ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ ГОСПОДИНУ ТУРКЕСТАНСКОМУ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРУ

При сем имею честь представить вашему высокопревосходительству копию моего показания на допросе у следователя по требованию прокурора Верненского окружного суда; показание это представляет собою краткую историю отношений русской власти к киргизам в связи с событиями 1916 г.

Инженер Тынышпаев.

Я происхожу из киргиз Маканчи-Садыровской волости Лепсинского уезда; поступил осенью 1889 г. в младшее отделение приготовительного класса Верненской гимназии, каковую окончил в 1900 г.; в том же году поступил в Петроградский Институт инженеров путей сообщения и окончил курс института в 1906 г.; в 1907 г. выборщиками туземного населения Семиреченской области был избран членом 2-й Государственной Думы, после роспуска коей поступил на службу на Среднеазиатскую железную дорогу, откуда в начале 1914 г. перешел на постройку Семиреченской железной дороги.

Будучи гимназистом, ежегодно ездил верхом из Верного в Лепсинск (500 верст) и обратно; будучи студентом, бывал в Семиреченской области через каждые два года; в 1906 г., по окончании института, был на изыскании Семиреченской железной дороги в Пишпекском уезде, где пробыл среди киргиз целых 4 месяца; будучи на службе ездил и езжу в Семиреченскую область (преимущественно в Лепсинский уезд) через каждые два-три года.

Из сказанного выше видно, что я являюсь свидетелем изменений условий киргизской жизни в Семиречье приблизительно с 1894 г., а будучи гимназистом старших классов и студентом понимал уже нужды киргизского населения, стал постепенно вникать во взаимоотношения между органами русской власти и киргиз, и по мере постепенного изменения условий киргизской жизни приходилось сравнивать, что было с киргизами раньше и что происходило в данный момент.

Обращаясь к истории этих взаимоотношений, должен прежде всего заметить, что прибытие русских в край киргизская масса, еще раньше слыхавшая о порядке, справедливости и могуществе русских, встретила безусловно дружелюбно, понимая, что прежним постоянным бедствиям от бесконечных войн, внутренних распрей и непорядков наступит конец. Этим объясняется, что проводниками русских отрядов явились самые родовитые киргизы, примкнувшие к русским в самом начале, когда еще не было известно, чем должно было окончиться наступление русских. Большинство киргиз, руководимые родовитыми сородичами, покорились сами; война в сущности происходила между Россией и Кокандским ханством, и на стороне последнего были киргизы, преимущественно подданные этого ханства. Край был покорен, и управление населением перешло в руки русских властей во главе с первым военным губернатором Семиреченской области генералом Г. А. Колпаковским (1867 г.), в том же году первым же генерал-губернатором Туркестанского края, которому было подчинено Семиречье, был назначен генерал-адъютант К. П. фон-Кауфман. Видно, что правительство ясно поняло ожидания киргиз, шло навстречу их желаниям и во главе области края были поставлены такие поистине замечательные люди, подобных которым киргизы не видели до самого последнего времени, а именно до назначения на пост генерал-губернатора генерал-адъютанта А. Н. Куропаткина.

Ожидания киргизской массы оправдались: прежние внутренние войны и связанные с ними непорядки и бедствия прекратились, русские власти оказались справедливы.

После бесконечных войн киргизы мирно занялись скотоводством, а вскоре же и хлебопашеством, а за первый период русского управления краем общее благосостояние населения стало подниматься.

В 1876 г. генералом Колпаковским открыта в Верном мужская прогимназия с пансионом для киргизских детей (в этом пансионе жил и учился впоследствии и я); около того же времени генералом Кауфманом открыта мужская гимназия в Ташкенте и тоже с пансионом для киргизских детей; этот пансион, содержавшийся на собранные от киргиз суммы, был впоследствии, после смерти генерала Кауфмана, закрыт, благодаря влияниям известного миссионера Ильминского и Остроумова, проживающего ныне в Ташкенте; на оставшуюся сумму построена учительская семинария с пансионом, куда и стали поступать киргизские мальчики, как это хотелось сторонникам семинарии.

Когда генерал Колпаковский был назначен степным генерал-губернатором, то он и в Омске открыл пансион при гимназии для киргизских детей, закрытый однако вскоре после его отъезда в Петроград.

В заботе о киргизских интересах около 1874 г. генерал Колпаковский, находя, что Семиреченскому казачьему войску отведена слишком большая площадь земли, назначил в Лепсинском уезде комиссию по разграничению действительно необходимых казакам земель для возвращения остальной части киргизам (в этой комиссии со стороны киргиз участвовал мой отец); киргизам в одном только Лепсинском уезде возвращено было около 100 000 десятин земли (на одном из этих участков находится зимовка моего отца); насколько помнится, такие разграничения сделаны в Копальском и Верненском уездах. Около 1880 годов генерал-губернатор Кауфман находя, что киргизы стеснены пастбищными угодьями, издал циркуляр, разрешающий киргизам безвозмездно пасти свой скот после 1 октября на казачьих землях. Таких примеров забот о киргизах во времена управления краем генералов Кауфмана и Колпаковского очень много. 3 мая 1882 г. умер в Ташкенте генерал Кауфман, в том же году генерал Колпаковский был назначен степным генерал-губернатором, и Семиреченская область по личному его ходатайству была присоединена к степному генерал-губернаторству. Общий порядок управления Степным краем генералом Колпаковским до его ухода в военный совет (1889 г.).

Хотя изменения в отношении к киргизам наступили после ухода генерала Колпаковского не сразу, все же правильнее время управления краем генералов Кауфмана и Колпаковского считать отдельной эпохой (1861— 1889 гг.). Чины администрации выбирались самим генералом Колпаковским; часто уездными начальниками назначались люди с небольшим образованием, но люди безусловно честные, идейные, проникнутые желанием приобщить население к культуре. Конечно и тогда могли быть случаи лихоимства и прочего, но эти отдельные случаи были ничтожны и находили должную оценку перед генералом Колпаковским. Тогдашнее благосостояние киргизского населения объясняется главным образом подбором хорошего состава администрации; кроме того, жизнь в крае была гораздо проще, баснословно дешевле; не было и признаков сложных хозяйственно-экономических, политических, культурных и иных вопросов, выдвинутых настоящим моментом; отрицательные результаты Положения 1896 года еще не успели сказаться, и в туземную администрацию попадали еще люди вполне достойные, справедливые.

Второй период —от 1889 г. (уход генерала Колпаковского) до 1905 г.— переходный: в крае начали появляться темные лица, которые и стали эксплуатировать простодушных киргиз, продавая, например, одну коробку шведских спичек за барана и т. д.; научившиеся говорить, а иногда и писать, киргизы подражали этим проходимцам из казаков и татар, щеголяли в резиновых калошах, лакированных сапогах, изучились курить папиросы, пить водку и т. д. Появились разные «закупчи», обманывали киргиз, жизнь стала несколько сложнее и дороже, и кадры русской администрации стали пополняться людьми случайными, раньше ничего общего с киргизами не имевшими, нисколько ими не интересовавшимися. Выборные подкупы, в которых нередко принимали участие и русские администраторы, с бесчисленными жалобами и доносами друг на друга, будучи в начале событиями исключительными, впоследствии стали явлениями обычными, повседневными. В 1897 или 1898 г. на выборах в Копальском уезде уездный начальник Петров приказал доставить молоденьких девочек-киргизок, приказание было исполнено; одна из девочек не выдержала мучений и умерла, другая после долгой болезни выздоровела. Циничное и хвастливое письмо Петрова по этому поводу к одному приятелю в Верном, благодаря покойному Турлыбеку Сырттанову, получило широкую огласку и, насколько помнится, было следствие, но стараниями чиновника особых поручений Пантусова дело было замято. Народ стал понимать, какие люди находятся во главе уездов и какие люди сидят в уездных управлениях; каждый вновь приезжий бедный переводчик-киргиз через год становился уже богачом, имел табуны лошадей, красивые юрты и т. д.; немудрено, что для киргизских учеников гимназии быть переводчиком стало заветной мечтой; единственное счастливое исключение составляли покойные братья Сырттановы в Верном, за что они пользовались заслуженным уважением как народа, так и областной администрации.

В одном только отношении прежние порядки и взгляды оставались без изменения — это отношение власти к землям, бывшим в пользовании киргиз. Бывали земельные притеснения, но большинство таких дел решалось в пользу киргиз. Я помню (сохранились у меня копии некоторых документов), как мой отец в течение целых десяти лет чуть ли не 10 раз обращался одновременно к уездному начальнику, военному губернатору, степному генерал-губернатору по поводу стеснения казаками Леп-синской станицы, и дела неизменно решались в пользу отца, хотя чуть ли не ежегодно приезжал новый межевщик и вновь замежевывал спорные земли. Участок, занимаемый отцом, окончательно был оставлен за ним в 1898 г. Такие примеры, насколько помнится, были в Копальском и Верненском уездах.

В 1905 г. под влиянием аграрных волнений в России основано в гор. Верном Переселенческое управление, и это событие явилось началом третьего периода, имеющего весьма важное значение в судьбе киргиз. Во главе управления был поставлен опытный, знакомый с Семиречьем старый туркестанец О. А. Шкапский. После предварительных обследований и экономического исследования части Пишпекского уезда (Аламединской и других волостей), Шкапский осенью 1905 г. представил заведующему управлением земледелия и землеустройства Шванебаху обстоятельный доклад с заключением, что в Семиреченской области нет свободных от киргиз земель, что он, Шкапский, поставлен для того, чтобы у киргиз отбирать лучшие земли, а как выходит — по закону или не по закону — это его, Шванебаха, не касается (об этом мне передавал впоследствии сам О. А. Шкапский). В 1906 г. Шкапский был уволен из Семиречья и на его место переведен С. Н. Велецкий, пробывший в Верном целых 8 лет (до 1914 г.).

Первые действия Белецкого в области встречены были с тревогой не только населением, но и администрацией области; крупное дело началось с отобрания участка в Чамалганской волости Верненского узда, и это дело с первого шага ознаменовалось бесцеремонным отношением переселенческого ведомства к киргизам, к законам и логике обстоятельств; так Велецкий по поводу постановления общего присутствия областного правления об оставлении за киргизами этого участка писал особое мнение от 31 марта 1907 г. за № 780, что все законы, изданные в силу их распоряжения, вполне соблюдены и ни в чем не нарушены; между тем оказалось, что все гидротехнические и другие исследования участка, определения площадей, занятых пашнями, клеверниками и т. д., оказались произведенными под покровом глубокого снега; было написано, что киргизы сами изъявили готовность уйти, между тем 15 марта 1907 г. к журналу № 34, утвержденному военным губернатором 20 марта 1907 г., было приложено донесение уездного начальника, что киргизы никогда не желали и не желают добровольно уступать орошенных, усадебных земель для образования переселенческого участка даже за вознаграждение. Этот участок был изъят от киргиз, несмотря на защиту генерала М. Е. Ионова. В 1908 г. замежевана была громадная площадь, 3016 тысяч десятин в Лепсинском уезде; постановление уездной поземельной комиссией было жаловано и вполне согласилось с доводами жалобщиков, и решение комиссии было отменено; в 1909 г. все те же участки, за исключением одного, замененного новым, замежеваны вновь, названы новыми именами; генерала Ионова уже не было (долгий спор между Велецким и генералом Ионовым кончился победой первого и отставкой второго), и администрация под давлением усиливающегося влияния управления земледелия отступила во многих местах, в том числе в Лепсинском уезде, уже содействовала переселенческому ведомству; под давлением и угрозой ссылки из края со стороны лепсинского уездного начальника Федорова, тестя заведующего Лепсинсинским подрайоном Андриевского, Маканчи-Садыров-ский волостной управитель Курбангалий Арапов, продержав постановление комиссии положенное число дней (2 недели), вернул таковое при надписи, что содержание постановления населению обнародовано и что население против изъятия этих участков ничего не имеет. Киргизы об этом деле узнали только тогда, когда постановление оказалось одобренным областным правлением и утвержденным генерал-губернатором. В 1910 г. изъято еще 61 тысяча десятин земли в Лепсинском уезде почти при таких же комбинациях. Таких и подобных дел в области масса, и не удивительно, что в 1910 г. при проезде по Се-миреченской области я видел, что, например, почти от Карабалтов до Пишпека и далее до Константиновки, на протяжении около 75 верст, почтовые станции соединились друг с другом почти сплошными переселенческими поселками; весь Пишпекский уезд оказался покрытым массой поселков, и о «земле обетованной — Пишпеке» говорили и мечтали мужики отдаленных Черниговской, Орловской и других губерний. Не лучше дело обстояло в Верненском, Копальском и особенно в Лепсинском уездах. Я здесь не говорю о нарушениях законных прав по существу; достаточно сказать, что переселенческие чиновники, изощряясь, дошли, например, до такой виртуозности, что «согласно, якобы, точного смысла ст. 122 Ст. Пол.» округлялись отдельные зимовки, оставляли их за отдельными хозяевами, отбирали кругом всю площадь, не давая иногда даже выхода из этого круга. Это был уже не обход закона, а прямое издевательство над законом. Земельный вопрос в области оказался решенным окончательно и бесповоротно; многочисленные киргизские жалобы оставались без рассмотрений. Киргизы пробовали бороться с этими неблагоприятно создавшимися для них условиями жизни, но стало для них понятно, что старания их бесполезны; а жизнь не стояла на одном месте, выдвигала перед ними все новые и новые условия и задачи. Скотоводсто стало прогрессивно падать, земледелие, после отбирания лучших угодий, сократилось. За 7 лет— 1907 по 1914 г.— область стала неузнаваема. Прежние люди времени генералов Колпаковского, Фриде, Иванова и Ионова постепенно стушевались, приходили новые люди с новыми понятиями и новыми взглядами на вещи. Прежнее благожелательное отношение к киргизам меняется, во многих местах берут их уже на подозрение в приверженности так называемому панисламизму. Разумеется, всякому простому киргизу приятно, когда ему говорят, что единственная Турция сильна, что магометане сделали то-то, победили балканские народы (?) и т. д.; но говорить, что простой, малокультурный народ, всецело поглощенный своими повседневными мелкими интересами, отдаленный таким пространством, мог подняться до сознания образования какой-то цельной организации, преследующей отвлеченную, малоуловимую идею, может так думать человек или с болезненной фантазией, или имеющий в виду какую-нибудь особую цель.

Как бы там ни было, от прежних отношений к киргизам, принятых к руководству во времена генерала Колпаковского, теперь следов не осталось. Положение 1868 г. завело киргиз так далеко, что порой даже земельные притеснения бледнеют перед дрязгами выборов и партийности. Теперь нигде ни одних выборов не бывает без громадных подкупов. Каждый раз перед выборами претендент клянется, что если проведут его, то прекратятся бесконечные «темные» (так и называются на киргизском языке) налоги, настанет мир и спокойствие в волости. Киргизы, увлеченные партийностью, забывают подумать о том, зачем такой благодетельный претендент раздает 5, 10, 20, 30 и даже 40 тысяч рублей, когда все его будущее жалованье за трехлетие не превосходит 900— 1500 рублей. Претендент, прошедший в волостные или народные судьи, собирает в 5, 10, 20 раз больше затраченного капитала, и этот форменный грабеж происходит в настоящее время. Партийные дрязги и еще чаще грабеж волостных доводят население до отчаяния и до преступления. В 1905 или 1906 г. в Лепсинском уезде возле почтовой станции Джузь-Агач арганачинский волостной управитель Мухамед Галий Бейсенбин был убит толпой в 500—600 человек: киргизы этой волости, встречавшие меня на этой станции в 1906 и 1907 гг. рассказывали невероятные, легендарные дела.

Возмущенные невероятной жадностью, проявленной волостными при наборе рабочих в июле 1916 г., киргизы Карабалтинской волости Кустанайского уезда убили своего управителя Саима Кадыфова, а киргизы Чингыр-лауской волости Уральского уезда — своего Ахмеда Сар-балина. Эта борьба волости с управителем в Семиреченской области, благодаря некоторым превходящим обстоятельствам, приняла совсем другой оборот. Здесь пострадавшими оказались сами киргизы (Ботбаевской волости Верненского уезда, Маканчи-Садыровской волости Лепсинского уезда). Об этом более подробно будет сказано дальше. Подкупы, вымогательства сделались явлениями обычными, ординарными.

… Позволю себе обратиться к книге В. Набивкина «Туземцы раньше и теперь» (стр. 92: «Два уездных начальника (Н-с и Г-с) ушли в Сибирь за казнокрадство и лихоимство. За ними туда же, по другому делу, ушел правитель канцелярии генерал-губернатора (С—в). Один из военных губернаторов (Г—в), заведомо принимавший деятельное участие в грязных делах казнокрадов и грабителей, отделался одним лишь увольнением от службы, благодаря заступничеству генерал-губернатора и снисходительности царя.

Масса других, подобных им, продолжали те же или подобные им дела, оставшиеся безнаказанными...

Один, якшаясь с волостными управителями, втихомолку скупал у туземцев земли по выгодным для себя ценам; другой, принимая благодарности от богатых туземцев за разные нелегальные поблажки, строил хлопкоочистительные заводы, куда полицейские силой доставляли хлопок для очистки; третий вступил в компанию с виноделом и таким же путем добывал виноград; четвертый взимал мзду с волостных управителей и с казиев за хлопоты по утверждению их в должностях; пятый облагал необременительной данью туземных проституток; шестой просто брал, не специализируясь и не упускал ни одного удобного случая; седьмой по дорогой цене продавал «бездействие власти».

Редкого из уездных начальников мог видеть лично, не уплатив переводчику мзду за устройство такого свидания. Возникшие в 1902 г. дела Р-на, Р-ка и К-ва* приподнимали лишь незначительный уголок завесы, за которой скрывалась масса самой возмутительной грязи, причем нигде, по-видимому, эти оргии административной разнузданности не доходили до таких гомерических размеров, как в Андижанском уезде в конце девяностых и в начале девятисотых годов.

Народ все это видел, и понимал; а типичнейшие и наиболее предприимчивые представители окружавшей нас живой стены, увидев себя хозяевами возникших положений и соотношений, плавали во всей этой грязи, как рыба в воде. «Нам дарили ковры, лошадей и экипажи. Нас ссужали деньгами, которых мы по большей части не

* Фамилии, указанные Тынышпаевым, не удалось установить.

возвращали обратно. Нам помогали приобретать по дешевым ценам земли и строить дома.

Между нами и ютившимися вокруг нас туземными проходимцами возникали связи, позорные для русского служащего лица и опутывавшие нас в достаточной мере, нас начинали эксплуатировать, ведя по пути целый ряд проступков и преступлений.

Сделавшись подневольными людьми, запутавшись в своих личных делах, тесно связанных с делами и с интересами купивших нас туземцев, мы волей-неволей служили и богу и мамоне».

Изложенное относится преимущественно к Ферганской области; подобные дела, правда, в несколько меньшем размере, творились в Семиречье (об этом более подробно будет сказано дальше). Киргизы составили об администрации вполне определенное, законченное, подкрепленное фактами, мнение.

Есть еще одно обстоятельство, заслуживающее внимания. Дела между киргизами и некиргизами (русскими, татарами или сартами) администрацией большей частью решались не в пользу киргиз; по разным, заведомо ложным обвинениям киргиз крестьянами, казаками и т. д. у мировых судей, киргизы часто проигрывали правые дела очень возможно, что за плохое знание или подкупность переводчика, или что-нибудь еще другое; но простой народ не может разбираться в таких деталях и склонен приписывать тому, что, мол, русский чиновник всегда стоит за русского.

В одно время в Лепсинском, Верненском, кажется, и в других уездах администрацией была установлена круговая ответственность киргиз; если пропадает у русского скот или что-нибудь другое, то вся указываемая жалобщиком волость отвечала за пропажу и должна была возместить немедленно (в Лепсинском уезде в 3 или 5-дневный срок); это распоряжение администрации противоречит закону.

Наконец, считаю необходимым сказать о просвещении киргиз. Покойный генерал Колпаковский для открытых им гимназий (в начале прогимназии) и пансиона дал такой педагогический персонал, подобно которому (с точки зрения просвещения киргиз) теперь нигде не встречаем.

Отеческие заботы о киргизских мальчиках первого директора покойного Новака и высокогуманное отношение всего преподавательского персонала к киргизским мальчикам памятны всем бывшим воспитанникам этих незаметных, но поистине великих людей; о втором директоре гимназии М. В. Вахрушеве, моем воспитателе, проживающем сейчас в Верном, вспоминают не иначе, как с величайшей благодарностью; этот просвещенный идеалист, оказывается, под старость лет собирает летом вокруг себя случайных киргизских мальчиков, учит грамоте, русскому языку и т. д.— об этом официально никому не известно.

Помню, как теперешний инспектор гимназии престарелый А. Д. Юрашкевич по целым дням просиживал со вновь поступившими киргизскими мальчиками, чтобы к концу учебного года научить их говорить и писать. Такое отношение круто изменилось в 1908 г., когда, благодаря чисто случайному обстоятельству, ушел совершенно безвинный благородный М. В. Вахрушев и директором гимназии сделался г. Дейнеко. Достаточно сказать только одно, около 5—6 человек киргиз не были выпущены из 8 класса гимназии (один из них мой родственник), 4 стипендии в высших учебных заведениях для киргиз (одной из них пользовался я) теперь потеряны для киргиз— ими пользуются русские студенты и курсистки, а мой родственник, кончающий ныне юридический факультет, жил и учился без всяких личных средств. В таком положении и как отнеслись они к военным событиям...

Искать смысл в войне, разбираться в возможных последствиях победы или поражения для России, вникать в возможные вследствие этого изменения в жизни России и киргиз, производить такой анализ со многими неизвестными факторами, разумеется, не в состоянии не только простой киргиз, но и средний русский интеллигент.

… киргизы понимали войну схематически и чувствовали только одно: если победят русские, будет хорошо России, и, значит, хорошо будет киргизам; если победят враги, то плохо будет России, враги могут дойти до нас и будут опустошать города, села, поля, скот, разграбят имущества, часть киргиз перебьют, часть будет бежать (но куда?), словом, должны повториться времена войны с монголами (XVIII век — времена монгольского князя Гальдан-Цырена, страшная память о котором до сего времени сохранилась у киргиз Семиречья), времена отчаянных междоусобий между киргизами и кара-киргизами (XIX век — времен знаменитых Джантай, отца Шабдана и Кенесары Касымова). Много простоты и наивности в этих суждениях, но ведь так думал не интеллигент, а простой киргиз.

Для предотвращения возможных с киргизской точки зрения бедствий осталось единственное средство — помогать русским всем чем только можно. Прежде всего начались денежные сборы — киргизы собрали от 50 коп. до 2 рублей с каждой кибитки; но если не все эти суммы дошли до назначения, то в этом сами киргизы не виноваты. В некоторых местах киргизы постановили своими средствами скосить сено, сжать, убрать и свезти хлеб семей призванных нижних чинов и запасных — так было в Лепсинском уезде и даже как раз в той волости (Маканчи-Садыровской), где благодаря алчности и доносу управителя в сентябре в 1916 г. произошли прискорбные события.

Потребовали на театр военных действий юрты, овчины, киргизы жертвовали и ими; деньги, ассигнованные на выкупку их, до владельцев большею частью не доходили.

Требовали, чтобы киргизы ставили юрты и приготовляли скот для проходящих эшелонов; требования исполнялись беспрекословно; деньги же, отпущенные для расплаты с киргизами, в большинстве случаев до них не доходили, а юрты или пропадали или возвращались без кошем, или поломанные.

Но всех туземцев Туркестана превзошли кара-киргизы Пржевальского и восточной половины Пишпекского уезда; не ограничиваясь пожертвованиями и деньгами, они отправили на фронт первых и единственных киргизских добровольцев; но замечательнее всего то, что добровольцы отнеслись к полагавшейся военной службе, как к военному явлению в жизни народа, и, имея в виду, что будут служить в кавалерии, думали, что смогут закрепить за собой занимаемые земли.

Таким образом ясно, что военная служба не напугала киргиз, наоборот, они к ней на всякий случай готовились; никто не ожидал, что привлечение киргиз на работы более страшные (по их разумению) произойдет так внезапно.

Высочайший указ 25 июня стал известен в городах (в Верном) 8 июля. В газетах, если не ошибаюсь, от 9 июля было напечатано, что туземцы в возрасте от 19 до 43 лет привлекаются на военные работы, тогда как другие виды работ не упоминались вовсе. В воззвании военного губернатора Семиреченской области (около половины июля) также говорится, что киргизы призываются на окопные работы. Я сам, хотя отлично понимал суть дела, находился в затруднительном положении: на расспросы киргиз я говорил, что под военными работами разумеются работы по постройке или эксплуатации железных дорог, погрузка, выргузка провианта, орудий, охрана лошадей, рубка леса на топливо и т. д., на это мне резонно возражали, что об этих работах в телеграммах и газетах ничего не сказано, а только про окопные работы, и что я передаю не совсем точно, и что так им объяснили знакомые крестьяне с поселков, у которых есть родственники на войне и т. д. Даже им успели объяснить, что «окопы»— это рвы, в которых сидят русские и германские солдаты друг против друга; если же нужны новые окопы, то роют впереди, т. е. под обстрелом неприятеля (зачем мол рыть окопы позади солдат); стало им понятно, что это самая опасная работа: невероятно вздорные слухи передавались из уст в уста и никто населению вовремя не сумел объяснить сущность призыва рабочих; вместо этого местные власти стали приводить в исполнение высочайший указ спешно и в некоторых случаях с применением крутых мер. Единовременная спешная мобилизация 25 возрастов (19—43) поразила население; киргизский народ никогда воинской повинности не отбывал; при таких чрезвычайных условиях и обстоятельствах и в принудительном порядке киргизы не призывались; мы были свидетелями, что даже частичная мобилизация народов, давно привыкших к воинской повинности, при более благоприятных условиях и обстоятельствах часто сопровождалась разного рода эксцессами. Если бы население было заранее подготовлено и знало о цели привлечения рабочих, если бы после этого была объявлена частичная мобилизация из первых, хотя бы некоторых возрастов, или была бы примерно система, которая введена генералом А. Н. Куропаткиным (определенное количество рабочих на область, уезд, волость в пределах 19—43 лет по разверстке в самой волости специально избранными для этой цели людьми), если бы своевременно были приняты меры к парализованию злоупотреблений туземной администрации, то мобилизация прошла бы вполне мирно и гладко. Чего можно было ожидать после этого от киргиз?

Обстоятельства сложились слишком неблагоприятно, и малочисленная киргизская интеллигенция очутилась между двух огней.

Газета «Қазақ», почувствовав серьезную опасность, в № 192 от 11 августа (при сем прилагаемом) за подписями бывшего члена 1-й Государственной Думы Букей-ханова, редакторов Байтурсунова и Дулатова выпустила воззвание к киргизскому народу, горячо призывая его к успокоению, уверяя, что никакой опасности нет. Этот номер брался нарасхват. Выписывали по нескольку экземпляров для распространения среди населения. После первого приема (10 августа) у только что прибывшего в Ташкент генерала А. Н. Куропаткина, я телеграфно обратился к пишпекским киргизам с призывом к успокоению (копию телеграммы при сем прилагаю)*.

Наряду с этими призывами были пущены в ход и злоупотребления. Крутые меры и просто ошибки некоторых лиц русской администрации, вымогательства волостных управителей и т. д. И так как эти приемы касались населения непосредственно, то немудрено, что волнения стали разрастаться.

… Причин волнений, как видно из всего вышеприведенного, оказалось очень много, а ближайшими поводами были разные неблагоприятные случаи местного характера; причем отдельные характерные случаи привожу в хронологическом порядке, насколько мне удалось проследить общую картину всего происшедшего...

1)Кызылборукское дело (Верненский уезд), записку свою при сем прилагаю**, было вызвано исключительно поведением вр. исп. должность помощника уездного начальника волости Хлыновского: никаких волнений до его приезда не было; 3 августа он и вр. участковый пристав Скулаев с 15 нижними чинами прибыли на стоянку переписчиков скота; перепись скота перед тем шла мирно и спокойно, и переписчики работали безо всякой охраны. Хлыновский без всякого повода со стороны собранных для переписки киргиз арестовал нескольких видных киргиз, а остальным приказал представить список рабочих в течение 5 часов. Волость перед тем не приступала

* Копия в деле отсутствует.

** Записки в деле не оказалось.

к составлению списка, а в течение 5 часов составить и представить таковой было решительно невозможно. Киргизы раза три обращались к Хлыновскому с просьбой отпустить арестованных и отсрочить представление списков; Хлыновский, желая очевидно припугнуть, выстрелил, говорят, из револьвера вверх, а нижние чины не разобравшись в чем дело, выстрелили в киргиз и убили двоих; тогда киргизы окружили стоянку и кто-то из киргиз выстрелом из охотничьего ружья убил нижнего чина (дальнейшее изложено в моей записке).

2) Второе дело в Верненском уезде — ботбаевское (записку по этому делу прилагаю)*. Ближайшим поводом к возникновению события в Ботбаевской волости ** было злоупотребление при составлении списка рабочих со стороны управителя Абдыгалия Курбангалиева: из своей партии он почти никого не записал; зато киргиз противной стороны, главой коей был кандидат его Бейсе-бай (фамилия неизвестная), включил в список чуть ли не поголовно. Пристав Гилев жалобу киргиз, недовольных действиями управителя, не принял, а волостной управитель донес Гилеву, что Бейсебай подстрекает народ к бунту. Пристав повел на ст. Самсы 20 нижних чинов (6 августа). Присутствие вооруженных нижних чинов во главе с приставом Гилевым, ставшим на сторону управителя (так и поняли киргизы), действовало на толпу раздражающим образом; не помогло здесь и посредничество Токсанбаева, переводчика жандармского ротмистра, случайно прибывшего на место происшествия; отряд, отступивши, стал стрелять из-за забора и убил 12 киргиз.

Когда на другой день, 7 августа, отряд с ротмистром Железниковым и Токсанбаевым и с жителями ст. Самсы ушел по направлению к Казанско-Богородицкому, волнение разрослось; одни, испугавшись возможных последствий, бежали в горы Пишпекского уезда, предполагая, что за бежавшими верненскими киргизами — их родственниками— придут отряды, и, не разобравшись, нападут на них (пишпекцев), бежали в соседние Атекинскую и Сарыбагишевскую волости Токмакского района и внесли панику в эти волости; злополучные джанысцы, испугавшись размеров волнений в Атекинской волости, бежа-

* Все перечисленные выше Тынышпаевым волости — казахские.

** Записки в деле не оказалось.

ли дальше на юг, в волости, граничащие с Пржевальским уездом.

Увидев, что волнения начались в Пржевальском уезде, они отошли далее на запад и через Мерке спустились к реке Чу, описав, таким образом, почти целый круг, радиусом в 100—150 верст вокруг Пишпека, лишившись почти всего имущества, скота, потеряв стариков и детей. Другие ботбаевцы, увидев агента полицеймейстера Поротикова (...)* Закира Исабаева, стали откупаться в надежде, что скотом, деньгами, кошмами и дорогими седлами, даваемыми Исабаеву, они будут спасены (копию прошения Курбан-Ходжинова по этому поводу прилагаю)**; так как этот обирала Исабаев не был никем тронут в то время, когда киргизы стали позволять себе убийства русских и т. д., то я склонен предполагать, что Исабаев давал разрешение на эти дикости и даже подстрекал народ (от Исабаева можно ожидать решительно всего). Считаю нужным обратить серьезное внимание на то, что первыми убитыми оказались два переселенческих чиновника из учреждения, которое положило основание недовольству киргиз; после их убийства отступать от занятой позиции бунтовщикам было уже поздно: есть основание предполагать, что если бы в это время среди проезжавших не было чинов переселенческого ведомства, то дело не дошло бы до таких размеров.

Считаю нужным кстати упомянуть о действиях агентов полицеймейстера Поротникова перед событиями в Верненском, Пишпекском и Пржевальском уездах (копии двух докладных записок от 28/Х и 28/ХІІ при сем прилагаю).

Задолго до означенных событий (13 июня) агентами Поротникова были арестованы киргизы Джамышенской волости Верненского уезда Сять Ниязбеков, Танеке и другие; агенты перевалили через горы, побывали в дунганском поселке Каракугза (по соседству с волостями Атекинской и Сарыбашевской), арестовали волостного Булара Магуева, не пожелавшего дать выкупа; агенты в июле и в начале августа побывали в Пржевальском уезде, откуда сам Исабаев вернулся с дорогими вещами, нагруженными на 2 лошадях, 2 пудами опиума, продан-

* Записка в деле отсутствует.

** Неразборчивый текст.

ными им в Чарыне по 35 руб. за фунт (см. прошение Курбан-Ходжинова *).

Во всех 3 указанных местах или вблизи них впоследствии возникли серьезнейшие события.

Невольно спрашиваешь себя, почему печальные события произошли именно в тех местах, где перед тем побывали агенты Поротникова? Чем вообще занимался полицеймейстер Поротников и его сотрудники, известно киргизам Верненского, Капальского, Пишпекского и Пржевальского уездов (см. прилагаемое прошение Измайлова). **

3) Как было сказано выше, киргизы Джанысской и части Чумичевской волости Пишпекского уезда, боясь, что за прикочевавшими к ним родственниками их — ботбаевцами — придут отряды, бежали на восток к каракиргизам Атекинской и Сарыбашевской волостей и своим бегством способствовали панике среди кара-киргиз: узнать ближайший повод волнений этих кара-киргиз мне не удалось, так как мне не пришлось быть на месте; но необходимо отметить то, что, когда русские покорили край, Шабдин-Джантаевы приходили на помощь русским с киргизами как раз в этих местах, т. е. с отцами теперешних сарыбашевцев и атекинцев; знаменательно еще то, что первые добровольцы ушли из этих же мест, значит обстоятельства оказались настолько серьезны, что поднялись сарыбашевцы, самые лояльные из всех туземцев края.

4) Слухи о волнениях в Верненском и восточной части Пишпекского уезда распространились с невероятной быстротой и создали нервное настроение не только в Семиречье, но и в Аулиеатинском и Черняевском уездах. Достаточно было случая убийства в Беловодском участке кем-то на заимке двух крестьян, чтобы кара-киргизы ближайших волостей, боясь репрессий, бежали по направлению к горам; я интересовался, кем убиты крестьяне— кара-киргизами или русскими, но выяснить это не удалось. Среди бежавших киргиз распространился слух, что их не тронут, если они сумеют получить удостоверение от пристава (Грибановского) с короткой надписью «мирный» (прошения с изложением таких подробностей поданы генерал-губернатору и копии у меня не сохрани-

* То же.

** Прошение в деле отсутствует.

лись); кара-киргиз, явившихся к приставу в числе около 517 человек, заставили слезть с лошадей, пешком отправили их в волостное правление; сам пристав, сдав арестованных кара-киргиз возбужденным крестьянам, уехал, и все киргизы до одного оказались перебиты. Мне передавали кара-киргизы из этих мест, что никто из русских в участке не пострадал; сами кара-киргизы определяют число убитых около 1 100 человек.

5) О ближайших поводах к волнениям в Пржевальском уезде мне неизвестно; могу только констатировать то, что там перед самыми волнениями «работали» агенты полицеймейстера Поротникова во главе с Исабаевым.

О так называемом «Теплоключенском деле», когда пострадали ни в чем невинные киргизы, также не удалось узнать подробностей.

6) В Копальском уезде не было волнений, никто из русских не пострадал, убийство около 40 киргиз (записку при сем прилагаю) нужно приписать исключительно озорству казаков Карабулакской станицы.

7) В Лепсинском уезде. В Маканчи-Садыровской волости, поводом к волнениям, убийству около 100 киргиз и аресту около 100 киргиз, послужили жадность и вымогательство волостного управителя Джакамбаева, народного судьи Омарова, Князева; а в Мамбетбай-Каскаческой волости те же качества нового волостного Джа-набая.

...8) Для полноты общей картины волнений считаю необходимым рассказать еще о событиях в Аулиеатин-ском и Черняевском уездах. Слухи о верненских волнениях и беловодских событиях создали нервное настроение не только у киргиз, но и у крестьян; по тракту от Аулиеата на Пишпек спешили отряды войск, что еще более нервировало киргиз; отряды проходили при чрезвычайных условиях; часть крестьян, пользуясь этим, предалась грабежу; у киргиз стали пропадать лошади, скот; другие крестьяне просто приходили в аулы и брали кошмы, ковры, одеяла и т. д. Под влиянием всего этого часть киргиз Чуйского и Меркенского участков ушли к р. Чу, к пескам. В Чуйском участке к этому прибавился ложный донос двух лесообъездчиков. Оба пристава поступили одинаково — отправились за киргизами в сопровождении нижних чинов, чем и вызвали нападение.

Одинаковые действия представителей администрации вызывали совершенно одинаковые результаты: 1) Хлыновский отправился к кизылборукцам с отрядом и вызвал нападение; 2) Гилев пошел на Самсы с отрядом — киргизы напали на отряд (если бы не было этого случая, то по моему мнению, не было б событий в Пишпекском и Аулиеатинском уездах); 3) пристав меркенский и чуйский пошли с отрядами, и опять случилось нападение.

В начале августа в г. Черняеве было получено тревожное известие о волнениях в северной, наиболее глухой части уезда. Помощник начальника уезда, подполковник Тризна, отказавшись от советов взять с собой вооруженных нижних чинов, отправился туда только с переводчиком. Пробыли там 12 дней; многие, узнав о столкновениях в Аулиеатинском и Пишпекском уездах, считали его погибшим. Благодаря тому, что он явился к волновавшимся киргизам именно без отряда, благодаря его такту и умению говорить с киргизами, население совершенно успокоилось. Понятно, что если бы Хлыновский, Гилев, Лундин, Урбенек действовали так, как Тризна, то, несмотря на самые неблагоприятные обстоятельства, удалось бы избежать печальных событий.

Я привел данные, характеризующие отношения русской власти к киргизам, в связи с изменением условий киргизской жизни; сказал, как отнеслись к событиям, связанным с войной; указал на крайне неблагоприятные обстоятельства, связанные с призывом киргиз на тыловые работы. После всего этого можно ли еще удивляться, что произошли такие печальные события, и можно ли все это приписать одним только киргизам? Можно ли отыскать более красноречивые, более действительные приемы агитации для возбуждения умов, чем все то, что сказано выше? Люди, незнакомые с историей этих взаимоотношений, к каковым, к сожалению, приходится причислять чуть ли не 99% русского населения Туркестана, в попытках объяснить причины волнений в Семиреченской области отыскивают эти причины, не задумываясь, слишком просто и легко — в «турецкой и германской агитации». Из сказанного несомненно ясно одно: если бы не было тех отношений к киргизам, что были до войны, если бы мобилизация рабочих проводилась более осмотрительно, то самая идеально обставленная, какую только можно себе представить, «турецко-германская» агитация не достигла бы того, свидетелем чего мы явились.

Более показать ничего не имею.

II.

Поиск по сайту: