АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Последние годы царя Бориса

Читайте также:
  1. I. Россия в период правления Бориса Годунова (1598-1605). Начало Смутного времени.
  2. I. Россия в период правления Бориса Годунова (1598-1605). Начало Смутного времени.
  3. В последние годы Гулнара неутомимо трудится в деле создания «Центра мира и согласия» и труд этот является большим вкладом в деле сближения стран и народов СНГ.
  4. Внутренняя политика Бориса Годунова в условиях обострения социально-экономической ситуации в стране.
  5. Глава 11 . Последние дни
  6. Глава 41. Последние годы существования СССР (1985-1991)
  7. Данства данного государства (последние, например, не несут во-
  8. Затем, в свои последние два или три года жизни, он никогда не звал себя по имени и никогда не отвечал: «Да, сэр, это я».
  9. Накладывать первичный шов на сухожилия, в том числе и на нервы, не рекомендуется. Последние можно лишь несколько сблизить.
  10. Одним из факторов приведших к смуте был климатический, во время правления Бориса Годунова было три голодных неурожайных года. 1601-1603. Урожай не вызревал из-за дождей и холода.
  11. Основные даты жизни и деятельности Бориса Федоровича Годунова
  12. Основные тенденции развития российской экономики (за последние 8 лет)

 

Царя Бориса Годунова в последние годы его жизни как будто нет в наших исторических трудах. Он появляется на некоторое время в жалкой роли мятущегося и страдающего от собственных грехов человека, видящего неизбежное возмездие в лице восставшего из мертвых царевича Дмитрия. Но соответствовала ли такая картина действительности? Душевный перелом, произошедший с царем Борисом Федоровичем после получения известий о походе самозванца, действительно был замечен современниками. Но правильно ли они его истолковали?

Борис Годунов и на престоле оставался все тем же правителем, каким был раньше, но неумолимое время заставляло его действовать по-иному. У него уже не было столько жизненного пространства, чтобы годами ждать результата и осуществления своих целей. К тому же и он, видимо, не избежал профессиональной болезни властителей — подагры, отмеченной Исааком Массой. «Боли в ноге» затрудняли прием литовских послов канцлера Льва Сапеги с товарищами уже в 1600 году. С. Ф. Платонов датировал начало Годунове кой болезни 1602 годом, но затруднился определить ее характер[682]. Годунов, любивший церемониальную сторону любых дел, вынужден был отказываться от своих привычек. Любекские послы, которых принимали весной 1603 года, запомнили, что царю трудно было справляться с положенным церемониалом и выслушивать долгие речи: «Пространные разглагольствования не допускаются, так как государь не любит подолгу оставаться в сидячем положении. Поэтому вокруг суетились приставы с возгласами: „Живее, живее!“»[683]. К концу жизни Борис Годунов уже не мог обходиться без своих любимых докторов, присутствовавших даже при его трапезе[684].

Главной отрадой его жизни оставались дети. Не случайно в «заздравную чашу», где перечислялась по именам вся царствующая семья, были внесены особые слова о детях: «И просим у Господа Бога, чтоб его прекрасно цветущия младо умножаемыя ветви царскаго изращения благородное семя в наследие превысочайшаго Российскаго царствия было на веки и некончаемые веки без урыву»[685]. Борис Годунов был ревнивым отцом и не хотел далеко отпускать от себя ни свою дочь царевну Ксению, ни тем более сына царевича Федора, которого он изначально сделал соправителем царства. История с датским королевичем показывает, что Годунов не собирался «родниться» с московскими родами. «Погорде же в своей земле сына и дщерь браку совокупите», — писал Авраамий Палицын[686]. Слишком хорошо было понятно Борису Годунову, как родство с царем могло изменить соотношение сил в среде знати, привести к ссорам и столкновениям о местах. Годунов и к свадьбе детей подошел как государственный деятель, думая, к кому из окрестных правителей обратиться с просьбой о «присвоеньи» (то есть вступлении в отношения свойства). Однако он оставался и отцом, которому тяжела была сама мысль о разлуке с детьми. Показательно, что в условия брачного договора с датским королевичем Иоганном Борис Годунов включил пункт, обязывающий будущего зятя постоянно жить в Русском государстве «и жить всегда з дочерью нашею, с царевною и великою княжною Ксеньею, при наших царских очех». Это был не риторический оборот, а прямо сформулированное требование. Даже если бы королевич захотел увидеться со своими родителями в Дании, он должен был ехать туда один без Ксении Годуновой[687].

Некоторое время одним из самых предпочтительных вариантов для детей Бориса Годунова считалось вступление в брак с кем-то из родственников английской королевы Елизаветы I. В конце 1600 года в Москву приехал английский посол Ричард Ли (Рыцарь Лей). У него имелся тайный наказ королевы, узнавшей, что «к царскому величеству присылал цесарев брат Максимилиян и иных великих государей дети свататца за царевну Ксенью, а иные государи своими дочерьми свататца за его государского сына за царевича Федора». Королева решила вмешаться и объявила, что у нее тоже есть на примете какие-то не названные ею претенденты, состоявшие в родстве с «королевной». В Посольском приказе подтвердили, что действительно получали обращения от Габсбургов и даже от короля Сигизмунда III, интересовавшихся возможной партией с царевной Ксенией Годуновой. Но для царя Бориса Федоровича условием брака его детей было то, что они должны оставаться в Москве: «…и государь дочери своей дати в ыное государство не изволил для того, что у него одна дочь, и хочет того, чтоб всегда были при нем, при государе». Точно так же говорили и про царевича Федора, что ему, «сочетався браком, быти всегда при отце своем на своих государствах по благословенью отца своего».

Посла Ричарда Ли расспрашивали: «Есть ли во племяни у королевны государские дети — королевичи и королевны, и что ее о том раденье?» Однако полномочий говорить что-либо определенное у посла не было. Поэтому в апреле 1601 года из Москвы отправили дополнительный запрос, подтверждая свою заинтересованность в предложении королевы Елизаветы I, и просили более точно назвать имя возможного жениха: «А о том к нему, государю, присылают многие великие государи, и о том им ответу не чинити, покаместа от нее в том подлинное раденье, и промысел, и ответ будет. А он, государь, с нею, с королевною, в братственной любви, и в дружбе, и в присвоенье, и в докончанье, и в соединенье быти хочет мимо всех великих государей»[688]. Но, несмотря на обещание, данное королеве Елизавете I, Борис Годунов сделал другой выбор — в пользу датского принца Иоганна, приняв его в России с великим почетом как будущего жениха своей дочери. Дальнейшие переговоры с королевой смысла уже не имели и окончательно прекратились с ее смертью в 1603 году. И все же у Бориса Годунова имелись основания для особого отношения к королеве. Он выразил это в своей обычной манере при приеме английского посла Томаса Смита в октябре 1604 года, когда, «выразительно приложив к груди руку, государь воскликнул: „О, любезная сестра наша королева Елизавета, которую я любил, как собственную душу“»[689]. Послы даже отметили «слезливый тон», с каким были произнесены эти слова, — еще один признак надвинувшейся старости.

У Ксении после внезапной смерти в России королевича Иоганна мог появиться другой жених с Запада. Борис Годунов обратился с новой просьбой о поиске подходящей кандидатуры к датскому королю Христиану IV. В июле 1603-го — апреле 1604 года в Данию ездили послы Михаил Глебович Салтыков и дьяк Афанасий Власьев. Они договорились о браке царевны Ксении и Филиппа, младшего сына шлезвигского герцога Иоганна. В Москве даже получили живописный портрет жениха — «парсону арцука». Послы уехали, но из Москвы целый год не было никаких известий о результатах посольства. Возможно, «ответом» стал тайный наказ о продолжении поисков жениха для Ксении на Кавказе. Предполагаемый тесть Бориса Годунова герцог Иоганн обратился 6 марта 1605 года с письмом к своему племяннику датскому королю Христиану IV, думая, что тот может помочь делу. Однако, судя по всему, герцог Филипп и сам не очень-то стремился в Московию, где умер его двоюродный брат. Кроме того, история «царевича» Дмитрия уже имела широкий резонанс при дворах европейских королей, и это тоже могло сказаться на решении Филиппа не покидать пределов Датского королевства ради московской царевны[690].

Большим ударом для Годунова стала смерть сестры, царицы-инокини Александры (Ирины) Федоровны, скончавшейся в Московском Новодевичьем монастыре в осенний день «преставления святого апостола Иоанна Богослова» 26 сентября 1603 года[691]. Пребывание царицы-инокини в Новодевичьей обители навсегда изменило статус монастыря, придав ему царский размах и особую ауру. Уже в 1600 году, по сообщению «Пискаревского летописца», был «подписан храм в дому у Пречистые Богородицы, в Новом в Девичье манастыре каменной, большой, соборной, о пяти верхах, чюдно, и образы чюдотворныя обложены дорогим окладом с каменьем». Самой царице-инокине Александре продолжали отдаваться царские почести, но она, как и ее муж, избегала мирской суеты: «А житие ее было свято и праведно и все исправила по преданью святых отец. А чины были царьские все по прежнему: бояре и дворецкие, и клюшники, и подклюшники, и столы царьские. И отнюдь не вкушала ничего от своего царьского стола, кроме воды да хлеба, а тем всем жаловала игумению с сестрами и нищих, и убогих всяких»[692].

После смерти сестры, из рук которой он получил когда-то царскую корону, Борис Годунов остался один на один со своей «высшей властью». Для него завершилась целая эпоха, и всё, что он мог теперь делать, — так это по-христиански поминать вдову царя Федора Ивановича. В Троице-Сергиев и Новодевичий монастыри были розданы самые щедрые, тысячерублевые вклады. В Новодевичьей обители завели даже особую приходную книгу, чтобы перечислить все пожалованные Борисом Годуновым 31 октября 1603 года в память по сестре и бывшей царице 194 «окладные» иконы и образы без окладов, написанные «на золоте» и «на красках». Среди них был «Деисус» и, видимо, особо близкие царю Борису Федоровичу и инокине Александре Богородичные иконы, четыре образа ярославских чудотворцев Феодора, Давида и Константина, иконы святого Феодора и святых мучениц Ирины, Агапьи и Хеонии, «Сергиево виденье» и икона Екатерины мученицы. Кроме того, Борис Годунов отослал в монастырь серебряные братины, «достоканы» и ендову, когда-то, судя по надчеканенным надписям, принадлежавшие царю Ивану Грозному, его сыну Федору Ивановичу и самой Ирине Федоровне. «Большая милостыня» в «тысячу рублев», присланная с казначеем боярином Семеном Никитичем Годуновым 9 февраля 1604 года, должна была пойти «на церковное и монастырское строенье». Отдельно, как и в прошлые голодные годы, давались «милостинные деньги» на раздачу старицам.

Поездки по монастырям на богомолье занимали все больше времени у Бориса Годунова. Государственные дела шли привычным чередом, в них уже всё было устроено, и Годунову оставалось пожинать плоды той политики, которую он настойчиво направлял и проводил в последние двадцать лет. Главным теперь для него была передача власти сыну, царевичу Федору Борисовичу. Поэтому царевич повсюду сопровождал отца, а подданные понемногу приучались видеть в нем своего будущего государя. Показательна эволюция празднования «шествия на осляти», утвердившегося со времен начала патриаршества в России. На Вербное воскресенье 17 апреля 1603 года царь Борис Федорович вместе с сыном шли крестным ходом в Иерусалимскую церковь. Во главе этой процессии двигалась колесница, на которой было устроено специально украшенное «пальмовое дерево». Между ветвями дерева стояли «пять отроков в белых рубашках и парчовой одежде, которые пели… „Слава в вышних“». В центре большой процессии из духовенства и бояр шли царь Борис Федорович и его сын, «один подле другого», ведя под уздцы патриаршую лошадь: «у царя на голове была царская корона, а в правой руке у каждого из них было по царскому посоху, в левой же по золотой пальмовой ветви». Ганзейские послы описали другую церемонию — «освящения полевых плодов» на третью неделю по Пасхе 21 мая 1603 года. В ней участвовал уже один царевич Федор Борисович. Как и отец, он оказывал особые знаки внимания иностранным дипломатам[693]. Все это было зримым воплощением главного желания Бориса Годунова, пестовавшего будущего царя.

Особую любовь царя Бориса Федоровича к своему сыну приметили английские дипломаты. Они писали, что Борис Годунов постоянно «хотел иметь его у себя перед глазами»: «Государем он был настолько же, насколько и отцом: все его речи, намерения, наблюдения, происки, решения и действия, казалось, имели в виду только жизнь его возлюбленного сына, без которого он никогда ничего не обсуждал, ничего не предпринимал и даже не молился». Борис охотно пускался в рассуждения об отцовской любви и власти; среди иноземцев ходил рассказ о том, как он ответил на предложение дать отдых царевичу Федору от многих государственных дел, которыми его не по летам нагружали: «Один сын, все равно, что ни одного сына; нет, я убежден, что и три сына были бы для меня в полсына, но имей я шестеро сыновей, тогда я смело сказал бы, что у меня есть сын. А теперь как я могу хоть на один миг с ним расстаться, когда я не уверен, что в этот миг он не перестанет быть моим?»[694]

Дети царя Бориса Федоровича — царевич Федор и царевна Ксения — должны были и в самом деле радовать своего отца. Правда, о их тогдашней жизни сведений совсем немного; рассказать что-либо, помимо известных фактов участия младшего Годунова, по воле своего отца, в государственных делах, вряд ли получится. Известно, что Борис стремился окружить детей заботой, брал с собой в поездки на богомолье в разные монастыри, где они делали свои вклады, отмечал особым царским столом «царевнины именины» (24 января)[695]. О Федоре и Ксении мы больше узнаем из того, что случилось с ними позднее, перенося это знание на восприятие их детских и отроческих лет. Так, одна из самых ярких деталей, связанных с биографией Ксении Годуновой, — составленный ею «Плач», в котором она грустит о своей доле после смерти отца; но текст этот всего лишь приписан ей, хотя запись «песни» дочери Годунова сделана еще при жизни монахини Ольги (с этим именем Ксения-«Оксинья» постриглась в монашество). «Плач» Ксении Годуновой впервые был записан для англичанина Ричарда Джемса на Русском Севере в 1619–1620 годах:

 

А сплачетца на Москве Царевна,

Борисова дочь Годунова:

Ино Боже, Спас милосердой!

за что наше царьство загибло,

за батюшково ли согрешенье,

за матушкино ли немоленье?[696]

 

С именем царевича Федора Борисовича обычно связывают создание чертежа Москвы. Всем памятна сцена из исторической драмы А. С. Пушкина, который использовал этот благодарный сюжет:

Царь:

 

А ты, мой сын, чем занят? Это что?

 

Феодор:

 

Чертеж земли московской; наше царство

Из края в край. Вот видишь: тут Москва,

Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,

Вот пермские дремучие леса,

А вот Сибирь.

 

Царь:

 

А это что такое

Узором здесь виется?

 

Феодор:

 

Это Волга.

 

Царь:

 

Как хорошо! Вот сладкий плод ученья!

Как с облаков ты можешь обозреть

Всё царство вдруг: границы, грады, реки.

 

Приходится констатировать, однако, что перед нами еще один пример большей силы воздействия художественного образа на восприятие истории. Многие историки не избежали обаяния этой легенды (и автор этих строк в том числе). Известный знаток истории Москвы С. К. Богоявленский писал: «Нет никаких оснований заподазривать правильность утверждения, что план Москвы был составлен при Борисе Годунове при участии его сына Федора». Но в обоснование этой мысли он мог привести только восторженные отзывы о талантах царевича Федора Борисовича современников — князя Хворостинина и князя Катырева-Ростовского (оба они писали, в частности, о его «книжном почитании»)[697]. Источником старинного заблуждения, как объяснил В. С. Кусов, является публикация перевода карты Русского государства голландским картографом Г. Гесселем в 1613 году (русский оригинал утрачен). Одним из ее элементов была карта Москвы, в подписи к которой читаются слова «Ad Architypum Foederi Borissowitsi», то есть: «По распоряжению Федора Борисовича». Эта карта воспроизводилась позднее и в других изданиях, в том числе в обратном переводе П. А. Дейриарда в пушкинские времена[698]. Думать о Федоре Годунове как об авторе всей карты позволяла и другая, латинская, подпись в картуше ко всей карте «Tabula Russiae ex autographo, quod delineandum curavit Foeder filius Tsaris Boris…», которую можно перевести как: «Карта России по оригиналу, который начертить озаботился Федор, сын царя Бориса…»[699]Вероятнее всего речь шла о какой-то работе русских картографов, возможно, законченной в недолгое правление царя Федора Борисовича.

Но историческая память вряд ли случайно наградила детей Годунова добродетельными чертами. Их жалеют не только из-за мученической судьбы. На царевича Федора Годунова не переносили тех грехов и преступлений, которые связывали с именем его отца. Напротив, окружающие могли надеяться на лучшее продолжение, которое могло быть у Московского царства, все дальше уходившего от времен тирании Грозного. Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский в превосходных степенях писал о Федоре и Ксении Годуновых: «Царевич Федор, сын царя Бориса, отроча зело чюдно, благолепием цветущи, яко цвет дивный… Научен же бе от отца своего книжному почитанию, во ответех дивен и сладкоречив велми; пустошное же и гнило слово никогда же изо уст его исхождаше; о вере же и о поучении книжном со усердием прилежаше». О сестре же его говорится, что была она «отроковица чюдного домышления». Красота Ксении Годуновой описана так, как мог описать ее лишь тот, кто видел царевну: «…зелною красотою лепа, бела велми, ягодами румянна, червлена губами, очи имея черны велики, светлостию блистаяся; когда же в жалости слезы изо очию испущаше, тогда наипаче светлостию зелною блисташе». Упоминается и о талантах царевны, которая была «писанию книжному навычна» и «гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне слышати любляше»[700].

 

Все в одночасье изменилось для Бориса Годунова и его семьи, когда в Москве 15 октября 1604 года получили точные сведения о начавшемся походе самозваного царевича Дмитрия в Московское государство. Кроме этого, в миру появились подметные послания с «листом» Лжедмитрия I, отправленным Борису Годунову (одна из копий этого документа сохранилась в составе так называемых «татищевских известий»). Самозванец обвинял Годунова в похищении царства и напоминал ему о возмездии за кровавые дела: расправу с политическими противниками, покушение на его, царевича Дмитрия Ивановича, жизнь, спасенную доктором Симеоном, поджоги и наведение крымского хана на Москву, ослепление царя Симеона Бекбулатовича и проявленную уже по воцарении жестокость к Романовым, Черкасским и Шуйским[701]. Как записали английские послы, в Москве «были получены столь тревожные вести», что все остальные дела были «оставлены без внимания, кроме принятия решения по поводу наступившей опасности». Появление претендента, говорившего о «наследственных правах» на престол, «привело в сильную тревогу государя и все царство», как писал анонимный автор описания посольства Томаса Смита. Он отмечал немедленно возникшие «бесчисленные россказни», обсуждение которых «волновало все слои общества». Даже английский посол испугался хода событий; «в страхе находились сам царь и правительство, хотя и надеявшиеся, что удастся убедить народ, что все это один дерзкий обман»[702]. Вскоре в Смоленске возникло дело по извету о том, что «посадские люди ужеснулись, и меж себя, ходя, и неведомо что шепчут». Природа этого вселенского страха была разной. Кто-то, как в Смоленске, боялся, что снова не будет хлеба, поскольку «комаричане мужики смутилися и заворовали»[703]. Но были и совсем иные, иррациональные, объяснения успехов самозванца. Нужно вспомнить, что в Москве Григория Отрепьева считали «чернокнижником». Автор Хронографа записал, что в царствование Годунова вели борьбу со всякими волхвами (вспомним, что именно на этом было основано обвинение Романовых): «зане же в то время царь сыскивал звездочетцев накрепко, и всяких волхвов до конца изводил, глаголют бо о нем (Григории Отрепьеве. — В. К.), яко тоя же ради вины из за порук уйде он в Литву». Откуда бы ни явилось это зло, оно, по образному сравнению автора Хронографа, встало «облаком» над головою царя Бориса, и именно из него возгремел «скрежет смертный»[704].

Современников должно было смутить еще одно обстоятельство — то, с каким чрезмерным усердием Борис Годунов принялся организовывать отпор наемному войску самозванца, состоявшему из нескольких тысяч казаков и небольших отрядов шляхты. Все, что удалось поначалу Лжедмитрию, вторгшемуся в пределы Московского государства, — так это захватить несколько не самых значительных городов в Северской земле. За царем же Борисом Федоровичем была мощь армии всего Русского государства, которую он и обрушил на Лжедмитрия. Сохранилась «Роспись русского войска, посланного против самозванца в 1604 году»[705]; из нее вырисовывается масштабная работа по созыву поместной конницы и даточных людей. Центром сбора войска первоначально был избран Брянск, где в поход «против Ростриги» должны были собираться царские полки во главе с боярином князем Федором Ивановичем Мстиславским. Даже в обычное время развернуть целую армию было делом очень сложным, а здесь все усугублялось тем, что война начиналась глубокой осенью, когда было сложно даже проехать из конца в конец страны.

Тем не менее с этой первой задачей царь Борис Федорович справился. Недюжинную энергию проявил его приближенный, новгород-северский воевода Петр Федорович Басманов, немедленно ставший годуновским фаворитом (спустя какое-то время его личный фавор повторится у Лжедмитрия!)[706]. Басманов несколько недель сдерживал войско самозваного «царевича» под Новгородом-Северским, обеспечив возможность сбора главных сил. Первое крупное сражение армии Бориса Годунова с наемным войском самозванца произошло у этого города 21 декабря 1604 года. Московские воеводы донесли о победе, чем чрезвычайно обрадовали царя Бориса Федоровича. Он хорошо умел организовывать триумфы. Так случилось и на этот раз, к войску был послан с милостивым словом и для раздачи наградных золотых царский чашник Никита Дмитриевич Вельяминов. Вскоре, правда, выяснилось, что победа над самозванцем не была такой безоговорочной, а главный воевода князь Федор Иванович Мстиславский получил серьезные ранения в бою («по голове ранили во многих местех»). За это царь Борис выговорил второму воеводе и своему свояку боярину князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому: «И вы то делаете не гораздо, и вам бы к нам о том отписать вскоре подлинно». Потом использовавший любую возможность для умаления деяний Бориса Годунова автор «Нового летописца» даже запишет, что «под Новым же городком бысть бой, и гневом Божиим руских людей побили»[707].

Решающим стал бой «на Севере, в селе Добрыничах под острожком под Чемлижом», пришедшийся, по сообщению разрядных книг, на 20 января 1605 года[708]. Участник той битвы капитан Жак Маржерет описал бегство польских и русских сторонников самозванца: «Пять или шесть тысяч всадников преследовали их более семи или восьми верст. Дмитрий потерял почти всю свою пехоту, пятнадцать знамен и штандартов, тридцать пушек и пять или шесть тысяч человек убитыми, не считая пленных, из которых все, оказавшиеся русскими, были повешены среди армии, другие со знаменами и штандартами, трубами и барабанами были с триумфом уведены в город Москву»[709]. Во время этого сражения самозванец едва не был захвачен в плен, он вынужден был бежать сначала к Рыльску, а потом к Путивлю, где удержался с остатками своих сторонников на несколько месяцев.

В начале февраля 1605 года, до начала Великого поста (11 февраля), для царя Бориса Федоровича наступила небольшая передышка в войне с самозванцем. Он продолжал действовать так, как привык. «Сеунщика» Михаила Борисовича Шеина, приехавшего с победной вестью («сеунчом») в Троице-Сергиев монастырь, царь наградил чином окольничего. По словам «Нового летописца», царь «слышав же такую на врагов победу, рад бысть и нача пети молебная»[710]. 8 февраля 1605 года были устроены отдельные торжества по поводу победы над самозванцем. Народу показали его пленных сторонников. Не забыли пригласить и членов английского посольства, которые оставили следующее известие: «Мы видели, как три тысячи несчастных пленных, семнадцать неприятельских знамен и одиннадцать барабанов были доставлены в Москву с торжественностью, превосходившею, однако ж, значение празднуемой победы». Особые почести были оказаны герою новгород-северской обороны воеводе Петру Басманову. Рассказывали о том, что однажды, принимая его во дворце, царь в уважение к его ранам спустился с трона и помог ему подняться (чего никогда прежде не делали русские цари), после того как Басманов коленопреклоненно бил челом об отпуске его в новый поход[711]. В описании английского посольства содержится свидетельство о том, что царь Борис Годунов сам намеревался двинуться во главе войска против самозванца. Если так, то это многое бы объяснило в последовавших событиях. Определенно можно сказать только, что царские воеводы чего-то выжидали и медлили.

Вместо того чтобы нанести решающий удар по Лжедмитрию, воеводы отошли от Рыльска и учинили погром мятежной Комарицкой волости. Историческая вина в организации этой карательной операции лежит на Борисе Годунове, однако сам он требовал от воевод совсем другого: не с мужиками воевать, а ловить ненавистного «Гришку». Царь Борис Годунов «роскручинился» и прислал к войску окольничего Петра Никитича Шереметева и думного дьяка Афанасия Власьева, которые должны были спросить у бояр и воевод, «для чево отошли от Рыльска». Впрочем, это был не вопрос, а царская угроза, так как Борис выговаривал воеводам: «…что зделася вашим нерадением, столко рати побили, а тово Гришки не умели поймать». По словам автора «Нового летописца», услышав такие речи, «боляре же о том и вся рать оскорбишася. В рати же стало мнение и ужас от царя Бориса. С тое ж поры многия начаша думати, как бы царя Бориса избыти, а тому окаянному служити Гришке»[712].

Судьба династии Годуновых, как писал С. Ф. Платонов, решилась «под обгорелыми стенами» украинного города Кромы[713](вероятно, тогда русский язык и обогатился присловьем, с которым часто вспоминают об этом городе: «Орел да Кромы первые воры»). Целое войско несколько месяцев безрезультатно простояло под маленькой крепостицей, обороной которой руководил донской казак Андрей Корела. Следствием этого стояния станут измена и недовольство царем Борисом Годуновым, истощавшим войско в зимнем походе и заставлявшим его страдать из-за болезней, голода и бескормицы. В конечном же итоге войско под Кромами окончательно перейдет на сторону самозваного «царевича». Не смог Борис Годунов опереться ни на князя Василия Васильевича Голицына, поставленного одним из воевод, ни на романовского сторонника воеводу Федора Ивановича Шереметева, бесполезно стрелявшего по Кромам из привезенной с огромным трудом большой пушки — именной пищали «Лев Слобоцкой». Тактика царских воевод состояла в том, чтобы «творить тесноту» тем, кто оборонял Кромы. Но воевать против своих с таким же ожесточением, как против иноземных врагов, тогда еще не научились.

Трагедия Бориса Годунова разрешилась 13 апреля 1605 года, «в субботу на память святаго священномученика Ортемона прозвитера и святых мученик Максима, канун жен Мироносиц»[714], когда царя постиг удар. Мимо этого события не прошел ни один из современных книжников. Автор «Бельского летописца» написал, что все случилось «в 10-й час дни»[715]. Интересовались обстоятельствами смерти царя и иностранцы, которые могли получать информацию от царских докторов. Стоит доверять известию Жака Маржерета, что царь «умер от апоплексии»[716]. В «Новом летописце» о смерти Бориса Годунова сказано так: «После бо Святыя недели, канун Жены мироносицы царю Борису вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на нево болезнь люта, и едва успе поновитись и постричи. В два часа в той же болезни и скончася»[717].

Во многих известиях о смерти царя Бориса Годунова сходным образом говорится, что все случилось внезапно, после обычной царской трапезы. В свите английского посла, находившегося уже на дороге в Англию, все-таки успели узнать подробности о последних часах царя Бориса Федоровича. Спустя два часа после обычной трапезы царь «ощутил боли в желудке, так что, перейдя в свою опочивальню, сам лег в постель и велел позвать докторов (которые успели уже разойтись). Но прежде, чем они явились на зов, царь скончался, лишившись языка перед смертью» (еще одно подтверждения диагноза — апоплексия)[718].

Для русских летописцев важнее была другая деталь: в соответствии с нормами благочестия царь Борис Годунов, как некогда Иван Грозный, успел принять перед смертью монашескую схиму и получил новое имя — инока Боголепа. Утаить или опровергнуть это было невозможно, хотя и здесь слышны ноты сомнения, потому что следом за таким уходом Годунова из мира все его обвинители должны были бы умолкнуть. Автор «Пискаревского летописца» написал, что Борис Годунов «преставися скорою смертию, только успели запасными дары причастити». В хронографах тоже содержится ссылка на то, что «нецыи же написаша» о том, «яко восприят иноческий образ и наречен бысть во иноцех Боголеп, и вскоре живот свой сконча». И лишь в «Бельском летописце» сказано, как подобает, что Борис Годунов умер «изволеньем Божиим в чернцех, и в схиме наречен бысть Боголеп, и положен бысть в церкви у Архангела Михаила в пределе у Ивана Списателя (Иоанна Лествичника. — В. К.)»[719].

Имя Боголеп — калька с греческого Феопрепий («подобающий Богу») — раскрывает нам последнюю тайну Бориса Годунова: крестильное имя царя, которое у людей русского Средневековья порой скрывалось до самой смерти. Годунов позаботился, чтобы тайна эта не была раскрыта и после окончания его «живота», поэтому легко подумать, что выбор схимнического имени связан с известным, мирским именем царя Бориса Федоровича. Правило, согласно которому монашеское имя должно начинаться с той же буквы, что и крестильное, было соблюдено, только имя Боголеп могло происходить еще и от имени Богдан! Или, точнее, от греческого имени Феодот («Богом данный»), которое у русских людей переводилось как Богдан. Святой Феодот Анкирский жил в IV веке и прославился благотворительностью и добрыми делами (что немаловажно для биографии царя Бориса Федоровича). Разгадать тайну второго имени Бориса Годунова впервые смогла искусствовед В. И. Антонова, составляя каталог икон Третьяковской галереи[720]. Изображение патронального святого Годунова — Феодота Анкирского встречается и в росписях церкви села Вяземы, и в знаменитых вкладах семьи Годуновых в Троице-Сергиев монастырь: так называемой «жемчужной» пелене «Крест на Голгофе», лежавшей под иконой Троицы Андрея Рублева, и поставце на гроб Сергия Радонежского[721]. Очевидно, что для близких Годунову людей его крестильное имя не было тайной, они тоже могли участвовать в выборе имени для схимы царя, которого настиг удар. Хотя, наверное, царь Борис успел сделать все последние распоряжения и о принятии схимы, и о том, чтобы его похоронили рядом с его предшественником на престоле, которому он был всем обязан, — царем Федором Ивановичем. Погребение в кремлевском Архангельском соборе, рядом с могилами князей и царей из династии Рюриковичей, не могло быть случайностью. К несчастью, этой могиле недолго пришлось оставаться непотревоженной.

Мало что другое в Московском государстве могло так сразу и освободить, и запутать людей. Освободить от прежнего страха, обязательств и клятв Борису Годунову и его семье, запутать с последовавшими присягами, которые стали приносить кто царевичу Федору Борисовичу, а кто сразу мнимому сыну Ивана Грозного. Царя Бориса Годунова якобы спрашивали перед смертью, не хочет ли он, чтобы все немедленно присягнули царевичу Федору Борисовичу, а он отвечал, «дрожа всеми членами»: «Как Богу угодно, и всему народу»[722]. Очень похоже на Годунова, не изменившего себе даже в последний час…

 

Эпилог


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.009 сек.)