не только свои мысли, но и свои чувства и волю. Отсюда неискоренимая потребность религии, присущая человеку с самых первых вре­мен его существования и сохраняющаяся на самых высоких ступенях развития.

Это живое общение с абсолютным, или с Божеством, всегда соединяло людей в общем поклонении. Ибо понятие о Божестве не есть только плод единичного мышления; оно распространено в массах. Отсюда проистекают общие верования, которые, со­единяя людей высшею духовною связью, ведут к совокупному поклонению. Так образуются религиозные общины, составляю­щие неотъемлемую принадлежность человеческого рода, с тех пор как он существует или по крайней мере с тех пор как в нем пробудилось высшее сознание.

Эти общины могут быть весьма разнообразны, ибо понятие о Божестве не только разнится сообразно с различным пони­манием людей, но и развивается в историческом процессе. Первоначально человеческий разум погружен в объективные явления мира; в них он ищет и того начала, которого сознание

он смутно носит в себе. Отсюда поклонение сперва самим явлениям, а затем скрывающимся за ними невидимым силам. Только мало-помалу от этих частных и дробных представле­ний разум переходит к безусловно общему и необходимому, составляющему истинный предмет религии. Именно несоответ­ствие этого понятия дробным явлениям и силам постепенно ведет к замене первобытных религий, погруженных в созерца­ние объективного мира, религиями философскими, предметом которых становится поклонение абсолютному как таковому. Но и это последнее понятие подлежит развитию, ибо абсолют-иое может быть понято с разных сторон: или как единая, веч­ная Сила, составляющая источник всего сущего, или как Вер­ховный Разум, все устрояющий, или, наконец, как присущий миру животворный Дух. Самой материи может быть придано тождественное значение. Сообразно с этим Божество может выть понято или как присущее миру, или как отрешенное от мира. Отсюда различные виды пантеизма и деизма. Все эти разнообразные точки зрения проявляются и развиваются в че­ловечестве, образуя на каждой ступени религиозные общины, соответствующие духовным особенностям и степени понима­ния соединяющихся в них лиц.

Первоначально эти общины не выделяются из совокупного общественного строя. Характеристический признак низших форм развития есть состояние слитности. На этой ступени рели­гия охватывает всецело жизнь человека; она определяет и поня­тия, и нравы, и общественные отношения. Лица, специально призванные к отправлению богослужения, исполняют известные общественные должности. Иногда они образуют особое сосло­вие, стоящее наряду с другими как часть совокупной организа­ции, определяемой религией. Таков характер теократических государств. С дальнейшим развитием светские элементы полу­чают преобладающее значение; но и тут религиозная община остается принадлежностью государственной жизни; она не вы­деляется еще в особый союз.

Этот знаменательный шаг в истории человечества был сделан христианством. Здесь впервые церковь выделилась из граждан­ских отношений и образовала самостоятельный союз, исключи­тельно направленный к религиозным целям. Это состояло в свя­зи с самым существом христианской религии. Древние верова­ния были познанием Бога в природе; христианство же явилось откровением Бога в нравственном мире. Основной его догмат состоит в искуплении человечества от греха Сыном Божиим, сошедшим на землю для спасения людей. Та цель, к которой оно направляет человека, есть вечное блаженство в Царствии Божи-ем, уготованном ддя праведников. Отсюда отрешение от всего земного и образование особого союза, направленного к цели

небесной, для которой земная жизнь служит только приготовле­нием. Это обособление и было причиной тех гонений, которые воздвигались язычниками на христиан: оно вело к разложению языческого государства. Но христианство все-таки восторжест­вовало. Самостоятельность церкви как религиозного союза бы­ла куплена кровью христианских мучеников. Она составляет прочное приобретение человечества.

В средние века эта самостоятельность доходила даже до вла­дычества. Древнее государство рушилось, и на развалинах его возникли два союза с противоположным характером: граждан­ское общество и церковь. Первое представляло анархическое брожение частных сил, приходивших в непрерывные столкнове­ния друг с другом; вторая возвышалась над этим хаотическим миром как единый, общечеловеческой союз, призванный гото­вить людей к будущей жизни установлением начал правды на земле.

Последняя задача выходила, однако, из пределов собствен­но религиозного союза, а потому построенный на ней порядок в свою очередь не мог удержаться. Нравственное начало, опре­деляя гражданские отношения, становилось принудительным, а это противоречит его существу. Владычество церкви в граж­данской области могло держаться только насилием совести, а это составляет нарушение нравственного закона. Такая подор­ванная внутренним противоречием система могла установить­ся только при разложении государственной связи, когда на­добно было чем-нибудь ее заменить, и церковь оставалась единственным союзом, возвышающимся над анархическими стремлениями дробных сил и способным воздержать их своим нравственным авторитетом. Однако и тут она порождала бес­прерывные столкновения и споры между светской властью и церковной. Когда же новое государство возродилось из своих развалин и взяло дело в свои руки, оно в силу внутренней не­обходимости вышло победителем из этой борьбы. Владычеству церкви в гражданской области положен был конец; но она ос­талась самостоятельным союзом, верховным в своей религиоз­но-нравственной сфере. Этот результат составляет прочное за­воевание христианства. Он соответствует и самой идее церкви как нравственно-религиозного союза, опирающегося не на внешнюю, принудительную силу, а на внутренние, свободные отношения человека к Богу. Здесь эта идея достигает полного своего осуществления.

Однако и тут она должна считаться с разнообразием элемен­тов человеческой жизни. Религия обнимает все существо челове­ка — и разум, и чувство, и волю. Между тем все люди не созданы по одной мерке: чувство, разум и воля подвергаются в них са­мым разнообразным видоизменениям и сочетаниям. Отсюда

различие религиозных потребностей и религиозного понимания. Невозможно предписать человеку верить так, а не иначе. Это внешнее насилие, против которого возмущается совесть. Если нравственно только то, что вытекает из свободного решения со­вести, то это начало сугубо применяется к религиозному чувст­ву, которое есть внутреннее, истекающее из глубины человече­ского сердца стремление единичного существа к источнику вся­кой жизни. В этой области властен один Сердцеведец, который внутренним действием Духа привлекает к себе людей. Для внеш­ней власти пути его недоступны, а потому насильственное втор-экение ее в эти отношения составляет преступление против рели­гии и нравственности. В конце концов оно остается бессильным. Религиозное чувство разрывает все преграды и выражается в свойственном ему разнообразии верований и стремлений.

Это разнообразие усугубляется различием народных характе­ров и исторических судеб. У одних народов преобладает один склад ума и понятий и одного рода чувства, у других — другие, а с этим связана восприимчивость к тем или другим сторонам религии. Различие же исторических судеб порождает различное общественное положение церкви. Так, падение Западной Рим­ской империи повело к тому, что в средние века католическая церковь осталась одна связующим элементом западного мира; это и имело последствием чрезвычайное развитие церковной власти. На Востоке, напротив, сохранение Византийской импе­рии, удовлетворяя потребностям порядка, не допускало чрез­мерного ее расширения. Отсюда различие церковного строя в обеих половинах империи.

Таким образом, осуществляясь в реальном мире, церковный союз приспособляется к разнообразию потребностей и стрем­лений человека. Но по идее церковь остается единою, ибо по основному ее догмату Христос сошел в мир для спасения всех людей без различия. В христианстве «несть эллин, ни иудей», но «едино стадо и един пастырь». Поэтому, по существу сво­ему, христианская церковь есть союз общечеловеческий; все верующие во Христа и рассеянные по всему земному шару принадлежат к церкви Христовой. Мало того, по идее она про­стирается и на царство небесное: живые и умершие, связанные верою и любовью, подчиняются единому невидимому главе — Христу.

Каким же образом эта единая по существу своему идея может раздробляться, приспособляясь к разнообразию человеческих потребностей? Тем, что она в себе самой расчленяется на свои составные элементы. Мы видели, что элементы всякого общест­ва суть власть, закон, свобода и цель. Они существуют и в церк­ви, и каждый из них имеет в ней своего представителя. Отноше­ние закона и свободы выражается в противоположении духовен

ства и мирян; власть в высшей своей форме представляется ли­цом первосвященника; наконец, цель союза, в самом общем сво­ем значении, есть согласие любви, связывающее всех членов и дающее каждому элементу подобающее ему место в общем строе. Последнее начало имеет, однако, и своего специального представителя. Высший идеал христианства есть полное отрече­ние от себя и отдача себя Богу и ближним. Этот идеал достига­ется в монашестве. Но это идеал исключительный, основанный не на соглашении, а на отрицании других элементов, а потому односторонний: он не способен служить связующим началом союза, а может только занимать в нем известное место наряду с другими. В каждом реальном союзе существуют все эти элемен­ты в большем или меньшем развитии; но в приспособлении к жизненным условиям тот или другой является преобладающим. Осуществляясь в реальном мире, идея, таким образом, расчленя­ется, а с тем вместе распадается на отдельные союзы, связанные общей верою во Христа, но образующие самостоятельные орга­низации.

Это мы и видим в действительности. Первоначально хри­стианская церковь, как она установилась в Римской империи, образовала единый всемирный союз, верховным органом ко­торого были соборы, составленные из духовенства. Главная задача их состояла в установлении закона. Затем, когда эта за­дача была исполнена, церковь распалась: в одной половине над всем возвысилась власть первосвященника; другая, напро­тив, стремилась осуществить идею любви приобщением мирян к охранению церковного предания. Здесь развился и идеал мо­нашества. Но как власть, так и предание, установляя строгое церковное единение, не давали простора человеческой свободе. С дальнейшим развитием жизни последняя предъявила свои права. Отсюда возник новый союз, в котором и первосвящен­ник, и духовенство, и монашество были отвергнуты; все огра­ничилось свободною общиной мирян, связанных общею верою и личным внутренним единением с Божеством. Но вследствие преобладания элемента свободы этот союз естественно распал­ся на множество отдельных отраслей и сект с разнообразными догматами и направлениями. Таков существенный характер протестантизма.

Мы видим, что в действительности идея церкви не только расчленяется сообразно со своим содержанием, но, осуществля­ясь в реальном мире, она следует внутреннему, рациональному закону развития. Исходной точкой служит начало закона, кото­рое составляет самое основание нравственного союза; затем из общего корня выделяются две противоположности — власть и идея, представляющие единство внешнее и единство внутреннее; наконец, образуются союзы, основанные на свободе и состав

ляющие переход к чисто светскому развитию. Первоначальное единство разложилось; но возникшие из совокупного развития отдельные союзы сохраняются как самостоятельные члены выс­шего духовного целого, т. е. идеального союза, обнимающего живых и умерших под управлением невидимого божественного главы — Христа. Спрашивается: возможно ли и нужно ли даль­нейшее их объединение?

Многие к этому стремятся. Идеалом христианской церкви представляется союз, обнимающий все человечество и связы­вающий его началами веры и любви. Но такое отвлеченное представление упускает из вида разнообразие человеческих свойств и потребностей. Оно хочет наложить на всех одинако­вый, неизменный и непреложный закон; для свободы не остается тут места. Между тем свобода составляет неискоренимый эле­мент человеческой природы, и именно тот, на котором покоится все его нравственное существо. Только при свободном стремле­нии души к Богу самая религия получает истинное свое значе­ние — не как внешняя только форма, а как внутреннее, духовное общение единичного, бренного существа с Абсолютным Источ­ником жизни. Это общение, как уже замечено выше, зависит от различной восприимчивости людей, вследствие чего и пути, ко­торыми Бог приводит к себе человеческую душу, могут быть весьма разнообразны. Они должны быть все открыты человеку; а потому полезно, чтобы существовали различные церкви, в ко­торых каждый может найти удовлетворение своих духовных по­требностей. Лицо свободно вступает в тот или другой союз, смотря по тому, куда влечет его внутреннее чувство, и это не может быть ему возбранено, иначе как с нарушением самых священных его прав. И каждая церковь воспринимает его в свое лоно, оставаясь при своем исторически сложившемся строе.

Глубокий смысл этого исторического развития состоит, как сказано, в установлении различных жизненных форм, соответст­вующих различным духовным потребностям человека. Ни одна церковь не может отречься от этого прошлого, не отрекаясь от самой себя. Чем более она убеждена в непоколебимой истине того, что она исповедует, тем менее возможно для нее такое са­моотречение. Ни власть, признающая себя непогрешимой, ни предание, идущее непрерывной нитью от самого основания ре­лигии, не могут порвать со своим прошлым и отказаться от сво­ей самостоятельности во имя идеального объединения. Всего менее может человек отказаться от тех форм, в которых нахо^ дить убежище его свобода. Это значило бы отказаться от своей духовной самостоятельности, от самого своего человеческого достоинства и отдать всецело свои мысли и чувства в руки внешней для него власти. Если бы протестантизм исчез, то для

людей, дорожащих свободным исканием истины, не оставалось бы иного исхода, кроме неверия. В действительности это так часто и бывает: сохраняется внешняя принадлежность к церкви, а внутри себя человек думает все что ему угодно. Но такая чисто внешняя связь менее всего соответствует идеалу.

Внешнее объединение церквей тем менее желательно, что оно не вызывается никакими существенными потребностями, Истина, бесспорно, одна; но она имеет разные стороны, кото­рые могут в разной степени восприниматься человеком и слу­жить руководящими началами его жизни. Притом же религия не ограничивается одними догматами; она состоит в живом единении человека с Божеством, а способы и пути этого едине­ния весьма разнообразны. Человек может избирать тот или другой, не посягая на основные истины религии. Все церкви, признающие Христа как спасителя мира, суть церкви христи­анские; но это не мешает им существенно разниться и во мно­гих второстепенных догматах, и в обрядах, и в таинствах. Нет никакого основания требовать, чтобы все люди были на этот счет одного мнения и признавали в этих вопросах один бес­спорный авторитет.

Всего менее требуется единство управления. Церковь есть со­юз верующих, следовательно, нужно единство веры, а вовсе не единство управления, которое сообразуется с местными потреб­ностями. Пример православной церкви, которая обнимает мно­жество различных народов, доказывает, что одна и та же цер­ковь может иметь совершенно независимые друг от друга вла­сти. Единство управления вызывается вовсе не религиозными, а чисто практическими потребностями. Нет сомнения, что все­мирное единство римско-католической церкви с независимым главою дает ей такое обеспечение против захватов светской вла­сти, какого не в состоянии дать чисто местные организации, все­гда более или менее поддающиеся влиянию туземных прави­тельств. Для независимости церкви всемирное ее положение имеет существенное значение. Но, во-первых, эта независимость может быть достигнута и другими путями, а во-вторых, всемир­ное положение церкви, не знающей соперников, привело бы не к независимости, а к владычеству. Таково именно и было положе­ние средневекового католицизма в западном мире; оно менее всего желательно для пользы человечества. В настоящее время католическая церковь представляет могучую силу, которая сдерживается существованием соперников. Если бы она одна владычествовала над сердцами людей, то нравственное порабо­щение человечества было бы полное. Тогда единственным при­бежищем свободы действительно оставалось бы только неверие. Этим и объясняется распространение отрицательных учений преимущественно в католических странах. Франция изгнала

протестантов, но этим самым открылось широкое поприще для философии XVIII в.

Во всяком случае, мы стоим тут уже не на религиозной, а на политической почве. Здесь возникает вопрос об отношении церкви к гражданскому обществу и к государству.

Церковь есть нравственно-религиозный союз; но она имеет и гражданскую сторону. Для достижения своих целей она нужда­ется в имуществе. Оно необходимо и для богослужения, и для содержания духовенства, и для благотворительных учреждений. Владельцем этого имущества является союз как юридическое лицо. С этой точки зрения церковь получает значение граждан­ской корпорации. Но так как употребление имущества имеет ме­стный характер, то корпоративное значение присваивается не целому союзу, а отдельным его частям — приходам, церквам, монастырям. В средние века, когда церковь заменяла государст­во, эти имущества, возникшие из частных пожертвований, дос­тигали громадных размеров. Это имело ту невыгодную сторону, что значительная часть земель была изъята из гражданского оборота. Вследствие этого с развитием государственного поряд­ка естественно возник вопрос о церковных имуществах. Во всех европейских странах, несмотря на различие вероисповеданий, они были по большей части отобраны; оставлено было только необходимое. Против этого восставали как с точки зрения пра­ва, так и с точки зрения пользы. Утверждали и утверждают, что нельзя отнимать то, что было подарено или завещано жертвова­телями. Доказывают, с другой стороны, что полезно сохранить связь церкви и духовенства с гражданскою жизнью. Этим спосо­бом отвлеченный нравственно-религиозный союз привязывается к интересам местного отечества и получает полезное влияние на общественные дела. Не отрицая того и другого, надобно ска­зать, что отобрание церковных имуществ знаменовало переход от средневекового порядка к новому. Накопление имуществ в руках церкви происходило в то время, когда она играла в обще­стве первенствующую роль. С изменением ее общественного значения должно было измениться и ее имущественное положе­ние. Накопившееся у нее достояние должно было поступить в общий оборот с сохранением лишь того, что требовалось при новом положении. Это был, надобно признать, революционный акт, но он составлял неизбежное последствие всемирного пово­рота истории. Этим, без сомнения, в некоторой степени порыва­лась связь церкви с гражданским порядком; но именно эта связь выводила ее из пределов собственного призвания и давала ей неподобающее влияние в гражданской области. Ограничение церкви настоящим ее призванием нельзя не признать благом. Не местное, а уже общее значение имеют права, которые при­сваиваются духовенству как сословию. Мы видели, что сословия

составляют переход от гражданского общества к государству. В них соединяются гражданские права с политическими. Там, где господствует сословный строй, сословные права присваиваются и духовенству, которое играет в нем весьма важную роль и по гражданскому своему положению, и как один из элементов со-словных собраний. Но с водворением общегражданского порядка все это исчезает. Духовенство, как и все остальные граждане, подчиняется общему закону.

Гораздо важнее положение церкви как государственной кор­порации. Оно может быть разное, смотря по значению, которое она имеет в государственной и общественной жизни. Отсюда разные исторические формы этих отношений: теократия, гос­подствующая церковь, признанные церкви, наконец терпимые.* Теократия есть владычество религиозного союза над государст­венным, отношение, которое противоречит существу обоих, ибо нравственно-религиозное начало становится принудительным, а государство подчиняется внешней для него власти. Этого про­тиворечия нет в системе господствующей церкви, которая полу­чает только привилегированное положение сравнительно с дру­гими исповеданиями. Такое отношение является последствием внутренней исторической связи между известною церковью и известною народностью. Однако и оно не может быть исключи­тельным, ибо народность содержит в себе разнообразные эле­менты, и членами государства могут быть люди разных испове­даний. Поэтому рядом с господствующей церковью допускаются церкви признанные и терпимые. Обе последние системы могут существовать и без господствующей церкви. Признанные церкви суть те, которые одинаково подчиняются общему закону и по­лучают значение государственных корпораций, терпимые — те» которые рассматриваются просто как свободные товарищества, пользующиеся правом свободного отправления своего богослу­жения.

Идеальное устроение состоит в сочетании всех трех систем. Живая историческая связь между народностью и церковью со­ставляет такое высокое благо, что по своей идее система господ­ствующей церкви несомненно имеет преимущество перед всеми другими. Однако тут есть опасность двоякого рода. Первая со­стоит в нетерпимости. Господствующая церковь старается не допустить чужого соперничества, а через это она становится притеснительною; права совести нарушаются. С тем вместе, по­коясь на своих привилегиях, она сама погружается в рутину и охотнее действует внешними средствами, нежели нравственным влиянием. Только полная свобода вероисповеданий, ограждая

* См. мой «Курс государственной науки» ([М., 1894]. Ч. 1. С. 280 и след.; (М., 1898). Ч. 3. С. 452 и след.

права совести и возбуждая соревнование, может противодейст­вовать этому злу. С другой стороны, эта тесная связь церкви с государственною жизнью может вести к тому, что церковь под­чиняется государству. Этой опасности особенно подвержены те церкви, которые не имеют внешнего, независимого главы, мо­гущего дать им опору против притязаний государственной вла­сти. Между тем церковь есть самостоятельный союз, который требует независимости. Только при этом условии она может ис­полнять свое высокое призвание и сохранить свой нравственный авторитет над паствой. Подчиняясь государству, церковь стано­вится орудием практических целей, а это умаляет ее достоинство и низводит религию в низменную сферу, в которой она неспо­собна удовлетворять потребностям возвышенных душ. Против этого зла существует только одно лекарство: признание начала свободы в самой государственной жизни. Свободная церковь может существовать только в свободном государстве. Это изре­чение Кавура должно быть лозунгом всех защитников независи­мости церковного союза.

Это приводит нас к рассмотрению оснований и устройства государственного союза.

Поиск по сайту: